Филипп Керр «Мартовские фиалки»

На самом деле, средний детектив, увлекательность которого изрядно подогрета историческим антуражем Берлина середины 30-х годов, нацисткой Германии.

Сюжет, по правде говоря, не слишком увлекательный. Логика раскрытия преступлений несколько туманна, автор нажимает на сцены – экшен, насилие и секс. Тем не менее, сценизм захватывает. Свободное оперирования автором персонажами, которых мы встречали в романах Юлиана Семенова, тоже увлекает немало.

Исторический антураж эпохи, возможно, не сверхдостоверный, однако яркий и колоритный. Персонажи живые и динамичные.

В результате роман понравился, прочёлся с интересом.

Все любим Чандлера, его остроумие, центрального детектива-аутсайдера с принципами и острым словцом, независимостью и алкоголем. Глен ККук вот героя Чандлера поместил в антураж фэнтези, а Филипп Керр — в Германию 1936 года. Диалоги, метафоры, гангстеры( некоторых из которых замменяют нацисты всех мастей и званий), запутанный сюжет, интрижки с сексапильными дамочками, ирония к происходящему — все перенесно на немецкую почву с редкостным умением и тщанием. Собственно автор и не скрывает, откуда уши растут: в одной из сцен Геринг прямо восхищается образом циника-детектива и рекомендует герою почитать Хэммета. До поры до времени несмотря на старательное вкрапление автором этнографии ( названий улочек, примет времени и проч.) для меня была очевидна некторая неорганичность симбиоза американского материала с нацистской Германией, больно мало было именно специфической атмосферы нацизма несмотря на всякие улочки и Хорсты Вессели. В стремлении переусложнить второстепенными персонадами атмосферу Керр тоже переусердствовал: во всяком случае сцена с актрисой, а затем покушением и убийством ее поклонника сюжетно незачем. Если продолжать сравнение с оригиналом, то персонаж Керра не так сентиментален и раним как Марлоу, посдержанней интонационно. И любовная линия обошлась без милых мужских слезинок. Роман можно было бы считать любопытным, но проходным как по отношению к Чандлеру, так даже и к более атмосферному Краевскому, но с момента попадения в концлагерь изменилось все резко и автор сухо, но с подробностями бодро обрисовал ад, куда попал герой. Купюры момента выхода из концлагеря и даже обретения благополучия, нарочное нераскрытие обстоятельств исчезновения подруги — это блистательное использование фигуры умолчания, которая совершенно понятна в контексте нравов. Собственно этот мастерский финальный монтаж, дивный обрыв линий и элегичное свидание в кино поднимают книгу на более высокий уровень, оставляя приятное послевкусие.