Аласдер Грей «Ланарк: жизнь в четырёх книгах»

Ланарк живет в сумрачном городе, над которым никогда не восходит солнце, и где временами таинственным образом пропадают люди. В своем небольшом кругу друзей он ведет репутацию затворника и «человека-загадки». Ланарк — загадка даже для себя самого: прибыл он сюда на поезде непонятно откуда, не зная собственного имени и назвавшись первым, которое пришло ему на ум.

Что же было с ним прежде и что привело его сюда, в этот странный мир теней? Ланарк пытается вспомнить…

Восхитительный роман. При мысли выделить в нем какую-то одну главенствующую идею, неизбежно заходишь в тупик: «Ланарк» словно обо всем сразу. Зыбкая картина города Унтанк, сплетенного с видениями главного героя, вышли которые словно из недр кошмара какого-нибудь художника-сюрреалиста, могла быть просто занимательной, если бы за всем — за каждым образом, каждой брошенной фразой не чувствовалось двойного дна, как будто нам — Ланарку — пытаются намекнуть на события его окутанного туманом прошлого, и одновременно поведать некую философию бытия. А сам «Ланарк» разом является и художественно украшенной автобиографией, и портретом Шотландии середины прошлого века, и социальной/политической сатирой, и антиутопией, восходящей к Оруэллу и Кафке — всего понемногу, в общем. В послесловии Аласдер Грей называет свой роман эпосом. Не берусь судить, сколько в этих словах самомнения, самоиронии или истины; для меня смысл этого большого романа — в том, чтобы выразить ход жизни человеческой, буквально: от начала и до ее конца.

А вообще, заканчивается ли, например, жизнь после смерти, заканчивается ли она когда-нибудь?.. Собственно, первая ассоциация, которую вызывают у меня фантастические главы «Ланарка» — это роман другого писателя, цитата чьего восторженного отзыва помещена на обложку книги, «Мост». Возможно, Иэн Бэнкс и вдохновлялся в свое время «Ланарком». Другое дело, что его произведение апеллирует к отдельным фрагментам жизни героя. Аласдер Грей же воспроизводит ее в совокупности, эдакой картиной бытия, от самых первых детских воспоминаний и вплоть до, фактически, гробовой доски. Все это насыщено изощренным авторским языком, и еще более виртуозным, чем у Бэнкса, символизмом.

«Ланарк» причудливо, по-постмодернистски запутан. «Героический» фантастический план повествования чередуется с трагическим реалистическим планом; в следовании «книг», из которых состоит роман, нарушен хронологический порядок, пролог с эпилогом и вовсе втиснуты между ними и украшены прихотливым надстрочным комментарием. Как будто этого мало, на краткий момент возникает третий план, внутри которого Ланарк знакомится с демиургом и собственным создателем — эта глава посвящена творческому писательскому процессу и пропитана явной иронией как в адрес литературных критиков, так и самого автора. Взять «перечень плагиатов»: с виду кажется, типичный список комментариев с использованными отсылками, а приглядишься — одно имя ссылается на другое, третье относится к несуществующей главе, четвертое и пятое — к одной и той же «отсылке» — и все запутывается в катавасии бреда. Маленький шедевр внутри шедевра.

Сердце романа, однако — не его затейливые узоры, а реалистическая часть, печальная история художника Тоу, просеянная сквозь сито общественных нравов, в котором, помимо воли, корчится герой. Центральный ее мотив — столкновение внутреннего хрупкого творческого «Я» с окружающей реальностью. (В какой-то мере этот же мотив продолжается в первой половине истории Ланарка.) История Тоу — это рассказ о том, как обыденность, полная обывательской серой скуки, меркантильности и бюрократии, пытается задушить в человеке всякое творческое начало. В голове Тоу роятся миллионы идей, которые он не может реализовать: в художественной школе его приучают к примату техники над замыслом, наиболее оплачиваемая карьера, которая ему светит — это преподавание в той же школе, и каждое слово, каждый взгляд окружающих (либо отсутствие слов и взглядов) в адрес его работ бесконечно ранят. Шел бы он на завод, стране после войны нужны рабочие руки. Зачем творчество, если Тоу все равно не сумеет прокормить себя им? Состояние стремительно индустриализирующейся родной Шотландии представляется Тоу чудовищным: «Страна не строится инстинктами, как улей, из человеческих кирпичиков; страна — это произведение искусства, подобно кораблю, ковру или саду». И Тоу упрямо идет наперекор — желанию отца, преподавателей, здравого смысла, — терпит одну за другой катастрофы и в личной жизни, однако продолжает гнуть собственную линию, которая остается для него тем единственным, в чем он может черпать вдохновение для своего существования.

Конечно, это путь безумия, которое постепенно захватывает разум героя все больше. Но меня история Тоу задела за живое. Если мир так упорно тебя отвергает, стоит ли идти на поводу у мира и отвергнуть себя вместе с ним? Этот гимн яростному эскапизму адресован всем тем, кто, как Тоу, не сумел устроиться в жизни.

Финальная книга «Ланарка», на мой взгляд, проигрывает трем предыдущим. Тема борьбы художника и общества исчерпана — здесь она трансформируется в борьбу индивидуума против системы. Коротко впечатление о четвертой книге можно выразить так: если писатель ставил первоочередной целью передать читающему ощущение того, сколь удушливой способна быть политика, ему это удалось. Хотя и здесь встречаются отдельные оживляющие повествование моменты. И, конечно, финал — едва ли можно было завершить истории и Ланарка, и Тоу более изящно, одновременно уложив последний кирпичик в философскую конструкцию романа.

Интересно, что изначально о фантастическом плане Грей не задумывался. Что ж, в таком случае у него получился бы просто неплохой роман, в страданиях героя которого какой-нибудь въедливый критик углядел бы желание начинающего автора покрасоваться: мол, вот он, какой я, гений и непризнанный. «Ланарк» — это вообще-то дебют. Ровно так же фантастическому плану без реалистического, пожалуй, не хватает глубины. Штука в том, что только вместе обе этих стороны уравновешивают друг друга, Ланарк и Тоу, как Инь и Янь, взаимно маскируя недостатки и превращаясь в нечто большее, чем сумма частей. Для меня «Ланарк» — своего рода всеобъемлющая книга жизни, к которой я, думаю, буду возвращаться еще не раз, настолько она многогранна внутри.

Хорошая книжка, занятная. Мне как раз понравились изобретательные «кафкианские» части романа, в которых Кандид ( Ланарк) стараниями авторской фантазии перемещается в абсурдистском мире. Очень изобретатально, богато на детали и, как по мне, Грею удалось удержать убедительно сновидческую логику немотивированных пространственно-временных перемещений. Это ведь очень сложно, не скатиться в бессистемный набор, а выдержать линию ( как Окуджава в «Бедном Авросимове»). Отдельные главки и манера мне напоминали не только цитируемых авторов, но и подходы Честертона и нашего Кржижановского ( которого Грей то уж точно не читал). Элегантно введение рассказчика и даже некоторое нарочитое авторское указание на то, что должно с чем рифмовать , не слишком раздражает. Концовка, правда, не катарсична. Зато диалоги, обороты речи «вери бритиш», совершенно выдержаны в тональности юмористических окрасок высокого регистра.

«Реалистичные», естественно автобиографичные главы показались мне выдержанными в ровной манере, не особо интересными. Своего рода микст «Портрета художника» Джойса с «Бремя страстей человеческих» Моэма, посредственных и очень совпадающих в построениях романах о взрослении и ранимости художника. Грей ничего нового здесь уж точно не сказал, обошелся без каких-то чрезмерностей и ну его. Право, мог бы оставить вторую или третью часть ( без разницы), если ему так уж важно вставить личностное.

Забавный сюрреалистический совершенно лингвацентричный абсурдистский роман, автор которого добросовестно указал цитируемых авторов ( составил даже и список), порезвился вволю и, похоже, что выдал все ценное, что было за душой, именно в «Ланарке». Если угодно, то это Ингебор для богатых.

Химерическое смешение жанров и стилей. А что, разве не так? Книги третья и четвёртая написаны как нечто явно сюрреалистическое, постмодернистское, с элементами фантастики и, может быть, даже эзотерики. И тут же постапокалиптика (или предапокалиптика, что практически одно и то же), и вдогонку антиутопия с утопией вперемешку. Зато первая и вторая книги явно принадлежат твёрдому реализму с явственно читаемыми вкраплениями из автобиографии писателя (что он и подтверждает сам в эпилоге).

Честно говоря, до чтения эпилога у меня было твёрдое убеждение, что книги первую и вторую нужно брать в качестве отдельного произведения автора, и тогда она будет однозначно обречена на успех и приговорена к читательским симпатиям — настолько мне было интересно читать про жизнь и приключения заморыша шотландского происхождения и творческого разлива. Жизнь мальчишки, рассказанная откровенно и с многочисленными едва ли не бесстыдными подробностями и деталями им самим же — со всеми его метаниями и поисками самоё себя, с неуверенностью и стеснительностью, с влюблённостями и подростковыми «шалостями», с болезнями и творческими находками, с ощущением враждебности окружающего мира и с попытками протеста и восстания против веры и бога — живо погрузит читателя мужского пола в собственную детско-подростковость и персонально-индивидуальную юношескость, а для читательниц станет в какой-то части откровением, а в чём-то и примером того, как надо и как не надо «видеть и понимать» молодых людей. И потому читались и воспринимались обе эти части тетралогии довольно легко и с большим интересом и удовольствием.

Зато уже упоминавшиеся части третья и четвёртая ползли… тянулись… шли так натужно и с такими отчётливо слышимыми скрипом и скрежетом!.. слава богу, что процесс чтения проходил в последние отпускные дни, не то коллеги, чего доброго, начали бы с сомнением поглядывать в мою сторону да покручивать многозначительно пальчиками у височка — дескать, совсем заработался! Ну вот как-то недолюбливаю я литературу такого рода, в особенности когда закрученные тугими витками колючепроволочные элементы абсурдистского толка вдруг ввинчиваются тебе в мозги и выносят напрочь его остатки, оставляя после себя дурно пахнущую липкую кашицу. Конечно, я понимаю, что раз дело происходит в загробном (загробном ли?) мире, то там уже действуют другие законы и беззакония. Да и вообще, поскольку, как затем открылось, и сам этот мир и главный герой являются тварью Автора, вставленного в книжку в качестве субперсонажа, то по воле его и по замыслу сего творца могло происходить (и происходило!) вообще всё что было угодно ему, автору, и не всегда и не совсем угодно читателю. И даже некоторые весьма любопытные вбросы социально-критического содержания и утопического и антиутопического характера — с философией и социологией, политэкономией и кредитно-финансовой мировой схемой — несмотря на всю их актуальность и смысловую важность, вряд ли смягчили бы мою всякий раз суровевшую и дубеневшую душу, если бы не вот этот самый эпилог.

Который всё расставил на свои места, который смонтировал все части тетралогии воедино и сделал их одним большим романом. Который многое разъяснил (отобрав тем самым от читателя возможность включить на полную мощность собственные читательские мозги, воспринималки и понималки, и всю прочую экстрасенсорику и аналитические способности, и самому разобраться со всей этой эквилибристикой и чехардой смыслов и смысловых оттенков этого многослойного романа), обозвал своими именами, сдёрнул все покровы тайны, сделал фигуры фона основными — в общем, произвёл все разрушения и вскрытия, которые только можно (но совсем не нужно) было сделать — ну зачем автор лишил меня возможности попробовать самому побыть (или хотя бы попредставляться таковым) умным и красивым?..

Так что, несмотря на трёхдесятилетний творческий труд автора (страшно даже себе представить — допустим, начал писать будучи семнадцатилетним пацаном и закончил уже с сединой в бороде и бесом в другом месте сорокавосьмилетним матёрым мужчиной — О_о! ведь это уже разные люди и совсем различные эпохи) и звание самой великой и ужасной книги английского происхождения, этот роман в конце концов превратился в довольно заурядную книгу.

Извините, фокус не удался. Хотя не нужно забывать, что Аласдер Грей ― шотландец. Это многое объясняет.

Это толстая книга, которую приятно держать в руках. К тому же не лишена литературных достоинств. Автор очень красочно описывает акты онанизма, чувствуется хорошее знание материала. Вот и все, что можно сказать хорошего о романе. И не то чтобы все так уж плохо. Если забыть Мервина Пика, абсурдисткий мир третьей и четвертой книг достаточно интересен. Много хорошей прозы рассыпано по всей книге, присутствует и юмор и сарказм. Но во первых все как то вторично, а самое главное роман ни о чем. 781 страница ни о чем.Несимпатичный герой мыкается,мыкается, страдает, страдает и не для чего, да и не жалко его как то. Жаль только своего потерянного времени.

На эту книгу — роман «Ланарк» выдающегося шотландского писателя и художника Аласдера Грея я вышел благодаря... предисловию. Оно написано другим выдающимся шотландским писателем — Уильямом Бойдом, и поскольку его фамилия тоже была включена в название файла, поисковик его отметил.

Дело в том, что Бойд написал одну из самых первых рецензий на этот роман. Она вышла в феврале 1981в Times Literary Supplement (Литературном приложении Таймс). К тому времени Бойд был автором всего лишь одного опубликованного романа. Но и для Грея «Ланарк» был романным дебютом.

Любопытно, что писатель работал над ним практически тридцать лет. Не надеялся на скорый успех, но рассчитывал создать что-то вроде «Улисса» — но только применительно к Глазго. Собственно, в том числе и такие сравнения циркулируют сейчас вокруг романа. Указывают также на то, что это такой прорыв на шотландском направлении британской литературы.

Лично я не смог оценить именно эту составляющую «Ланарка» — видимо, потому что никогда не был в Глазго и вообще в Шотландии. И вообще, как и Бойду, честно признавшемуся в своих впечатлениях, мне более всего понравились две реалистические части романа, описывающие страдания молодого Данкена (Дункана) Тоу (Duncan Thaw), сначала мальчишки, затем юноши, стремящегося стать художником (и художником ни от кого независимым!). Сам Бойд назвал эти главы малой классикой молодёжной прозы (a minor classic of the literature of adolescence), и я полностью с ним согласен. А вот обрамляющие эту историю две фантастические части, изображающие вымышленный мир, где действуют не столько отличные от наших социальные законы, как иные законы физические, каким-то громадным литературным достижением мне не показались. Именно в этом мире живёт персонаж, имя которого совпадает с названием романа, — Ланарк. Сосредоточением зла и всех бед мира, кажется герою город с говорящим названием Unthank (в переводе Людмилы Бриловой, Унтанк; для английского же уха топоним явно связан с чем-то неблагодарным). Эта ветка сюжета несомненно в какой-то мере — антиутопия, а во многом — сатира на мир реальный. Что-то здесь выглядит забавным (например, ведущий слоган романа: man is the pie that bakes and eats himself and the recipe is separation; человек — это пирог, который сам себя печёт и ест; рецепт — разделение); что-то интересным, что-то — просто занудным... Был даже момент, когда у меня возникло чувство, схожее с тем, какое преобладало при чтении «Путешествия к Арктуру» Дэвида Линдсея, а именно — ощущение бредовости происходящего, и я чуть не бросил знакомство с романом ещё в первой его части...

Ещё раз могу повторить: реалистические главы просто превосходны... А вот фантастика Грея не вызвала у меня той эйфории, которая охватила некоторых критиков. На мой взгляд, сейчас трудно удивить читателя именно чем-то фантастическим — по-настоящему оригинальным, остроумным и глубоким. Да и в прежние времена фантастические образы, идеи, сюжеты исключительного качества рождались исключительно редко и, как правило, в головах специально обученных... пардон, неординарно мыслящих людей. Фантазия Грея, по крайней мере, в «Ланарке» на такую неординарность, увы, претендовать не может...

Сравнение с «Улиссом» тоже представляется чрезмерным. Всё-таки большинству читателей в мире роман интересен вовсе не тем, что там изображен Дублин, а по двум другим причинам. Конкретно: во-первых, тем, что на блуждания Стивена Дедала по городу спроецированы странствия Одиссея (Улисса). Но и это, думаю, не главное. А второе — роман Джойса эксперимент стиля. Здесь он опробовал различные писательские техники, стили повествования и проч. А вот в «Ланарке» подобного новаторства я что-то не приметил...

«Ланарк» Аласдера Грэя якобы писался тридцать лет, и это, конечно, перебор — объемы тут даже не улиссовские, так что я бы не стал, например, такие душераздирающие подробности афишировать. Впрочем, по окончании знакомства с книгой возникает чувство, что результат средства полностью оправдывает. Четыре книги рассказывают две истории: эти сюжетные линии не связаны одной концовкой, как это нередко бывает, а пересекаются, переплетаются, дополняют и продолжают друг друга.

От первой и второй книг (которые по факту вторая и третья) оторваться просто невозможно. Это восхитительный роман взросления, повествование о трех важнейших поисках юности: себя, творческой свободы и с кем бы уже, черт возьми, переспать. Дункан Тоу, по словам Грэя, во многом автобиографичный персонаж, и причин не верить ему нет, потому что взаимопонимание между героем и автором кажется идеальным. Что до истории Ланарка (частично продолжающей, частично отражающей, частично искажающей историю Дункана), то здесь у нас уже сущий постмодернизм — не всегда удобоваримый и тем более понятный, но весьма эффектный и захватывающий дух на подсознательном, что ли, уровне. Беспроигрышные образы: Институт, драконья кожа, Рима, Унтанк, совет в Проване. Грэй мешает дистопическое наследие Кафки и Оруэлла со стильным сай-фаем («Фокусник приоткрыл рот, вылупил глаза и залился краской. Начав с пронзительного шепота, он очень скоро заревел во всю глотку: «Я не пишу научную фантастику!»»); переносит проблемы Шотландии, саму Шотландию, да и послевоенный мир как таковой в причудливое измерение, которое со стороны кажется абсолютно непригодным для жизни и вместе с тем манит, манит, манит...

Я могу долго еще рассуждать о данной книжке, но это потому, что я ее далеко не полностью понял и, следовательно, попытаюсь как можно лучше это скрыть. Не могу назвать ее абсолютным шедевром — может, мне стоит вернуться в мир «Ланарка» через десять метафорических лет жизненного и литературного опыта — но с ней мало что сравнится по способности оставить отпечаток, поразить и вдохновить одновременно.

А еще Грэй у нас большой шутник: мало того, что в главе, где Ланарк встречается с королем, автор отчаянно пытается унизить себя самого и свой magnum opus, так еще и в «перечне плагиатов» (да-да, тут такой на полном серьезе имеется) попадаются отсылки на несуществующие главы, где якобы идет речь о Боге, андроидах и покорении Марса. За что люблю шотландцев, так это за умение подурачиться даже в таких мозгодробительных талмудах.

Я прочитала «Ланарк», когда он только у нас вышел. Тогда особо грандиозного впечатления роман на меня не произвел. Были моменты, вызвавшие чистое восхищение, но были и главы, которые просто-напросто хотелось пропустить. «Ланарк» читался нелегко и не быстро. Тем не менее, теперь, по пришествию времени, я заметила, что довольно часто вспоминаю те или иные моменты из «Ланарка». Это действительно необычная и единственная в своем роде книга (возникают, конечно, ассоциации с «Портретом художника в юности», но только отчасти).

Главная тема «Ланарка» — отношение внешнего и внутреннего миров отдельно взятого человека. У романа интересная композиция. Первая и четвертая части повествуют собственно о Ланарке и его жизни в странном фантасмагорическом городе Унтанк. Вторая и третья части вставлены посередине, и в них – абсолютно реалистичная история страданий юного художника Тоу, мучимого непониманием окружающих (на самом деле, собственным характером). При этом Тоу и Ланарк – один и тот же человек. Две жизни героя – реальная и воображаемая – тонко взаимосвязаны. В абсурдной реальности Ланарка то и дело попадаются образы из реальной жизни Тоу. Отношение двух пластов друг к другу не совсем явно: то ли Унтанк — это посмертное чистилище Тоу, то ли бред его поврежденного сознания.

Впечатление история производит гнетущее, потому что главный герой вышёл очень живым. Переживаешь за него, потом злишься, и снова жалеешь. Какого-то выхода своим способностям и стремлениям он не находит ни в том, ни в другом мире. Конфликт «непризнанного гения» с окружающими мог быть невыносимо скучным, если бы не спасающая роман ирония. В романе есть душераздирающие сцены, написанные с такой жестокой самоиронией, что читать становится больно.

Вроде, написала о романе «в общем», но охватить его в двух словах невозможно. Там много и социальных, и историко-политических, и религиозных тем, но главное, наверное, трагическая история главного героя.