Владимир Шаров «Старая девочка»
Вера Радостина, убежденная коммунистка, жена сталинского наркома, теряет всё – мужа, расстрелянного в 1937-м, детей, дом...
Решив поставить крест на уготованной ей судьбе, она начинает “жить назад”: день за днем, сворачивая, будто ковер, свою прежнюю жизнь. Верстовыми столбами на этом долгом пути становятся подробные дневниковые записи, которые она вела ежедневно с пяти лет.
Опубликован в журнале «Знамя» №№ 8-9 за 1998 г.
Отзывы читателей
Рейтинг отзыва
sibkron, 13 апреля 2011 г.
Мама роди меня обратно...Сразу вспомнил модернистскую историю Бенджамина Баттона от мэтра американской прозы Фрэнсиса Фицджеральда. Есть некая общая линия, но если Баттон не принимал выбора в ходе своей жизни, то главная героиня романа Вера сознательно выбрала его. Произведение Шарова наталкивает на множество размышлений. Игра слов Вера и вера завораживает, словно автор пишет не один роман, а два — параллельно. Порой повествование о девочке Вере сменяется размышлениями о вере человека. В выборе эпохи автор не изменяет себе. Несомненно это время Иосифа Сталина. Основные темы Шарова — власть, вера, религия, человек и их связь. Чекисты у него словно ювелиры оттачивают свое мастерство на людях и восхищаются работой друг друга. При поверхностном рассмотрении повествование превращается в некую постромантическую историю с гибелью возлюбленного и ухода девушки в себя. Но сознательный эскапизм главной героини можно интерпретировать и как возвращение к дореволюционной России, словно выбросив страницы советской истории, начать отсчет от момента революции, что впрочем-то условный выход после развала СССР, так активно обсуждавшийся долгое время. Но приемлем ли он, думаю нет. Опыт отрицательный или положительный всегда опыт. Драма даже лучше, ибо человек привык действовать после, но никак не до. Поиск общей идеи и возврат веры — основная идея 90-х, и продолжается и по сей день, но если в 90-е видны были хоть какие-то пути решения этого вопроса, то в «нулевые» — в эпоху плюрализма, авторитаризма и культурного релятивизма возможно едва ли. Мы обрели иллюзию свободы, но безвозвратно теряем себя.