Виктор Пелевин «Жёлтая стрела»

Возможно, что в 1993 году, да вообще в те «святые 90-е», данное произведение могло поразить и взволновать взрослых людей. Но, спустя 30 лет, уже не катит. Выдохлось. Молодым, особенно тем, кто в 16 лет пытается судить о жизни в целом и о геополитических катастрофах в частности, наверняка понравится сюжет. Им будет интересно анализировать текст, проводя аналогии с теми событиями, о которых им блогеры рассказывали доморощеные,и находить тайный смысл, о котором, естественно, обычные люди и не догадываются, ибо погрязли в быту и не слышат стук колёс времени. Мне же было интересно ознакомиться с текстом, как образчиком иной манеры изложения, чем мне привычна. Я допускаю, что творчество Пелевина глубоко и многогранно. Допускаю. Но не более. Ничего сверхъестественного не обнаружил. Обилие восторженных отзывов напомнило времена, когда помешались все на книгах г-на Д. Брауна, занявшись поиском черной кошки в тёмной комнате.

В общем книга данная вполне может быть переделана под любую страну, где проложены рельсы. Основная масса людей, как и Антон с Наташей, живут толтко своим миром, и ходят на работу только потому, что за это платят деньги, которые можно потратить на семью. Всё. Это реалии современного мира. В который окунули всех советских людей в одночасье. Сорвали двери с души каждого! Вот о чём писать нужно было бы. Да хрен кто напишет, с этим не прославишся.

Посему, в плане глубоких умозаключений, мне ближе творчество Казанцева, Ефремова, Снегова и ранних Стругацких. А Пелевину до гениальности упомянутых писателей, как Феде Бондарчуку до своего отца. Коньюктура, она так притягательна.)

Ну, а почему бы и не посмотреть на нашу жизнь как на бесконечную, от рождения до смерти, поездку в неком условном поезде. Написал об этом Пелевин в меру интересно, финал, хотя и предсказуемый (понятно, что герой в конце концов должен бросить этот вонючий поезд и ступить на твердую землю), всё равно выглядит эффектно и даже красиво.

Что же касается глубинного смысла написанного (ведь очевидно, что весь этот поезд одна большая метафора), то он может трактоваться очень широко — всё зависит от взглядов читателя. Поэтому додумывать, что же здесь всё-таки хотел сказать автор, бессмысленно. Если нормальный писатель желает донести до читателя какую-то конкретную мысль, то он делает текст таким, чтобы тот мог трактоваться только так и не иначе. У Пелевина такое не получилось, да наверное он и не ставил перед собой именно эту цель, наоборот — пусть, мол, народ фантазирует о том, что я хотел сказать, кто во что горазд :).

Очень советская инфантильная повесть (вернее, притча, при помощи подробной детализации растянутая до размеров повести), основанная на убеждении, что деньги берут из тумбочки, а еду из холодильника, что чай производит проводник вагона, что весь мир состоит из оффисных работников, собственно, и составляющих человечество.

Никто не задаётся вопросом, откуда берётся постельное бельё, еда и электричество для движения поезда — это как бы проявление природных сил. Если повесть действительно писалась в начале 90-х, когда экономика уже развалилась благодаря усилиям новой власти и миллионы людей оказались выброшеными на улицу, беспомощными и безработными, то Пелевин просто шулер, подменяющий тезисы. В 90-е годы стало понятно, что никто никого, увы, «за просто так» в поезде не повезёт, хотя бы и к «взорванному мосту», и что за место в поезде надо платить.

Но, скорее всего, «Желтая стрела» придумывалась и была написана ещё во время Перестройки, в 80-х, когда простые советские интеллигенты (пассажиры поезда) даже не задумывались о функционировании общества в целом и вообще не интересовались низменными темами, типа «откуда берётся хлеб в булочной», сосредоточившись на духовных проблемах, типа самосовершенствования и выработки правильного мистическорго самосозерцания. Тогда Пелевин предстаёт не злонамеренным фальсификатором, навязывающим читателю фальшивую картинку, а всего лишь типичным перестроечным публицистом, впрочем, артистичным и забавным, типа уже ныне забытых Нуйкина и Клямкина.

отдельный мир, у него есть тайные ходы, неизвестные коридоры, есть мудрецы и жители, есть криминал и диктатура, у него есть край, а что за краем? неизвестность, которую вам не покажут, но вы её чувствуете, ощущаете, представляете и что интересно, всё это происходит именно так, как представляет себе автор. Короче, это всё онимэ посоны. Настоящее Аниме.

Книга полна плацкартного уюта безнадёжности, налипшей на окна вагона бессмысленной реальности, ударного духа пох*изма перед лицом неизбежности. Финальный эффект освобождения сродни катарсису. Это не просто книга. Это демонстрация реализации свободы для жаждущих. Свободы. Для разума.

«Ох не хило быть духовным — в голове одни кресты. А по свету мчится поезд, и в вагоне едешь ты» (с)

Отблеск высшей гармонии можно представить по-разному. И через призму духовного возрождения; и через излияния подспудно серой, а местами даже чёрной, нашей привычной действительности. Посмотреть истинным взором на осточертевшее пространство всеобщей жизни и смерти... Пожалуй, Пелевин поднаторел в описании последнего.

Повесть «Жёлтая стрела» — это с одной стороны тёплый и разухабистый привет из 90х прежнего века. Напёрсточники на корточках с их неизменным походным арсеналом. Марш турецких тренировочных костюмов вперемешку с променадом пива в руках. Расхристанные «братки» с вечным дележом своего тесного мира, в коем по обыкновению всем всего ущербно не хватает...

С другой стороны, если уходить вглубь от поверхности текста.

«Жёлтая стрела» — это поезд, несущийся без остановок к давно разрушенному мосту. Поезд, в котором едут все персонажи автора. Пассажиры, которые ничего не знают о своём маршруте, и главное: не хотят особо ничего знать. Так удобнее и проще, — на время как бы отодвинуть неизбежное и понадеяться на просторное русское «авось». Хотя на самом деле, и у меня здесь идеальное совпадение с авторской оригинальный мыслью по поводу знаков, символов и сложных шифров бытия: «Писем вокруг полно — было бы кому прочесть».

Но только ведь это вечная песнь... Songs, that voices never share... Мета язык постепенно утерянных истин по-прежнему мало кто может адаптировать на привычную «кириллицу»...

Безумно интересно читать Пелевина через призму времени: осмысливая на глубокий философский лад его безусловные истины.

Всё исчезает, превращаясь в пыль. Каждая следующая секунда неслышно и стремительно сменяет предыдущую. Каждый миг мы уходим от себя вчерашних к себе ещё не случившимся. И нет никакой уверенности, что этот краткий миг не будет последним...

Способность ухватить миг настоящий, происходящий и длящийся в здесь и сейчас — это ведь тонкое умение и виртуозное искусство, которому приходится учиться всю жизнь.

У Пелевина здесь не просто рассредоточены какие-то сухие концепты соц-арта, авангарда или постмодерна. Везде сочится его душа — гибкая, мудрая, живая. Красивейшая, тонкая и очень пластичная философия Пелевина в глубоком ключе буддийских доктрин и знаний виртуозно задаёт основной тон повести под перестук колёс стремительно несущегося поезда...

СВ, купе, плацкарт, тюремные вагоны... У кого на что хватило средств, возможностей и везения. Всё как обычно в нашей жизни: привычный антураж от vip роскоши до гнетущего запустения.

В каждом вагоне по авторской задумке разворачиваются замысловатые мизансцены и разыгрываются миниатюры привычной жизни обывателя. Здесь и мрачные, щемящие душу похороны. И бессмысленные, но одиозные, восклицания тоном Чацкого «А воры кто!?..» И глубокое самокопание главного персонажа (мистика и созерцателя в одном лице) в поисках себя, — живого и настоящего.

Все слова, заключённые в буквы — бессмысленны. Все ощущения себя живого — единственная возможность уцелеть в этой давке уже давно обесцененных понятий и правил. Уметь уловить себя настоящего — это самый главный дар и талант, данный от рождения каждому. Ощупывать истоки истины краем сознания, искру которого уловить предельно сложно — это редкое умение, доступное многим. Но постижимое для единиц.

Ведь мы обычно сосредоточены на чём угодно и бесконечный поток постоянных «я»-желаний буквально захлёстывает собой всё наше существование.

В сущности никаких сложных форм нет. Есть только наше сознание. Именно оно определяет ощущение этого мира. Всё остальное — лишь иллюзорное представление о сути вещей.

Ускользающий и вечно убегающий авторский постскриптум, не такой уж трудный для понимания, но его всегда очень сложно «протащить» и встроить в наши привычные реалии. По сути это костяк повести и мудрое «заигрывание» с родным и вдумчивым читателем:

PS Мы постоянно отправляемся в путешествие, которое закончилось за секунду до того, как мы успели выехать.

PPS Под стук колёс летящего день и ночь поезда: там-там, там-там, там-там... Вот так, собственно и пролетает в кромешной тьме и суете вся наша жизнь.... Словно где-то там, за голубой зорькой, за снежной далью нас по-прежнему что-то ждёт, к чему не жалко стремиться и лететь на бешеном разгоне скорого поезда.

Первое прочитанное произведение у Пелевина...

Что ж, пару дней ходил, будто «плитой придавленный». Умеет автор «загрузить» в чужой мозг свои мысли...

Если в целом, то — красивый язык, мегасимволизм каждой фразы и тонны философии «за кадром».

Мне очень понравилось.

Конечно, когда уже сочувствуешь ГГ, то хочется чего-то более определённого в финале, конкретного, что-ли. Но жизнь — она ведь никого не балует! Сапогом по носу сьездить — это уж запросто. А плюшки халявные — так они только у писателей-фантастов :)

В общем, финала хочется такого, чтоб был стопроцентный «хеппи энд», а автор нарочно делает последнюю сцену размытой — мол, каждый по-своему понять должен.

Этот поезд в огне

И нам не на что больше жать.

Этот поезд в огне

И нам некуда больше бежать.

Эта земля была нашей

Пока мы не увязли в борьбе.

Она умрет, если будет ничьей

Пора вернуть эту землю себе.

«Поезд в огне» Б. Гребенщиков

С чего бы начать. Наверное с того, что собираясь прочесть данную повесть, я был знаком, грубо говоря, с двумя трактовками смысла, заложенного в ней.

Первый — присущий большинству отзывов — общефилософский. Действительно, за суетой повседневности мы перестаем слышать стук колес, начинаем двигаться по инерции, всё реже возвращаемся мыслями к глобальным вопросам, не ищем во всём хаосе жизни какую-то систему или порядок, дабы объяснить себе зачем, откуда и куда мы направляемся. Вся жизнедеятельность начинает сводиться к удовлетворению банальных потребностей (вспомните художника на банках: он рисовал на банках что-то такое, над чем каждому надо было бы задуматься; а в реальной действительности, в действительности поезда, он сам не разделял своих порывов, его реальные желания — сходить с женой в театр и воспитать ребенка). Что интересно, никто не понимает Андрея: если он с кем-то заговаривает на подобные темы, его сразу приписывают к разряду мистиков или людей несерьезных. Но больше всего пугает именно то, что пассажиров не интересует, куда/откуда/зачем они едут. И это чувство инерции в повести крайне депрессивно.

Второй смысл добрался до меня из лекции Дмитрия Быкова, касающейся творчества Пелевина. В лекции он хвалил эту повесть больше остальных, указывая на наиболее точное описание движения России (Советского Союза) к разрушенному мосту. Конечно же, Быков зачастую находит политический подтекст там, где его нет или где он не главный, и я прекрасно понимал, что необходимо прочитать и найти самому, где же истина — в философии или в истории. Честно признаюсь, настраивался на философию. Но... товарищи, эта повесть — чистой воды аллегория на советскую действительность. Вот наиболее показательные примеры, которые я отмечал при прочтении:

1) — Это как? — тихо спросил Гришу Андрей. — Что за схема?

— Как, как. Платишь старшему проводнику, а он чайные ложки списывает. Это человек серьезный — берет только валютой. Условие такое — ложки надо переломать, потому что целые за погрантамбур не пропустят.

2) В одном вагоне сразу в трех местах пели под гитару — и, кажется, одну и ту же песню, гребенщиковский «Поезд в огне», но разные части: одна компания начинала, другая уже заканчивала, а третья пьяно пережевывала припев, только как-то неправильно — пели «этот поезд в огне, и нам некуда больше жить» вместо «некуда больше бежать».

3) В последних вагонах перед границей уже давно не было горячей воды, а эту печку, было похоже, не топили лет десять, с самого начала Перецепки.

4) — Вот так, Андрей. Вот так. Говоришь, нынешние из окон не кидают? А надо кидать. Вот именно как раньше делали — руки-ноги вязать и головой вниз на шпалы. Публично. Тогда и чай будет сладкий, и вежливость в коридоре. И друга твоего никто тронуть не посмеет.

5) (Судя по тексту, поезд едет по направлению на запад. Ближе к концу произведения в окне главный герой видит, что на траве у насыпи валяется реклама «Rolex», «Pepsi-cola» и пр. А позже среди леса Андрей замечает возвышающуюся вершину церкви, блестящую на солнце.)

После таких жирных прозрачных намеков основной посыл повести становится понятен тут же. Здесь и списание гос имущества, и песня Гребенщикова, и Перецепка-Перестройка, и воспоминания о репрессиях с тоталитаризмом, и пугающая своей необычностью дорога в 90-тые. И правда, Андрей с Ханом осознают всю неизвестность и бесцельность происходящего, и именно поэтому им жить сложнее всего. Но если брать в целом, то навалившаяся эпоха 90-х годов испугала многих, своей обманутостью (вера в коммунизм себя исчерпала, а надо было по привычке во что-то верить), своей неизвестностью как жить дальше, резким изменением ценностных ориентиров и, словом, переворачиванием жизни с ног на голову. Единственное, что осталось неясным, так это метафора с крышей: почему, находясь на крыше, еще сложнее сойти с поезда? и что такое за метафора этой самой крыши? Если кто-то может подсказать, буду рад услышать мнение.

Подводя итог, скажу, что мне данная повесть крайне понравилась. Весьма точная историческая и политическая аллегория, переданная с тяжелым внутренним настроением. Кстати говоря, фабула произведения во многом имеет сходство с «Градом обреченным» А. и Б. Стругацких. У них даже главных героев зовут одинаково — Андрей.

Одно из самых любимых произведений Пелевина. Периодически перечитывается или прослушивается. И с каждым разом в нем можно отыскать какую-то деталь, которую не заметил раньше. Очередное прослушивание получилось после того, как одолел «Шлем Ужаса». Тут-то до меня и дошло, что Пелевин уже на самом деле написал целую серию произведений о дополнительных реальностях, которые индивид конструирует для себе. Или для него конструируют, а он с радостью использует. Не суть важно.

«Желтая Стрела» — это среднее арифметическое между «Принцем Госплана» и «Шлемом ужаса». Те два произведения — крайние точки зрения на то, какой может быть дополнительная реальность у живого человека. А «Стрела» как ни странно — компромисс.

В «Принце» дополнительную реальность ты выбираешь себе сам согласно своей этике и эстетике. В «Шлеме» ты целиком и полностью должен существовать (и мыслить) в рамках универсальной модели пригодной для всех. В «Стреле» — середина. Есть единая модель с поездом, в рамках которой можно существовать в виде образцового пассажира. Но вместе с тем но внутри модели полно разных субкультур, где каждый может поискать себе что-то симпатичное. Можно даже попробовать ехать в поезде и не быть его пассажиром.

В «Принце» вход и выход в дополнительную реальность был рутинным действием. В «Шлеме» подразумевалось, что кроме дополнительной реальности вообще ничего другого нет. Выхода из нее не было вообще. Точнее, выход заключался в том, что 'эту реальность ты вообще не должен был использовать (не надевать Шлем Ужаса). В «Стреле» можно было приложить усилия и сойти с поезда. Причем, как мы видим в тексте, существовали даже разные способы это сделать. (Как мне кажется, поезд таки совершал периодические остановки, но просто его пассажиры этого не замечали, как не замечали постоянно слышимого ими стука колес)

Что общего у всех трех моделей? То, что во всех них так или иначе доступна информация об иллюзорности того, что тебя окружает, и о реальном мире, который есть где-то за пределами твоего лабиринта. Use it, or lose it.

«Принц» — 1991 год. «Стрела» — 1993 год. «Шлем» — 2005 год. Можно видеть, что с годами дозу иллюзий, которая требуется для побега из реального мира, приходится повышать. Вплоть до того, что весь реальный мир становится чем-то таким, что требует полной замены.

Повесть замечательная. Поразительно как автор удачно сочетает легкий язык повествования и сложность тематики. Читается легко и непринужденно. Метафора поездного быта как жизни и разных ее сторон обыграна очень удачно.

Хотя, для большиства любителей фантастики (в узком понимании термина), повесть может показаться излишне аллегорчиной и лишенной логического обьяснения некоторых ходов в сюжете.

Отзыв относится не только к данной повести, но и ко многим другим произведениям автора.

Первое, о чем стоит сказать, Виктор Пелевин относится к тому разряду авторов, произведения которых читают ради подтекста. Его особенностью среди такой категории писателей есть частые остроумные игры слов, в том числе иностранных, ну и конечно всем известная эксцентричность, которую кто-то обзовет кичливостью, а кто-то оригинальностью, на ваш вкус, в выборе названий своих трудов. То есть главное, что следует сказать, сюжет его книг ценен не сам по себе, а только как оболочка, в которой автор держит свои размышления и чувства, а потому поверхностный синопсис не имеет смысла, нужно очерчивать ощущения, они скажут больше.

Прочтение книг Виктора Пелевина всегда вгоняло меня в глубокую печаль и уныние. Его серые, неприглядные панорамы страшили меня много сильней, чем преувеличенная мрачность, а тем паче загадочность книг так называемых «мастеров ужаса». Даже Хичкоку (а на его стороне было не только слово, но и сила экрана) не удавалось заставить прочувствовать меня так, как Пелевину. Видно, страх слабее пустоты безнадежности, которую неизменно испытываешь после ознакомления с творчеством автора.

Кроме того, вышеописанной эмоции сопутствует некоторая растерянность, озадаченность человека, который вдруг понял, что потерялся. Возможно, в пустой комнате. По-моему, хуже всего потеряться в пустой комнате, ибо некому тебя найти да и тебе не к чему выйти. Звучит напыщенно, но это тот случай, когда помпа соответствует истине. А может быть, хуже всего то, что где бы ни находился все превратится под влиянием Пелевина в пустую комнату?

Важно, что в палитре автора светлых красок очень мало, но с другой стороны, от этого те, что есть приобретают баснословную ценность. Исходя из этой драгоценности и дефицита (видимо, внутреннего) волей-неволей писателю приходится расставлять светлые мазки вдумчиво, с филигранной точностью стратега, в чьем распоряжении крайне ограниченный контингент войск. Продолжая метафору могу сказать, что свои бои за высказывание себя и внимание читателя Пелевин выигрывает, хотя и с переменным успехом.

В этой повести автор не изменил своему кредо «Настоящий писатель всю жизнь пишет одну книгу» и продолжил темы, начатые им ранее и продолженные в более поздние периоды, которые лаконично можно обозвать «общефилософскими», но такая формулировка не только унижает за своей избитостью и бесформенностью авторские установки, но и не способствует раскрытию ни вопросов, ни пограничных ответов, предлагаемых автором. Впрочем, касательно ответов, я всегда думал, что задача философии — напоминать миру о тех вопросах, которые мир не разрешил и заставлять последнего сомневаться в тех ответах, которые он дал. Этим Виктор Пелевин и продолжает заниматься в «Желтой стреле», не самой сильной, но достойной своей работе.

Повесть прочитал совсем недавно, хотя в общих чертах знал и сюжет и основную идею – из критики да из песни Арии «Горящая стрела», написанной Маргаритой Пушкиной как раз мо мотивам этой повести. Собственно, из песни о ней впервые и узнал, еще не зная, кто такой Пелевин вообще. Потом как-то подбирался к повести в студенческие годы, но все откладывал на потом – вещь короткая, прочитать всегда успею – и вот добрался.

Поезд как метафора общественной жизни – образ напрашивающийся. У Пушкина, помнится, на этот случай была телега – но то было иное время, а в нашу эпоху массового человека нужен поезд. Что же такое «Желтая стрела»? Если смотреть поверхностно – замороченная перестройкой и политическими переворотами Россия, потерявшая цель и ориентиры и на полном ходу въезжающая в катастрофические 90-е. Если смотреть более глубоко – человечество, как таковое, живущее в массе полубессознательно, под управлением животных инстинктов; ведомое кучей крупных и мелких «фюреров»; не желающее видеть окружающий мир таковым, как он есть и задумываться, для чего мы все здесь; и уж тем более не задумывающееся о конечности своего бытия (на этот счет у Пелевина есть еще рассказ «Тарзанка»).

Смысл повести – в необходимости осознанного существования, избавления от иллюзий и повседневной суеты, поглощающей личность. «Ехать в поезде и не быть его пассажиром» — то есть отдавать себе отчет, что то, что тебя окружает – не есть ты сам. Здесь Пелевин изящно предвосхитил знаменитую проповедь Тайлера Дердена из «Бойцовского клуба». Впрочем, Пелевин оптимистичнее – в соответствии с близким ему буддийским учением, конечной целью он видит побег из поезда, то есть просветление, освобождение от оков пространства и времени, окончательную духовную свободу.

Но буддийскими нравоучениями «Желтая стрела» не ограничивается. Сильна в повести и сатирическая составляющая. Атмосфера обреченности и странных метаний в поезде, так знакомая пережившим 90-е, напоминает песню Nautilus Pompilius «Титаник» — то же ощущение движения к неведомой и страшной цели, та же бессмысленная и злобная суета перед лицом смертельной опасности. Дельцы и аферисты предстают жалкими с их хитрыми планами продажи алюминиевых ложек и дверных ручек. Радует и матерная этимология слова «бизнес» (мне самому в детстве, возможно, в силу советского воспитания, это слово казалось отвратительным на слух и напоминало другое слово, созвучное, но нецензурное, которым в народе именуют акт и процесс хищения). Иронизирует автор и над «протестным искусством» заодно с пропагандой «духовности» — расписывающий пивные банки-сувениры смелыми «антисистемными» лозунгами человек признается, что делает это лишь из-за популярности таких настроений, чтобы заработать. Актуально в начале 90-х, когда стало можно говорить что угодно и сразу стало очень много «антисоветчиков» и прочих «смелых» деятелей, которые раньше были удивительно лояльны. Да и сейчас, когда протест вновь стал модным брендом и некоторые на нем неплохо зарабатывают. Тема будет развита Пелевиным в «Generation П», в рассуждениях об альтернативной музыке.

Очень показательна сцена разговора девочки с матерью. Девочка хочет покинуть однообразную унылую повседневность поезда, но мать уже не может представить иного, чем смерть, избавления от рутины и несвободы. Для повзрослевшего и погрязшего человека немыслимо ничто другое, кроме окружающего его ежедневно скучного мирка, даже если во всех окнах мелькают бескрайние просторы – он уже научился их не видеть, для своего же удобства.

Итог: одна из лучших философских повестей Пелевина. Заслуженно культовая вещь.

Вот какая мысль пришла мне при чтении. Эту повесть, на мой взгляд, надо читать во время путешествия в поезде. Только так ощутишь всю прелесть, оценишь все детали, которые, если читать в поезде, остаются актуальными, несмотря на то, что прошло 25 лет с момента написания.

Точно также роман Кобо Абэ «Тайное свидание» о больничном государстве в полной мере поймешь и оценишь только в том случае, если во время чтения сам лежишь в больнице... Сходства с «Градом Обреченным» братьев Стругацких, отмеченные многими в отзывах как-то не нашёл, хотя данное произведение читал давно и не перечитывал.

В итоге: ещё одна, на этот раз развёрнутая, буддийско-железнодорожная метафора жизни.

Очень интересно расшифровывать сюжеты и персоналии.

Концовка немного недокручена что ли.

Но вещь, конечно, знаковая, и для Пелевина лично, и для русской литературы девяностых в целом.

Идея, разумеется, хороша. Отдельные абзацы — привычно для Пелевина восхитительны. Однако чистой воды сюрреализм с серьёзным лицом лично меня не вдохновил. Перенос окружающей действительности в образ поезда, как кажется, требует более обстоятельного подхода. Иными словами либо увеличения объёма произведения либо сжатия его до гениальных нескольких страниц. В таком виде, каком повесть существует, она напоминает некий черновик, сборник недоработанных отрывков. Впрочем, я не знаток данного жанра. Возможно, в этом и есть гениальность, кто знает. Но особого умиления она не принесла.