Поль Гоген «Ноа Ноа»

«И если о Гогене мало говорят в настоящее время в Париже, то это не потому, что он устарел, а потому что он стал классиком того течения, эпигоны и вульгаризаторы которого забыли свое родство...» Я. Тугенхольд, 1918. /Из предисловия к книге П. Гогена «Ноа-Ноа. Путешествие на Таити»/.

Да, это «Ноа-ноа». Разумеется, я не стал читать покет «Азбуки» — книжку, единолично сейчас красующуюся здесь на странице произведения, а раздобыл скан гораздо более душевно подготовленного издания 1918-го года с множественными репродукциями и биографическим очерком (выпущено московской типографией А.И. Мамонтова дополнительным тиражом в тысячу экземпляров). Перевод выполнили некие О-А и Ш-Ъ (по журналу «La Plume», ставшему еще при их жизни библиографической редкостью) — и перевод у них, надо сказать, очень хороший...

Господин «Гогэнъ» (так эффектно его фамилию иногда пишут в тексте) не был первым, кто решил бежать «от жестокости европейского города». На занятой французами территории Таити до него уже успел побывать Пьер Лоти; Теофиль Готье проехался по Турции; а еще один соплеменник импрессиониста — поэт Рембо и вовсе отправился в Африку... Хотя провести в плавании шестьдесят три лихорадочных дня — не всякий, наверное, согласился бы. Но добрался художник до Таити вроде благополучно, и уже на следующее утро по прибытии был представлен местному губернатору -негру Лакаскаду. Однако, первое разочарование островного гостя — столица (Папеэтэ): «была та же Европа, от которой я мечтал избавиться» (цивилизация, у губернатора даже свой «толмач» есть), в связи с чем он переезжает на сорок километров в глубь острова, договорившись снять хижину. Но там другая проблема — художник к дикой жизни оказывается плохо приспособлен, что вызывает у него ряд трудностей (как бы он ни пытался скрыть их в своих возвышенных описаниях вроде: «Таитийский Рай -Nave Nave Fenua. Восхитительная Земля! Я весь пропитан ее ароматом « ноа-ноа»...). К тому же текст практически полностью лишен диалогов, способных лучше передавать настроение. «Она долго, с особенным интересом, смотрела на «Олимпию» Эдуарда Манэ... После долгого молчания, которое предшествует какому-нибудь логическому выводу, она вдруг добавила: « Это твоя жена?» — «Да»... /Шутник-с!/

Упомянутое мной издание 1918-го снабжено многими гогеновскими репродукциями, в связи с чем возникло ощущение дежа-вю (вспомнилось, что некоторые из этих картин давным-давно видел в Эрмитаже...). Гоген, «человек, делающий людей» чередует свои пространные размышления со зрительными образами. «Сюжет моей книги тот же, что и сюжет моих картин: он задуман сначала, как живопись, а затем изложен литературно». Никак не могу сказать, что читать его записи прямо так уж увлекательно (в первую очередь из -за стойкого впечатления, что художник все два года пребывания в Полинезии находился погруженным в глубокую хандру и депрессию), в т.ч говоря о счастье, якобы достигнутом с невестой по имени Тэхура («лет 18-20 для Европы», но по факту, видимо, меньше). До того у него, кстати, была другая «вахинэ» — маорийская куртизанка, с которой он быстро расстался. Вообще, таитянские женщины по его наблюдениям физически сильные и выносливые, работающие наравне с мужчинами. За одной из них он поглядывает во время купания в лесном источнике и удостаивается резко брошенного эпитета «Taehae!» («злой!»)...

Также можно обратить внимание, что господин «Гогэнъ» со своей бесконечной тягой к природе и солнцу сильно интересуется метафизическими воззрениями маорийцев -поклонению богине Хине, культу луны и т д. Их рассказы о богах, олицетворяющих стихии сами по себе похожи на фэнтезийные истории.

Плюс, как мне кажется, изложенное здесь является ранней предтечей некоторых узконаправленных субкультур 60-х: самопознание; исследование собственных возможностей в отрыве от городских проблем; снятие определенных моральных ограничений и т.д., т.е. Таити для художника -своеобразный «Вудсток» где можно дать волю вдохновению.

В главе «Рассказчик кончает» /если что — старинные переводчики не подразумевали под данным заглавием ничего пошлого или предосудительного.../ автор повествует о возвращении в августе 1893-го (бросая свою юную заплаканную невесту), не называя истинных причин отъезда, но уверяя, что стал «гораздо более просвященным»: «дикари многому научили старого цивилизованного человека — многому из науки жизни и из искусства быть счастливым научили эти невежды». На самом деле, с возвращением Гогена не всё так просто — на Таити, как и в Париже нельзя существовать без денег, и за два года жизни на свежем воздухе он попросту исчерпал свои накопления.

Итого: умеренно занимательное и в чём-то познавательное повествование (при условии, конечно, если приспособиться к манере изложения автора).