Иван Михайлович Шевцов «Тля»

Как бы это сказать?

«Тля» написана тяжёлым неудобосваримым квазитолстовским языком в духе Леонова и Фадеева, который казался тогда необходимым для романов.

Весь сюжет сводится к противостоянию носителей идей, поэтому не особо интересен. В силу этого читается крайне тяжело, но это же самое можно сказать и об «Оттепели», автор которой, баловень судьбы, сталинский оберпропагандист Эренбург, точно и узнаваемо выведен в образе вождя группировки художников Льва Барселонского, который когда-то жил в Европе, потом вернулся в СССР и теперь изредка радует критиков своей новой работой. Его излюбленный лозунг: «Искусство не знает границ», что сам он понимает своеобразно. Кажется, даже есть намёки на гомосексуальную манерность сибарита Эренбурга. На художников были перенесены черты писательских и окололитературных деятелей, в силу этого они получились узнаваемыми. И для себя самих в том числе. А узнав себя, они обиделись не на шутку.

Уголовные типы, дельцы, прохвосты, как обиженно заметил Андрей Синявский, составляют в романе мощную организацию внутри искусства, этакую всесильную мафию, гласно и негласно управляющую эстетической жизнью страны. Для продвижения себя любимых регулярно устраиваются сговоры-совещания, что делать с той или иной неугодной личностью, как ломать её судьбу. Они экономически преуспевают, строят роскошные дачи, пьют коньяк, тогда как прочие художники бедствуют, влачат по преимуществу нищенское существование и занимают на жизнь деньги у благоденствующих космополитов. Последние, оказывается, проникли во все поры о6щества, завели покровителей. добились высоких постов, влиятельного положения. Разорвать их сети трудно, почти невозможно. Шевцов точно подметил, что при этом содержание космополитских картин строго идейно, не придерёшься. Неудивительно, что Синявского такая изображённая обличительная картина, ударявшая по влиятельным литературным бонзам, предельно возмутила, он объявил роман пасквилем. Его поспешно замолчали, потому что в писательской среде СССР, проникнутой духом интернационализма, таких позорных явлений не бывает и быть не может. Вообще-то книга сыграла бы некую значительную роль в литературном и культурном процессе и его очищении, будь она легче, увлекательнее написана, а не в духе производственного романа о борьбе хорошего с лучшим.