Есть писатели, у которых романы получаются лучше, чем рассказы. Джоанн Харрис, похоже, из таких.

Сборник очень неровный. Есть удачные рассказы, есть откровенно слабые.

Лучшие рассказы — «Вера и надежда идут по магазинам» и «Рыба».

Ну, и «Чай с птицами» выделю. Чисто антуражный рассказ, мимими и сбоку бантик. Но всё-таки он хорош.

Особо отмечу «Русалочку».

Бесхитростная, неоригинальная история —

Никаких стилистических изысков.

Но когда я этот рассказ читал, у меня, натурально, сердце защемило.

Книга не то чтобы выдающаяся (ну современный западный интеллектуальный мейнстрим, ГГ ужасно зациклен на сексуальных вопросах), но в некоторых аспектах весьма примечательная.

Правда, меня не оставляет ощущение, что переведена она скверно. Не знаю, что там в оригинале, но в переводе язык дубовенький.

Сюжет:

И Уэльбек описывает, как образованный класс Франции капитулирует.

И находит после капитуляции оправдание своему поведению.

(Тут вспоминается едкое высказывание Солженицына, который, сравнивая поведения крестьян и интеллигентов в лагерях, писал, что разницы в общем-то немного. Разница есть разве что в том, что «интеллигенты изощрённее в оправдании своей подлости»).

Уэльбек обосновывает, почему образованный класс сдаётся: прежде всего потому, что для современного западного интеллектуала самое важное — это его образ жизни.

И для того, чтобы сохранить свой драгоценный образ жизни, современный западный интеллектуал способен очень на многое.

А убеждений как таковых у современного западного интеллектуала нету.

Полезная книга. Одна из главных функций литературы, как мне кажется, это смущать и настораживать. Так вот, эта книга СМУЩАЕТ И НАСТОРАЖИВАЕТ.

После её прочтения много есть неудобных вопросов. К миру, к интеллектуальному классу, ну и к себе.

Пётр Николаевич Краснов своё место в русской литературе определил так: «Я не только не генерал от литературы, но не почитаю себя в ранге офицеров. Так, бойкий ефрейтор, который, когда на походе устанет и занудится рота, выскочит вперед и веселой песней ободрит всю роту. Я тот ефрейтор, который ходит в ночные поиски, ладно строит окопы, всегда бодр и весел и не теряется ни под сильным огнем, ни в атаке. Он, несомненно, нужен роте, но гибель его проходит незаметно, ибо таких, как он, много, -- так и я в литературе, один из очень многих...»

Краснов либо лукавил, либо недооценивал себя.

Его лучшие романы написаны крепко. Добротная беллетристика, без проблесков гениальности, но качественная, на чистом сливочном масле сделанная.

«Цареубийцы» — одна из главных книг Краснова. Исторический роман о России 1870-80 гг., о русско-турецкой войне, о террористах-народовольцах, о гибели императора Александра II, написанный с позиции консерватора, монархиста, «охранителя». Несмотря на авторскую предвзятость, книга хороша. Любители русской истории прочтут её с интересом.

1.

«Записки» Врангеля явно рассчитаны на подготовленного читателя. За эту книгу стоит браться только тем людям, которые знают историю русской революции и гражданской войны, хотя бы в общих чертах. Для остальных «Записки» покажутся китайской грамотой. Да и для любителя истории это непростое чтение – постоянно приходится обращаться к карте, наводить справки в гугле и т.д. К сожалению, не существует в природе академического издания «Записок» с хорошим справочным аппаратом.

2.

Врангель перебарщивает с описательностью. Он описывает боевые действия буквально по дням («1 января ген. Кутепов занял Авдеевку, а 2 января ген. Абрамов занял Ольховку, захватил бронепоезд и пленных без счёта») – в ущерб ОСМЫСЛЕНИЮ событий.

Понятно, что «Записки» создавались в начале 20-х, когда ещё не были написаны пространные сочинения об истории гражданской войны, что для читателя 20-х годов ценно было изложение событий в хронологической последовательности. Но всё равно – осмысление событий ген. Врангелем имело бы ценность бОльшую, чем изложение.

Лучше бы Врангель поменьше писал про ольховки. А побольше про то, как устроена была белая армия, чем она отличалась от русской дореволюционной армии. Как проходила практическая работа белых военачальников.

Про то, чем гражданская война принципиально отличалась от войны мировой, о том, что поменялось в военной тактике. От полководца ждёшь соображений на эту тему, но в «Записках» об этом почти ничего не написано!

Очень мало соображений о противнике. Чем Красная Армия 1918 года отличалась от Красной Армии 1920 года? Насколько умелыми были действия красных военачальников, кого из них Врангель мог бы выделить? Почему красные в итоге победили, по каким причинам? И об этом автор не пишет.

Очень мало Врангель пишет о том, как работала гражданская администрация на контролируемой белыми территории, о том, насколько охотно население выполняло распоряжения этой администрации. Как проходили мобилизации, много ли было уклонистов, дезертиров? Как проходил сбор налогов? А что с преступностью было? А с санитарно-эпидемической обстановкой как? И на эти вопросы автор не даёт ответа.

Интересно было бы ознакомиться с мнением Врангеля о том, насколько сильно ВСЮР зависели от иностранной помощи. Но и этого нет. Вместо этого – перечисление второстепенных и третьестепенных боевых эпизодов.

И – мало цифр (исключение составляют боевые эпизоды – о количестве активных штыков, пулемётов и бронепоездов Врангель пишет исправно).

Вот ругает автор Деникина за то, что при нём плохо было организовано снабжение войск (и совершенно справедливо ругает). Потом следует тезис: я, барон Врангель, большое внимание уделял этому вопросу, мы много работали и добились больших успехов. Ах, как было бы хорошо и весомо, если бы эти тезисы были подтверждены цифрами («дроздовцам при Деникине давали по фунту хлеба, и то с перебоями, а при мне стали регулярно выдавать про полтора фунта в день»). Но нет таких цифр.

Вот пишет Врангель, что денежное обращение в Крыму было расстроено, что была большая инфляция. А о том, насколько она была велика, умалчивает. 10% в месяц – это большая инфляция, 50% в месяц – тоже большая инфляция…

3.

«Записки», несмотря ни на что, являются важным источником сведений о революции и гражданской войне. И любителю истории, безусловно, стоит их прочесть.

Написаны «Записки» живым и чистым русским языком. Вот что выгодно отличает белых мемуаристов – большинство из них были людьми с серьёзной гуманитарной подготовкой, и с т.з. языка их книги написаны хорошо.

1. Время от времени появляются новые адвокаты у большевизма вообще и у Ленина в частности.

Психологические мотивы у этих адвокатов, наверное, бывают разные, а метода, в сущности, одна: очернять дореволюционную Россию, не гнушаясь явным фальшаком («1200 погибших в Кровавое воскресенье», «не был ли ГУЛАГ всего лишь конвейеризацией технологий, разработанных в царских тюрьмах?», «Бабушкин расстрелян как собака без суда» и т.п.) — и ИЗБИРАТЕЛЬНО РАБОТАТЬ С ФАКТАМИ, описывая то, что случилось после февраля 1917-го.

Ужасы раннего капитализма Данилкин описывает страстно и пылко, но когда дело касается большевицких зверств, то у него вдруг включается холодное, марсианское отстранение, как будто речь идёт не о смертоубийстве, как будто не кровь проливалась, а водица подкрашенная.

«Террор при Ленине, Дзержинском и Троцком не был самоцелью; это была смазка, позволявшая большевистской государственной машине продвигаться в выбранном направлении, преодолевая естественное трение – сопротивление людей, которые, тоже по естественным причинам, не желали видеть эту машину у себя во дворе… Чтобы распоряжения – обычно имеющие под собой разумные основания и соответствующие научной теории коммунизма – выполнялись, требовались показательные казни, децимации и прочее: расстрелять десять кулаков, попов, коррупционеров-чекистов, врангелевских офицеров; когда выяснилось, что эффект от этой грубой «смазки» есть, она стала щедро, к такому быстро привыкаешь, применяться – и для увеличения эффективности администрирования, и как наказание за саботаж».

СМАЗКА! ПРЕОДОЛЕНИЕ ЕСТЕСТВЕННОГО ТРЕНИЯ!

2. Лучшая часть книги – её первые главы: история семьи Ульяновых, детство-отрочество ВИ, становление ВИ как революционера. Когда действие переходит в XX век, автор становится гораздо менее убедительным.

3. А литератор Данилкин умелый и талантливый, кто бы спорил.

И технология у него интересная. Понятно, что невозможно писать ориентированный на массовую аудиторию нонфикшн так, как это делалось 20-30-40 лет назад. Понятно, что надо искать новые формы.

4. Итого: имеем яркую, хорошо написанную и в основе своей неправдоподобную публицистику.

ГОВОРИТЬ автор умеет.

Писать он научился, язык чувствует.

«Бетонная наглость начальства», «долгий-долгий трамвай, где под сиденьками неуместно жарили печи», «квартира старой постройки, невообразимо развёрнутая, как кроссворд», «на излёте прошлого века, в тот краткий миг, когда старый Ельцин надел очки», «толстый скотч, разящий Китаем и химией» — это, в общем, неплохо, это — звучит.

А вот СКАЗАТЬ автору, к сожалению, нечего.

Надеюсь, что — ПОКА нечего. Савельеву чуть больше тридцати, для прозаика это не возраст.

До лучших романов Пелевина сильно не дотягивает, но неплохо.

А вообще — льва видать по когтям. И вот лев рыкнул, хотя и вполголоса, и мне от этого радостно.

Здравствуйте, Виктор Олегович! И спасибо вам, Виктор Олегович.

«Отрабатывал свой гонорар без излишнего энтузиазма, сгибая послушливые слова строго под вкус собравшихся» — вот за это тёплое, пушкинское слово «послушливые» спасибо.

И за «радужные кромки, куда приятно затекала коньячная теплота». Привычные речи, почти уже родные речи, привычные для Пелевина словесные конструкции.

И за гэги традиционные: «как сказал великий Гете, лишь тот достоин жизни и свободы, кому дают финансовый ресурс».

«Сдирать кору с дерева было для меня так же волнительно, как школьнику – снимать с одноклассницы игрушечный бюстгальтер» — и вот за это. Казалось бы, просто всё. Но чтоб назвать бюстгальтер девушки-подростка игрушечным — надо иметь писательскую голову.

И канареек. И герани.

И ситец розовый в окне,

И скрип в клеенчатом диване,

И «Остров мертвых» на стене;

И смех жеманный, и румянец

Поповны в платье голубом,

И самовара медный глянец,

И «Нивы» прошлогодний том;

И грохот зимних воскресений,

И бант в каштановой косе,

И вальс в три па под «Сон осенний».

И стукалку на монпансье, --

Всю эту заросль вековую

Безумно вырубленных лет,

Я -- каждой мыслию целуя

России вытоптанный след, --

Как детства дальнего цветенье,

Как сада Божьего росу,

Как матери благословенье,

В душе расстрелянной несу.

И чем отвратней, чем обманней

Дни нынешние, тем родней

Мне правда мертвая гераней,

Сиянье вырубленных дней.

(Иван Савин).

Описание завода и того, что творится на заводе, действительно потрясает.

ОК, автор умеет Пугать и Нагнетать. Может вышибить из читателя сильную эмоцию.

ОК, это очень важный навык.

Но — что автор умеет помимо этого?

В книге куча логических ляпов. Герои порой ведут себя как полные идиоты.

Крутой диктатор Рори Магнус не может нормально устроить охрану собственного дома, от него постоянно убегают пленники.

Ни Рори Магнус, ни Великий епископ не имеют разведки. Они не исследуют Заброшенный квартал, они даже не знают, насколько он велик! При том, что правят они давно. При том, что сил для разведки у них более чем достаточно — под их началом сотни боевиков. При том, что Заброшенный квартал это очень важный ресурс — пустошь постоянно разрастается, а город съёживается, усыхает.

И т. д., и т. п. Плюс ушуисты-солнцееды, плюс абсолютно неправдоподобная концовка...

Сказочка про Идеального Тирана, его соратников и врагов.

Про жутковато-прекрасный тридцать восьмой год. Про парашютный спорт, и про массовое смертоубийство, и про похищение Кольца Всевластия.

Блестящая книга, один из лучших триллеров во всей русской литературе. Лихо закрученный сюжет, отличный русский язык, яркие, колоритные герои. Чудесная, чудесная, чудесная главная героиня.

Правило игры: надо воспринимать «Контроль» исключительно как художественное произведение.

Допустим, всё на самом деле было иначе. Допустим, реальные Сталин, Ежов и Голованов-Холованов были совсем не такими, как герои Виктора Суворова. И что из того? Суворов не историчен — ну так и Гоголь не историчен. В «Тарасе Бульбе» казачьи полковники из разных веков воюют бок о бок. И это не мешает нам восторгаться Гоголем.

Нормальный такой дмибыковский роман.

Ещё одна история про Параллельную(-ые) Россию(-и) и про то, что «очевидности лгут, и только несбыточности абсолютно надёжны». Продолжает, дополняет и уточняет более ранние книги Быкова (прежде всего «Оправдание» и «ЖД»).

Тем, кто срезонировал с предыдущими романами Быкова, «Сигналы» наверняка понравятся.

Про сны, которые увеличиваются в высоту и чувства, у которых обостряется нюх.

Про хорошие времена и лёгкие деньги.

Про страшненькое, про треск и блеск. Про незаконную любовь.

Про маленьких ненасытных девчонок, которые подделываются под женщин. Про их первые туфли на высоком каблуке. Про помаду, про сладко пахнущие баночки и флакончики, про прозрачные чулки, про нахальные короткие юбки. Про танцульки под граммофон.

Про мужчину с разными глазами. Один глаз грустный, он показывает, что у мужчины внутри, а другой ясный — смотрит, что у тебя внутри.

И про сладкоежку — туфельки носками внутрь, косички, рябинки на щеках.

И про дикарку.

Про то, что с покойницами трудно воевать — обязательно проиграешь.

Про то, как люди сходят с ума. Про тёмные впадинки на золотом шарике дня.

Про ксенофобию, расовую рознь, про предрассудки. Про горожан в первом поколении.

Про великий город Нью-Йорк.

Ну и про jazz, конечно. Про вредную, смутительную музыку, пьянящую больше любого шампанского. «И слушать-то ее было все равно что совершать беззаконие».

Если бы проводился чемпионат по сливанию финалов книг, Питеру Хёгу непременно надо было бы на него заявиться. Ручаюсь, что он боролся бы на этом турнире за призовые места.

Настолько мощно, ярко, многообещающе начать роман и так запороть концовку — это надо суметь.

Но за первую половину романа Хёгу многое можно простить. Психология северянина, ощущения, которые испытывает северянин, очутившийся в умеренных широтах — это описано очень достоверно.

И атмосфера-атмосфера-атмосфера! От первых главок романа, натурально, веет Севером, Холодом, Льдом.

Одна из лучших книг Стивена Кинга.

Зрелый Кинг мне более интересен, чем ранний. Очень хорошо, что Кинг перестал писать про монстров. Разве могут упыри и вурдалаки сравниться с человеком? Страшнее человека зверя нет. Хочешь увидеть настоящего монстра — погляди в зеркало.

Американская политика.

Вьетнамский синдром.

Психопатия, распад личности.

Преступление, которого не было. Или оно всё-таки было? Или не было его? Или оно было? Не было? Было?..

Отличный роман.

Удивительно, что в восемьдесят книжных страниц можно вместить столько всего!..

То, что иной автор расписал бы на три главы, Набоков умудряется передать в нескольких строчках.

Причём нет ощущения недосказанности. Перед глазами встаёт очень чёткая, детализованная картинка.

Пребывание Ганина в Константинополе описано буквально тремя штрихами.

Штрих: эвакуированные из Крыма белогвардейцы подплывают на пароходе к Константинополю, Ганин видит турка, спящего на груде апельсинов — и «только тогда он ощутил пронзительно и ясно, как далеко от него теплая громада родины и та Машенька, которую он полюбил навсегда».

Штрих: упомянут старый макинтош, который Ганин купил в Константинополе у английского лейтенанта за один фунт.

И — прочерчен вектор: вскользь упомянуто, что после Стамбула Ганин оказался в Польше, в повстанческом отряде непримиримых белогвардейцев, и только потом осел в Берлине.

Три штриха.

И — больше ничего.

И — ничего больше не надо. Портрет готов. Нам всё-всё-всё понятно про Ганина и про то, каким он был в двадцатом году.

Это большое мастерство. Целую лотосные стопы мастера.

1.

Начало «Открытой книги» сделано по лекалам «Двух капитанов».

Это и сюжетных ходов касается, и авторской интонации, и (в меньшей степени) антуража.

Судите сами.

2.

Меня не покидает ощущение, что Каверин к работе над «Открытой книгой» подходил... эээ... чуть менее ответственно, чем к работе над другими книгами.

Автор злоупотребляет некоторыми эпитетами. Почти всех положительных героев, например, он описывает как «румяных» и «нежнолицых». «Незнакомая девушка, такая крепкая стройная, сероглазая, с таким здоровым румянцем»; «румяный, как ребёнок»; «оба молодые, красивые, румяные, точно умывшиеся снегом, — кажется, в целом мире невозможно было подобрать лучшую пару»; «русый, высокий, с ровным румянцем»; «он немного стеснялся своих слишком румяных щек, крепких плеч, сильного рукопожатия»; «в распахнутом полушубке, взволнованная, румяная, с испуганными глазами»...

Плюс куча анахронизмов и путаница с возрастом героев.

3.

Третья часть «Открытой книги» ощутимо слабее, чем первые две.

4.

Но всё равно это Очень Хорошая Книга. Хотя до главных шедевров Каверина — «Двух капитанов» и «Перед зеркалом» — она, конечно, не дотягивает.

Вышак и Запредел.

Семь озорных шагов за горизонт.

Лучшая русская фантастическая книга последних лет.

Нюанс: в эту книгу надо вчитаться. Я через начало «Вита Ностры» прорывался с боем. Недоумевал: «Что это за монетки? Что за закрытая школа? Что за рассказы о подростковой жизни?»

Но ближе к концу первой части начался чад кутежа. Дальше я читал, подвывая от восторга, и жалел только об одном — о том, что всё меньше страниц остаётся до конца книги.

Самое сильное (и страшное) в «Вита Ностре» — то, что она абсолютно психологически достоверна. «Всё так и было».

Фактически это вбоквел к «Моему делу». Эти две книги лучше читать в связке.

Написано довольно неряшливо — стилистические огрехи, самоповторы... Стареет Михаил Иосифович? Изменил своим принципам, не шлифует тексты?

Понравилась интонация, с которой Веллер пишет о 60-х-80-х — антисоветская, но без уклона в смердяковщину, в нигилизм. Умный и неравнодушный человек сокрушается, что в его стране многое устроено нескладно, несуразно. «У англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся».

Огорчило то, что Веллер слишком уж явно «играет на снижение». Все эти анекдотцы...

«Мишахерезаду», несмотря ни на что, оцениваю высоко. Книга неровная, есть слабые куски, но многие главы — «Концерт», «Цемент», «Факельное шествие», «Wenn die Soldaten», почти весь камчатский цикл, ряд глав из скотогонского и охотничьего циклов, отдельные фрагменты из «Казанского собора» — очень, очень и очень.