"Проект революции в Нью-Йорке" издан в 1970 году. Роман написан в жанре псевдо-сценария. Это сценарий невозможного фильма. Фантасмагорическая история о шпионском заговоре в Нью-Йорке, в которой невозможно разобраться. Герои сценария постоянно меняются местами.

Монтаж различных сцен таков, что невозможно провести между ними границу: в одном абзаце действие переносится в совершенно иную обстановку, а через страницу описывается еще раз, но с другой стороны. А потом то же событие становится частью рассказа или фантазии другого персонажа, который по ходу рассказа вновь становится иным действующим лицом.

Эстетика масок, накладных волос и грима:

"Маски, сделанные из очень тонкой гибкой резины с большим искусством и реализмом, не имеют ничего общего с грубыми поделками из размалеванного картона, что нацепляют на себя дети во время карнавала".

Сменяющийся голос повествователя то и дело подозревает, что описываемые персонажи меняют лица, расу, пол и принадлежность к шпионским организациям:

"Можно даже представить, как они завершают свое преображение, снимая маски, надетые для только что совершенного преступного акта, и стягивая с рук, словно перчатки, белую резину с фальшивыми отпечатками, которая маскирует их черную кожу".

Роман — это параноидально-бессмысленное, но детальное описание "тотального заговора" и абсурдного в своей методичности расследования того, чего нет. Садо-мазохистские описания чудовищных пыток — на грани "черного юмора" и пародии:

"Мы начнем с изнасилования, — произносит он. — Разумеется, я буду насиловать вас многократно в ходе допроса, в соответствии с нашими инструкциями, но мне хочется совершить первое соитие, не связывая вас".

Блуждания по подземельям, погони и преследования все время прерываются отчаянной попыткой голоса-рассказчика начать все заново, и рассказать историю, которая оборачивается головоломным, зеркальным лабиринтом без конца и начала.

Текст романа перенасыщен методичными описаниями предметов:

"На стене прямо над столиком висит, чуть наклонившись вперед, большое прямоугольное зеркало. Его деревянная рама, украшенная выпуклым орнаментом из неведомых листьев с облезлой позолотой, служит кадром туманного пространства, чья голубоватая глубина напоминает аквариум: в самом центре его располагается полуоткрытая дверь библиотеки и виднеется далекий, чуть расплывчатый, изящный силуэт Лоры, неподвижно стоящей в проеме".

Такой стиль описания — это воспроизведение эстетики изображения, полученного с помощью кинокамеры: казалось бы совершенно беспристрастного, но, на самом деле, всецело фикционирующего.

Эти методично демонстрируемые детали постоянно повторяются, рассмотренные с разных углов — медный ключ на мраморной столешнице, три ступеньки у прихожей, железная пожарная лестница, разбитое окно, крадущийся убийца и насильник, сюжет изнасилования и поджога, утонченная пытка, удушение жертвы хлороформом.

Также сериями повторяются основные сюжетные ходы, — так же, как они повторяются во вторичной, массовой культуре, — допрос полицейским шпионки, медицинские эксперименты над людьми, собрание заговорщиков-человеконенавистников, собирающихся погубить весь мир, незнакомец в блестящем непромокаемом плаще, всюду следующий за героем, сцена обряда инициации девочек в Центральной Африке, и так далее.

Как говорят исследователи, Роб-Грийе в своих романах создает мир из стереотипов массовой культуры. Мир, который генерируется словно сам по себе, "по законам жанра" массового искусства, которое, получив свободу, мутирует и деформируется в бесконечный параноидальный бред.

Воспроизводя штампы и типовые моменты шпионских фильмов про Джеймса Бонда и массовых exploitation film'ов в том же жанре, Роб-Грийе исследует происхождение человеческих заблуждений, веры в "вселенские заговоры", исследует человеческие страхи и комплексы, которые и формируют массовую картину мира.

Цитаты из романа — в переводе Елены Мурашкинцевой.

В качестве иллюстрации — картина Рене Магритта «Воспроизведение запрещено» (1937).