***Паразитарный сюр

Сюрреалисты всегда останутся модернистами и будут приписывать себе даже изобретение колеса, как случилось у Гийома Аполлинера. Сальвадор Дали в рамках сюрреализма создал собственный образ и логотип «Чупа-чупса», а после ушёл от «модернистской деградации» к академизму. Чайна Мьевилль называл себя использующим эстетику фантастики «продуктом развлекательного крыла сюрреалистов», нимало не заботясь о том, как это логически сочетается с манифестом и утверждениями о клише и коммерции. Поэтому, сколько бы ни говорилось о новейшем жанре «weird fiction», «спасающем» фэнтези и фантастику в целом «из тисков коммерции» и утешительных «жанровых клише эпигонов Толкина», выглядит это очередной эпатажной и странной выдумкой.

Джефф Вандермеер в трилогии «Зона Икс» не идёт своим путём и не ищет новое, как, предположим, Льюис Кэрролл. Он берёт готовые фантастические клише инопланетной инвазии и репликации, но воплощает их при использовании приёмов сюрреализма таким образом, что чтение воспринимается неоплачиваемой работой в законный выходной. Невозможность не то что взаимопонимания – распознавания и общения с иной формой жизни стара, как сама фантастика. Помнится, одного такого пришельца почти современные земляне забили и сожрали, особенно им понравился его мозг. Что делает Вандермеер нового и нетривиального в рамках фантастического штампа? Играет с композицией. Режет сюжет на части, перемешивает их и выдаёт блоками. Всё самое интересное, предсказуемое и, увы, не своё оставляет на конец третьей книги.

«Аннигиляция» представляет собой поток «потрясённого сознания» в исполнении женщины, «Консолидация» – его мужской вариант. «Ассимиляция» выходит на новый, современный уровень и даёт мысли, чувства и видения скоро пятидесятилетнего гомосексуалиста, а также сводит всё, включая побочные сюжетные ответвления, воедино. Не надо умствовать, искать логику и хватать ртом каждую блесну, которой дразнит автор. Читатель, расслабься и терпи, ты же мужчина или женщина! Отдайся потоку сознания женщины, мужчины и представителя «третьего пола». Поднимись на Башню, чтобы взглянуть в глаза Левиафану, спустись в Нору и попробуй пройти сквозь Слизня. Иди во Тьму, и Свет примет тебя в свои объятия. Может быть. Скорее нет, чем да. Никто не знает.

Как и у всех сюрреалистов, выставляется на обозрение великое множество символов, образов и смыслов, тянущих за собой ещё большее количество ассоциаций. Загвоздка в том, что сюр – не символизм, и потому все нагромождения бесполезны. Это как груда отчётов и дневников членов экспедиций, написанных неизвестно кем, для кого и с какой целью. Это как трёхкомнатная квартира умершей от рака безумной старухи с тридцатью тремя с половиной кошками, заваленная мусором, отходами жизнедеятельности и барахлом под самый потолок. Её мужа-священника лишили сана за гомосексуализм и он ушёл в неизвестном направлении. Её сын служил в ФСБ и пропал без вести, а невестку, преподавателя-естественника, уволили за фото в купальнике, размещённое в соцсетях, и она утопилась.

Контроль, не надо контролировать Кукушку – она сама не знает, чего хочет! Пусть подсознательное и бессознательное вольно летают под черепом, как пищащие летучими мышами белые кролики по ночному небу. Это кажется неправильным, но пусть будет так: вне разума, эстетики и нравственности. Чудеса случаются с каждым и постоянно, они в природе вещей. Иерархии и границ между жизнью, чудом и грёзой не существует. Усилия одного человека или организации не влияют на происходящее, которое складывается из поступков всех и каждого на планете Земля. Субъект растворяется в объекте, он одновременно целен и рассеян, един и множественен, активен и пассивен. Каждый персонаж – спаситель и палач, жертва и судия по отношению к себе самому и ко всему миру.

Формально, если не обращать внимания на воплощаемую как по учебнику «философию» сюрреализма, «Зону Икс» можно назвать остросюжетным детективом, движущимся от научной фантастики к мистике. Описываются экспедиции, попытки анализа добытой информации и выход ситуации из-под контроля. По стилю исполнения трилогия приближается к произведениям «ЛСД-культуры» и прочих практик «расширения сознания». Подобное уже было в литературе и кинематографе, к примеру, фильм «Другие ипостаси» от режиссёра Кена Расселла 1980 года. Тем не менее, есть и существенные отличия. У Вандермеера нет «утешительного» хеппи-энда, нет достижения результата, нет понимания смыслов и приобщения к истине. Понимания нет, приходится снова возвращаться к сюрреализму и отключать сознание.

*** Послание из Атлантиды

Вильям Ирвин Томпсон – американец норвежского происхождения, родившийся в 1938-м году. Получил бакалавра в колледже Помона, докторскую степень в Корнеллском университете. Был преподающим профессором гуманитарных наук в Массачусетском технологическом институте и нескольких других высших учебных заведениях США мирового уровня. Поэт и автор работ по истории культуры, социальной критике, философии науки, а также исследованию мифа. Основатель и идейный вдохновитель некоммерческого фонда для объединения интеллектуалов – Lindisfarne Association, просуществовавшего с 1972-го по 2012-й год. А ещё Томпсон в 1990-м году написал роман «Острова вне времени: Память о последних днях Атлантиды», изданный на русском языке в 1995-м году.

Тогда, в девяностых, эта книга была проглочена в качестве криптоисторической фантастики. Там были Атлантида, Лемурия и Гиперборея. Упоминались колонизация Земли из созвездия Плеяд, войны, договоры и ассимиляция колонистов с местными существами. Проводились опыты по улучшению человеческой расы. Наконец, там были сексуальные сцены, отличающиеся от обычных романтических, «героических» и порнографических описаний. На деле роман оказался художественной адаптацией учения Вильяма Томпсона. «Острова вне времени» нисколько не потеряли в художественном плане после осознания этого, наоборот, встали в один ряд с авторскими космогониями Данте, Мильтона, Булгакова, Мэтисона, Вербера. Лишь появилось понимание того, что прежде всего это продукт утопического объединения Святого острова Линдисфарна.

Идеология современной «лиги мудрецов» соединила под главенством общей для атома и галактики «сакральной геометрии» элементы мифологий, мировых религий, философских и эзотерических учений от Индии, Тибета и Китая до Древней Греции, от кельтов, евреев и египтян до представителей американских доколумбовых цивилизаций. Основной задачей линдисфарнского объединения было заявлено достижение четырёх целей: планетизации эзотерики, приведения к единству всех мировых религий и национальных традиций, баланса между природой, культурой, производством и поселениями, политики, основывающейся на духовности, искусстве и науке. США должны были стать зародышем всей «эзотерической глобализации». Как видно, иронизировать, проводить современные параллели и философствовать над этим фактом можно и в настоящее время.

«Острова вне времени» построены по принципу драматического произведения: мало действующих лиц, динамики и мест действия, само действие условно, много объёмных диалогов и монологов. Более того, композиционно восемь глав романа идеально ложатся на схему драмы от Густава Фрейтага: экспозиция, возбуждающий момент, повышение накала действия, кульминация, трагический момент, нисходящий поворот действия к катастрофе, последнее напряжение перед катастрофой и собственно катастрофа. Систему образов значимых персонажей можно обозначить в виде «архетипической» и уровнево вступающей во взаимоотношения трихотомии: непослушный сын-бунтарь-ученик, дева-жена-мать, отец-учитель-Бог, соперник-предатель-дьявол, послушный сын-ребёнок-служитель. Переведя на язык литературы, получим героя, его возлюбленную, наставника, злодея и помощника. Психологически глубоко, наглядно, общекультурно и мифологически узнаваемо одновременно.

Действие романа – это движение к известной и неотвратимой катастрофе, собственно гибели Атлантиды. До катаклизма всего месяц, и даже герои предполагают его возможность с самого начала. Имеют в виду, но идут на этот риск, причём каждый исходит из собственных побуждений. Им важно не «что будет», а «как именно» и с каким результатом. Каждый стремится к достижению только своей цели. Завершается очередной цикл прецессии в 25 920 лет, и за право верховодства в цивилизации следующего цикла схлёстываются представители религии, науки, искусства, эзотерики и силовых структур. Как ни странно, находится время для дружбы, любви, зависти, страха и ненависти. Несмотря на роковую предопределённость, остаётся место для интриги и неожиданных поворотов сюжета.

Главная особенность «Островов вне времени» как произведения фантастики в постепенном смещении акцентов к сакральному пониманию текста и мистическому восприятию реальности. Земля, Космос, Время и Личность открываются с неожиданной стороны. Многогранно показаны отношения человека с отцом, учителем и Богом. Много внимания отдано внешней борьбе и внутреннему единству мужского и женского начал, разнице между сексом и его истинным значением в никому не доступной ныне традиционной тантре. Книга, начавшись с банального покушения одного из губернаторов подвластных земель на жизнь Верховного Жреца атлантов, закончилась не революцией и победой «наших», не торжеством «зла», а вообще где-то вне пространства, времени и самой книги.

*** Исчезнувший жанр

Какому жанру или направлению принадлежит роман Йозефа Аугусты «Исчезнувший мир» 1948-го года? Это научно-популярная литература, историческая, приключенческая или фантастическая? Науке сие неизвестно. Вот «Плутонию» Владимира Обручева, «Аллана и ледяных богов…» Генри Хаггарда и серию «Пеллюсидар» Эдгара Берроуза можно разложить по полочкам. Чуть ближе творчеству чешского профессора цикл «Дикие времена» Жозефа-Анри Рони-старшего и роман «Когда человека не было» Димитра Ангелова, но они рассказывают преимущественно о людях. Современные представители – Сергей Щепетов и прочие «попаданцы», «Чёрная кровь» Ника Перумова и Святослава Логинова, а также их подражатели – откровенно другая, «героическая» литература. Йозеф Аугуста уникален тем, что его персонажами становятся ископаемые существа и даже пейзажи. Он реконструирует сценки, воссоздаёт всё, вплоть до ландшафта и погоды, основываясь сначала на данных вскрытого палеонтологами слоя, и лишь потом на собственной фантазии. Ещё одно неоспоримое преимущество книг этого автора – иллюстрации Буриана Зденека, сотрудничавшего с ним чешского художника и реконструктора, чьи работы, помимо утилитарной достоверности науке того времени, имеют и самостоятельную художественную ценность.

Роман «Исчезнувший мир» составлен из шести рассказов про ископаемых животных и одной повести о человеке позднего палеолита в пропорции примерно два к одному. Рассказы описательны, они каждый раз воссоздают события, послужившие причиной возникновения той или иной окаменелости, и хронологически выстроены по порядку от позднего карбона палеозойской эры до плейстоценовой эпохи третичного периода. Проще говоря, это сценки с участием вымерших существ от членистоногих, амфибий и примитивных рептилий через динозавров и предков млекопитающих к мамонтовой фауне. Сюжеты рассказов усложняются, наглядно демонстрируя развитие самой жизни. Сначала сидят себе «лягушки» в болоте, не чешутся даже, и тут подул ветер и всех «деревом» придавило. Дальше становится интересней, динамичней и драматичней, как в передачах «В мире животных» с Николаем Дроздовым и «Диалоги о животных» с Иваном Затевахиным. Ещё один нюанс: чем древнее описываемое время, тем больше используется терминов и тем они «многоэтажней», тем сложнее воспринимать текст как художественный. Наконец, то ли переводчики устали, то ли сам Йозеф Аугуста испытывает неодолимое пристрастие к глазам зелёного цвета, — но это уже забавные мелочи.

Повесть о человеке не только занимает треть объёма романа, она читается, как приключения индейцев, и, в отличие от предшествующих рассказов, пытается объяснить уже нематериальное – возникновение религии. Молодые и сильные мужчина и женщина с тремя детьми решили уйти из племени и жить отдельно. Поначалу всё у них хорошо: пещеру нашли, дичь кругом непуганая, все здоровы. Ближе к зиме они поняли, что вдвоём всего не сделать, но было уже поздно… Автору удалось не просто показать условия, в которых могло появиться первое наскальное изображение бизона, но сделать это так, что героям начинаешь сопереживать буквально до слёз. Это больно читать именно из-за жестокой реальности происходящего, которая только усиливается случайным, но всё же возможным чудом. При этом интересно примечать развенчанные штампы «бронзовокожести» и аллюзии на произведения других авторов о каменном веке, включённые в текст на правах детской сказки. Получается, Йозеф Аугуста ещё и полемизирует со своими предшественниками и современниками! Действительно, после натуралистической повести «Таинственный идол» этого романа все остальные писатели кажутся восторженными романтиками.

*** Фарс, бурлеск и «параноидальный детектив» Серебряного века

Что известно человеку массовой культуры, предположим, об Александре Сергеевиче Пушкине? «Это наше всё», стихи, дуэль и бакенбарды. А ведь был ещё толстый мальчик, которого били и дразнили сверстники, молодым человеком он для чего-то заливал свою трость свинцом, «троллил» всех направо и налево эпиграммами в зрелом возрасте, умудрился стать персонажем анекдотов, да и в мемуарах современников показания меняются от «жития» гения до пошлого анекдота. При чём тут Пушкин? О, бедный Пушкин, он всегда и везде к месту! В «Лиге выдающихся декадентов» Владимира Калашникова его нет, и это, к счастью, не единственное достоинство книги.

Идейно произведение Калашникова близко комиксам «Лига выдающихся джентльменов» и кинотрилогии «Гоголь» Егора Баранова, причём мистическим образом книга и первый фильм вышли в одном и том же 2017-м году. Всё так же берётся «кучка могучих», но не вымышленных героев, а реальных российских литераторов начала двадцатого века, и упаковывается в детективчик, однако без крена в ужасы или фантастику. Роман составлен из четырёх повестей, сделанных по одной схеме: случайно замеченная мелочь объявляется свидетельством существования Плана некой злонамеренной организации, осуществляется расследование, в результате которого выявляется главарь ячейки этой организации, с ним проводится очная ставка, происходит схватка или душеспасительная беседа, и опасность устраняется.

Как после Дарьи Донцовой и Артура К. Дойла насмелиться и вывести в общество ещё одну молоденькую детективную историю? Добавить жанровый тег «порно»? Лорел Гамильтон уже его заняла, а ещё «фэнтези», «юмор» и «ужас» одновременно. Но постойте, в 2016-м году стриминг-сервис Netflix выдал европейский мини-сериал «Параноик», и этого господина ещё не все знают. Пусть первый танец Наташа танцует с ним! В сериале Марка Тондерая каждый специалист из группы детективов, расследующих убийство, со своим немаленьким таким «прибабахом», и в книге Калашникова используется тот же приём. Однако сходство не означает повторение, как и в случае с кинотрилогией и комиксами.

Главный герой и «мозг» романа – писатель, нетипичный философ, злободневный критик и острый публицист Розанов В. В. Яркая личность, которая в наши дни называлась бы публичной, скандально известной и эпатажной. Не вдаваясь в подробности, этот человек метался из крайности в крайность и часто, используя псевдонимы, публиковал диаметрально противоположные освещения одного и того же события или вопроса. В книге он стал обеспеченным и чудаковатым старичком при должности и гениальным параноиком в свободное время, теория заговора которого удивительнейшим образом обретает не только логические, но и реальные доказательства. Пожалуй, главное отличие его от всех прочих «великих сыщиков» в том, что он занимается чистой самодеятельностью, без акта заказа и факта преступления, и результаты его трудов не только не замечаются общественностью, но и вообще сомнительны.

Естественно, Розанову требуются помощники, и на постоянной основе таких два. Н. В. Вольский – здоровяк и подпольщик, обеспечивает силовую поддержку и подобие здравого смысла. В реальности известен как Валентинов, не принявший Октябрьскую революцию революционный деятель и эмигрант-публицист, автор книг о В. И. Ленине, марксизме и НЭП-е, и, что важно, о русских символистах. Второй помощник и по совместительству первая спасённая жертва – Б. Н. Бугаев, он же поэт, писатель, критик, мемуарист и теоретик символизма Андрей Белый. В команде – йог, проныра, мистик, интуитивист, гипнотизёр и клоун. Все трое в связке действуют, как лебедь, рак и щука, но почему-то всегда остаются победителями.

Интересно, что автор использует не только известные и знаковые имена русской культурной и общественной жизни начала двадцатого века. Наряду с Павлом Флоренским и Велимиром Хлебниковым его персонажами становятся люди, про которых ничего не будет знать не только случайный прохожий, но и покинувший стены университета дипломированный гуманитарий. К примеру, что вы можете сказать без гугла о Тинякове А. И., Линцбахе Я. И., Гедройц В. И.? Сериал о Гоголе и комиксы Алана Мура эксплуатируют уже сложившиеся в массовом сознании образы «а-ля Пушкин», тогда как «Лига выдающихся декадентов» создаёт эти образы самостоятельно. Пускай получается не исторический роман о Фандорине, а опирающийся на мемуары шарж, пусть в игровой форме и фривольно, но он действительно несёт реальную информацию. Другое дело, будет ли интересна книга массовому читателю? Сильно сомневаюсь, поскольку здесь требуется по-настоящему активное чтение и справочник.

С кем или чем борются калашниковские Розанов, Бугаев и Вольский? С частными проявлениями некой силы, которая даже не получила наименования. Розанов утверждает, что это могущественная организация наподобие масонской, – но стоит ли верить параноику? Используемый им метод неполной индукции, в отличие от «дедукции» (абдукции) Шерлока Холмса, с лёгкостью способен выдавать ошибочные суждения. В романе будто бы и нет вовсе никакого антагонистического «Союза Мирового Зла», а выявленные его «представители» больше похожи на таких же самодеятельных чудаков-одиночек, как и сам Розанов. Что защищают наши герои? Смутно понимаемые части чего-то, что никак не складывается в единое целое: ни в Российскую Империю, ни в русскую культуру, ни в русский менталитет, ни в светлое будущее. Похоже на то, что герои шумно и весело играют в жмурки, причём глаза завязаны у всех участников.

Само название «Лиги…» кажется мне странным. Почему декаденты, а не символисты? Роман начинается с известной даты исчезновения А. Р. Минцловой – 1910-м годом, а фазы Серебряного века и пофамильный список литературных направлений утверждены. Вся доказательная база и оперативная работа группы основана на поиске и толковании символов и скрытых взаимосвязей. Кроме того, не в принципах декаданса активно действовать, спасать что-то и творить новое на благо обществу. Конечно, ещё ведутся споры о том, какое понятие шире – символизм или декаданс – но пусть этим занимаются рафинированные академики. Как кажется мне, выбор названия был сделан потому, что декаденты на букву «Д», как и джентльмены. Хотя, по-моему, «Лигой декадентов» должно быть объединение антагонистов, а не героев произведения.

Первые две истории романа без малого великолепны. Правдоподобно выглядящая стилизация разговорного языка того времени, множество устаревших слов и реалий. Непрекращающийся драйв событий и эмоций. Тонкий (преимущественно) юмор, исторические и культурные аллюзии, в том числе из будущего по отношению к художественной реальности времени. Динамичный фарс, местами сбивающийся на американскую мультипликацию по типу «Гадкий я». Дальше «интеллигентское буйство» иссякает, как будто Розанов сам начал путаться в своих умозаключениях. Естественно, читателю тоже стало трудно и скучно следить за сюжетом, который начал терять событийную часть. Четвёртая история самая путаная, по большей части разговорная, и кажется неоконченной, что только усиливается финальным письмом, «намекающим» на продолжение приключений.

Роман интересен не только обращением к Серебряному веку русской культуры, он нестандартен и обладает ярким языковым стилем. К сожалению, именно эти его особенности могут стать основным препятствием к заявленному в финале продолжению. Стиль, теоретически, сохранить можно – но уже к четвёртой повести он либо поистрепался, либо приелся, и не вызывает первоначального эффекта. С нестандартностью сюжетного зерна в новеллах ещё сложнее. Что может стать следующим в ряду историй, в которых были «антимуза», разрушительный для всей будущей жизни искусственный язык, закабаляющие Россию карты Таро и, простите за обман в начале эссе, поддельное стихотворение Пушкина, прямо призывающее к революции? Остаётся надеяться на то, что автору достанет фантазии, что он не надорвался, конструируя языковой бурлеск двух первых историй, и пожелать ему удачи.

*** Маленькое чудо

«Узкая полоса» Джека Вэнса – один из тех замечательных рассказов, которые в наши дни стали бы целым романом, причём первым из многотомного сериала. Сейчас даже в голове не укладывается, как можно позволить себе создать настолько оригинальный мир и тут же бросить его, оборвать на самом интересном месте описываемую историю, чтобы как можно скорее перейти к следующей. Возможно, именно этой изобильной щедростью писатели прошлого так дороги нам, старомодным чудакам, привыкшим к сотворчеству в чтении. Мы тоже хотим летать, но не можем оторваться от земли самостоятельно. Автор, дайте нам крылья – или пинка посильнее…

Мир рассказа действительно представляет собой вытянутую и узкую болотистую местность наподобие поймы Амазонки, ограниченную в ширину, но, вероятно, бесконечную в длину. С боков, как застывшие волны цунами, горизонт застят стены слепящего молниями вечного Шторма и леденящей Тьмы, а сверху нависает хмурое серое небо. Местная раса (по моим данным) аналогов не имеет. Её внешность дана скупыми мазками: что-то вроде пучеглазой ящерицы или тритона без хвоста, с руками и ногами, с гребнем на голове. Как насекомые с неполным превращением, они откладывают в прибрежный ил яйца, из которых вылупляются во всём подобные взрослым, но маленькие и студенистые личинки, длительное время самостоятельно живущие сначала в воде, а после на мелководье. В отличие от зелёных марсиан Э. Р. Берроуза, эти инфанты разумны и за время роста каждый раз успевают создать собственную общину со своим языком, развитыми дружескими и любовными отношениями, зачатками религии и жреческого сословия. Личинки не догадываются о родстве с «великанами», которые периодически ловят их в загонной охоте и уводят далеко от воды. Взрослые не испытывают родительских чувств к отпрыскам, они осматривают и сортируют пойманных будущих воспитанников, как скот, и убивают дефектных.

Мир зрелых особей также не предел развития этой цивилизации. Вдоль побережья царит каменный век с юбочками из пальмовых листьев и шалашами, на материке ему соседствует кастовая античная теократия, ткани и дощатые двухэтажные строения города-государства, а где-то в скалах прячутся развалины средневекового каменного замка и ржавеют обломки стальных мечей и доспехов. Главному герою рассказа предстоит пройти весь этот путь от яйца. Конечно же, он с самого начала особенный: очень крупный, любознательный и непоседливый, а ещё почему-то чужой для всех. Для взрослых с одним гребнем он слишком развит умственно и физически, а с двугребешковыми ему скучно: они инертны, пассивны, догматичны и, в отличие от него, бесполы… Джек Вэнс мастерски закручивает интригу, одновременно ведя с читателями сократовские диалоги о человеке, разуме, цивилизации и сути мужского и женского начал.

«Узкая полоса» не входит ни в какой цикл, на русском языке издавалась в составе авторского сборника «Глаза чужого мира» (Северо-Запад, 1992 год) и кажется произведением, стоящим в творчестве Джека Вэнса наособицу, – но так ли это? Она датирована 1967-м годом, когда автор работал над «неправильным» фэнтези «Глаза чужого мира», космооперой «Властители Зла» и приключенческой фантастикой «Город кешей». Пожалуй, общий интерес к экспериментам над культурой и обществом можно найти лишь в последней из перечисленных книг. Чуть раньше, в 1965-м году, из-под его пера вышел внецикловый роман «Синий мир» о потомках землян, вынужденных жить на плотах посреди вод планеты-океана, и вот с ним рассказ имеет куда больше пересечений. Это и метод Сократа в подаче материала, и жреческая диктатура, и восставший против её власти молодой баламут, и даже огромное водяное чудовище, всё так же знакомое герою с детства. Сюжет рассказа кажется оборванным, тогда как роман закончен, причём точно известно, что написан он на основе собственной повести «The Kragen» 1964-го года. Причина возвращения Джека Вэнса к старой теме (если оно действительно было) навсегда останется загадкой. Лично мне хотелось бы видеть «Узкую полосу» полностью самостоятельным произведением.

*** Нас не догонят!

Читать «Звёздочку» Юна Айвиде Линдквиста – тяжёлый и грязный труд, всё равно что палас выбивать. Этакий видавший виды ничейный палас, десятки лет пролежавший в общем коридоре секционки. «Чернухи» из него на читателя вываливается столько, что кажется, будто Стивена Кинга хотят превзойти лишь массой и количеством наименований. Тривиальные адюльтеры и бытовое насилие дополняются внезапным осознанием собственной микрофаллии, подростковым ожирением, педофилией, социопатией, влиянием порнографии на сексуальное поведение, жестоким обращением с детьми и родителями, подробными описаниями убийств и посмертных расчленений. Единственное бросающееся в глаза фантастическое допущение в романе – вдыхание убийцами некого «красного тумана», высвобождающегося при вскрытии черепной коробки пока ещё живого человека. Я не уверен, что эта дымка не появляется на самом деле из-за разницы атмосферного и внутричерепного давления, но в романе она временно устраняет опустошённость и ненадолго возвращает интерес к жизни. Это немного похоже на вампиризм или тягу зомби к мозгам, но куда больше на заигрывания с читателем, после «Впусти меня», «Блаженны мёртвые» и «Человеческой гавани» того же автора ищущим мистику привычного толка.

Основная сюжетная линия проста, как всё та же ковровая дорожка – это жизнь двух девочек от младенчества примерно до шестнадцати лет, «изнаночная» её сторона и «лицевая». Сложность в том, что в книге прописано множество таких же по размеру и даже больших историй, годами описывающих житьё-бытьё других людей. Есть противопоставление найдёныша и её «двойника», выросшего в нормальных условиях так называемой «благополучной» семьи, но некоторые вставные сюжеты кажутся откровенно избыточными. Главные герои истории ещё малы, и Линдквист будто решает занять читателя на всё то время, пока они растут, целым сборником других рассказов. Тот ещё «срез общества» вышел! Лишь потратив немало сил и времени, продрав глаза от пыли и откашлявшись, читатель начинает различать хитросплетения узоров ковра: в центре повествования жизнь одной девочки в двух лицах. Ребёнка дважды особенного, необычайно одарённого и психически искалеченного одновременно. Девочки, обладающей уникальным талантом и даром чувствовать и вести за собой сверстниц.

Не знаю, насколько реальна в современной Швеции возможность годами прятать в подвале ребёнка, регулярно покупая ему вещи и детское питание, но мне она кажется странной, как и некоторые другие ситуации. Например, приобретение безработным квартиры без внимания налоговых органов, участие в национальном конкурсе при подаче одного поддельного детского удостоверения, самостоятельные поездки несовершеннолетних к знакомым, которых родители в глаза не видели. Этих ситуаций действительно много, и они выполняют сюжетообразующую функцию: нарушь цепочку странностей, и книги не будет. Просто один человек пошёл в лес по грибы, а нашёл младенца, прикопанного в полиэтиленовом пакете неизвестно кем и почему. Кажется даже, что он бы и не стал брать на себя ответственность, не закричи этот младенец с чистотой камертона. Ничего особенного, прошёл бы мимо. Волчьи времена – волчьи нравы. Неудивительно, что автору приходится отвлекать читателя от алогизмов, начиная повествование презентацией сцены будущей трагедии в стиле «сейчас прольётся чья-то кровь» хорового припева «Пиф-паф, ой-ой-ой!» Юрия Энтина.

Героев, вызывающих симпатию, в романе нет. Обладай хоть кто-то из них пусть одной и насквозь порочной, но по-настоящему живой страстью, ему многое бы простилось. Но всем всё равно. Равнодушие и серость, эгоизм и чувство собственной неполноценности, зависть и невезение. Тотальная пустота всех вместе и каждого по отдельности, и желание заполнить эту пустоту, пожрав другого такого же целиком или оторвав от него хотя бы кусочек. Откуда могла взяться эта всеобщая депрессивная атмосфера? До 2000-го года Церковь Швеции считалась государственной организацией, а священники, соответственно, госслужащими. Шведы до сих пор платят церковный подоходный налог, а их вероисповедание определяется по тому, какой конфессии эти деньги уходят. Налицо абсурдная ситуация, когда 67,2 % населения Швеции приписана к христианам, но при этом 85 % того же населения считают себя атеистами. В романе «Звёздочка» Бог не упоминается, но как-то так совпало, что единственной ненарушенной в нём осталась лишь третья заповедь (о том, что нельзя упоминать имя Господа всуе). Люди, потеряв само понятие греха и спасения, опустели и опустились во вседозволенности, впусте проходят их жизни и в запустении. Люди забыли о Боге, но первородный и все остальные грехи остались, переродившись в необъяснимое чувство вины и вечную неудовлетворённость. Возможно, потому здесь нет положительных персонажей. Скрытый христианский смысл произведения, описывающего атеистическое общество, кажется мне подходящим и объективным прочтением современного шведского романа.

Двуединая героиня – Терез и Тереза, взявшие псевдоним Тесла – владеет словом; одна поёт, другая сочиняет песни. К чему бы это? Обратимся к Евангелию от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Всё чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Стоит ли напоминать о том, что тот самый Иоанн записал свои апокалиптические откровения? Название романа буквально переводится со шведского как «маленькая звезда», так что «звёздочка» сохраняет все авторские смыслы. Звёздочка, свет во тьме, путеводная и Вифлеемская звезда. Но в мире романа нет места даже упоминанию о Боге, и потому изначально чистые божественный свет, талант и дети в нём непоправимо замараны, искажены, искалечены деяниями и равнодушием взрослых. Рефреном повторяется убеждение Терез, что она умерла, но живёт, что её едят. Что это – воскресение, психологическая тренировка погребением для группы «апостолов» или посттравматическая деперсонализация? Как бы то ни было, благодаря своему дарованию и сети интернет Тесла стала духовным пастырем для множества девочек-подростков, заняв, к примеру, место реальной группы «Тату». Автор будто ставит вопрос: может ли поп-идол и кумир молодёжи заполнить зияющую пустоту, нежданно-негаданно возникшую в людях взамен чего-то важного, утраченного и забытого? Роман действительно полон христианских аллюзий, но здесь все они почему-то ведут не к свету, а к страданию и смерти, взять хоть плотницкие увлечения Леннарта. Житие Терез и Терезы заканчивается тем, что они вдвоём, рука об руку заходят в клетку к волкам, как мученики за веру в звериную яму римского Цирка. Искупление это или просто гибель? Финал обрывается на этой сцене, и ответа нет. В спасение хочется верить, но доказательств для веры, надежды и любви нет.

Только скажи – дальше нас двое.

Только огни аэродрома.

Мы убежим – нас не догонят.

Дальше от них, дальше от дома.

Ночь-проводник, спрячь наши тени за облака,

За облаками – нас не найдут, нас не изменят.

Им не достать звёзды руками!

Мы убежим – всё будет просто.

Ночь упадёт, небо уронит.

И пустота на перекрёстках,

И пустота, – нас не догонит.

Не говори, им непонятно.

Только без них, только не мимо.

Лучше не так, но не обратно.

Только не с ними! Только не с ними!

Только не с ними…

//Тату, «Нас не догонят» (фрагмент).

*** Иронический хоррор

Исторически «комедия ужасов» выросла из буйства средневековой «пляски смерти», манерного декаданса и жизнеутверждающих принципов пира во время чумы, но в качестве современного поджанра хоррора она очень редко выходит за границы циничного пародирования известных бестселлеров. По сути, сейчас это целиком вторичные произведения, пусть смешные, но вульгарные и бессмысленные. В кинематографе можно привлечь внимание зрителей популярными актёрами и обнажёнкой, в литературе же всё гораздо сложнее. Необходимость писать качественный текст и попадать в жанр сохраняется, и как совместить это с юмором, неизвестно. Готовых «рецептов» нет.

Внешне рассказ «Чучело-мяучело» Елены Щетининой выстроен по всем канонам «ужасного» жанра. Последовательно даются мирный быт молодой семьи, спуск в современное подземелье ради спасения попавшего в беду беззащитного существа, встреча и схватка с монстром, невозможность победы, принесение в жертву другого вместо себя и бегство. Качественно собранный, но простенький хоррор – в чём здесь юмор? В позиции автора. Ищите женщину! Это такое существо на заднем плане, в халате и тапочках, которое вечно что-то клянчит, надоедает и мешает. Его терпят за то, что оно милое, а ещё его можно отнести в спальню и использовать по назначению. Только ли? Именно женщина здесь инициатор «квеста на выживание», занявший выгодную позицию наблюдателя не только на балконе, но и в сюжете, автором которого она, собственно, и является. Попробую угадать авторское отношение к этой истории.

Само название рассказа так и просит закончить строчку словами: «…ты меня замучило». Кто, кого и чем? Муж, жену, компьютерными играми, сильнее тяги к которым только желание секса. Ну, есть такой грешок у современных представителей сильного пола, каюсь. Дорогая, зато я почти не пью и всегда дома, а не шляюсь по гаражам, кабакам и бабам! Что, тоже не прокатило?.. Вот и Кирилла от монитора оторвали. Зомбей бьёшь, смелый? А сходи-ка ты в подвал. Темноты и в детстве не боялся? Держи тогда чуть живой фонарик, да гляди, лицо не потеряй. Устрою я тебе маппет-шоу из мохнатой драной варежки! Считали, сколько раз герой получил по голове и мокрой попе за время блужданий? Много, и всё это явно неспроста. Был пацан пацаном, зато наружу вышел, как заново родился – другим человеком. Играть если во что и будет, то исключительно в поддавки (лишь бы поддавать не начал). Заодно и квартиру сменили, а там, глядишь, и дети заведутся.

Смысл иронии в сокрытии истинного смысла, и Елене Щетининой, по моему скромному мнению, удалось-таки подсадить жёлтенького пластмассового утёночка в стаю диких уток, всего лишь выкрасив его в чёрный цвет. Вот вам «комедия ужасов», или иронический хоррор! Женское коварство неподражаемо!

*** Метаморфозы плоти

Вызванный необратимыми изменениями собственного тела страх не исчезнет до того фантастического будущего, когда медицина в своём развитии превзойдёт природу. Увы, сейчас всех равно пугают старость, болезни и травмы. Любое нарушение нормы и целостности ужасает не столько болью, сколько невозможностью его отмены. Вероятно, некоторые из нас регулярно щекотали бы себе нервы, записываясь на приём к пыточных дел мастерам, а Всемирная организация здравоохранения доказала бы полезность этой процедуры – при условии, что после всё можно легко исправить. Напротив, необходимость посещения парикмахера при допущении, что волосы есть только «молочные» и «постоянные», как зубы, станет весьма неприятной.

Обычно авторы ужасов эксплуатируют этот страх, банально насыщая свои произведения расчленёнкой, подробно описывая стадии неведомых хворей и переселяя героев в дряхлые или монструозные тела (недалеко ушли от этого вампиры, оборотни и зомби). Да, страшно – вернее, было страшно, но уже надоело. Разные авторы решают проблему пресыщенной публики по-разному. Одни могут позволить себе тактику боксёров-свормеров, втираясь в доверие и нокаутируя читателя несколькими сериями взрывных и мощных «ударов» на ближней дистанции. Другие, как бодипанчеры, долбят и долбят тяжело и однообразно по «корпусу», изматывая глава за главой, и не факт, что к финалу пробьют «печень» – возможно, читатель просто упадёт от изнеможения. Лично мне кажутся интересными современные писатели, способные нарушить правила и выйти на «ринг» со шпагой или пистолетом. Позвольте представить: «убийца» Вадим Громов («Лепила») и «матадор» Оксана Ветловская («Моя вторая половина») – и да простят они меня за эти странные сравнения.

***В никуда по дороге из жёлтого кирпича, остановка и парковка запрещаются

«Жёлтая линия» Михаила Тырина воспринимается скорее повестью, чем романом. Возможно потому, что при линейном развитии сюжета приключения двух героев, действующих в одной связке, напоминают путь провинциалов в толчее метро и с частыми пересадками. В сравнении со «средним» произведением «попаданческой» фантастики читателю здесь даётся слишком мало действия и детализации, не успевают возникнуть погружение в происходящее и сопереживание. Завязка получилась интереснее всего сюжета: доигравшийся и разорившийся прохвост-адвокат подпаивает опустившегося интеллигента, чтобы вдвоём не так страшно было влиться в ряды граждан единой галактической цивилизации, для которой всё человечество значит меньше муравьиной кучи в безвестном лесу. Уснули на Земле, проснулись внутри инопланетного звездолёта-транспортника, далее последовательно сменяются ледяной, болотный мир и планета-мегаполис. Заявленный потенциал не раскрывается не только и не столько потому, что всё начинается и заканчивается слишком быстро. Автор ставит ударение не на развлечении читателя, он ретроспективно и абсурдистски изображает перестройку и постперестроечный период в России. Ненавязчиво и опосредованно, в аллегорической форме и фантастическими средствами демонстрируются особенности «бизнеса», возникшего после приватизации на руинах государственных предприятий, Первая чеченская война и общество вне морали, культуры, идеологии и религии. Назвать произведение антиутопией нельзя, поскольку читатель, не знакомый с этими реалиями, не заметит параллелей, и автор не желает помогать ему в этом. Его герои не сравнивают и не делают обобщений, они приспосабливаются и пытаются продвинуться в жёсткой иерархии цивилизации статуса, основанной на зарабатывании «экспы» в денежном эквиваленте. Несмотря на то, что один из них хваткий делец и жулик, а второй наивный и доверчивый гуманитарий – и эта разница действительно неплохо обыгрывается – оба выступают в роли безымянных статистов, от всех усилий которых ничего не зависит. По сути, книга представляет собой то, что они смогли или успели заметить и частично осознать, находясь в состоянии постоянного стресса от непрекращающейся смены событий и внезапно открывающихся доселе неизвестных законов и условий существования чужого для них мира. Просто двух очень разных и ничего не понимающих человек засосало внутрь огромного саморегулирующегося механизма, проволокло между трущихся деталей, прожевало и выбросило наружу. Выжили они лишь чудом и волей автора, а вовсе не из-за того, что сцепились вместе и помогали друг другу. Финал закольцован с прологом, а личный выбор и жертвенность героев ничего не дали им самим. Ни славы, ни положения в обществе, ни заработка, ни семьи, – начинай всё с нуля, если остались силы, здоровье и воля к жизни. Любопытно, что прозвища двух основных персонажей («Беня» и «Щерба») намекают на президента Ельцина Б. Н. и предпринимателя от государственной деятельности Щербакова В. И. По-моему, ничего сверх изображённого книге эти имена не дают. Случайное это совпадение или действительное мнение автора, мне не известно. Возможно, читатели, не бывшие в девяностые годы подростками и детьми, поймут и это.

***Жила-была одна девочка, и звали её… Все звали, и везде. А она не хотела!

Взявшись экзотики ради за трилогию «Игры с богами» Елены Малиновской, я поначалу вообще не мог уразуметь, что читаю. Мне обещали оригинальное героическое фэнтези, отличающееся как от классических его образцов, так и от всей «типично-женской» литературы разом. В действительности же я получил нечто, неуловимо напоминающее «Земноморье» Урсулы Ле Гуин, но аморфное и ужасно затянутое, великоимперски и магократически окрашенное, с «вампирами»-садистами, которые тут, слава Богу, не вампиры, а странно инициируемые волшебники, с оборотнями и навязчивыми матримониальными поползновениями со всех сторон, которые почему-то приобрели здесь насильственно-сексуальную подоплёку и стали исходить (во что никак не верится) от мужчин. Я долго пытался и всё никак не мог понять главную героиню, Эвелину. Необыкновенное предсказанное рождение, необычная внешность, уникальный талант в магии и немалые способности к фехтованию, системное многолетнее обучение, оттачивающее эти природные дарования. Задатки уровня полубога, – но героиня, во-первых, сама не знает, зачем ей эти способности и как их использовать в жизни, и, во-вторых, постоянно находится под деспотическим присмотром и контролем гораздо более одарённых, сильных и опытных личностей, которые не позволяют ей ничего, кроме учёбы и тренировок. Ну, думаю, хоть ко второй книге она выучится, освободится и всем задаст! А она не смогла. Неоднократно пыталась и даже не оставила эти попытки после многочисленных жестоких наказаний, но не смогла. Даже полубогу сложно переиграть богов в игру, которую они сами и придумали. Дальше стало понятно, что внешнее действие здесь отсутствует, оно сымитировано для того, чтобы разбавить и украсить авторский психологический этюд. Каждая книга лишь повторяет ситуацию предыдущей в новой, одинаково ограниченной и замкнутой локации, всё усугубляя подчинённое положение героини. Там, где любой другой герой стал бы действовать хотя бы по принципу бильярдного шара, Эвелина может лишь упереться упрямым осликом под градом ударов, упасть и волочиться по земле на поводке, как вынесенная на прогулку квартирная кошка, сжаться ежом в комочек и ждать – пинка кирзовым сапогом или когда её оставят в покое. Похоже, что единственная её надежда на будущее заключена в убеждении, что всё как-нибудь утрясётся само собой, если потерпеть достаточно долго. Оказалось, что в случае с Еленой Малиновской грубейшей ошибкой будет идти бычком на верёвочке вслед за привычным шаблоном маскулинного образа действия персонажей, используемым также и большинством авторов-женщин. Надо признать, что Эвелина действительно не такая, как все. Не первобытная затравленная феминистка Эйла, как в цикле «Дети Земли» Джин Ауэл, не какая-нибудь рыжая юморная и раскрепощённая ведьмочка, не агрессивная и стервозная сексуальная пацанка с клинками наголо. Не женщина, не мужчина и не что-то среднее, а великовозрастный ребёнок, если уже и осознавший свой пол, то ещё не придавший этому особого значения. Питер Пэн Дж. М. Барри – это мальчик, не желающий взрослеть, вампирша Клодия у Энн Райс – сошедшая с ума женщина, навсегда запертая в детском теле, а Эвелина Елены Малиновской – насильственно задержанная в личностном развитии, но продолжающая физически расти девочка, упрямо стремящаяся к плохо представляемым ею свободе и самостоятельности, но оказавшаяся не в силах вырваться из-под «родительской опеки» то одного, то другого тирана. Также обращает на себя внимание некое глубинное родство с фильмом «В компании волков» Нила Джордана, в котором история взросления была показана изнутри причудливого, образного и чувственно-ассоциативного восприятия почти такой же девчонки, что и у Малиновской. История Эвелины – это борьба ребёнка-жертвы гиперопеки за индивидуализацию, самость и социализацию в жестоком, требовательном и непонятном мире взрослых людей. Трилогия, рассмотренная даже с этой позиции, выглядит не менее странно и уж никак не тянет на героическое фэнтези, не становится она ни типично-женским романтическим его вариантом, ни юмористическим, ни даже полностью детско-подростковым. Что же это такое? По всему выходит, что иносказательная психологическая сказка, ориентированная на подростков женского пола и их родителей. Да простят меня Елена Малиновская и боящийся спойлеров читатель, но сейчас я перескажу эту сказку сам, и так, как её вижу, находясь вне целевой аудитории.

«Дорога домой» Виталия Зыкова вызывает множество споров и контрастно оценивается. Первый роман этого цикла – «Безымянный раб» – стал лауреатом «Меча без имени». Казалось бы, чем не подтверждение качества продукта в своей нише? До Зыкова тут премировались Сергей Фрумкин, Алексей Пехов и Ольга Громыко. Однако, не всё здесь так гладко и понятно, как хотелось бы. Первое, обо что спотыкаешься при чтении – это примитивный, косноязычный и зачастую безграмотный текст. Его просто не хочется разбирать, настолько он ужасен. Второе – многочисленные сюжетные штампы, заставляющие предположить банальную компиляцию. Возникает резонный вопрос: как могли премировать это? В составе жюри «Меча без имени» авторы Андрей Белянин и Роман Злотников, и главный редактор «Альфа-книги» Владимир Маршавин, – что они могли заметить такое в произведении, не бросающееся в глаза читателям? Предлагаю свою версию ответа.

Есть российский автор девяностых и двухтысячных годов – Николай Басов. Его произведения «грешат» той же примитивностью текста и сюжета, что и зыковские, но тоже остаются читаемыми. Обоих что по образованию, что по складу ума можно отнести к условной группе писателей-«физиков», которая имеет свои недостатки и достоинства. В сравнении с привычными нам писателями-«лириками» книги «физиков» отличаются крайне бедным словарным запасом, повторяющимися часто и подряд синтаксическими конструкциями (а также словами и фразами), неумелым использованием средств образности и выразительности, низкой эмоциональностью персонажей, простейшим линейным сюжетом с высокой вероятностью предугадывания его развития. Какими же достоинствами могут «зацепить» подобные авторы при стольких значимых недостатках? Прежде всего логикой. Что она может дать? Оказывается, многое. Становление и поведение персонажей прослеживается, как у лучших реалистов, от и до, обосновывается сообразно внешним влияниям и внутренним побуждениям, а их рассуждения и умозаключения похожи на естественные. Сюжетные линии, коллизии, конфликты, сами книги и циклы закончены полностью, в них ничего не «теряется», не «обрывается» и не «провисает». Авторы-«физики» в конце не забывают, «кто-кого-что-чем-где-как именно» было в начале книги или серии книг. Утрируя, можно сказать, что произведения «лириков» изящны и красивы, а «физиков» – естественны и цельны. Конечно, хотелось бы соединения этих качеств в каждой книге у каждого автора, но в действительности таких уникумов мало, и потому писатели берут «своего» читателя, кто чем может, предлагая «закрыть глаза» на недостатки. Стиль самого Виталия Зыкова я бы определил как акмеизм: «Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда…» (Анна Ахматова).

«Дорога домой» относится к так называемой «попаданческой» фантастике, и это налагает свои ограничения и создаёт вполне определённый негативный эмоциональный фон: примитив, никакого конструирования мира и развития героев, «влажные мечты» очередного обиженного развалом СССР графомана. Так ли это в исполнении Виталия Зыкова? Считаю, что нет – он выделился среди российских авторов «попаданческого» жанра тем, что сумел подняться над ситуацией (как самого фантастического переноса-выживания-возвращения, так и реального развала СССР), абстрагироваться от неё, обобщить частное и создать на этой основе модель мира, не копирующую Землю, а лишь подобную ей. Не застывшее в средневековье сказочное королевство, а живой, развитый и современный мир, в котором магия стала одним из физических законов бытия. Геополитическая система Торна на первый взгляд рисует современные и спрогнозированные футурологами копии США, ООН, бывших союзных республик, России, Арабского мира, Европы, Азии и Африки, но при ближайшем рассмотрении становится понятно, что это не так, и всё совсем не то, чем кажется. Это нельзя назвать ни проекцией современной или будущей Земли, ни постапом. Практически полностью отсутствуют навязчивые патриотизм и реваншизм, что как-то не укладывается в жанр постсоветского «попаданчества», а конструирование идеального государства начинается не с «России», а с «иранского» Кайена, с использованием иранских же верований и культурных параллелей. Ни один из персонажей с Земли не тоскует и не стремится вернуться обратно, хотя название цикла вроде бы предполагает обратное, каждый стремится обрести дом в новом мире, – но удастся ли им это?

Выживших после переноса на Торн землян пятеро: Ярик – университетский преподаватель математики и информатики, Олег – предприниматель и бывший военный («афганец»?), студентки Настя, Олеся и Наташа. Востребованный на Западе специалист и патриот, привычный герой «попаданческой» фантастики и лёгкий тройной троллинг героинь женского фэнтези. Не абы кто неизвестно зачем или для смеха, а два «классических» варианта развития событий (мужской и женский) и собственно авторский, завязанный на Ярике, ставшим К'ирсаном Кайфатом. Все три пути ведутся параллельно, показаны от начала и до конца, сравниваются между собой, изучаются. Главный герой – Ярик – последовательно проходит все три круга посвящения (инициации): взросление, вступление в касту избранных и подтверждение способности быть вождём. К'ирсана Кайфата уже никак нельзя назвать землянином, он переродился благодаря своим личным качествам в новое, полностью торнское существо. Кроме того, он, в отличие от героя романа Г. Л. Олди «Я возьму сам», действительно добился всего самостоятельно.

Действие, поначалу напоминающее лоскутное одеяло из расхожих сюжетных схем, постоянно оживляется сознательно привносимым автором элементом неожиданности. Похоже на то, что Зыков составляет вместе части известных произведений для того, чтобы регулярно обманывать наши ожидания. Читатель раз за разом оказывается в ситуации, когда ему всё знакомо, но одновременно неизвестно, что дальше будет. Концовка, я считаю, вообще вытягивает весь цикл. Это не штамп, не открытый финал, не двойственность или множественность трактовок, не клиффхэнгер. Это действительно выход на недостижимую большинством авторов «попаданческой» фантастики эпическую высоту – переход творимой на глазах читателя истории Торна в легенду, религию, миф. Если бы не ужасное, отвратительное качество текста всего цикла, он смог бы занять в читательском рейтинге место куда выше существующего. Увы, он там, где есть, и вполне заслуженно – слишком на многое приходится закрывать глаза при чтении.

P. S.

С моей рецензией-очерком на «Дорогу домой», более полно освещающей некоторые моменты, можно ознакомиться, пройдя по ссылке:

https://fantlab.ru/blogarticle64166

Хоу И, его жена Чан Э и шаровая молния

*** Недоумение и вопросы

«Шаровая молния» Лю Цысиня способна возбудить любопытство уже знакомого с его творчеством читателя, но сначала не более чем по инерции. Эта книга в качестве научно-фантастического произведения заметно уступает остальным из цикла «В память о прошлом Земли» по многим (если не всем) параметрам. В ней нет ни «глобальной всеохватности» описываемых времени и пространства, ни контакта с инопланетным разумом, ни меняющихся в зависимости от ситуации земного общества и его этических принципов. Здесь много чего не хватает для того, чтобы присоединение этого отдельного и вполне самостоятельного произведения к законченной и цельной трилогии не выглядело настолько искусственным и противоестественным, не вызывало разочарование при чтении. Само определение «роман» может соответствовать лишь западной классификации, да и то чисто формально. В терминологии Лю Цысиня «Шаровую молнию» можно назвать «макрорассказом», поскольку значимого текста, действия и смысла тут и на добротную повесть в русской традиции не наберётся. Но так ли с ней всё просто, как кажется? Помогает ли её восприятию «инерция» монументальной «В память о прошлом Земли» или, напротив, мешает? Как они связаны между собой? Для чего они объединены в один цикл? Предлагаю обратить внимание на несколько выделенных мной моментов и для начала сделать выводы самостоятельно.

*** Замеченные особенности

Схема «Про что» проста и незамысловата. Есть мальчик, родителей которого на его глазах убило шаровой молнией. Он половину жизни положил на то, чтобы познать и объяснить это явление. Есть девочка, мама которой погибла на войне за Родину, попав под воздействие экспериментального оружия. Теперь эта девочка – военный специалист, готовый нарушить прямой приказ и пожертвовать собой, чем и кем угодно ради возможности создания образцов новейшего вооружения. Мальчик и девочка встретились и некоторое время летели рядом по жизни, как две стрелы, выпущенные в солнце. Мальчик устрашился последствий своих поступков, утратил сосредоточенность на цели, и единое светило тут же распалось перед его глазами на множество золотых трёхногих воронов, угроз, которые он постарался сбить с небосвода ради защиты человечества, подобно мифическому стрелку И, а девочка, не знавшая страха и сомнений, полетела дальше и… нет, не сгорела в солнечном пламени, а исчезла во вспышке. Некоторые люди говорят, что иногда замечают её тень на луне.

Стиль «макрорассказа» можно условно определить как литературную и научно-популяризаторскую «дзен-стрельбу» из лука. Это у нас, европейцев, всегда есть реальные цели: дерево, веточка или листочек, белка или её глаз. Азиатский мастер, обучая ученика, заставит его целиться не во что-то конкретное, а в солнце. Так и тут: один пробует объяснить необъяснимое, другая пытается применить полученные им знания на практике, сам же автор стоит Учителем в сторонке и загадочно улыбается. Мальчик доктор Чэнь и девочка майор Линь уже давно превзошли всех возможных наставников, они стали первыми в своём мастерстве, но сознают, что всё так же далеки от конца избранного ими пути, как и в самом начале. Оба встречают «по дороге» нескольких собственных «двойников», севших на камень у обочины и разуверившихся по той или иной причине, отказавшихся идти дальше, и вступают в диалог с ними. Оба встречают «двойников» друг друга и заводят с ними близкие отношения. Такое ведение сюжета красиво и символично, помогает автору не перегружать двух главных героев, но интересно ли подобное западному читателю, привыкшему к совершенно иной, деятельной и активной, манере повествования? Кроме того, множество вводных сюжетов рвут и без того рыхлое тело «макрорассказа» на части, мешают следить за основным действием.

Структура «Как» выглядит статичной, перегруженной и тяжеловесной. Описаний, рассуждений и воспоминаний в тексте кратно больше, чем динамичных сцен, а модного ныне «экшена» вовсе нет. Казалось бы, даются личные трагедии, война, полевые испытания, вышедшие из-под контроля эксперименты, но преподносится всё это как инсталляция или произведение живописи со множеством мелких деталей. Автор пытается оживить происходящее, привнеся злободневный захват группы младшеклассников террористами, но снова уходит в карамазовскую моральную дилемму «слезинки ребёнка» и малопонятную западной публике «средневековую китайскую живопись». Автор традиционно намекает на любовь мальчика и девочки, усложняет её «треугольниками» в нескольких вариантах, но после отказывается от продолжения любовной линии совсем, понимая её несоответствие формату и масштабу выбранных им героев. Персонажи, действие, интрига – всё здесь получается излишне описательным и, как это ни странно при таком количестве деталей, блёклым. Возможно, в этот раз Лю Цысиню не удалось подстроиться под вкусы и предпочтения европейцев? Или же такой задачи у него вовсе не было, и в этом произведении он ориентировался преимущественно на азиатского читателя, с детства знакомого (помимо всего прочего) с подвигами и судьбой Хоу И, «китайского Геракла», спасшего мир от десяти солнц-воронов, угрожавших сжечь мир, и других чудовищ, но преданного и покинутого собственной женой?

Как и в случае с циклом «В память о прошлом Земли», поражает преемственность Лю Цысиня по отношению к фантастике и научно-популярной литературе СССР и США того же и более позднего периода. Теперь в ход идут климатическое и биологическое оружие, защитные энергетические поля и активная защита, «умная» бронетехника, боевые дельфины, жидкие бомбы и многое другое. Гимн милитаризму доходит почти до восхваления Великой Китайской Армии, но вовремя обрывается самим автором, показавшим также итоги войны и силу других государств. Относительно шаровой молнии использовано всё то немногое, до чего можно было дотянуться по вопросу её существования и объяснения, от галлюцинаций до энергетической формы жизни. Реальные гипотезы, фантазии, мистификации, «жёлтая» пресса, кинематограф… Нет, кажется, лишь прямых литературных заимствований и сенсационных подтверждений мифологических и фэнтезийных вариантов. С одной стороны, есть смелые, истинно научно-фантастические и философские предположения об истинной природе шаровых молний. С другой, всё это, сваленное в одну кучу, выглядит сорочьей коллекцией обрывков и слухов, ловлей мух, молний и духов в одну «коробочку», как в фильме «Охотники за привидениями». После эпизодических появлений родителей Чэня и активного участия Чжэн Минь в сюжете, после двух таинственных фотографий вообще пропадает уверенность в том, что жанр произведения – именно научная фантастика, а не что-то иное, созвучное сюите «Шехерезада» Римского-Корсакова и приключениям арабского Синдбада-морехода.

Настораживает подобное утончённому издевательству почтение, которое вдруг стал оказывать Лю Цысинь Советскому Союзу и которого, заметьте, у него не было в более ранней трилогии. Его послушать, так СССР – это Атлантида, мифическое государство штурмующих небо титанов. Горами ворочали, реки поворачивали, молнии метали, циклопические сооружения возводили, живых существ создавали. До сих пор водку пьют стаканами, а следом садятся за штурвал самолёта и летят в зимнюю тайгу. Почти всё, до чего додумались Чэнь и Линь, уже якобы было открыто советскими учёными в секретных лабораториях и воплощено в масштабе, недоступном «современному» Китаю. Для чего это могло понадобиться самому автору? Что за мифологизация истории Новейшего времени? В тексте прямо говорится о том, что в СССР действовали слишком прямолинейно, грубо и с большим, чем требуется, приложением сил, и потому потерпели неудачу. Эпоха титанов и век героев давно прошли, наступило время обычных людей и кропотливой работы, долгосрочного прогнозирования и непреложной ответственности, интуитивного «восточного метода», простых и дешёвых решений. В сравнении с воплощением той же самой идеи, того же противопоставления Востока и Запада в основных книгах «В память о прошлом Земли», «Шаровая молния» даёт гораздо более упрощённый и местами даже пошлый их вариант.

«Шаровая молния» считается приквелом основной трилогии, но насколько это заявление соответствует действительности? «Точечные» совпадения действительно есть, но без них вполне можно обойтись, и сюжет от этого ничего не потеряет. Избалованная генеральская дочка Линь носит на шее вместо броши инновационный кинжал с «молекулярным» лезвием. Линь и Чэнь пытаются использовать в своих интересах ресурсы зарождающейся программы SETI@home, объединяющей множество личных компьютеров для поиска внеземного разума, но получают решительный отказ от её директора, Нортона Паркера. Есть Динг Йи, но он легко может быть заменён кем угодно, хоть тем же Чэнем, одним из «двойников» которого он и является. Связь софонов и понимания «настоящей» природы шаровых молний примерно того же порядка, что у современных компьютеров и чёток. Лёгкий намёк на присутствие инопланетного наблюдателя при проведении экспериментов не получил развития, по крайней мере в этой книге. Может быть, автор планирует ещё несколько книг, в которых будет сделана более конкретная привязка к «Памяти о прошлом Земли»? Вполне возможно и коммерчески обоснованно. К примеру, будет показано, что лишь вмешательство трисоляриан не позволило земной науке воспользоваться «восточным методом» и совершить очередной качественный скачок в развитии. Судьбы Линь Юнь и её ближайшего «двойника» Чжэн Минь внешне напоминают переход в иное измерение и общий финал трилогии своей метафизичностью, но им опять же недостаёт ни масштаба, ни глубины (если не вспоминать о Чан Э, жене Хоу И, обречённой вечно жить на луне практически в полном одиночестве). Нельзя назвать «Шаровую молнию» и каплей, отражающей океан, поскольку её финальный посыл откровенно романтичен, почти сентиментален: в нём для мальчика Чэня сливаются воедино одинаково прекрасные, смертельно опасные и недостижимые девочка Линь и шаровая молния. Вместо оставленного Чэн Синь зерна для нового цикла бытия – микромира в микровселенной – здесь есть лишь аромат синей розы, которой на самом деле нет, и неизбывная тоска по несбывшейся любви и утраченным возможностям.

*** Предположительные ответы

Как видите, сам факт присоединения «Шаровой молнии» к циклу «В память о прошлом Земли» способен вызвать если не недоумение, то, по крайней мере, целый ряд вопросов. В сравнении с основной трилогией и как часть её эта книга вроде бы проигрывает. Взятая сама по себе, казалось бы, и вовсе сравнению не подлежит. Что задумал сам Лю Цысинь, написав настолько отличающийся по формату и жанру, но одновременно близкий по стилю и духу приквел, остаётся только гадать. Книги трилогии тоже значительно различались между собой, двигаясь от остросюжетного детектива через космооперу к социальной и философской фантастике, но «Шаровая молния» вообще стоит наособицу, обращаясь, пусть ненавязчиво и, я бы сказал, «замаскированно», к мистике вообще и мифологии Китая в частности. Явления Чжэн Минь, родителей Чэня и Линь Юнь наукообразно объясняются, но отношение к ним персонажей остаётся таким же, как к призракам близких и возлюбленных в произведениях готики и романтизма. Внешне, в самом тексте, всякая связь с мифами прямо отрицается, как, например, сходство видимого невооружённым глазом ядра макроатома с китайским драконом. При этом мифологизацию Советского Союза нельзя не заметить, а от внутреннего созвучия пары главных героев «Шаровой молнии» с Чан Э и Хоу И отмахнуться будет так же сложно, как от присутствия философии Лао-цзы в основной трилогии. Рискну предположить, что Лю Цысинь написал приквел в качестве запоздавшего эпиграфа ко всему циклу «В память о прошлом Земли», подводя читателя к его основной идее, к осознанию главных мифов Новейшего времени: истории и науке. При использовании такого ключа все четыре книги выстраиваются в единую систему и становятся чуть более понятными. К примеру, возникает параллелизм мира Трисоляриса и появления на небе десяти солнц в китайском мифе о Хоу И, образов доктора Чэня и Ло Цзи, Линь Юнь и Е Вэньцзе, даётся ещё несколько вариантов «деяния» и «недеяния», а также их последствий.

Где-то между Мао и Лао.

*** «Болезненное дежавю».

Чтение «В память о прошлом Земли» вызывает странное, тревожащее чувство. Ты словно раскалываешься надвое, одновременно осознавая чужеродность текста из Поднебесной и чувствуя его необъяснимую близость. Оттого ли это, что китайская Великая пролетарская культурная революция 1966-1976-го годов, с кровавых сцен которой открывается цикл, до боли напоминает события нашей не столь отдалённой истории? Оттого ли, что русскоязычный перевод трилогии сделан с её американской локализации? Оттого ли, что Лю Цысинь (1963-го года рождения) вырос на тех же произведениях западной и советской фантастики, что и мы? А может быть, причиной всему глобализация, и каждый читатель вне зависимости от нации будет обречён терзаться этой двойственностью?..

Лишь после прочтения всех трёх книг романа начинаешь догадываться о той работе, что проделал автор для создания эффекта «болезненного дежавю» именно у западного (или прозападного) читателя. Казалось бы, смысл – если не содержание – каждой из них, как и всего цикла, закодирован уже в заглавии, но кто из представителей европейской культуры всерьёз верит в предопределение? Нам всегда надо сначала побороться с фатумом, и «В память о прошлом Земли» будто бы предоставляет такую возможность. А что на самом деле? «Задача трёх тел» вводит в игру, завлекает, оперируя привычными категориями и облекая их в знакомые нам формы: коммунистическая революция, торжество практической науки, поиск внеземных братьев по разуму (и даже идеологии), долгожданный контакт с такой цивилизацией, обрётшая статус мировой религии глобальная сетевая компьютерная игра, триллер и детектив. «Тёмный лес» рисует футурологическую картину человечества, сплотившегося в борьбе против инопланетных захватчиков в лучших традициях космооперы, но образ испуганного ребёнка, внезапно осознавшего беспощадность окружающего мира и собственную смертность, меняет восприятие этого «героического полотна». «Вечная жизнь Смерти», с самого начала передав эстафетную палочку повествования женскому и восточному видению ситуации, окончательно выводит читателя из зоны комфорта и затягивает в пучину ориентального фатализма.

*** Ловля читателя на блесну.

«В память о прошлом Земли» – это, безусловно, фантастика, но так ли уж она научна? Текст поначалу прямо-таки пестрит специальной терминологией, часто он словно намеренно перегружен ею и популярными изложениями тех или иных теорий, но вскоре «выдыхается», и во второй и третьей книгах акцент смещается на социум и философию соответственно. Обратите внимание: Лю Цысинь преимущественно использует «открытия» и «технологии будущего», уже хорошо освоенные американской и советской фантастикой начиная примерно с середины 20-го века. Это борьба со скоростью света, космические паруса, нанотехнологии, беспроводная передача бытового электричества, информационные поля-экраны, индивидуальные «летающие самокаты», гибернация, искусственные спутники-поселения у газовых планет-гигантов, первые проникновения в смежные много- и маломерные измерения пространства и тому подобные штампы. В романе они даже объяснены на опережение диверсией пришельцев, «заморозивших» земную науку. Пожалуй, несколько выделяется на общем фоне более вольное, нежели раньше, обращение со звёздами и чёрными дырами, некоторые дополнения и другие мелочи, но в целом это ничего не меняет. Далее, сама ситуация вмешательства высшей недоброжелательной силы в земную науку отнюдь не нова, её, к примеру, использовали Аркадий и Борис Стругацкие в повести «За миллиард лет до конца света» 1976-го года. Компьютерная реальность как виртуальный полигон для социологических и научных исследований есть у Кодзи Судзуки в серии романов «Звонок» 1991-1999-х годов, а прогнозирование возможных путей развития религии – у Дэна Симмонса в цикле «Песни Гипериона», написанного с 1989-го по 1999-й годы. Наконец, Роберт Шекли и двуликий Генри Лайон Олди уже подарили читателям великое множество «безумных» миров. Продолжать в этом духе можно очень, очень долго, но зачем? Создаётся впечатление, что Sci-Fi здесь такая же декорация, как триллер и детектив, а внимание самого автора сосредоточено на чём-то другом. Быть может, это «что-то» можно назвать социальной фантастикой?

Общество будущего в изображении Лю Цысиня отличается от подобных моделей других фантастов прежде всего своим «пластичным непостоянством». Его можно сравнить с растительным миром, зависимым от почвы, воды, ветра, солнца и многих других факторов. Чуть только нарушится баланс в сторону любого из элементов, как вся эта трава, кусты и даже деревья тут же изменятся, подстроившись к новым условиям существования. Любопытно, что одной из форм для городов будущего автор выбрал именно «лес» из «деревьев», в котором «листья» – это отдельные здания, а «стволы» и «ветви» выполняют несущую и коммуникационную функции. Данная «гуттаперчевая» особенность общества проявляется во всём: в политике и законодательстве, отношении к «культу личности», видах религиозного или атеистического мировоззрения, морально-этических принципах, полоролевом поведении и внешности, образе жизни и просто моде. Что показательно, почти любые изменения преподносятся спокойно, не как отклонение от некой «нормы», и совершенно без желания эпатировать читателя, и это заметно прежде всего по восприятию следующих поколений персонажами, так или иначе продлевающими своё существование во времени. Неоднократно подчёркивается, что все происходящие с человечеством метаморфозы – отнюдь не результат эволюции, не развитие по заданной «генетически» или идеологически программе, не «взросление» общества как всякого живого и растущего организма, а именно приспособление человеческой популяции к постоянно меняющейся жизни. Увы, вся новизна темы и интерес автора к её изучению этим и исчерпывается. Тоталитаризм цивилизации Трисоляриса, всё повторяющийся психологический ребус из серии «Жизни на всех не хватит», прочие приспособленческие колебания, происходящие с людьми на Земле и в космосе, перечисляются и описываются, но не становятся ни объектом пристального исследования (или даже особого внимания), ни фоном для напряжённого или динамичного действия. Ни о какой утопии или антиутопии речи здесь и подавно вестись не может. Заявленная было «космическая социология» вообще оказалась настолько фантастической дисциплиной, что ушла лишь немногим дальше простого поименования.

*** Серп Кроноса.

Мы привыкли читать книги европейских авторов, очарованных, испуганных или неопределённо поражённых экзотикой «загадочного Востока», но в случае с Лю Цысинем нельзя сказать, что он, увлёкшись не менее загадочным для Китая Западом, зеркально их повторяет. Действительно, в цикле упоминается огромное количество знаковых имён западной культуры: Исаак Ньютон, Николай Коперник, Альберт Эйнштейн, Винсент Ван Гог, Леонардо да Винчи, Иван Тургенев… Но обратите внимание: как и в случае с научной терминологией, «основной удар» опять приходится на первую книгу, а до третьей дотягивают лишь действительно важные автору в контексте его произведения артефакты: будто учащая общаться без слов «Мона Лиза», неожиданно оказавшаяся реалистичной и даже реалистически написанной «Звёздная ночь», малоизвестное стихотворение в прозе «Порог» от создателя романа «Отцы и дети», исследователя феномена «нового человека» и нашего соотечественника, и немногие другие. Рискну предположить, что Лю Цысинь сравнивает на примере одного события, имеющего общечеловеческое значение – вторжения извне – традиционные западную и восточную культуры, противопоставляет их методы и отношение к жизни вообще. Приключенческая и даже социальная составляющие постепенно уходят на второй план, забываются, наконец-то уступая дорогу тому, ради чего всё, собственно, и затевалось – экзистенциальной проблематике и фантастике философской.

Не возьмусь утверждать, что верно понял авторские посыл и замысел, но у меня после прочтения «В память о прошлом Земли» возник целый ряд вопросов, и вот лишь некоторые из них. Способна ли на продолжение себя в достаточно далёкое будущее цивилизация Запада, начавшаяся с оскопления отца сыном в греческих мифах? Почему конфликт поколений у нас выражен настолько остро, что даже дикарские методы Кроноса и Зевса представляются гуманнее и прогрессивнее совсем уж скотского пожирания собственного потомства? Откуда у нас эта невозможность одновременного мирного сосуществования хотя бы двух поколений и нежелание «дать дорогу молодым»? Способна ли на самозащиту при встрече с равным или превосходящим по силе противником, на выживание вне зоны комфорта цивилизация, отказавшаяся от этой первобытной жестокости и утратившая вместе с ней варварскую жизненную энергию, скорость реакции и саму волю к жизни? Повлиял ли этот отказ на так называемые «стихийные первоэлементы», в разных пропорциях составляющие полноценные личность и общество? Не выродились ли из-за него изначальные мужское и женское начала, полностью утратив доли Огня и Земли? Способен ли породить хоть что-нибудь союз оставшихся Воздуха и Воды? Почему даже в цивилизованном и считающем себя гуманным обществе ставших действительно взрослыми и посмевших проявить свою самостоятельность сыновей до сих пор убивают? Почему ради того, чтобы остаться жить вместе с родителями, сыновьям приходится либо навсегда оставаться послушными великовозрастными детьми, не способными на инициативу, либо вовсе ритуально оскоплять себя, приобретая взамен черты столь приятной глазу, изощрённой в общении и утончённой в манерах феминности?..

*** Зеркало Лао-цзы.

В свете учения Лао-цзы «болезненное дежавю», или «когнитивный раскол» сознания западного читателя перестаёт существовать, а трилогия «В память о прошлом Земли» начинает приоткрывать свои глубинные смыслы. Вероятнее всего, в Китайской Народной Республике, на родине Лю Цысиня, следует считать объектом воздействия не западного, а прозападного читателя, а также предполагать несколько иное воздействие «возвращения к даосизму» на публику, но отрицание наличия этой философии в произведении представляется мне бессмысленным. Не предлагая познать Дао или понять сущность Дэ, хочу напомнить о принципе «недеяния», или, скорее, «деяния без борьбы», которым, к примеру, столь совершенно владел главнокомандующий русской армией во время Отечественной войны 1812-го года М. И. Кутузов в романе «Война и мир» Л. Н. Толстого. Имеется в виду такое «ничегонеделание», которое на самом деле является тем внешне беспричинным, спонтанным действием, что видом, временем проявления и мерой своего воздействия максимально точно соответствует внутренней гармонии вселенной и самого человека, не нарушая их равновесия и, тем не менее, позволяет достичь этому человеку его цель кратчайшим путём. Принцип «деяния», или «деяния наперекор», соответственно, означает стремление достичь желаемое, основываясь на исчерпывающем знании, долгосрочном подробном планировании и точном расчёте, добиваясь своего любыми средствами, преодолевая все преграды и не оглядываясь на последствия, причём, как правило, действует разрушительно на окружающий мир и самого человека, а цель по достижении не всегда или не навсегда совпадает с действительно желаемым. Мне кажется, что именно противопоставление Запада-как-деяния и Востока-как-недеяния составляет суть основного конфликта трилогии, который, к тому же, так и не получает разрешения в сюжете, оставаясь в устойчивом равновесном состоянии и к финалу последней книги.

В присутствии «Старого младенца» Лао-цзы становятся понятнее многие до того неясные моменты и неожиданные повороты сюжета, в том числе пропущенные в качестве факультативных и прочитанные «по диагонали» как неинтересные или чуждые. Приобретают смысл, казалось бы, совершенно лишние описания репрессий научной интеллигенции Китая, в частности, сцена публичной пытки-унижения до последнего отстаивающих теоретические физические постулаты учёных и преподавателей. Жизнь Е Вэньцзе, конкретно её сопротивление переменам, месть за отца и последующее прозрение, частично переданное позднее одному из «отвернувшихся», начинает восприниматься эпиграфом ко всему циклу. Сама национально-политическая принадлежность «отвернувшихся» (Америка, Венесуэла, Британия, Евросоюз и Китай), их действия и судьбы были более чем аллегоричны и до того, сейчас же показали своё истинное место в сюжетной схеме и системе образов. Действия Чэн Синь и Ло Цзи (не слишком далеко от «Лао-цзы» на взгляд русского) перестают быть неожиданными, их наивные поступки получают фундаментальное философское основание, а удача – системное обоснование.

*** И снова монолог Гамлета.

Действительно ли в цикле присутствует социально-философский конфликт-противопоставление западного и восточного мировоззрений, не надуман ли он, не привнесён ли извне и позднее, после выхода «В память о прошлом Земли» за границы Китая? Предположим, его не существует. Проблема «привозного» характера возникновения КНР и её аналогичных европейским радикальных изменений традиционного уклада жизни от этого никуда не денется. Это предположение отнимет мораль и счастливую развязку у «сказки-притчи» о злом художнике и маге Остроглазе, преуспевшем в рисовании на западный манер, но не обученном восточному стилю живописи, тем самым лишив уже «Вечную жизнь Смерти» духовного зерна и сюжетообразующего ключа к спасению. Наконец, это оставит без объяснения деление всех значимых персонажей каждой книги трилогии на прозападных, традиционно-восточных (не обязательно китайских) и мятущихся духом между этими полюсами, а также параллельное сюжетное ведение попыток решения этими персонажами очередной проблемы мирового масштаба.

Почему основной конфликт произведения, по моему мнению, остался неразрешённым, «застывшим» в динамическом равновесии наподобие системы Трисоляриса? На это указывает оставленная Чэн Синь в глобуле персональной мини-вселенной искусственно созданная миниатюрная замкнутая экологическая система, которая, в свою очередь, предвосхищается просьбой оставить шарик с рыбкой, поступившей от реликта четырёхмерного пространства. Сколько-то килограммов массы, насильственно изъятых из «вселенского уравнения», которому для сохранения равновесия может быть важен каждый атом! Не слишком ли рискованная прихоть? Истинность «восточного стиля», казалось бы, стала всем очевидна – и вдруг такое граничащее с безумием нежелание класть все яйца в одну корзину. Или это следует понимать как очередной спонтанный импульс даосского «недеяния»? Весь цикл, как один по-разному заданный вопрос, оставленный без ответа, как чьё-то письмо в бутылке, отданное на милость океана.

«Если бы молодость знала, если бы старость могла…»

***

«Это было давно, это было давно,

В королевстве приморской земли:

Там жила и цвела та, что звалась всегда,

Называлася Аннабель-Ли,

Я любил, был любим, мы любили вдвоём,

Только этим мы жить и могли…»

«11/22/63» – просто шесть цифр, зачем-то поставленных в ряд попарно. Далёкий от истории русскоязычный читатель не сразу и поймёт, что имеется в виду 22 ноября 1963-го года, тогда как для любого читателя-американца это день гибели любимого президента Джона Фицджералда Кеннеди. Стивен Кинг – мастер своего дела, и он вполне мог предусмотреть данную проблему, возникающую при переводе. Очень сложно преподнести лично и остро политический инцидент людям, не ставшим его современниками, и, тем более, принадлежащим другой национальности и иной культуре. Зато любовь вечна и почти одинаково понятна всем европейцам. Возможно, именно поэтому Джейк Эппинг, отправившись в прошлое спасать главу государства, повстречал некую Сейди Данхилл. В итоге уже и не разберёшь, что важнее в книге – попытка предотвращения трагедии мирового масштаба или одна длинноногая школьная библиотекарша. Конечно, конфликт личных и общих интересов всё ещё имеет значение, но, как мне кажется, именно личное в романе превалирует, поскольку без существующей лирической искренности в подаче описываемых событий сюжет лишится всего своего волшебного очарования.

***

«И, любовью дыша, были оба детьми

В королевстве приморской земли.

Но любили мы больше, чем любят в любви,–

Я и нежная Аннабель-Ли,

И, взирая на нас, серафимы небес

Той любви нам простить не могли…»

Поначалу, перейдя в 1958-й год из своего 2011-го, тридцатипятилетний Джейк напоминает мальчишку-школяра, неожиданно получившего от папочки на каникулы туго набитый кошелёк. Да, он помнит о задании на лето, и он прилежный ученик и патриот, но ведь столько всего интересного вокруг! Вкуснейшее пиво, беспроигрышный спортивный тотализатор, красный форд-кабриолет, соломенная шляпа, пистолет и реально предоставленная возможность побыть Джеймсом Бондом и героем-спасителем судьбы своих знакомых одновременно. Красота, прямо Dreamland наяву!

Действие бойкое и движется гладко, но современному молодому читателю часто приходится довольствоваться лишь навязанными эмоциями пожилого автора, ностальгирующего о временах своей юности. К сожалению, непредставимое количество вложенных в текст смыслов и образов ускользает. Например, сейчас приходится пользоваться энциклопедией только для того, чтобы узнать о «рутбире» – напитке, изготовленном из коры дерева сассафрас, использование которой было запрещено в 1960-м году из-за высокого содержания в ней сафрола. Познавательно – но где взять вкус этого «корневого пива» хоть до, хоть после запрета? Сквозь внешне изображаемый юношеский задор главного героя постоянно просвечивает щемящая грусть автора-мемуариста, даже и не собирающегося пояснять устаревшие или полностью исчезнувшие реалии в своих воспоминаниях.

Лишь разделив душевные терзания талантливого ученика и научив танцевать в паре невесть с чего зажатую красивую молодую женщину, лишь влюбившись в неё без памяти, Джейк перестаёт играть, отдыхать и воспринимать прошлое «понарошку», даже осознаёт себя живущим в нём более, чем в своём времени. При этом образ автора, практически слитый с этим персонажем, регулярно и последовательно переносит любовь к конкретной женщине на эпоху до убийства Кеннеди в целом. Сейди Данхилл и ушедшая навсегда эпоха исподволь начинают восприниматься то в качестве соперниц, то как единый объект обожания.

***

«Оттого и случилось когда-то давно,

В королевстве приморской земли, –

С неба ветер повеял холодный из туч,

Он повеял на Аннабель-Ли;

И родные толпой многознатной сошлись

И её от меня унесли,

Чтоб навеки её положить в саркофаг,

В королевстве приморской земли.

*

Половины такого блаженства узнать

Серафимы в раю не могли, –

Оттого и случилось (как ведомо всем

В королевстве приморской земли), –

Ветер ночью холодный повеял из туч

И убил мою Аннабель-Ли…»

Познакомив читателя с лучшими сторонами и выгодными ракурсами любимой женщины героя и того времени, Стивен Кинг начинает ожидаемо накидывать ставшие уже привычными натуралистические подробности и нюансы. Криминал, расизм, религия в быту и бытовое насилие, взаимное непонимание детей, родителей и любовников, алкоголизм, психические расстройства, онкологические заболевания, увечья, деятельные пенсионеры… К счастью, в данном романе всему этому «низовому натурализму» не удаётся перевесить и скопом задавить, испортить общее светлое впечатление от произведения. Неожиданно появляются признаки уже собственно фантастического жанра, отличные от обычной для автора «приземлённой мистики»: профессиональные агенты-наблюдатели из ещё более далёкого будущего, альтернативная реальность 2011-го года и подобие теории механизмов самосохранения времени, полемизирующей со знаменитым «эффектом бабочки».

Обожание женщины и эпохи на этом этапе развития сюжета всё еще горит, но уже еле теплится, дрожит и колеблется, как пламя свечи на ветру, уходит далеко на задний план. Слишком много и сразу выдаётся под видом шпионского наблюдения информации, скрупулёзно собранной самим Стивеном Кингом за долгие годы из многочисленных реальных источников по факту убийства Кеннеди. Чересчур настойчиво доносится до читателя его собственная вариация происшедшего, его личное видение стрелка Ли Харви Освальда. Возможно, для гражданина США эта тема до сих пор животрепещуща, но российскому читателю она, мягко говоря, не так интересна, к тому же её восприятие осложнено и основательно подпорчено усреднённо-американским отражением СССР и русских в образах супругов Освальд.

***

«Но, любя, мы любили сильней и полней

Тех, что старости бремя несли, –

Тех, что мудростью нас превзошли, –

И ни ангелы неба, ни демоны тьмы,

Разлучить никогда не могли,

Не могли разлучить мою душу с душой

Обольстительной Аннабель-Ли.

*

И всегда луч луны навевает мне сны

О пленительной Аннабель-Ли:

И зажжётся ль звезда, вижу очи всегда

Обольстительной Аннабель-Ли;

И в мерцаньи ночей я всё с ней, я всё с ней,

С незабвенной – с невестой – с любовью моей –

Рядом с ней распростёрт я вдали,

В саркофаге приморской земли».

Земной и жёсткий автор Стивен Кинг не допустил ни малейшей возможности возникновения нескончаемого «лабиринта отражений» альтернативных миров, в которых можно было бы заблудиться путешественнику во времени. У него всё предельно ясно: существует либо настоящее-1, либо настоящее-2, и никак иначе. Находка ли это для темпоральной фантастики? Нет. Действительно поражает в книге лишь одно: нисколько не изменив своему стилю в событийном и описательном планах повествования, автор смог создать и сохранить на протяжении всего романа столь нетипичное для себя любовно-лирическое настроение. Финальная сцена танца Джейка и Сейди способна растрогать кого угодно. Стивен Кинг – тонкий лирик? Это уже какая-то фантастика…

/// В эссе использовано стихотворение Э. А. По «Аннабель-Ли» в переводе К. Бальмонта.

***Участь мистики в современном мире.

«Девятая жизнь нечисти» Алексея Атеева не похожа на роман в привычном понимании. Её четыре отдельные истории, объединённые пятой, могли бы напомнить структуру «Декамерона» Джованни Боккаччо, но рамочный сюжет здесь не развит. Можно предположить, что обрамление появилось с целью украшения этого, по сути, сборника и лишь формально соединяет входящие в него рассказы, но нельзя также полностью отрицать возможность существования заложенных в их выборе и взаимодействии скрытых авторских смыслов. Как бы то ни было, единого повествования тут нет.

Завязка обрамляющего сюжета-зарисовки и всей книги такова: смешанная компания наших соотечественников, мужчин и женщин разного возраста, отдыхает на даче поздней осенью. Сходили в баньку, выпивают, сидя не чинясь и кто в чём за накрытым столом у горящего камина. Внезапно поваливший снег будто отрезает их от всего остального мира, и разговор невольно заходит о возможности существования сверхъестественного в современной жизни. Как водится, некоторые из присутствующих начинают приводить собственные, случившиеся с ними самими или с их знакомыми, примеры.

Интересно, что персонажи этого вводного сюжета перечислены, но не поименованы. Для автора имеют значение их пол, возраст и социальный статус. Указываются элементы одежды и уровень образованности. Даются характеризующие определения в два-три слова, как лёгкие мазки кистью: «начитанный хозяин дачи», «обладательница махрового халата», «почитатель Фрейда», «литературная дама». Никакой конкретики – и, одновременно, даётся возможность вжиться в происходящее для почти любого читателя. Создаётся располагающая атмосфера задушевного разговора, усиливающая впечатление от четырёх рассказанных под влиянием момента и общего настроения историй.

Основные новеллы выглядят, как осовремененные бывальщины и былички в литературном изложении. Одни рассказчики преподносят их от первого лица, другие – от третьего, признавая или скрывая свою личную сопричастность. Хорошо заметна близость с городской легендой и влияние классической русской прозы 19-20 веков. Композиционно каждой новелле посвящена целая глава, в начале и конце которой повествование возвращается к тесному кружку у камина, где активно обсуждается действующими лицами. Примечательно, что их короткие реплики предвосхищают многие читательские реакции и соображения. Что это, игра с читателем?

История первая, «Проделки ведьм». Россия конца девяностых или начала двухтысячных. В меру привлекательная двадцатипятилетняя девственница-библиотекарь наконец-то решилась снять «венец безбрачия». Естественно, у гадалки-ворожеи, и, конечно же, по рекомендации подруги. Последствия были ужасны и поучительны! Народный сюжет о сделке с ведьмой в реалиях современного провинциального города страшен, жесток и драматичен. Вызывают недоумение отсутствие положительных черт у главной героини и та лёгкость, с которой она меняется, мечась из крайности в крайность. Оборванный финал, наоборот, кажется полностью естественным.

История вторая, «Плевок на могилу». Украина времён становления советской власти. В семействе еврея, извозчика и контрабандиста, поспела дочка на выданье. За кого бы выдать? Один претендент в немалом военном чине и обеспеченный, но русский и коммунист, другой – еврей и книжник-каббалист, но беден. Основа – почти классический сюжет о двух женихах, послушной отцу невесте, страшной свадьбе и проклятии. Исполнение – в стиле «Пентакля» Г. Л. Олди, М. и С. Дяченко и А. Валентинова. Исторические реалии, национальный колорит, мистика и юмор.

История третья, «Чума». Юг СССР, начало семидесятых годов двадцатого века. Набирается – и неожиданно хорошо оплачивается – студотряд для проведения археологических раскопок местной «Чумной горки», пользующейся в народе дурной славой. Люди в нём подобрались самые разные: спортсмены, идейные, заучки, простаки, халтурщики, демагоги, провокаторы, рвачи и мародёры. Результаты полевого исследования можно оценить, как минимум, трояко… Пожалуй, этот рассказ стоит наособицу. Он близок не мистике, классике или фольклору, а поздней советской научной фантастике или, к примеру, раннему творчеству В. Головачёва.

История четвёртая, «Зримая тьма». 1950-й год. Выпускник столичного педвуза, учитель русского языка и литературы, попал по распределению в райцентр на стыке Рязанской и Московской областей. Дело своё знал хорошо, но скучал дико в захолустье. Страдал по-интеллигентному, пока не подсказали ему заняться охотой. Всё бы ничего, да завела «благородная страсть» в запретное болото… Культурно, красиво, философично. Тургенев, Чехов, Толстой, Гоголь, Бунин и другие в реминисценциях. Труды С. В. Максимова и А. Н. Афанасьева. Размышления о язычестве и христианстве в советское время.

Все четыре новеллы прежде всего разные. Не скажу, что в них нельзя угадать одного автора, но стиль изложения, а в какой-то мере и жанр, меняются значительно. Фольклор, мистика, классическая литература и научная фантастика. Вместе – своего рода отечественный магический реализм, описывающий жизнь нечисти во времена становления советской власти, существования СССР и современной России. Забавно, что в начале и конце рассматриваемого периода проявления нечистой силы активны и опасны, а в середине нейтральны настолько, что возникает соблазн объяснить их рационально.

В целом, роман «Девятая жизнь нечисти» оставляет впечатление умной и реалистической прозы, несмотря на присутствие мистики. Возможно потому, что позиция автора нейтральна, что автор повествует и описывает сверхъестественное, интригует, подталкивает к размышлению, иронизирует, но не имеет своей целью пугать или развлекать читателя. Идея произведения не на виду, и это даже к лучшему.

Обидно до слёз видеть долгожданное произведение любимой пишущей пары писателей распятым на булавках для вивисекции, как было жаль ещё живую лягушку в школе на уроке биологии. Обидно и больно — но честно, полезно и без соплей. Спасибо, gamarus...

Для меня подобные рецензии — недостижимый (пока?) уровень мастерства. Ёмко, по делу, по тексту, но не коротко и отнюдь не сухо. Отношение автора к произведению и даже отдельным героям отмечено, но это не нарушает объективности. Разбор сюжета есть, но спойлеры незначительны и способны лишь заинтересовать к прочтению, но никак не испортить удовольствие. Следишь за полётом авторской мысли, как за охотой хищной птицы: панорама, ветер, спокойствие, лишь шевелятся перья в хвосте и крыльях — и вдруг крутое пике, удар и хруст костей жертвы, не успевшей и пискнуть...

Жестоко, жёстко, хлёстко, непочтительно — но здраво, современно и здорово. Лично для меня стали полной неожиданностью сравнения сэра Томаса Мэлори с Мигелем де Сервантесом и Джорджем Мартином. Вот так и тянешься всем сердцем и руками к классике, благоговеешь — и получаешь неожиданный удар электротоком, как от дверного звонка с нарушенной изоляцией. Больно, но бодрит. И пыль с книги слетела.

Удивительно подробная и удобная обзорная рецензия, в которой всё разложено по полочкам, а на каждом горшочке наклеена бумажка, заполненная круглым и вкусным почерком. Stanley630, снимаю перед Вами шляпу!

Я полностью согласен с pontifexmaximus в том, что книга «Впусти меня» — чистейшей воды провокация. Йон Айвиде чрезвычайно ловко манипулирует читателем с помощью романтических шаблонов, заставляя поверить в то, что ожидаемо — в любовь. Но достаточно лишь проанализировать голые факты в тексте произведения для того, чтобы картина сложилась реалистично и пугающе. «Впусти того, кого следует» — действительное название романа — вот ключ к его толкованию. Автор не пишет очередную Сказку о Великой Любви грубыми мазками натурализма, он предостерегает.

Замечательный текст, имеющий самостоятельную ценность. Передать атмосферу цикла без спойлеров и конкретики, обозначить его основные векторы для «примерки» входящих в него произведений на свой вкус в тот самый момент выбора — «прочитать или отказаться» — это дорогого стоит!

Хочется выразить благодарность Paganist-у именно за отзыв, в котором представлены три возрастных прочтения «Алых парусов» Александра Грина. Великолепно!

Я очень уважаю людей, способных не только прочесть, но и сказать что-то достойное о таких памятниках культуры, как «Махабхарата». Angvat в своей рецензии смог уловить и заострить внимание на особенностях морали и взгляда на мир, переданных в оригинальном произведении. Ему удалось то, что не смог или не захотел изобразить уважаемый и двуликий Генри Лайон Олди в трилогии «Чёрный Баламут».

***Частная эсхатология Среднего Запада.

При поверхностном – или развлечения ради – чтении повесть Стивена Кинга «1922» кажется способной лишь вызывать тоску и навязчивое дежавю у поклонников: совсем-де исписался наш старикан… Снова американское захолустье, поля кукурузы, семейные дрязги и шекспировские трагедии формата мценского уезда. Надоело! Но не спешите, ведь старики никуда не торопятся. Они припоминают, пересказывают, оценивают и дают истолкование всей прожитой ими жизни. Не уходите, сядьте рядом, потратьте полдня и выслушайте патриарха. Честное слово, не пожалеете!

На иное, более глубокое восприятие всё тех же и знакомых фанатам до жути событий должна настраивать уже сама композиция сюжета, сначала поместившая всё происходящее в кольцо глубоко личного письменного признания, своего рода дневника выгоревшего изнутри преступника, а следом тут же отзеркалившая его исповедь в «документальных» отчётах прессы. Авторское обращение – «Тем, кого это заинтересует» – в очередной раз доказывает то, что Стивен Кинг с возрастом не утратил ни чувство собственного достоинства, ни способность к автоиронии. Хотите верьте, хотите нет – дело ваше. Автор не собирается настаивать на верности ни одного из вариантов возможного истолкования концовки, поэтому думайте сами, дорогие читатели.

Главный герой – мелкий землевладелец из Небраски, возделывающий кукурузу, человек без высшего образования, что неудивительно, но цитирующий Библию, разносторонне начитанный и с поражающими для деревенщины литературными предпочтениями и даже вкусом, позволившими ему позднее работать в городской библиотеке. Интригует, не правда ли? Земледелец и в то же время летописец, писатель и богослов. Он напоминает гордого «святого грешника» в русской культурной традиции, который, единожды совершив преступление, раскаялся и принял наказание свыше, но не простил себя сам и не принял Прощение от Бога.

Время и место повести также выбраны с вполне определённым смыслом, и Стивен Кинг недвусмысленно указывает на это в самом тексте: «Говорят, этот кризис, в котором мы находимся, начался в Чёрную пятницу … , но жители таких штатов, как Канзас, Айова и Небраска знают, что он начался в 1923 году, когда зерновые культуры, которые пережили ужасные штормы той весной, были убиты засухой, которая последовала после, засухой, которая длилась в течение двух лет». Речь идёт о Великой депрессии в США. Таким образом, описанная здесь единичная семейная трагедия предвосхищает события, наложившие отпечаток на всю страну, и лишь открывает длиннейшую череду личных катастроф. Капля, в которой отражается океан.

«В лето Господне 1922-е от Рождества Христова…» – так могло быть названо и начато это произведение. «Чёртовы методисты», в семье которых вырос будущий Король Ужасов, до отделения от Англиканской церкви призывали лишь к возвращению учения во времена раннего христианства. Фермер Уилфред всего лишь хотел послушную жену и кусок земли побольше, чтобы честно работать на нём и передать затем его своему сыну, но патриархальная идиллия не удалась. Люди грешны по своей природе, зло сидит глубоко в каждом из нас и разрастается буйным цветом при каждой возможности, при первой же допущенной слабости. Очень сложно владеть свободой воли и не грешить, почти невозможно осознать наличие зла внутри себя и предотвратить преступление. Не смог этого и Уилфред. Как и всегда, большая и непоправимая беда начинается с малой уступки совести, с понятия «меньшего зла», и обязательно из благих побуждений.

Зная о грядущей вскоре Великой депрессии, нельзя просто взять и ткнуть пальцем в одного из членов семьи Джеймс, назвав его и только его правым или виноватым, ведь по отдельности каждый из них является хорошим человеком. Уилфред мечтал о крепкой консервативной семье, живущей на своей земле, его жена Арлетт – о личной свободе и лавке дамского платья в городе, их сын Генри – о романтической любви с соседской дочкой. Сбылось бы хоть одно из этих мечтаний, войди семья в следующий год под знаком любви и понимания? Это остаётся неизвестным, ибо каждый позволил себе решить всё за другого и по-своему, дал волю внутреннему «Незнакомцу» и «Заговорщику» – своему личному дьяволу, собственной «тёмной половине». Сами вездесущие крысы – насколько они реальны в этой истории? Не вид ли это персонифицированного укора совести, «самоедства» циклических мыслей или, если хотите, божьей кары?

Откровение Иоанна Богослова закрепило в мировой культуре образ Апокалипсиса как нечто глобальное и всеобъемлющее, великое и великолепное, приходящее извне и накрывающее всех без исключения, подобно Потопу. Стивен Кинг в своей повести «1922» показал, что апокалипсис рождается в частном порядке, что он может возникнуть в каждой отдельной личности, в любой добропорядочной семье, что он должен сначала накопиться гноем и выплеснуться наружу, и лишь тогда сделать очередную попытку затопить весь мир. Запретные печати снимает отнюдь не Агнец, это делает человек перед тем, как стать преступником. Не поскачут всадники в небе, и не станут трубить ангелы. Будут мысли в голове, как крысы в стенах, будет цент за доллар, и каждый ручей будет бежать красный от крови после резни, что устроят наши мечтающие о любви и счастье дети, «влюблённые бандиты», Бонни и Клайд.

Симфония энтропии в исполнении рокера-наркомана, крестника отлучённого от Церкви священника.

*** Загребущий феодализм.

Стивен Кинг всегда искренен с читателями. Кажется, будто он сам прожил судьбы всех своих персонажей, настолько они реальны. Немного подробностей из личной жизни, много общения с людьми, ещё больше «рыбной ловли» в пульсе общества сетями интернета и СМИ, феноменальная память и талант. Он мастер драмы, психологического триллера, божество «здесь и сейчас»: «Побег из Шоушенка», «Зелёная миля», «Секретное окно, секретный сад», «Мизери», «Долорес Клэйборн»… Полный список удач огромен. Большое ему спасибо за все эти книги. Но есть соседние земли, на территорию которых не стоит заходить даже Стивену Кингу. Даже если очень-очень хочется. Я говорю о вотчинах Франца Кафки, Натаниэля Готорна, Мэри Шелли, Брэма Стокера, Говарда Филлипса Лавкрафта, Артура Мейчена, Кларка Эштона Смита и некоторых других. Но в литературе, как в феодальном мире, у соседа и нивы колосистей, и стада жирнее, и крестьянки толще. Почему-то всегда. И признанный Король Ужасов вновь соблазнился отправиться в поход, причём сразу на трёх из этих крупных сеньоров, явно переоценив свои силы.

Почему войско короля заведомо обречено на поражение? Потому, что герой Стивена Кинга приземлён и по-животному телесен. При одном только намёке на сверхъестественное он опускается для устойчивости на четвереньки, и, вцепившись в землю одной рукой, ищет другой рукой камень или палку, обратив в сторону испугавшего его звука или вспышки искажённое в зверином оскале лицо. Бей или беги! Это порочный низовой человек, часть толпы, и в своих реакциях он мало чем отличается от обезьяны или дикаря. Как может человек со столь развитыми инстинктами выживания испытать экзистенциальный ужас? Да такой скорее ногу себе отрежет и съест, чем задумается о довлеющих силах Хаоса. Такой не будет искать тайное знание, прислушиваясь к невнятным голосам у себя в голове или часами умирать, страшась обернуться, подозревая у себя за спиной вставшую на дыбы и уже выпустившую когти табуретку – он из окна сиганёт, если не сможет прямо сейчас схватить пожарный топор и раздолбать к чёртовой матери всю мебель в комнате.

Маленькая победоносная война заманчива, и набеги короля случаются с завидной регулярностью. Только вот талант Стивена Кинга, облекая тонкую природу мистического в плоть и привязывая её к современному американскому захолустью, невольно всё опошляет. Вместо додревней расы Старцев – томминокеры из летающей тарелки и ядовито-зелёное свечение. Вместо грезящего в затопленных циклопических руинах Ктулху – вендиго на помойке старого индейского кладбища за дорогой. Вместо бесформенного кошмара в средоточии хаоса посреди бесконечности – непостижимого Азатота – зубастый толстый клоун в канализации. Получив отпор в Королевстве Ужаса, хочется нажиться хотя бы на окраинах Царства Фэнтези. И снова от ворот поворот. Бредёт, спотыкается ковбой Роланд в прикиде Клинта Иствуда по следам Вечного Воителя Майкла Муркока, да никак не догонит. Даже Джек Сойер совсем не то, что Гарри Поттер. Вы видели, что творят некоторые подростки с детскими раскрасками? Оскаленный Винни Пух гоняется за орущим в истерике Кристофером Робином, Покахонтас, хищно улыбаясь, снимает скальп с Джона Смита, Багира и Балу лениво доедают полуразложившиеся останки Маугли, гологрудая Ариэль неспешно делает минет пускающему последние пузыри и рвущемуся из её объятий на воздух принцу Эрику... Вот и приземлённость стиля Стивена Кинга даёт примерно тот же эффект. Всем хорош Санчо Панса, но дракона, принцессы и облачных замков он не увидит никогда.

*** Симпсоны и электричество.

Роман «Возрождение» начинался удивительно позитивно. Ребёнок шести лет и молодой священник, анимирующий проповеди Христом на батарейках, мама и блины с черникой и беконом. Лишь судьба мира висела на волоске из-за кляксы на карте под названием Куба, но маленькому Джейми было невдомёк. Он играл в песочнице, а добрый дядя помогал ему. Светлая, милая поначалу история оказалась недолговечной, как спелые фрукты на солнцепёке. Налетели обычные для Стивена Кинга мухи. Дети растут и уже понимают случайно подслушанные разговоры родителей. Любимый всеми священник получает такой удар судьбы, что становится другим человеком. Первая любовь Джейми, их взаимная мастурбация в автомобиле и секс на продавленном и в потёках от предыдущих парочек матрасе в заброшенном сарае. Талант от Бога, рок-музыка и травка. Травма, курс болеутоляющих препаратов и героиновая зависимость. Мальчик стал мужчиной, который однажды проснулся в ломке, мокрым от собственной мочи в дешёвой гостинице, и потащился за очередной дозой на ярмарку.

Обычное для Стивена Кинга течение трогательной «чернушки» внезапно грубо нарушается спущенной с потолка раскорячившейся собакой на лесках. Оставленный и было забытый в далёком прошлом священник Чарльз Джейкобс возвращается и начинает бредить не то Лавкрафтом, не то Мейченом, попутно творя чудеса в стиле доктора Франкенштейна. Простите, но в произведении описывается рубеж двадцатого и двадцать первого веков, а не Эпоха Просвещения. Неужели в провинциальной Америке настолько плохо с образованием, что понадобилось лечить читателя электричеством? Даже если и так, то Гомер Симпсон органично смотрится с пончиком перед телевизором, а не в цилиндре и с моноклем в глазу. Пусть драма разрушения человеческой жизни изобилует натуралистическими подробностями, но это уже привычный стиль Стивена Кинга. Возможно, кому-то будет даже интересно узнать изнанку жизни бывшего хорошего мальчика, а ныне наркомана. Может быть, но я бросил чтение романа «Доктор Сон», увидев, во что превратил себя Дэнни Торранс, некогда выживший в занесённом снегами отеле.

Рассуждения о христианстве агрессивно жёстки и могут глубоко оскорбить чувства верующих читателей, но предупредительные реверансы и поклоны делаются не им, а геям, лесбиянкам и афроамериканцам. Уже полностью традиционно для современной американской культуры. Кто на гребне пенной волны, с тем и дружим. Достаточно детально описано воздействие гастролирующих проповедников на толпу. Но Стивен Кинг решил этим не ограничиваться и сместил акцент на то, что у других стало бы мистикой. Видения! Но не цвет из других миров, а бредовый сон в душной комнате после плотного ужина с жирным мясом и алкоголем. Большое депрессивное расстройство с повторяющимися галлюцинациями. Как обезьяна борется со стрессом? Даёт леща обезьяне послабее, обычно своей самке и детёнышам. Так и в романе, волна семейного насилия с последующим суицидом прокатилась среди паствы Чарльза Джейкобса. Единственный, кто заметил эту взаимосвязь – бывший музыкант и бывший наркоман на шестом десятке лет Джейми Мортон.

*** Пирожок с камешком на счастье.

Смешанные впечатления от книги. С одной стороны, это типичное произведение позднего Стивена Кинга, внешне похожее на «Страну радости» или «Бессонницу». Душещипательное, как хруст французской булки, выглядящее искренним жизнеописание почти лирического персонажа, привычно перчёное «бытовухой» и натурализмом. Ничего, что под жизнеутверждающим названием и задушевной манерой рассказчика скрываются, как осколки стекла в пасхальном куличе, истории деградации и постепенного разрушения нескольких выглядящих вполне успешными личностей. Написано ведь мастерски, будем есть и улыбаться окровавленным ртом. С другой стороны – линия безумного учёного-богоборца. Вот он воспринимается в тексте чужеродным элементом. Сделай автор Чарльза Джейкобса просто лжепророком и прохиндеем, снимающим доллары с толпы дураков, стало бы проще и естественнее. Выкинь его Стивен Кинг из настоящего Джейми Мортона, оставь его как воспоминание из детства и часть галлюцинаций сходящего с ума наркомана, сюжет бы только выиграл. Но читаем так, как есть: собственно кинговский поток тащит какой-то мусор, который то уходит на глубину, то снова всплывает. И концовка только усугубляет положение. Роман, конечно, не лишён оригинальности, но будет по-настоящему интересен и полностью устроит, пожалуй, только фанатов Стивена Кинга. У всех остальных начнёт хрустеть песок на зубах.

Сказка о том, как Зайчишка-Хвастунишка всех победил.

*******

Разнообразие – очень странная вещь. В теории звучит хорошо и даже манит, но на практике случается всякое, и почему-то чаще плохое. Съел что-то непривычное – изжога, несварение, сыпью покрылся или прилип к Белому Другу на денёк-другой. Решил опробовать позу из Камасутры – вывихнул себе или партнёрше чего-нибудь. Сел в другой автобус – уехал не туда. Постоянно ложиться и вставать в разное время вообще вредно для здоровья. Часто менять работу опасно не только для стажа, но и для кошелька. Так и с художественной литературой. Если уже некуда больше расти в освоенном направлении и хочется внести разнообразие в долгую «семейную» жизнь со «своим» читателем, то почему бы не попробовать себя в другом жанре или в ином мире? С другими героями? Но нет, это неспортивно. Давайте наденем маску зайца и будем делать то же самое, что и всегда, но спустя рукава (надоело ведь!) и в полной уверенности, что одна эта маска вытянет детсадовский утренник до уровня Театра Драмы. К чему я это всё тут горожу? Да прочёл – некуда было деваться в командировке – серию «Викинг» Александра Мазина. Не ждал я такого подвоха от знакомого автора, ох не ждал…

В «Варяжском цикле», освоенном мной до 2009 года, живёт и дышит свой парень Серёга Духарев. Именно живёт и взаправду дышит во всю грудь бывший студент-филолог и бывший десантник. Ну, кто из нас, бывших молодых раздолбаев, чуть не «вылетел» или всё-таки «вылетел» из университета? Поднимите руки, у кого было нечто подобное или кто был знаком с такими личностями. Только честно. Идём дальше – «Римский цикл». К двойнику Серёги – балбесу Алексею – добавляется основательный мужик и бывший советский офицер Геннадий Черепанов. Оба вообще космонавты. Космонавты! А теперь перекрестимся, чтобы лишнего чего не сказать, и возьмёмся за «Викинга». Не того, что у Андрея Кравчука в грязи блевал и плакал. Не тех, что в канадско-ирландском производстве виляли задницами в тонких кожаных штанах и глаза подводили. Нет, мы будем читать «Викинга» от старого, доброго, знакомого и уважаемого Мазина Александра Владимировича. Ёл-Ка-Ли-Мэ-Нэ! Мальчик-зайчик!..

***

Мальчик-красавчик на папиной машине

Быстро едет по проспектам городов счастливых.

Одежда в обтяжку, глаза скрывает кепка,

Зажата между пальцами с ментолом сигаретка.

Блестящие сапожки, бляшка и ремень из кожи,

Татуировки в цвете, он не смотрит на прохожих,

Из уха светит камень сарказмом бриллианта.

Он был танцором, стал продюсером и музыкантом.

Родственные связи его на ноги поставят,

Уже готово кресло, в которое он сядет,

В будущее глядя через банковскую карту.

Мальчик подрастёт и станет новым олигархом.

На Гавайях жарко, как от его рассказов,

Он отбирает топ-моделей для приват-показов.

Надавив на газ на новеньком Феррари,

Он летит навстречу звёздам, не путая педали.

Добрый дядя подарил от бизнеса проценты,

Он учит географию по визам в документах.

Попробовал он всё из жизни Брэда Питта,

Ему в постель приносят с коктейлем Маргариту.

Стоит всегда на входе, пропуская лучших,

Ведь он звезда-промоутер, что не бывает круче.

Нефтяной ребёнок ещё с норковых пелёнок,

Знает, почему он и насколько папе дорог.

Ах, мальчик-красавчик,

Сколько девушек вздыхает,

Сколько слёз проливают

Они, глядя на тебя.

Ах, мальчик-красавчик,

Сколько девушек страдает,

Сколько мимо пролетает,

Как им плохо без тебя.

Собственно, на этом можно было бы и закончить мой опус. Образ главного героя цикла «Викинг» и его сюжет раскрыты Ёлкой полностью. Но нет, нельзя такое в себе держать – клапан сорвёт. Продолжаем разговор!

Серёга Духарев парень простой – проспался, встал и полез дуриком на княжий двор ВДВ показывать, в дружину, мол, хочу, но был нещадно бит и оказался среди скоморохов. Спасибо, дед-варяг подобрал и обучил местному бою. Рукопашника Алексея Коршунова пришлось переучивать даже античным варварам. Геннадию Черепанову в римской армии больше пригодились навыки командира, чем борцовские ухватки. А Андрюша – тьфу ты – Коленька молодец! Он сам всех учит. Сэнсэй! На семинары ездил, летал и плавал. *Он учит географию по визам в документах.* Мы тоже почитывали Ливия и помним мономахию Манлия Торквата с галлом. Огромный варвар с длинным тяжёлым мечом и щитом против мелкого римлянина со щитом и гладиусом. Пока первый рычал и замахивался, второй подбил щит, подшагнул, прижался и проткнул печень и пах. Преимущества короткого колющего клинка в сравнении с длинным рубящим налицо. Потому Коленьке сразу нашёлся меч по руке необходимого образца. Следующий момент. Да, Николай Переляк мастер спорта по фехтованию, уважаю. Я представляю, что может сделать мастер спорта по боксу с любителем. На ринге, в перчатках, трусах и кедах. Один на один и по правилам. Но сколько таких «суперменов» получили травмы, несовместимые с жизнью, в подъезде, на улице и возле клубов? А ведь средневековые воины не чета современной гопоте. Чтобы уметь убивать, надо много и часто убивать. Иначе – в скоморохи, к драчунам потешным. Или вообще убьют. Николай же не просто убивает сам, он по плечам и головам скачет у «неуклюжих» и «необученных» викингов, франков, англов, сарацин и варягов. Шестьдесят килограммов ярости. Бешеный саблезубый заяц. Буй-тур Ахилл свет Брэдпитович. Леголас Яйцерез.

Как же долго раздвигались границы морально-нравственных принципов и ломались запрещающие блоки у героев «Варяга» и «Римского цикла»! Долго и мучительно. Еле-еле пообвыклись, попритёрлись к дикому средневековью, и то отнюдь не ко всему привыкли. А Андрюша – вот привязалось – Коля молодец! Бессовестный! Его папа-нувориш научил: всем не поможешь, поэтому помогать надо только себе и ближникам. *Он не смотрит на прохожих!* Не прошлое, аттракцион какой-то. Игра компьютерная. Живому человеку глотку резать даже приятно оказалось. Охранника себе не просто мордоворота отхватил, а берсерка. «Лёг» не под кого-нибудь, а под Рагнара Лодброка с сыновьями. Дружит не абы с кем, а с Иваром Бескостным и Рюриком. Всем крышам крыша! И вашим, и нашим. *В будущее глядя через банковскую карту.* Проценты будут, историю-то в школе учил! Вместо феррари – драккар. Вместо банды братков – викинги. *Блестящие сапожки, бляшка и ремень из кожи* тоже куплены, но только «чтобы соответствовать». Раб заставил! Не можешь победить в честном поединке – приди ночью с шилом, и в ухо его, в ухо спящему. Пока никто не видит. Сволочь, но порядочная. Или порядочная сволочь? Духарев бы с таким рядом в кустах не присел. Удавил бы, и закапывать не стал.

Серёга, Алексей и Геннадий женщин видели только по праздникам или из благодарности. Не до них как-то было. Недосуг. А Андрюша… Ладно, не буду. Самого достало. Николай же, как пасхальный кролик, только и успевает яйца подкладывать. В каждой локации по бабе. *Он отбирает топ-моделей для приват-показов!* Просто девка, рабыня, наложница, пленница, варяжская воительница, парижская аристократка, гаремная гурия… Шёл по улице, споткнулся-упал-воткнулся-отжался-встал. Хоть штаны не застёгивай. Ах да, чуть не забыл – жену и мать её, свою тёщу, гм, любимую. Описания процесса длинные, сочные, смачные. С фантазией от плэйбоя тоже всё хорошо: сеновал в снегах зимней Скандинавии при подглядывающей самке тролля, французская ванна с полуодетыми служанками и живой музыкой, кровать со шкурами под балдахином, вокруг свечи и молот Тора на счастье. *Ему в постель приносят с коктейлем Маргариту.* Красота! Пять, нет семь, нет десять раз за ночь! Современная культура множественных оргазмов форэвер! Серёга Духарев был весьма опечален тем, что техника совокупления в те времена несколько отличалась от того, к чему он привык. Охотно верю. А вот... гм, Николаю досталась выросшая при маме на острове жена-девственница с навыками элитной проститутки. Видимо, врождённый талант. Да и сам он – маленький гигант большого секса. *Ах, мальчик-красавчик, сколько девушек вздыхает, сколько слёз проливают, как им плохо без тебя!* Ах ты наш гусёночек! Куда побежал? https://www.youtube.com/watch?v=_xw54zsPQC0

Не пойми зачем, после душещипательного авторского монолога посреди варяжского цикла о том, что душа просит исторического романа, появилось то, что можно обобщить одним словом – магия. Пары лет не прошло! До фаерболов не скатилось, но планка опустилась заметно. Статуя Одина бьёт током. Католические святые отцы занимаются промывкой мозгов посредством пения и приложения мощей. Троллихи ходят, подглядывают и делают главному герою недвусмысленные предложения. Видения с участием тотемного волка. Выход в «сумрак». Воздушные бои в лучших традициях высокохудожественных китайских боевиков. Фонтанчики крови в воздухе и капли её на снегу – это же так прекрасно при замедленной съёмке! *Он был танцором, стал продюсером и музыкантом.* Наконец, то, что можно назвать «выпускай берсерка!» Очень удобно, помогает в любой ситуации. Берсерк в огне не горит, в воде не тонет, оружию не даётся. Оно ему, что веник в бане. Только мясом корми, пивом пои, давай спать и… ну, это самое. И цацек золотых побольше, побольше!

Катится колобок, катится, налипает на него всякое. Вот уже не колобок, а герой целый накатался. Сильный, но лёгкий – как ёжик из анекдота. Сбились ёжики стадом, бегут, пыхтят, топочут – ну чем не викинги? Да всем. Основная претензия к циклу в том, что описываемый мир потерял реализм и всякое жизнеподобие. Сами персонажи замечают его условно, постольку поскольку. Не мир, а блёклая картонная декорация, падающая на пол после того, как взгляд покинул её. Как локация в игрушке – упёрся лбом в горизонт и елозишь ногами над пустотой. Сам Николай Переляк, мягко говоря, не вызывает симпатий – золотой мальчик, отпрыск нового русского. Все помнят ночные кошмары Духарева о том, кем он мог бы стать в современном мире? То, что этот зайчик спортсмен и далёк от бизнеса, что временами он служит трибуной для авторских правильных мыслей об армии и государстве, нисколько не улучшает отношение к нему. Душа, характер, личность – назовите, как хотите – у него с гнильцой. Взять хотя бы то, что Николай с лёгкостью и самостоятельно отказывается от своего имени. Я не заяц, я волк. Волк! Черноголовый, но белый. Ничего страшного? Здоровая гибкость психики и живучесть? Не получается оправдать, ведь так же небрежно он относится абсолютно ко всем и ко всему, в любом времени. Звоночек! Следом за миром и героем потянулся и ссыпался жанр. Попаданчество осталось, а историзм скривился презрительно, сплюнул под ноги и ушёл. Видимо, в «купальни». Героическое фэнтези? Мелковат наш Коля для героя, мелковат во всех смыслах. Юмористическое фэнтези? Так не смешно что-то, гадко даже местами. Неприятно, честное слово.

Неудержимый охотник до девушек, кладов и приключений.

+++++++

Хорошо… нет, как же восхитительно упоительно быть молодым! Не появиться на свет шестнадцать, восемнадцать или целых (дружно делаем страшные глаза!) двадцать лет тому назад, а именно быть им. Фонтанировать энергией, эмоциями, мечтами и планами. Не изучить уже досконально и чётко представлять границы своих возможностей, а ещё раздвигать их всё дальше и дальше в каждой критической ситуации. Жить, действовать, любить и наслаждаться самой жизнью. Главный герой Андрея Буревого – воплощение этой активной и полнокровной юности. Совершенно не важно, кто он сейчас, Дарт из «Охотника» или Кэрридан из «Одержимого», типаж един для обоих циклов, возможно, что и для всех последующих тоже. Это молодой человек около двадцати лет от роду, ещё растущий, сёрфер на гребне волны вздымающегося тестостерона, красавчик и везунчик, боевой маг и – вот уж приятная неожиданность – сверхъестественное существо, упорно и не смотря ни на что продолжающее считать себя обыкновенным человеком…

Нет-нет-нет, не спешите ставить размашистый жирный крест на книгах автора! Никакого сравнения с обычными приключениями «мальчиков-на-прокачку» мусорного фэнтези! Андрей Буревой – писатель загадочный, пожелавший остаться неизвестным. Да простит меня Белянин Андрей, но именно его я заподозрил в использовании псевдонима. Конечно, только поначалу. При сходных общих жизнерадостности и легкомысленной серьёзности язык Буревого заметно современнее и беднее, а его образность и мотивы берут своё начало не в мировой культуре, а в компьютерных играх. Нисколько не желаю обидеть этим Андрея Буревого! Мир Забытых Королевств и Средиземье Толкина различаются в той же мере, но каждый интересен и прекрасен по-своему. Есть и другие отличия. К примеру, белянинский стиль вызывает безудержный смех и веселит душу, а стиль Буревого возвращает крылья юности и одновременно по-доброму иронизирует над этим состоянием. Не отрицаю свою крайнюю пристрастность, но мне чтение «Охотника» и «Одержимого» почему-то напомнило «Меч без имени», «Мою жену – ведьму» и «Багдадского вора».

Герой Буревого юн настолько, что его можно сравнить лишь с подростком, отрывающимся на всю катушку школьным выпускным вечером и – особенно – ночью после него. Море возможностей, океаны дальнейшего развития событий красочными фейерверками взрываются у него голове. В мире волшебном может реализоваться большая часть этих фантазий, без страхов и обид, без «надо», без неизбежного наступления утра и с поправкой на иную реальность. Хочу быть воином в доспехе и плаще и носить меч у пояса. Бить морды и стрелять из арбалета. И молнию пускать. Искать и находить клады. Сокровища! Артефакты! Убивать драконов здорово, но летать на них куда интересней. Ещё в Преисподней побывать. И в казино. И это, защищать людей от демонов, вампиров и некромантов! И от разбойников! Обжулить Воровскую Гильдию! Хочется стать правительственным спецагентом со значком и татуировкой. И рыцарем. И дуэлянтом. Сталкером в Зоне. Много путешествовать. Можно поступить в университет – студенты так весело живут! Но учиться там долго не стану, это скучно, я и так всему научусь. Са-а-ам!

Любовь? Влюблённость? Влюбчивость? Определение «куртуазный гон» будет грубее, но ближе к истине. И снова не то и не так. Помогает лирический напев Трофима:

Ветер в голове, а я влюблённый

Во всех девчонок своего двора.

В мире столько мест,

Где я ещё ни разу не был.

Ветер в голове, портвейн креплёный,

И песни под гитару до утра,

А над головой распахнутое настежь небо.

Ну что тут добавить? Девушек! Не важно каких, главное побольше. Брюнетка-вамп в чёрном облегающем комбинезоне? И чтобы рычала, дралась и ругалась? Нежное золотоволосое создание в белом воздушном платье и голубоглазое? И наивное, как пятилетняя девочка? «Посмотри, какая у меня грудь выросла! Ня? Ну-у ня-а-а!..» Трактирная служанка в костюме подавальщицы с Бирфеста? Подружки-лесбиянки? Негритянка? Близняшки? Суккуба? Эльфийка? Магесса? Вампирша? Шпионка? Наёмная убийца? Сводная сестра? Студентка со старших курсов? Кого же выбрать? Беру сразу двух!.. Дисциплинировать сей бразильский карнавал непотребства под силу только Николаю Расторгуеву в застёгнутой наглухо гимнастёрке:

Я расстегну сорочки тесный ворот,

Нынче недаром тёплый ветерок.

Пройдут ботинки весь полночный город,

Я развязал маленько узелок.

Галстучек модный капельку ослаблю,

Уличных песен, шуток нарулю.

Я за парней свой город-город славлю,

А за девчат ну прям-таки люблю.

А за границею бойчей хлебопекарни,

А за границей есть вкуснее кренделя.

А мы гуляем тут! А ну-ка парни,

А ну, девчата, до победного конца!

У девчат на ребят глазки-глазки горят,

Губки-губки блестят, щёчки ласки хотят.

У ребят на девчат зубки-зубки стучат,

Холки колом стоят, кровь играет в сто крат.

Припев – два раза. А лучше три. И – хвать озорника за ухо железными пальцами: «Пора тебе, паря, жениться! А лучше в армию!» И по холке его, по холке! Ффу-у-у, вроде полегчало. Спасибо, Николай, за идею! Надо героя послать служить, а после женить! Сделано!.. Всё, ушёл суровый дядя в военной форме? Далеко ушёл? Тогда пусть дезертирует шалопай, да и многожёнство ещё никто не отменял!..

О чём бишь я? Что-то поневоле отвлёкся... Творчество Андрея Буревого – удивительно привлекательная гремучая смесь героического и юмористического фэнтези с элементами куртуазного романа. Одно не только удачно дополняет, но и уравновешивает, держит в рамках приличий другое. Эпические подвиги тут же засмеиваются, рыцарство на опережение и вполне успешно борется с откровенным бесстыдством, а ягодицы Прекрасной Дамы в обтягивающих штанцах перчаточной кожи вновь и вновь толкают героя на великие свершения. Финальный рывок – и романтика побеждает эротику, стяжательство и рукоприкладство. Распахиваются во всю ширь могучие крылья, и вот ты уже летишь. И вредная стерва, ответившая, наконец, взаимностью, смирно лежит у тебя на руках. И не скандалит из-за второй любимой, которая с сияющими влюблёнными глазами ждёт вашего приземления у ворот вашего родового замка. Семейная жизнь втроём так прекрасна!.. Катается по полу, ржёт в голос над этаким ослом лопоухим мелкий бес, и не видит ещё, паскудник, что сзади к нему подошла его жена-бесовка со скалкой… И только открытый, радостный и жизнеутверждающий смех в остатке.

++++ Оседлый маг – смотритель на должности и тайный некромант.++++

«Охотники. Пророчества Разрушения» и «Охотники. Мегалиты Империи» Ника Перумова обманули слишком многие читательские ожидания. Они разительно отличаются от романов основного течения «Миров Упорядоченного», связь их с основным циклом чисто формальна, и реальное место им удастся найти только где-то на периферии. Например, среди фанфиков «Миры Ника Перумова». Чересчур жестоко? И да, и нет. Действительно «обманутыми» здесь оказываются лишь привычно завышенные требования поклонников, предвкушающих картины разрушений очередного гибнущего в борьбе мира и явление Великих. Сам автор честно назвал эту серию «Сказками…», настраивая нас на лёгкое чтение. Да будет так.

Первым делом, естественно, привлекает внимание переплёт. Оформление, цветовая гамма, стиль иллюстраций с виду те же – но рисовал их не Владимир Бондарь, а Иван Хивренко. Ну и что? Нюансы становятся заметны лишь после прочтения. Берём первую книгу: финальная сцена сражения с демоном. Делия вооружена не скалкой, а чем-то, напоминающим ятаган. На Вениамине нигде не видно двух мечей, и одет он в монашескую рясу с капюшоном. Красный демон с топором – красавец, но в его случае сложно ошибиться. Книга вторая: засада на дороге, момент спасительного появления Скорре – почему-то пешего и всё в той же рясе. Нет Минди с Венди, зато на козлах спокойно сидит и освещает фонарём путь какой-то мужик. Тягловых варанов всего двое, ещё двух убитых и верхового новоприбывшего нет. Алисанда всё ещё на крыше кареты. Бонавентура совсем не сед, высок, но не пузат и уж тем более не смахивает на левиафана. Мастер-охотник вооружён арбалетом, а не секирой. Упырица не в человеческой ипостаси. Нет ни заветной скляницы Вениамина, ни уже развернувшегося конструкта. Вот вараны хороши, не поспоришь. Удовольствие, увы, подпорчено.

Повествование зрелищно и напоминает роад-муви, «снятый» в стиле фэнтезийного приключенческого боевика, поскольку единственной связующей нитью произведения и главным двигателем сюжета становится само путешествие. Заметно влияние вестерна, что совершенно неудивительно для «дорожного кино» в прозе. Снимите маски, и вы узнаете бандитов, охотников за головами, индейцев и ковбоев. Есть одинокий волк, живущий с аборигенами, и есть неожиданный визит его бывшей возлюбленной, сделавшей выбор в пользу карьеры и высшего общества. Есть нападения на дилижансы, свидания с загадочными красотками и перестрелки в «салунах». Имеются даже «подстреленный» и его длительная транспортировка. В ходу тайный сговор закона и беззакония. Узнаваемо местоположение тайного преступного логова – прямо напротив головного полицейского Управления. Ну и, конечно же, сами перемещения туда-сюда-обратно и многочисленные испытания, в которых героям предстоит познать себя, а прочим персонажам погибнуть. Было бы даже весело – но лёгкое динамичное действо перегружено более чем пространными диалогами, которые никак нельзя назвать разговорами у костра. К чему они – и подробнейшие «научные», «тактико-технические» и «анатомические» описания?

Явный перебор действующих лиц для двух тонких книжек. Вместо «кучки сильных» и «команды плохих» бесконечный пасьянс игровых и неигровых карт, достойный куда более объёмного произведения. При этом перекос в раскрытии образов такой, что задумываешься о купюрах первоначального замысла, не подчищенных в тексте чистовика перед публикацией. К примеру, первые пятьдесят страниц «Пророчеств Разрушения» отданы Венкевильяне и ле Вефревелю, Хомке Копчику и Беате, Магде и Ордену Истинного Спасителя. Одна восьмая объёма книги – одна шестнадцатая всего цикла – потрачены на то, чтобы показать прошлое персонажей, появляющихся эпизодически. Это при том, что даже для Скорре и дю Варгас пришлось написать отдельный приквел. «Конь» Беаты важнее и интереснее Делии, мэтра алхимии, главы вампиров и Корделии Боске? Не верю. «Охотникам…» грядут многочисленные продолжения? Вот это вполне может быть.

Любопытна система Мира и мира в нём, основанная на уравновешивающем природном законе «камень-ножницы-бумага» для вампиров, магов и демонов. Жаль, что гораздо большее внимание уделено легионам козлоногих, вере в Спасителя, алхимии и некромантии. Вместо обкатки новой идеи в который раз используется старое, привычное и отработанное в обоих смыслах, на этот раз в виде намёков-автоаллюзий. Троллинг над «Сумерками…», «Блэйдами» и «Вампирскими хрониками» только приветствуется, кое-что хочется даже цитировать: «Слушай ещё, парень. Не бывает хороших вампиров. Это только в сказках случается – мол, они все такие тонкие, возвышенные, непонятые. Дескать, они и кровь-то сосут неохотно. – Сосут и плачут. – В точку. Плачут и сосут. Или другая байка – якобы бывают такие недовампиры, что со своей упырьей сущностью борются, хотят оставаться людьми и даже с другими кровососами воюют. Тоже не бывает». Увы, концовка выглядит политкорректным извинением и всё портит. Вроде бы введён новый класс персонажей – охотники на вампиров – но сам процесс ловли и уничтожения, мягко говоря, не реалистичен. Героям Джона Карпентера, Стивена Кинга и Брэма Стокера веришь, трапперам-болтунам Ника Перумова – нет.

Полностью закономерно, что недостатки и слабости «Сказок…» потребовали введения неких скреп и дополнительного привлечения внимания. К вящему сожалению, здесь для этой цели используются куда как прозрачные иносказания и вульгарные намёки на секс. Эта воистину пубертатная зацикленность на грубо-чувственном эротизме кажется излишней и навязчивой пошлостью. Многие персонажи Николая Данииловича не отказывали себе в удовольствиях плоти и ранее, некоторые даже пользовались ими для достижения своекорыстных целей, но в целом оставалось впечатление вполне пристойной романтической любви. Тут всё совсем не так, как прежде. Гиперсексуальный толстяк, магичка-нимфоманка, оказание интимных услуг ради продвижения по карьерной лестнице, дружеские забавы втроём, секс с врагом ради знакомства с ним, обман девственника взрослой женщиной, покупка ночи с дочерью у отца, изнасилования с последующими убийствами, имитация изнасилования ради выживания насилуемой, инициированная самой жертвой… Верх безобразия – чародейка, пристающая к вампиру с предложениями попробовать с ней «это» ещё и в крылатой форме, и ещё в «этакой, со щупальцами». Нервы не выдерживают даже у нежити. У позднего Юрия Никитина частенько встречаются молодки, начинающие заученно двигаться и привычно постанывать после недолгого сопротивления насильнику. В романах Александра Мазина дворовым и крестьянским девкам отведена исторически правдоподобная роль сексуальной игрушки. Анджей Сапковский обычно добавляет «перца» в сюжеты известных с детства сказок. У каждого автора свой стиль изображения «клубнички», но обычно он органично вписывается во внутреннюю логику индивидуального художественного мира. Столь радикальные изменения сей темы у Ника Перумова шокируют. Действительно ли это разовая мера, «приправа» для проходного произведения, поиск ли новых средств выразительности под влиянием современности или кризис творчества? Предлагаю каждому ответить на этот вопрос самостоятельно.

Появилось в «Охотниках…» ещё одно новшество, и на этот раз оно радует: главный герой Ника Перумова стал мужчиной, взрослым человеком. Вениамин Скорре уже не бунтарь, которого отовсюду изгоняют и «травят собаками», и не сбежавший из дома за приключениями пацан. Он понимает законы и научился встраиваться в их систему. Работая на общество, не прекращает заниматься своим любимым делом в личное время. По-прежнему алкая запретных знаний, уже не лезет на рожон. Он всё ещё уверен в том, что прав, а большинство ошибается, но уже не тратит время на споры. Жизнь рассудит. Убеждения отстаиваются, правота доказывается не словами, а делом. Результатом. Возмужавший главный герой меняет своё отношение и к женщинам. Как следствие, меняются их взаимоотношения. Оказывается, что эти прелестные создания с длинными ногами, крепкими ягодицами, высокой грудью и буйной копной волос тоже люди. Оказывается, они имеют свои интересы, выстраивают собственные далеко идущие планы и могут добиваться их средствами, методами и способами, данными им природой. Оказалось, что женщина – это не «слабый пол» и даже не иначе выглядящий мужчина. Прорыв совершён – и ни шагу назад, уважаемый автор! В этой истории Вениамин успешно сбросил со своей шеи поводок «сильной женщины», увидев её манипуляции над собой и другими. Было бы отрадно прочесть в одной из следующих историй о том, как получит своё (желательно ремня) следующий перумовский типаж – «лолита-терминатор».

Очень интересен как персонаж Делия. Она – прообраз первой нормальной женщины в творчестве Ника Перумова. Значительно отличаясь от его многочисленных воительниц, чародеек (опять же не дур подраться) и других (снова бойцов хоть куда), меняющих от книги к книге лишь расу, масть, возраст и степень близости к главному герою, она также не укладывается и в общеизвестный шаблон «Kinder, Küche, Kirche». Делия – живая и деятельная особа, способная и приготовить, и Вениамина на службе подменить, и разлучнице «космы-то повыдёргивать». Она видит насквозь свою соперницу и возлюбленного. Она любит, ревнует, всё понимает, но отпускает – и ждёт. Надеется на лучшее. Хочется верить, что сбудется. Нисколько не удивлюсь, если при их воссоединении кто-то скажет блудному магу: «Беги, дядь Вень!» Вдвойне интересен выбор расовой принадлежности Делии – половинчик. Ни клыков, ни когтей, ни мускулатуры нет, даже волосы на ногах повывелись из-за жизни на севере. Мелочь, а приятно. Помнится, Рональд Руэл Толкин был влюблён в этот маленький народец. Забавное совпадение, не находите?

Перевернув последнюю страницу, понимаешь, что лёгкого чтения тоже не получилось. Абзацы динамичных и зрелищных схваток теряются посреди глав псевдонаучных описаний и длиннейших высказываний. Многоликая повзрослевшая любовь мечется от скабрёзностей к семейной жизни и обратно. Узнаваемые перумовские автоаллюзии. Эксплуатация вампирской тематики с одновременным её высмеиванием. Странное впечатление оставляют эти книги: подростковый бунт и запредельное напряжение сил и чувств почти ушли, а новое только проклюнулось в росток. Ощущение недосказанности. Намёки на что-то большее. И над всем этим – лёгкое чувство обиды.

«Дедовщина» или «бабовщина»? Какая разница, если все мы – обезьяны.

Роман «Гоминиды» 2002 года открывает трилогию «Неандертальский параллакс» современного канадского писателя Роберта Джеймса Сойера. Ещё задолго до того, как книга окажется в руках, невольно возникает резонный вопрос: «Что же такое параллакс?» Редкий человек ответит на него без гугла. Итак, параллакс – это кажущееся изменение положения объекта, зависящее от положения наблюдателя. Другой взгляд, иное освещение давно ставших привычными реалий. Хорошее название для книги в жанре социальной фантастики и альтернативной истории! Привлекает, интригует, завораживает. Следующая уловка, которую никак не мог пропустить писатель-журналист по образованию, это громкий и ёмкий эпиграф-заголовок. Всего две цитаты – но популярного гарвардского приматолога Ричарда Рэнгема и Скотта Макнили, лица американской компании-производителя программного и аппаратного обеспечения – одновременно задают основное направление повествования и делают его остросовременным. Новейшие исследования в области антропологии и передовые технологии – вот та связка, от которой почти невозможно отказаться. К примеру, это излюбленный ход писателя-фантаста, сценариста и кинорежиссёра Майкла Крайтона.

К величайшему сожалению, цитируемая книга «Демонические самцы: человекообразные обезьяны и истоки людской жестокости» 1997 года Ричарда Рэнгема в соавторстве с Дейлом Петерсоном в настоящее время официально не переведена на русский язык. Доподлинно известно немногое. Имеющей значение для цикла «Неандертальский параллакс» является следующая информация. Наиболее близки человеку генетически шимпанзе и бонобо (т.н. «карликовые шимпанзе»), причём последние, в свою очередь, очень мало различаются между собой. Общество шимпанзе патриархально и агрессивно, склонно к насилию, в том числе и сексуальному, убийствам, охотничьим рейдам и даже «племенным» войнам. Исторически большинство доминирующих человеческих культур также патриархально и имеет те же «демонические» наклонности. Общество бонобо матриархально и нетерпимо к проявлениям мужской (!) агрессии. Сам Ричард Рэнгем говорит о бонобо следующим образом: «Мы вполне можем рассматривать их (бонобо) как шимпанзе, сделавших три шага к миру. Они снизили уровень насилия в отношениях между полами, в отношениях между самцами и в отношениях между сообществами». Становится понятным, почему в фантастическом допущении Роберта Сойера альтернативные неандертальцы создали свой мир, развивая «идеи» бонобо.

Возвращаемся к роману Роберта Сойера. Даны две цивилизации – наша с вами и неандертальцев – расположенные в двух параллельных мирах и примерно сходные между собой по уровню прогресса, но сильно различающиеся по образу жизни: государственность, законодательство, идеология (включая этику), общественные и личные взаимоотношения. Даются персонаж, случайно попавший из одного мира в другой, и столкновение различных точек зрения на одни и те же явления жизни, как правило, оформленные в виде диалога. В целом – интригующе и познавательно. Как и всегда, картину несколько портят детали. Возможно, в США и Европе многое уже стало нормой, но некоторые «фантастические» клише чужого мира надоели российскому человеку до чёртиков. Матриархат, семья из нескольких партнёров, бисексуальность, гомосексуальные «бодибилдеры», нескончаемые судебные тяжбы... Всё нормально, мы уже привыкли. Почти. Мы современные, идущие в ногу со временем люди без предрассудков. Кажется. Нормально ли это для самого Роберта Сойера, или таким образом выражается его сатира на современность, как у Пьера Буля в «Планете обезьян»? Оставляю вопрос открытым. Возвращаясь к реальным бонобо, хочу напомнить об их «генитальном рукопожатии», не различающем пол и возраст, и сексе как основе их социальных отношений. Скорее всего, дело именно в этом. На фоне такой «толерантности» все остальные различия двух миров как-то теряются. Сращение природы и цивилизации, живые и здравствующие представители вымершей фауны, высокотехнологические импланты и гаджеты, поголовное чипирование, отказ от насилия, летающие автобусы, сушильный шнур вместо полотенца, столб для чесания в каждой квартире… Было, было, было. В целом мир неандертальцев выглядит довольно плоско. Возможно, в следующих книгах серии Роберт Сойер допишет эту картину.

Неприятно поражает натуралистическая и психологически правдоподобно прописанная сцена изнасилования женщины, аукающаяся на протяжении всей книги. Не просто от начала и до конца, но вплоть до «почистить пёрышки» и «как теперь с этим жить». Зачем использовать в жанре серьёзной фантастики такой примитивный приём привлечения внимания сомнительной аудитории и тратить на это – вдумайтесь – целую главу? Ведь не маньячный триллер, не криминальная драма. Чтобы подготовить кроманьонскую золушку к появлению неандертальского принца? Чтобы показать всю грубость и дикость патриархального, не смотря на достижения феминизма, мира людей – наследников шимпанзе? Мне не понять такого уровня детализации даже при условии идейной необходимости сцены.

Для тех, кто не знаком с первоисточниками из научной и научно-популярной литературы, могут быть интересными многочисленные пространные рассуждения персонажей, своего рода вторичная популяризация социологии, биологии, археологии и других наук. Плюсы и минусы перенаселения. Многочисленные заразы и болячки сельскохозяйственной цивилизации – в отличие от «чистой» охотников и собирателей. Критика реконструкции ископаемых видов по найденным останкам, проблема опознания и интерпретации артефактов. Критика агрессивных видов спорта. Влияние религии на формирование общества, этику и даже науку, её критика и вопрос её необходимости в современном мире и вообще. Асоциальное поведение, его причины и методы борьбы с ним, действенность и этичность этих методов. Недостатки и достоинства тотального контроля. Причины табуирования секса, наготы и естественности. Роль войн в освоении Земли и космоса. Влияние СМИ и интернета на общественное мнение. И многое, многое другое. Повторюсь: всё это действительно интересно, но является журналистским, художественным и вторичным даже в сравнении с научпопом изложением материала. Светлой памяти Обручева Владимира Афанасьевича, его «Плутония» и «Земля Санникова» объективно были информативней с точки зрения науки и куда как занимательнее в художественном плане.

В завершение хочу сказать следующее. Роман «Гоминиды» Роберта Сойера достаточно любопытен и ценен как самой данной в нём информацией, так и её сведением вместе, но большинству читателей может показаться неинтересным. Значительная часть текста оформлена в виде диалогов и рассуждений. Много шокирующих сцен, связанных с сексом. Действия, как такового, нет. Книгу можно классифицировать как художественную адаптацию современной научно-популярной литературы, сделанную для телевидения.

Бернарда Корнуэлла называют автором, возродившим исторический роман. Могу только согласиться с этим утверждением. Удивляет уже то, что во время засилья моды на так называемое «фэнтези», когда этот ярлык без разбору вешают на каждую книгу только для того, чтобы её купили, смогло пробиться к читателю и прочно занять себе место хоть что-то другого жанра, тем более столь качественно сделанное, интересное и полновесное. Его «Сага о короле Артуре», впечатлениями о которой я хочу здесь поделиться, совершила, казалось бы, невозможное: дала ещё одну версию изъезженных вдоль и поперёк и всем знакомых событий. В чём же заключается эта новизна?

***Новизна артурианы Бернарда Корнуэлла.

Во-первых, чрезвычайно интересно подано отношение Артура к религии. У Корнуэлла он не христианский рыцарь, не «современный» циник-атеист и даже не вождь-язычник любого толка. Простите за столь вольное допущение, но мне он кажется прагматиком и агностиком. Занимая высокое положение в воинском культе Митры, терпя при себе безумного Мерлина и пользуясь покровительством почти вымерших друидов, заигрывая с ещё молодым и очень агрессивным христианством, он остаётся нейтральным и снисходительным к любой из этих религий, не отрицая ни одну из них. Приносите государству пользу, не вредите людям, и можете делать всё, что вам вздумается. Какой бог существует на самом деле – разбирайтесь сами, моё дело бить саксов, мостить дороги и восстанавливать мосты по римскому образцу, а ещё обустраивать города.

Во-вторых, Артур совершенно не желает править. Здесь он представлен как бастард Утера Пендрагона, защитник и опекун при младенце, отроке и мужчине Мордреде, законном отпрыске законного сына своего отца. Артур на протяжении десятилетий имеет реальную власть, военную и политическую, его постоянно пытается посадить на трон то одна, то другая группировка – а он упорно отказывает всем, храня верность данной отцу клятве. Удивительно, но мечты у него просты: дом в провинции, хозяйство, жена, дети и кузница. Осталось сплотить Британию воедино, перебить всех саксов, воспитать Мордреда и передать ему, наконец, опостылевшие бразды правления. Только вот ковать у него не слишком хорошо получается, в личной жизни тоже не всё так гладко, как хотелось бы, да и в государстве всегда что-то случается и мешает осуществлению его мечты…

В-третьих, артуриана Бернарда Корнуэлла оказалась фактически лишённой волшебства, присутствующего здесь лишь номинально. Оно и понятно: исторический роман тем и отличается от фэнтези, даже от исторического фэнтези. К примеру, у Мэри Стюарт есть замечательная «Трилогия о Мерлине», и в ней тоже реалистично всё, за исключением одного фантастического допущения: видений (выходов из тела, прозрений), которые всегда подтверждались в действительности. В «Саге о короле Артуре» магия – это синкретический комплекс религии, ритуальных действий, устного народного творчества, приёмов психологического воздействия и обрывков античной науки. Но это понятно только автору и его читателям, в художественном же мире «колдовство» имеет значение и способно так или иначе влиять на суеверных людей, верящих в него и поднимающих на знамёна каждое совпадение. Необходимо особо отметить, что такое двойственное восприятие прописано мастерски: отсутствует сатирическое принижение волшебства и причастных к нему персонажей, как, например, в романе «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Марка Твена. Более того, некоторые совпадения магических действий с изменением ситуации в вымышленной реальности настолько удачны, что заставляют даже скептически настроенного читателя колебаться на тонкой грани: «А может?..»

***«Позитивный натурализм» как основа стиля Бернарда Корнуэлла.

В отличие от старых исторических романов, мешавших романтические приключения пополам с реализмом (вспомнить хотя бы «Трёх мушкетёров» Александра Дюма-отца), Бернард Корнуэлл использует натурализм, лишь чуть приправленный романтикой. Натурализм царит во всём, не касаясь лишь чувств и памяти персонажей, той пусть придуманной, но светлой веры в лучшее, которая помогла им выжить тогда и скрашивает старость сейчас. Чтобы не залазить глубоко в дебри терминологии, приведу шаблонный, полученный от вузовского преподавателя пример. Знакомя гостя со своим домом, реалист пригласит его с парадного крыльца и станет водить по комнатам, показывать мебель, картины и вид из окон, а натуралист заведёт с чёрного хода на кухню в чаду готовки, и то только после того, как продемонстрирует на заднем дворе бойню, компостную кучу и выгребную яму. Не собираюсь утверждать, что это пошло или плохо, нет. Непривычно и, возможно, даже ближе к действительности, чем изображение того же 6-го века в «Руси изначальной» Валентина Иванова.

Начало первой книги трилогии («Король Зимы») крепко увязло где-то на задворках пресловутого дома. Если бы не сюжетный ход, начинающий повествование со старого уже героя, ставшего рассказчиком, впечатлительный читатель-эстет мог бы легко бросить неприятное чтение. С места в галоп: «всего лишь» сцена рождения ребёнка. Пронзительные вопли, крики, похныкивания, тяжёлые хрипы и снова крики, стоны и бессильный плач. Мужчина, мечтающий убежать, напиться или убить кого-нибудь. Огонь, дым и крики «помощников», грохот глиняных горшков и ударов копий по щитам. Мочащаяся при всех и прямо на порог комнаты жрица, после разбрызгивающая эту мочу по постели роженицы. Пот, кровь, слизь, солома и амулеты по голому, корчащемуся на шкурах который час подряд телу. Тут же на коленях в углу комнаты христианский епископ истово бормочет молитвы, а его силой выдворенная жена бьётся в истерике за дверью и умоляет Бога простить языческих ведьм… Родили, и ладно. Следом идёт описание жизни сборища безумцев, уродов и калек, собранных Мерлином и поселенных вместе с бездомными детьми, дряхлыми стариками и свиньями… Дальше – визит-инспекция враждебно настроенной группы воинов на двор отсутствующего Мерлина, ужимки и прыжки пришедшего с ними друида, ответный фарс Нимуэ… Весело, одним словом. Читателю предлагается притерпеться и «войти в эпоху», а основному герою, подростку Дерфелю, придётся немало изловчиться, чтобы выжить и вырасти в этих условиях. Он уже решил, что станет воином, как Артур, и будет сражаться под его началом.

Главный герой, Дерфель Кадарн, одновременно и однорукий старик-монах в христианском храме, записывающий молодой королеве Игрейне историю легендарного Артура, и пленный мальчишка-сакс, друг ученицы Мерлина Нимуэ, ставший могучим воином, а после и полководцем. Помните, я упоминал о романтике в изображении чувств и памяти персонажей? История подаётся так, что неясно, было ли многое на самом деле, или только возникло после в пересказе пережившего своё время человека. Это любовь Артура и Гвиневеры, Тристана и Изольды, бескорыстие и идеализм Артура, волшебство Мерлина, Морганы и Нимуэ, подвиги Ланселота и верность Галахада… Вот войны были, были воины, были кровь, грязь, холод и голод. Что там сейчас поют барды, не важно, они уже тогда сочиняли свои песни в угоду гневливым или добрым королям и за их золото. Но песни поют до сих пор, легенды помнят, а жестокостью, нищетой и грязью и сейчас никого не удивишь. Никому не верьте, моя королева, мне верьте. Скучает ещё нерожавшая девочка Игрейна, хочет сказку. Грустит, мёрзнет, грезит и пишет одинокий старик…

***Главный герой и сражения.

Трилогия увлекает, хоть далеко и не с самого начала. В дополнение к многочисленным и зачастую излишним натуралистическим подробностям, немного пугает список действующих лиц и мест действия в начале каждой книги. Лично я из-за этого списка заподозрил даже наличие театральности в использовании выразительных средств, как у Джона Бойнтона Пристли в «31 июня», но, к счастью, ошибся. В основном повествование ведётся от первого лица, от имени Дерфеля, ставшего участником, очевидцем и современником описываемых им событий. Непонятно, как один человек, необразованный к тому же, смог столько всего заметить своими собственными глазами и, главное, осознать и свести в единую картину, оценить её, проанализировать и сделать выводы, но об этом во время чтения как-то не задумываешься. После понимаешь, что он – полностью вымышленный персонаж, соединившийся с голосом автора. На протяжении всей «Саги…» Дерфель практически не меняется. Вот он мальчик на побегушках, а вот уже убил своего первого противника и стал мужчиной в войске Артура. Никакого ступенчатого взросления и обучения воинским умениям «в кадре». Выжил – значит, умеет и может достаточно. Вполне соответствует той эпохе. Мыслит он тоже всегда одинаково, возможно, из-за способа подачи повествования от лица себя-старого.

Боевые действия даны на очень высоком уровне. Я не историк-специалист и тем более не реконструктор, но отличия – в лучшую сторону – от многих и многих авторов налицо, хотя временами всё же возникают некоторые вопросы. К чести Бернарда Корнуэлла, в своих послесловиях он самостоятельно озвучивает многие спорные моменты, в том числе проблему совмещения «зрелищности» и «исторического правдоподобия». В описании битв нет никаких «шахмат», никакого соответствия реальных столкновений предварительно составленным «виртуозным» планам. Есть пересечённая местность и почти полное неведение о местоположении и действиях противника. «Чудо-партизаны» отсутствуют. Чувствуются массовость происходящего и размеры поля боя. Регулярно всем сторонам путают карты погода, заразные болезни и даже временное отсутствие провианта. «Стена щитов», которую все здесь регулярно выстраивают, до боли напоминает римский строй, но должны же были «варвары» перенять хоть что-то полезное у римлян? Сначала в ход идёт стрелковое и метательное оружие, после приходит очередь ударов тяжёлыми боевыми копьями через плечи сдерживающих или толкающих противника сцепленными щитами товарищей, вблизи рубят мечами и топорами, а в самой тесноте и свалке орудуют длинными ножами. Тяжёлая конница, по сути, есть только у Артура, и она всегда непобедима. Возможно, сказываются эффект новизны и неумение ей противостоять на острове, но мне это почему-то напоминает зов трубы, крики «Кавалерия! Кавалерия!» и бегство индейцев. Хорошо, что автор не пользуется ею в каждом столкновении и помнит о рельефе местности и ограниченной выносливости лошадей.

Поединки тоже хороши, и это также заметно в сравнении с читаными-перечитанными штампами. Авторов не называю, просто приведу несколько устойчиво кочующих по книгам и узнаваемых типажей. Даже лучшие воины Бернарда Корнуэлла не виртуозные фехтовальщики, не без меры регенерирующие берсерки, не изменяющие ход времени мастера единоборств, не обладатели парочки тайных и всегда действующих приёмов, не силачи и не умники. Их противники – не снопы соломы, не болваны, не трусы, не увальни, не слабаки, не предсказуемые программы и не сумма рычагов, центров тяжести и шарниров. Противники почти равны друг другу. Как у Корнуэлла описываются поединки? Выходят в круг два мужика, встают напротив и начинают ритуальные оскорбления. Один чуть трусит, другой слегка пьян. У первого доспех похуже, у второго вообще нет. У одного меч, у другого топор или копьё. Если первый удар никто не проворонил, начинается собственно схватка. Смог от пары выпадов уклониться или блокировать их – на следующем обязательно схватишь, и долго рану терпеть не сможешь. Смог обмануть сам или угадать финт противника – замечательно. Оружие ошибок не прощает. Одного, а то и обоих, уносят. Занавес.

***Римское наследие и борьба за государственность.

Британия «Саги о короле Артуре» – не мифическая земля туманов, друидов и рыцарей, героически противостоящих приплывшим из-за моря дикарям в шкурах и с топорами, а реальная варварская страна, всё ещё не оправившаяся после почти четырёхсотлетней римской оккупации. Множество вяло грызущихся между собой «королей», властителей «независимых» земель невеликого размера и влияния. Пёстрая смесь не дружащих друг с другом культов, от почти истреблённых местных многобожия и друидизма до привозных митраизма и христианства. Циклопические по меркам местного населения фортификационные каменные постройки. Бани, храмы и библиотеки, использующиеся не по назначению и загаженные. Пришедшие в негодность дороги и мосты. Расколотые статуи. Римские украшения, элементы доспехов и оружие, почти возведённые в ранг артефактов великой силы. Римские монеты. Тесный уединённый мирок, утративший цельность, хозяина и самостоятельность. А ещё воинственные пришельцы извне, уже закрепившиеся и начавшие обживаться на окраинных землях саксы и англы. Именно этот расколотый децентрализованный мир пытаются собрать в единое сильное государство Артур, Мерлин и христиане. Артур военной силой и навязанными союзами, Мерлин – возвращением старых богов, а христианство просто прибывает медленно, неотвратимо и безлично, как очередной сезон при смене времён года. Христианству, как новой эпохе, даже герои не нужны. Ему достаточно обыкновенных людей, таких, как Тевдрик, совсем не героических Эмриса и Сэнсама, и безымянных последователей. Оно не торопится. Лебединая песня Мерлина и Артура красива, но останется лишь в преданиях и легендах. Всего лишь сказка, но она родится и будет жить, как ребёнок Игрейны, только благодаря усилиям Мерлина и Артура. Будет жить и помогать жить дальше.

«Я – скорбный дух, над бездною парящий,

Со всем, что вечно, ставший наравне.

Оставь надежды, всяк сюда входящий».

//Данте Алигьери.

***

«Я боюсь будущего. Я не хочу жить в таком будущем. Оно нежизнеспособно». Дмитрий Глуховский будто твердит это снова и снова, но иносказательно и в многочисленных вариантах. Действительно, написанная им картина грядущего мира ужасает, как полотна Иеронима Босха. Чем дольше вглядываешься, тем больше замечаешь деталей, тем яснее видишь их значения и взаимосвязи, и тем страшнее и омерзительнее становится.

***Мир без мечты, труда, цели и смысла.

Вертикально организованные мегаполисы-«свечки», нехватка натуральной пищи и рециркуляция отходов, социальное расслоение вплоть до степени «смертный – бессмертный», диктатура и грызня политических партий и корпораций, неумелое вторжение в человеческую ДНК, «человек-винтик», «таблетки счастья», химическое подавление эмоций и инстинктов. Всё это уже было, и много раз. Но чтобы всё вместе и в таком освещении – не припомню. Человечество, застрявшее на количестве без перехода на иной уровень качества. Больше людей, больше благ и лет жизни для них – но какой ценой? Государство не просто позабыло о духовной составляющей своих граждан в погоне за всё усложняющимся обеспечением их базовых материальных потребностей или бросило все силы ради всепоглощающей Идеи или Великой Цели. Нет, оно сознательно и на законодательном уровне отказало в самом праве на существование мечте о выходе в космос, стремлению куда либо вообще, любви, семье и деторождению. Это временная, вынужденная и обусловленная необоримыми причинами мера? Нет, в романе упоминается ещё два не менее значимых государства, которые пошли по другому пути и по-своему преуспели. Был сделан сознательный выбор, он оказался ошибочным, но признавать это, исправлять и менять что-то никто не собирается. «Мы живём хорошо, у нас всё есть». Самодостаточный самодовольный коллапс. Форма, сохраняющая свою структуру не из-за устойчивости её компонентов, а только благодаря полному исчерпанию всех источников и запасов внутренней энергии.

Идея человеческого «муравейника» тоже не нова. Жёстко организованное общество с набором узкоспециализированных каст в большинстве своём стерильных особей. Похоже? И да, и нет. «Улейного» сознания нет. Нет чувства сопричастности чему-то большему. Главное же отличие в том, что нет развития. Здесь инертны и бесплодны все, от «рабочих» до «трутней», и рой отсюда не вылетит никогда. Это не единый живой организм, стремящийся к адаптации, самоулучшению, самовоспроизведению и освоению новых территорий, а, скорее, механизм. Механизм не из тех, что производят или делают хоть что-то помимо поддержания собственного состояния существования, а сложная настольная конструкция со множеством шарниров и противовесов. Движение есть, толку нет. Топтание на месте. Вечный двигатель, замкнутый на самом себе.

В этом обществе будущего забыли о смерти, старости и болезнях, но взамен оно оказалось поражено пандемией разнообразных и вроде бы взаимоисключающих фобий. Боязнь замкнутых и открытых пространств. Боязнь толпы и одиночества. Отторжение лиц даже с первыми признаками старения и детей. Ксенофобия и отвращение к себе подобным. Тотальный, довлеющий страх, ставший небом нового мира и привычным для всех состоянием. Как следствие – наркотики, антидепрессанты, алкоголь, сексуальная раскрепощённость. Горы таблеток, море алкоголя и многокилометровые траходромы с тёплой водичкой, со скруглёнными углами и водяными горками, чтобы слишком часто в них не застревали и не давили в толчее насмерть. Одна беда – ко всему вырабатывается устойчивость. Необходимая доза «успокаивающего» уже способна убить, а тереться с противоположным или даже со своим полом надоело до полной физической дисфункции и атрофии. Куда идти и что делать? Некуда бежать, буквально некуда. Пространство и само небо над головой вытеснены, их уже века как имитируют на мониторах. Заняться нечем: нет ни работы как таковой, ни развлечений, поскольку всё давно автоматизировано, надоело или устарело. Никто не видит результатов своего труда. Бездумное вечное общество, как биомасса мяса крупного рогатого скота в питательном растворе. Немногочисленная прослойка всё ещё осознающих своё существование особей ярится и рвёт на части себе подобных, как кормовая саранча в узких стеклянных колбах. Бессознательное довольство и слепой гнев – вот два полюса нового мира. Первый заменил счастье пассивным обывателям, второй дал иллюзию выхода деятельным и сильным людям. Право выбирать между ними тоже отсутствует, государство всё сделало за тебя и без твоего ведома, ещё в раннем детстве. Ничего не изменить. Ни-че-го. Государственный механизм настолько отлажен, что давит любой бунт в зародыше, ещё на уровне идей и эмоций.

***Герой, любовник, психопат.

Главному герою сложно даже думать о себе по имени. Зато у него есть личный порядковый номер и работа. У него есть жилая ячейка, куб со стороной в два метра. Кровать, шкаф, полка, стул и монитор во всю стену. Он ещё хорошо обеспечен. Жаль, что у него клаустрофобия. Ничего, уже терпимо. Он научился, едва переступив порог, запивать текилой снотворное и отключаться до следующего оперативного вызова. Он представитель силовых структур, он в Фаланге. Надевает маску Аполлона, как все, и делает то, что должно. Он с детства в неоплатном долгу у государства. Он рождён незарегистрированным, изъят у родителей и выращен в детдоме воспитателями в масках гневного Зевса. Общество потратило на него ресурсы, он отрабатывает, изымая детей и отдавая их представительницам парной своей службы в масках Афины. Вся его жизнь в службе. Уйдя с неё, он потеряет абсолютно всё и сразу. Он ненавидит себя, службу, государство, своих родителей, вопреки закону родивших его, людей, заставляющих его служить своим нежеланием сопротивляться скотскому инстинкту размножения. Спрессованный гнев, копящийся годами, как раздражение, лишь заставляет его лучше исполнять свои обязанности. Только развитая химическая промышленность не даёт ему окончательно сойти с ума.

Как водится, героя находит неожиданный покровитель из правящей верхушки – Олимпа – и даёт ему особое задание на грани политики и криминала. Это послужило катализатором для начала многих событий и, главное, пробуждения его личности. Прямо сказать, не самой приятной личности. Читателя проводят по кругам его ада: подробности воспитания, экзаменов, службы. Ни детства, ни дружбы, ни любви. С виду здоровый ампутант, не знающий даже, каково это – быть целым, но болезненно переживающий и ощущающий свои уродство и неполноценность. Он полностью слился бы с общей безликой массой, не будь у него нескольких мучительных и навязчивых воспоминаний: деревянное распятие с Христом и пара коротких фраз матери о религии. Непрекращающийся внутренний монолог о вере и ненависти, раскрученное до предела и уже перегретое динамо. Вот это действительно интересный и новый ход Дмитрия Глуховского: использование религии без морали, мистики, откровений, чудес и фанатизма. Его герой наделён чувством сродни инстинкту, чем-то подсознательным и привитым с детства. Чем-то, что можно выразить словами: «Я не знаю, как должно быть правильно, но то, что сейчас, неправильно». Это даже совестью назвать в полной мере нельзя, но на том он и стоит, тем только и интересен.

Очень жёсткое, намеренно жестокое и эпатажно бесстыдное повествование. Дмитрий Глуховский не использует иносказания, не замолкает при описании многочисленных отвратительных моментов из прошлого и настоящего своего героя. Он будто упивается чернухой. Если за ним в детдоме гонится, чтобы изнасиловать его, старший воспитанник, это чувствуешь. Если он пошёл к проститутке, то уж будьте уверены, что полка будет навешена на все три дырочки. Бьют беременную женщину в живот – это видишь. Герой получает по морде – читатель, имеющий этот опыт, узнаёт свои ощущения. «Любовный» треугольник – их тут висит целых два на одном герое – изображён в том же стиле. Никакой возвышающей любви и никаких нежных чувств. Вместо диалога влюблённых – один его безумный монолог. Мысли, чувства и желания женщин не важны настолько, что отсутствуют в фокусе книги. Им приходится раздеваться, как-то по-особенному отдаваться, изменять, отбиваться, скандалить и орать только для того, чтобы их заметили. В чём ценность и особость женщины, если деторождение под запретом, а заниматься сексом можно с кем угодно? «Заткнись и двигай телом!» Намотать волосы на кулак и по лицу отхлестать, чтобы в крик, чтобы в слёзы, чтобы тушь потекла. Женщина – жертва? Нет, обоюдный эгоизм и взаимное непонимание во всём. У обоих полов только телесное, только низменное. Грубо и изощрённо удовлетворяемая похоть, больше похожая на издевательства. Хирурги будущего всё зашьют. Что это, демонстрация бездумной трансляции порно, теперь уже из мозга в реальность? Может быть. Зависть, ревность, обида, гнев. Желание либо полностью обладать, либо растоптать, унизить и уничтожить. «Я тебя люблю – я тебя убью – я себя убью». Деградация налицо. Вопрос в том, только ли общество будущего деградировало?

***

Я действительно удивлён, встретив антиутопию столь высокого уровня, и рад, что её написал именно российский автор. Рано, рано ещё заколачивать гвозди в крышку гроба современной отечественной литературы. Форма не та? Ну да, согласен, отнюдь не классическим слогом писано. Так ведь и мы с вами уже давно не дамы и господа. Порой, чтобы прийти в себя, просто необходимо получить хорошую полновесную затрещину. Некоторым помогает. Что такое страх будущего? Это боязнь неизвестности, любых перемен, и прежде всего – смерти. Дмитрий Глуховский в этом романе возвёл страх будущего в принцип, сделал его законом существования. Но убежать от будущего невозможно, как нельзя остановить само время. Стремление контролировать абсолютно всё, и даже смерть, лишило общество развития, привело его к ступору, следом погрузило в кому, которая, в свою очередь, грозит перейти в смерть. Парадокс: смерть от желания её избежать. «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Смешно, вот только почему-то никто уже не смеётся.

«Вампирские хроники» Энн Райс – крайне непривычное и необычное для меня чтение. Я, как и большинство несовременных мужчин, преступно нетолерантен и плохо переношу даже платонические и высокохудожественные описания любви двух партнёров одного с собой пола, а в этих книгах такие отношения стали нормой. Как же хорошо, что сериал открывается почти целомудренным по сравнению с остальными романами «Интервью с вампиром»! Как и в случае с группой «Queen» времён Фредди Меркьюри, сначала я втянулся, а когда узнал – было уже поздно. Я закусился, стиснул зубы и стоически продолжил начатое. Признаюсь, что даже после всех душевных мук и терзаний нисколько не жалею ни о том, ни об этом случае. Я до сих пор слушаю хорошую музыку, слушаю её прямо сейчас, во время написания этого эссе, и знаком теперь с одной из ярчайших представителей «Серебряного века» литературы о вампирах. Усилия действительно того стоили.

Энн Райс не просто восхитительна в своих безудержных фантазиях, она профессионально работает с текстом и сюжетом, цепко удерживает читательский интерес. Цикл с каждой книгой лишь раздвигает горизонт её художественного мира дальше и дальше по принципу всё увеличивающихся концентрических кругов. Как именно? Странами и целыми континентами осваиваются новые географические зоны. Всё глубже и глубже становятся экскурсы в прошлое как всего человечества, так и отдельных героев. Расширяется знакомство с её собственным, пусть бедным, но оригинально организованным бестиарием: собственно вампиры, монструозные и безмозглые упыри, природные и стихийные духи, привидения и души умерших, лесные ведьмы и городские маги, экстрасенсы и спириты, падшие ангелы и кровавые древние боги, неканонические Иисус Христос и Господь Бог, а также некоторые другие существа и сущности. Авторская мифология Энн Райс ненавязчиво и органично вплетается в историю, легенды и мифы народов мира, вживляется в современную культуру. Возникают, уходят в тень и снова появляются на сцене всё новые и действительно интересные персонажи, отличные друг от друга. Постепенно и ступенчато, как в масонском ордене, раскрываются тайна появления в этом мире вампиров, их сверхъестественные умения и способности. От книги к книге значительно меняются даже жанровые особенности и внешний стиль повествования. Например, легко узнаются элементы исторического и любовного романа, мистики, романтизма, сентиментализма, новеллистического повествования, авантюрного приключения, «божественной драмеди», городского фэнтези… Всего не перечесть без раскрытия конкретных сюжетов. Читайте, и вы увидите сами!

Меня, как и многих других, отталкивают (и всегда будут вызывать во мне брезгливость вплоть до отвращения) некоторые не вполне пристойные сцены и отдельные мерзкие моменты вампирского цикла, обыкновенно имеющие здесь сексуальную подоплёку. Помимо уже отмеченного и откровенно навязчивого мужеложства, в повествовании имеются педофилия и геронтофилия, эдипов комплекс, детская проституция, ритуальный каннибализм и (вот они, корни анекдота о старом беззубом вампире!) то, что, не желая подробно описывать само действие, можно назвать «менструальным вампиризмом». Согласно шкале оценки допустимости Джошуа Тревиньо («окно Овертона»), местами зашкаливает от «радикально» до «немыслимо» в сторону «большей свободы». Границы допустимого расшатываются основательно, но желания «бросить ЭТО немедленно» почему-то не возникает. Возможно потому, что страдают стены и кровля, а не фундамент нормы. Предлагаю не зацикливаться на этом, как и сама Энн Райс. Что есть, то есть, и от этого не отказаться. В многочисленных вариациях жанра «хоррор» конкретные страхи, бытовая чернуха, насилие, убийства, секс, половые извращения, психические отклонения, мифологемы, архетипы, религия и мистический ужас идут рука об руку. Набор и степень детализации этих составляющих разнится в зависимости от автора, но общее правило не меняется никогда. Желаешь действительно поразить читателя – сначала выведи его из равновесия, лиши душевного покоя, поставь вне привычной (и приличной) зоны комфорта.

Основная и общая претензия, неоднократно высказанная в основном мужской аудиторией «Вампирских хроник» – это, естественно, многочисленные описания гомосексуальных любовных игр. Что также никого не удивляет, недовольство вызывает отнюдь не женский их вариант. Действительно, здесь и мне видится явный перебор. Не вдаваясь в подробности, отмечу, что присутствуют описания сцен от почти дружеских объятий до недоговорённой, иносказательной и, в редких случаях, откровенной порнографии. «Танцуют» все, от вампиров до людей, но не всё так страшно, как может показаться. Не стоит сгущать краски. Главное, на что следует обратить внимание – это то, что гомосексуализм в книгах Энн Райс не самоцель. Это лишь малая часть её мира, никак не пропаганда, не воинствующий вызов общественной морали и семейным традициям. Он есть, но особого и пристального внимания не заслуживает. Покувыркались и забыли. Следующий момент, о котором стоит знать, это отсутствие самой физической возможности полового акта у вампиров ввиду их полной импотенции. Они мертвы и, как ни крути, их удел – бессильная бисексуальность. Путь к «вратам наслаждения» открывается для них лишь через клыки, горло и желудок. Особо ушлые индивиды предпочитают дружить с живыми партнёрами и работать руками и губами, но всё равно всегда заканчивают кровопусканием. Таким образом, вся сексуальная гиперактивность вампиров в основном происходит от осознания невозможности получить желаемое, и чаще всего случается лишь на словах. «Сосут и плачут, плачут, но сосут», как верно подметил Ник Перумов в «Охотники. Пророчества Разрушения». Выдохнули. Вдохнули. Успокоились. Можно продолжать дальше?

Рискну высказать предположение, что такой род «свободной любви» в творчестве Энн Райс появился не только из-за взрыва общей распущенности, вызванной сексуальной революцией шестидесятых-семидесятых годов двадцатого века (как мы помним, год её рождения 1941-й). Не обошлось и без этого, конечно. Но всё же, по-моему, истинная причина кроется в омутах и подводных течениях гендерной психологии. Как мужчине никогда не удастся понять или, переодевшись, изобразить женщину – так и у Энн Райс, каким бы талантливым автором она ни была, не получилось полностью войти в образ и создать полноценных героев противоположного ей пола на том уровне достоверности, чтобы в их правдоподобие поверили читатели-мужчины. Приведу ниже всего три показательных примера из её текстов и свои комментарии к ним, судите сами.

Пункт первый. Абсолютно все описания нежной мальчишеской влюблённости, неистовой юношеской страсти и зрелого мужского желания – от эмоциональных их проявлений до физиологических – практически полностью не соответствуют действительности. Их будто записали с чьих-то слов и исковеркали, желая приукрасить, а не взяли из своего личного опыта. Читал, смеялся и плакал.

Пункт второй. Образ Старшего Мужчины (Учителя, Наставника, Отца, Вожака) у мальчиков и юношей действительно священен, присутствует даже некоторая доля влюблённости. Но мы не влюбляемся в него, как девочки, так, как это описано в сериале, и тем более не испытываем желания и потребности недвусмысленно лечь под него и по-женски «отдаться ему и его сильным твёрдым рукам». Это я считаю уже серьёзным проколом со стороны Энн Райс. Поясню свою мысль специально для въедливых дам, имеющих полное право спросить: «Почём мне знать, какие чувства испытывают девушки к Старшему Мужчине?» Отвечаю: «И не могу знать, лишь предполагаю, но отношение мужчин к этому образу совсем другое». Мы видим в нём будущего себя, идеального самца для подражания. Мы учимся у него и ждём одобрения и похвал, как божественной милости. Набравшись сил и опыта, мы бросаем ему вызов и боремся с ним, чтобы превзойти его и занять его место. Всё просто до примитивности, и никаких сладких слёз в подушку.

Пункт третий. Чрезвычайно важный момент, который, вероятно, может вызвать приступ бурного веселья у женщин. Ну не способен ни один здоровый мужчина в своём уме относиться к собственному пенису, как к чему-то «непонятному», «ненужному» и совершенно «лишнему», как к «ничтожному кусочку мягкой плоти», «жалкому», «мокрому», «липкому» и «вонючему». Это наш идол, наш кумир, отдельное самостоятельное существо со своими специфическими и зачастую неконтролируемыми желаниями, а также предмет нашей тайной гордости. Вам смешно, милые дамы? А мы так живём. Уже привыкли ходить с Ним, как со своенравным кобелём на поводке, холить его и лелеять.

Думаю, на этом пора заканчивать. Повеселились достаточно, даже устали. Обобщая всё сказанное выше, утверждаю, что мужские персонажи Энн Райс – это женщины, неловко и со смешным неистовством изображающие мужчин. Замечателен в связи с этим персонаж Габриэль де Лионкур, мать Лестата (появляется уже во второй книге цикла), и её диалоги с сыном. Личное моё мнение состоит в том, что американская «Гусарская баллада» не удалась, поскольку на целый батальон «шурочек» Энн Райс не удалось изобразить ни одного поручика Ржевского. Поэтому имеем то, что имеем, а именно – женский мистический любовный роман-эпопею с чёрными нарисованными усиками и мягким бюстом внушительного размера. Те немногие из мужчин, что способны отстраниться и удержать на расстоянии многочисленные трансгендерные подробности, получат удовольствие от чтения. Я смог, хотя и, признаюсь, с огромным трудом. Всем остальным категорически не советую заходить дальше «Интервью с вампиром». «Show Must Go On!»

*** Вначале не было ничего...

«Безмолвная земля» британца Грэма Джойса действительно выделяется в череде книжных и кинематографических «чистилищ» для потерявшихся между жизнью и смертью душ. Правдоподобный психологизм приземлённого и атеистического сознания персонажей он сумел довести до глубины и мощи первичных общечеловеческих архетипов. Полностью современная и узнаваемая в мелочах супружеская пара, оказавшись выдавленной обстоятельствами в метафизическую изнанку бытия, вынуждена повторять процесс созидания мира с самого начала.

Пространство этого небольшого романа – хрустальный шар с домиком, парой ёлок и снегом. Потрясёшь его – и сами знаете, что будет. Начнёшь читать и тут же понимаешь, что он собой представляет и что будет дальше. Удивительно, но ни шарик, ни роман не теряют от этого своего очарования. Нисколько. Почему? Этот маленький пузырёк личного пространства вмещает в себе вселенную. Вечная и старая как мир, повторяющаяся снова и снова история. Мужчина и женщина, любовь и смерть, эгоизм и альтруизм. Достаточно одной действительно экстремальной ситуации, чтобы отвалилось всё лишнее, чтобы обнажилась основа. Лавина сойдёт, а скалы останутся. Именно это и случилось с Зоей и Джейком.

Вначале – хроническая усталость и отсутствие смысла жизни. Отдых на модном горнолыжном курорте на деле приносит всего несколько раз по три минуты удовольствия. Всё остальное – длительный период накопления средств, проезд, давка в автобусе и ресепшн гостиницы, утомительная дорога вверх по склону. Любви нет, есть брак – взаимное удовлетворение похоти, положение в обществе и привычка. Даже продолжение рода сейчас не обязательно. Существование – всего лишь мельтешение скучных, примитивных, однообразных и повторяющихся движений. Дыхание, еда, сон, выделение отходов, фрикции.

Как быть, если не только в повседневности, но и при выходе за рамки обычного отсутствуют активная борьба и прямая угроза жизни? Если вдруг напрочь пропадёт каждодневная жвачка, позволяющая не думать о смысле личного – своего собственного – существования? Что делать тогда? Поневоле придётся остановиться и оглянуться на пройденный путь. Оглядеться вокруг и попытаться осознать себя, личный круг освоенного пространства. Ужаснуться: где я, кто этот человек возле меня, как и почему мы вместе, кто я сам и зачем?

Наедине с собой, вне времени, показухи и необходимости, все дела и занятия теряют смысл. Еда безвкусна. Алкоголь не пьянит. Сексу чего-то не хватает. Лихорадочная гиперактивность вскоре сменяется скукой и раздражением, а те – апатией. Мир вокруг распадается, осыпается прахом, исчезает. Внезапно замечаешь, что и сам теряешься по частям. Только что было что-то – и вдруг его не стало. Ноющая, зияющая и всё разрастающаяся пустота внутри. Угасают воспоминания, слова, мысли. Начинаешь говорить и забываешь начало фразы, не знаешь, как закончить. Молчишь. Засыпаешь. Умираешь. Гаснешь. И только фоновый, не дающий благословенного забытья и полного покоя шум в голове: «Ш-ш-ш-ш-ш…»

Вначале не было ничего. Ничего, кроме Бога. А может быть, человека. Нет, двух людей: мужчины и женщины. Ей было темно и холодно. Он зажёг для неё огонь и поддерживал его, а женщина в круге тепла и света рассказывала ему сказки. Она боялась кого-то во тьме, и мужчина защищал её. Она готовила ему пищу и называла её вкус. Он ел, слушал и верил ей на слово. Они были. Они – стали. Но нельзя гореть, не сгорая. Когда вокруг нет ничего, единственное, из чего можно творить – это ты сам. Вспыхнут чувства, появятся воспоминания, жизнь обретёт свет, тепло, цвета, форму, вкус и смысл. Живёшь, лишь отдавая себя друг другу. Даёшь жизнь, лишь жертвуя собой. Финал великолепен: живи, живите!

Вечер пятницы.

Ура, наконец-то свежачок от мэтра Перумова! Звучит-то как волшебно: «Сказки Упорядоченного», «Охотники», «Пророчества Разрушения». Не название – песня! Можно отдохнуть от почившего на лаврах основного сериала, побаловать себя фэнтезийным боевичком. Новые герои, законченный в две-три книги сюжет, бодрая фабула – что ещё для счастья надо? Быстрей домой, скорей в кровать, жену бай-бай, а сам читать!

Ночь с пятницы на субботу.

Тэ-экс, что тут у нас в аннотации? Маги, ещё и подраться не дураки. Спасибо ханси Фессу! Вампиров гоняют? Есть за что. А они, бедненькие, дружить хотят? Ничего, переживём! Эта гламурная нежить даже Хедина-Милостивца в конце концов достала. Козлоногие лезут со своими пророчествами? В том и интерес! Занимайте места в ложе, сейчас кто-то будет получать по рогам и наглой морде!

Спустя час.

Мама дорогая, куда я попал?.. Кота мне на воротник…

Суббота, шестой час утра, на кухне с безбожно разбуженной женой.

Понимаешь, я покупал книгу Перумова. Ну, я же тебе рассказывал: Ни-и-ик, Пе-ру-мов! Эльфы, драконы, кольца, хоббиты! Истинные маги, древние боги, новые боги, следующие боги, которые были маги! Помнишь? Один мир тресь, кучу миров хрясь, потом пришёл Спаситель. Какой Спаситель? Да вроде Христа, только со стрелой вместо креста. При чём тут Христос? Э-э-э, не важно, я не про это, я про другое! Покупал Перумова, а вляпался в «Сумерки»! С самого начала! Пойми, в «Сумерки»! Вляпался! А потом Геральт с Йеннифер разборки устроили! На полкниги! Да, и подрались тоже. Ты вот скажи, зачем мне надо знать, сколько раз и с кем эта заматеревшая... Всё, всё, не выражаюсь! Тут по-другому не скажешь! Сколько раз, с кем и как именно эта амбициозная аспиранточка спала ради диплома, очередного научного звания, продвижения в должности, каждого артефакта! Наконец, чтобы «защитить» своего «неблагодарного» и морально устаревшего возлюбленного?! Для чего мне её лучшая подруга-нимфоманка?! Мне?.. Нимфоманка?!. Кхм, мне тебя хватает, это я так, фигурально… Это всё в книге! Зачем я это читаю? Не знаю. Это же Перумов!

Я хотел, чтобы боевые маги спасали мир… Да, как в Сейлор Мун, только круче, не перебивай! А тут живого вампира половину главы вскрывают! С называнием всех над- и подчелюстных желёз и их выделений на латыни! Гной в тазик выпускают! «Артериум анималис» пинцетом в разрезе ловят, а те разве только не шипят в ответ! А потом этот жирный вивисектор идёт пить пиво, жрать колбасу и снимать проституток! Почему проституток? Потому что старшая дочь трактирщика, редкая мастерица, вышла замуж и уехала, а младшая ещё не достаточно подросла. Да, ему сам трактирщик сказал. Да, он знал про дочь. Да, вивисектор толстый, как летающий Харконнен, но ещё может получать удовлетворение орально! Да, всё прямо так и написано! Нет, я ничего не выдумываю! Вот, сама погляди! Зачем я это читал? Не знаю, это же Перумов…

Тут даже охотники на вампиров не охотники, а трапперы! Кто такие трапперы? Это трусливые капканщики! Никакого по мечу в руку и «грудь на грудь»! Шахматы какие-то! Да, с походовым описанием всей партии! Да, детально описано, как они каждую верёвочку натягивают и каждую пружинку взводят. Да, вампиры всё это время терпеливо стоят в сторонке, ждут и ничего не замечают... А потом вообще толерастия началась! Что такое толерастия? Это терпимость к … Нет, я не выражаюсь! Это нормальное мужское слово! Хорошо, не буду дома.

Ты пойми, я книгу брал! Книгу, цельное произведение, а не сборник рассказов! Ну да, тут написано «роман», а на деле это три-четыре рассказа специально обученные обезьяны ножницами порезали и склеили как попало! Почему двухтомник? Могут и третий выпустить, и четвёртый. А-а, почему не один том? Не знаю, если всю эту лишнюю… Всё, всё, не ругаюсь! Если всю эту воду слить, то и двухсот страниц не наберётся. Нет, это не параллельные сюжетные линии! Здесь даже сюжета нет! Нет, раньше было не то же самое! Нет, я не горячусь! Что это, уже соседи в дверь стучат? Ладно, выйду, извинюсь. Заодно вынести мусор? Я вроде с вечера вынес. А-а, ты про книгу… Я же деньги заплатил… Пятьсот рублей отдал… Говоришь, здоровье дороже? Гм. Может, в библиотеку отдать? Что? Не надо детям психику портить? Действительно, не надо. Ладно, уговорила, выкину.

Это не детская литература. Вот главное, что понимаешь уже после первых глав дилогии Олега Верещагина «Путь домой». Подчёркнуто жестоко, жёстко, прямо и однозначно. Нет полутонов и светотени, промежуточные положения и всякая неопределённость в его мире попросту не выживают. Реальность накидывает ситуации, не предупреждая, и на них приходится мгновенно реагировать. Никаких «эй, подождите», никаких «моя хата с краю». Успел – жив, не успел – мёртв. Жизнь как схватка на клинках: удар – защита – контрудар. Жизнь или смерть, третьего не дано. Такой же однозначный категорический императив и в отношении морали. Другой человек всегда либо друг, либо враг. За друга жизнь отдай, врага убей. Унижение терпеть нельзя. Совершивший подлость не жертва обстоятельств, а подлец. Слабых и девочек защити. Рабство не имеет прав на существование. Девочки не должны воевать и умирать. Если в человеке есть гниль, она обязательно проявится и разрастётся, такой человек никогда не исправится и потому не достоин дружбы. Никакой новомодной «толерантности», компромиссы с совестью всегда приводят ко злу.

Что это, романтика плаща и шпаги, очередное ходульное сказание о дружбе, любви, чести и поединках? Современные зорро, гардемарины и пираты? Очень похоже, но чересчур натуралистично. Секс, увечья, пытки, изнасилования, гомосексуализм, убийства, каннибализм. Рыцари Круглого Стола спасут положение? Были здесь и они, но их уже сожрали. Идёт такое нагнетание откровенной «чернухи», что становится непонятно, для чего Олегу Верещагину понадобилось делать героями этой истории именно школьников средней параллели. Можно возмутиться, а нужно задуматься. Лишь современная городская цивилизация породила такое понятие, как «подросток» (он же «тинейджер») – уже не ребёнок, но ещё не взрослый. Взрослый, но недостаточно. В Средние века люди этого возраста уходили от родителей или теряли их, начинали обзаводиться семьями и хозяйством, нанимались на работу, рожали и воевали. В наше время «дети» из малообеспеченных семей и деревни хоть и вынужденно, но до сих пор вкалывают. Ещё пример к сравнению – в России смеются над «вечным студентом» за тридцать, холостяком без жилплощади и постоянного заработка, живущим на содержании у родителей. А в Европе это норма, поскольку там нишу наших тридцатилетних занимают пятидесятилетние. В чём разница? Только в правах, окружающей среде и воспитании. «Подросток» – это бесправный взрослый, искусственно задержанный обществом в развитии социального статуса из-за повышения среднего возраста населения. Именно проблемой инфантилизации современного общества и решил заняться «безумный пионервожатый» Олег Верещагин в своём жестоком эксперименте. Детей в его «Пути домой» нет. Они изначально поставлены в условия, заставляющие их оперативно принимать взрослые решения, и потому либо взрослеют в свои двенадцать-шестнадцать лет, либо погибают. Естественный отбор. Глобальная ритуальная инициализация, в которой могут выжить только личности с максимально развитыми морально-волевыми качествами и практическими навыками.

Окружающий мир дилогии похож на чуть усложнённый лабиринт для крысы. Даны во всём землеподобные декорации для обитания, природные ресурсы – лишь руки приложи, смена времён года и дикие звери, чтобы не расслаблялись. В избытке готовое – осталось найти – средневековое оружие для смертоубийства, враги и конкуренты. Враги возведены в абсолют для полной невозможности переговоров и заключения с ними мира: рептилоиды, каннибалы и гомосексуалисты. Конкуренты – такие же подопытные крысы, но часто другой национальности, причём националистические настроения для пущего интереса возведены в принцип. Беги, Лола, беги! Беги, но знай, что жизнь у тебя только одна. Беги, но помни, что остаться человеком важнее, чем выиграть. Условность и схематичность мира выгодно оттеняют и дополняют более чем многочисленные цитаты из русской и мировой классической и художественной литературы, песен советской эстрады и кинофильмов, культовых групп и бардов. Простите, но из чувства уважения к проделанной работе автора я хочу перечислить их в спойлере, хотя бы только из первой книги. Огромный массив чужих текстов и впечатляющий список фамилий! Одновременно срез конкретной ушедшей эпохи и вневременной культурный пласт настоящей поэзии. Картонные декорации простенького сюжета оживают, душа читателя расправляет крылья. Если отнять у персонажей эти песни, им останется только умереть. Олег Верещагин далеко не мастер описания человеческого сердца, но компилятор талантливый. Мне жаль людей, которые способны пролистывать в книгах «Пути домой» стихи, не читая их и не вникая, следя лишь за пунктиром передвижения загнанной крысы, издыхающей в лабиринте. Я бы хотел, чтобы сейчас зазвучала «Баллада о борьбе» («Средь оплывших свечей и вечерних молитв…», 1975 год) Владимира Высоцкого, хоть в его собственном исполнении, хоть группы «Мельница» Натальи О'Шей. После мне нечего будет добавить.

Цикл «Приключения Молли Блэкуотер» удивил меня. Это первый представитель детской, без малого сказочной литературы в длиннейшем списке ориентированных на подростковую аудиторию книг Ника Перумова. При этом все действующие лица, конфликты и их решения остались вполне типичными для этого автора, да и в самом вымышленном мире произведения тоже, казалось бы, нет ничего нового. Всё кажется привычным, лишь адаптированным для чтения нормальной девочки примерно десяти-тринадцати лет. Своего рода «Перумов-лайт», безалкогольное, сладкое и в розовой банке. Неожиданное дополнение к уже освоенному им героическому фэнтези, космическому боевику и техномагии! Мир Молли пережил некую вселенскую Катастрофу, таинственным образом перемешавшую времена и континенты. Цивилизованная и дисциплинированная Империя героически бросает легион за легионом на бой с внезапно появившимися соседями: воинственными варварами, огромными зверомонстрами и ужасными магиками. Внутри государства с виду святая Инквизиция искореняет «отдельные случаи проявления дикой магии» и саботажа. Под землёй, словно гигантский гнойник, веками незаметно зреет и вот-вот прорвётся древнее Зло. Герой – в данном случае героиня – рождена Ключом ко всему происходящему... Ничего не напоминает? «Семь Зверей Райлега», «Дочь некроманта», «Летописи Разлома»? Но при всём внешнем подобии заметна и огромная внутренняя разница.

В этом мире никто уже не помнит, из-за чего и как именно случилась Катастрофа. Люди приняли изменившуюся географию как данность и действуют сообразно новым условиям – тогда как обычно у Ника Перумова катаклизм происходит прямо здесь и сейчас. Эта империя уже не калькирована с Римской Империи, как было, например, в случае с Мельином. Теперь она похожа на Великобританию девятнадцатого века, времён Pax Britannica и королевы Виктории. Промышленная революция, железные дороги и колониальные завоевания, джентльменство, консерватизм и классовое общество. Коренное отличие от реальности – оно же фантастическое допущение и основной стиль повествования – это стимпанк. Всё, что до того у Перумова работало на магии и кристаллах магии, теперь движется углём и паром. Извечное перумовское противовесное взаимодействие Порядка, Хаоса, Сил Третьих, Древних и Дальних упрощено до уровня периферийных вялотекущих войн и коварных планов одного обиженного при дележе Мира божества. Магия официально под запретом и публично объявлена нечестивой и варварской, её «совершенно случайные» всплески заблаговременно обнаруживают и своевременно обезвреживают агенты Особого Департамента. Некромантия, так любимая мэтром, представлена здесь в виде немёртвой изломанной машинерии в подвалах и катакомбах города-государства. Есть и вампиры, на этот раз весьма органично и, как всегда, коварно занявшие место среди высшего света Норд-Йорка.

Вновь, как и в написанном дуэтом с Дарьей Зарубиной цикле «Верное слово», эксплуатируется тема Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. Там были «А зори здесь тихие» в исполнении магически трансформированных «зенитчиц», здесь используется ситуация в целом. Неготовность к отражению нападения, винтовки против автоматического оружия, партизанская тактика, отступление до Москвы, всё для фронта и прочие вполне узнаваемые аллюзии. Что это – попытка заинтересовать современных детей историей или профанация? Знать бы наверняка. «Rooskies» мира Молли – вполне узнаваемые русские. Сквозь стандартные западные клише о России (медведи, волки, валенки, снега) просматривается некоторое восторженное авторское восхищение. Само повествование строится так, что симпатии героини и сопереживания читателей постепенно переносятся с Норд-Йорка к этим «благородным варварам», которые, оказывается, вовсе не примитивны, а живут в согласии с матерью-землёй. Дикарями же и бездумной саранчой оказываются как раз жители Королевства. Более того, этим «rooskies» ещё и спасать придётся зашедших в технологический и магический тупик «европейцев»…

Сквозной для творчества Николая Данииловича и такой забавный персонаж, как боевитая «девочка», претерпел здесь значительные изменения. Помните Тэль из романа «Не время для драконов»? Вот квинтэссенция этой перумовской малолетней стервы. Типаж, от которого невозможно было отказаться даже в соавторстве с Сергеем Лукьяненко. Подраться-израниться, на руки упасть и котёнком прикинуться, чтобы добиться своего, голую попу показать и вынудить за собой тридцатилетнего мужика ночью по лесу бегать с известной целью. «Лолита-терминатор» с двуручным мечом из аниме! Молли – главный герой цикла – совсем другая. Пацанка, конечно, но скромница, умница, отличница и романтичная барышня одновременно. Одно это меняет знакомую картину целиком. Героиня – с виду всё тот же боевой маг, вечно в надрыве «вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю», кровь из глаз и зубы в крошку – здесь после великих побед за гранью возможного восстанавливается на удивление быстро, по принципу «лёг, поспал и всё прошло». Инквизиция её ловит – и ругает, грозит пальчиком и отводит, пристыдив, домой. Никакого сравнения с методами отца-экзекутора Этлау. «Допустимых потерь», как в том же «Хранителе мечей» или «Алмазный Меч, Деревянный Меч», нет. Тем более нет ужасов, выпавших на долю юной доньи Алиедоры. Кошечку девочка подобрала, спит с ней тайком от мамы. С мальчиками уже дружит, но ещё слабо представляет, что с ними делать и, тем более, как их использовать. Ходит в школу, выполняет домашние задания, получает высокие оценки. Папа с мамой, младший братик. Своя комнатка, куклы, хобби, подарок от папы. Ты – центр мироздания, ты и смерть несовместимы, твои друзья и близкие не могут умереть. Всё вертится вокруг тебя, всё ждёт, пока ты станешь готова. Можно валяться под тёплым одеялом в обнимку с любимой кошкой, пить на кухне горячий чай с домашним печеньем. Без тебя не произойдёт ничего важного, ничего не случится. Молли Блэкуотер всё ещё ребёнок, и читатель также должен хотя бы попытаться вернуться в детство.

Что получается? «Перумов-лайт», чуточку страшная современная сказка вместо привычного «пикирующего истребителя», спевшего напоследок «ми-и-и-ир вашему дому!..» Насколько она хороша или плоха – не мне судить. Я бы спросил у девочек подходящего возраста. Более того, с превеликим интересом узнал бы их мнение. Будет ли им интересна эта «Маленькая Баба-яга против вампиров»? Тот ещё вопрос. По-моему, «Приключения Молли Блэкуотер» – это такой же эксперимент Ника Перумова, как и его «Сказки Упорядоченного», а также детская вариация на тему «Семи Зверей Райлега».

Прежде всего хочу предупредить, что роман Сергея Алексеева «Аз Бога Ведаю» не получится читать для отдыха или развлечения. Не собираюсь никого убеждать в том, что это научный труд по истории, религии или культурологии, совсем нет. Я лишь утверждаю, что по своим формальным и смысловым характеристикам произведение представляет собой нечто среднее между научно-популярной литературой, мистикой и манифестом своего рода «охранительного национал-патриотизма», направленного против так называемого «всемирного масонского заговора». Для адекватного понимания текста надо либо полностью отдаться ему и свято принять всё на веру (видимо, того и желает автор), либо скрупулёзно изучить его с академической точки зрения. В любом случае чтение будет работой, и очень тяжёлой.

Предлагаю не отвлекаться на псевдоисторический (он же событийный) пласт повествования, поскольку увязнуть в нём можно по уши и надолго. Слишком много по меньшей мере спорных моментов, считаю это откровенной провокацией со стороны автора, ловушкой для образованных, но вздорных умов. Действия как такового здесь нет, чем всё кончится – известно из любого учебника. Читателю приходится продираться сквозь бурелом народной этимологии на уровне Михаила Задорнова и арийской криптоистории-мифологии а-ля Александр Асов (хочу подчеркнуть, что даже родноверы признали книги последнего вредными славянской вере). Всё это «просвещение» подано навязчиво и откровенно безобразно: длинно, нудно, пафосно, отвлечённо от основного повествования, вследствие чего текст теряет всякое подобие целостности, а восприятие его только усложняется. Стискиваем зубы и читаем дальше, ищем заявленные Сергеем Трофимовичем высшие, сакральные смыслы.

Что находим? Весь арийский пантеон курит траву забвения, в князьях русских угас свет изначальный, на престоле киевском князь Игорь-Дурное-Семя и бесплодная старуха Ольга. Зато в Хазарском Каганате всё более чем хорошо. Гм. Восходит солнце на Севере, рождается сын божий Святослав, сотрясаются в страхе столпы государства иудейского! Но… баба дура, рефреном и через всю книгу. Не место ревнивой, мстительной и тварной самке у правила власти, не женское это дело. Ольга одной своей бабьей сутью на корню исковеркала, сгубила мужа, сына, внуков, веру и государство. Баба-то она дура, это нам объяснили подробно и на конкретных примерах, но кто этим воспользовался? Хазарский Каганат, а точнее – рахданиты, его посвящённые высших кругов пирамиды власти.

Вам это ничего не напоминает? Мне – «Протоколы сионских мудрецов» в лубочных картинках, славянский комикс. Доходит до многозначительных «прозрений» будущего: иудейские звезды над Кремлём, смутьяны григории, вредители владимиры (!) во главе России, многочисленные войны за Балканы («землю сияющей власти» и «центр земли русской»), американский лозунг «Свобода и Потребление» для уничтожения гоев и порабощения их иудеями. Дальше – больше. Змей Золотой и тайная власть злата, поединок со Змеем. Царь царей и раб рабов, каган всея Руси, воля или свобода. Лебединая Дорога и Млечный Путь, птицы белые бьются с птицами чёрными. Вышитая рубаха вместо брони, казачество – святая стража Севера, серьга – знак Рода. Ритуальное мужеложство или обет воздержания. Богатырь или детина, наивный иван-родства-не-знающий. Волхвы-цыгане как помощь арийской Индии и тайное оружие Иудеи – христианство. Россия супротив мира всего в нескончаемой борьбе за своё существование и единственно верный правопорядок, их орда – а нас рать. Одним мистика, другим – сакральные знания, выбирайте сами.

Так ли уж оригинален Сергей Алексеев? Роман «Аз Бога Ведаю» написан своеобразно, но безусловно патриотично, смысл его берёт за душу и лечит раны сердечные – но те же струны заставляет звучать, например, и цикл «Древний» Сергея Тармашева. Бросаются в глаза и отличия – здесь всё своё, родное, и сразу мифологическое, без длинного вступления из постапокалипсиса и космических баталий. Без экшена, как даже в собственных «Сокровищах Валькирии», зато с мистикой, подобной «Песне Сван» Роберта Маккаммона. Всё бы ничего, но есть у Сергея Трофимовича некоторая претенциозность, которая не позволяет мне воспринимать все его книги явлением временной, модно-патриотичной развлекательной литературы, эксплуатирующей недавнее и современное унижение России после развала СССР. Эта претенциозность, по-моему, наиболее полно выражена в его эссе «Россия: мы и мир» и в разделе «Уроки русского» его официального сайта. Это настораживает, но и вызывает уважение к автору.