Гофман жил в раздробленной Германии, где творческому человеку неминуемо приходилось прибиваться ко двору какого-нибудь герцога или барона.

Вслед за WiNchiK и etoneyava хочется пожелать читателям вовремя распознать цахесов, подбирающихся к плодам их трудов.

И всем нам — создать верную вакцину от подобострастия и поклонения ничтожествам.

Есть книги, греющие душу, которые осветили первые шаги, вплелись, словно шерстинки в ту пряжу из первых детских впечатлений о мире, радостных встреч, заботливых слов, радужных снов, из которых соткана самая близкая к телу рубашка, называемая «душегрейкой». Это Носов, Драгунский, Ларри. Но для того, чтобы жить в мире и защищать его потребуется более крепкая кольчуга, и вот к разряду таких, укрепляющих открытую миру душу, принадлежат книги Ефремова, а, в особенности, «Час Быка».

У меня есть в запасе связанная с нею история из жизни, которая могла бы показаться выдумкой, если бы не была истинной правдой. В 1970 году мне исполнилось 16 лет и я отправилась самостоятельно получать первый паспорт (тогда его давали в 16 лет). По какой-то причине паспортный стол оказался закрыт, но возвращаться не солоно хлебавши не хотелось, и в поисках места, где подождать, я наткнулась на библиотеку в соседнем доме. Она была пуста в этот тёплый сентябрьский день, а на журнальном столе я обнаружила комплект «Техники-молодёжи» с «Часом Быка» Ефремова и погрузилась в чтение. Так чуть сокращённый журнальный вариант романа стал для меня в буквальном смысле слова напутствием во взрослую жизнь, лучшего я и придумать не могла. Часа через два или три, встав из-за стола, я пошла и получила тот первый свой паспорт, во внутреннем восприятии навсегда связавшийся для меня с образом Фай Родис и пути, который необходимо пройти вовне и внутри, чтобы мир Эры Встретившихся Рук стал возможен.

Чтение этой книги, достаточно драматической событийно, сопровождается непрерывной работой по соотнесению нашего теперешнего состояния с тем, которое можно счесть достойным. Вероятно, для кого-то подобное восприятие покажется слишком серьёзным, но Ефремов действительно затронул вопросы, без решения которых нам дальше не сдвинуться.

Поэтому, если решитесь взять в руки эту книгу — она может вам понравиться или нет, но вряд ли оставит равнодушным.

Произведение человека, разочаровавшегося в собственных идеалах и оттого не жалеющего дёгтя для всех.

Если рассматривать эту притчу в ряду других антиутопий — скажем, в оспоставлении с «Островом пингвинов» Франса, то заметим немало сходных поворотов, когда изначальная цель искажается и не особенно разбирающиеся в происходящих бурных событиях принимают руководство отнюдь не кристально чистых людей.

И в то же время есть люди, которые не могут смириться с несправедливостью и думают не только о себе. Им трудно выжить в мире, где на честных людей продолжают охоту, потому что они мешают присваивать всё подряд.

Пока писала этот, отнюдь не эпохальный отзыв, на второй строчке вошли и сообщили, что погибла моя студентка Настя Бабурова, писавшая материал об адвокате для «Новой газеты», когда на него напали. Ей было чуть больше 20 лет и она была многообещающей исследовательницей фантастики, мы обсуждали тему дипломной работы об альтерглобалистах и современной социальной фантастике... Её погубил теперешний скотский двор.

Любая аннотация, конечно, отражает взгляд того, кто её составлял. Отзыв же оставят те, кого рассказ задел, и они тоже будут разные. Противоречивые чувства будит он, но парадоксальным образом все они попадают в гуманистический диапазон.

Мы выбрали его в качестве заглавного в своём первом номере — поэтому скажу несколько слов.

Кириньяга здесь не естественная, а искусственная планета, именно поэтому у мундумугу в доме припрятан компьютер — необходимо вносить коррективы в траекторию.

Перед нами длящийся эксперимент по реставрации традиции, во многом отжившей. По которой, в частности, женщинам положено работать в поле, а никак не учиться грамоте. И на мой взгляд, смышлёная девочка отличается извечной тягой к познанию мира, а не к запретным знаниям. В этом и трагедия рассказа — что приверженцы традиции часто губят возможности развития для своих культур, подавляя это естественное стремление молодого поколения, причём лучшей, подающей наибольшие надежды части.

Рассказ очень пронзительный. Мне многие читатели признавались, что давно ничто так, буквально до слёз, их не пронимало.

Должна сказать, что перевод «Рождённый править» настолько неверен, что ничего переведённое таким образом, читать не рекомендую. 'Birthright' — это неотъемлемое право, право по рождению, если угодно, но никак не некто, который рождён править. Всё равно как перевести «Война и мир» — «Военный мир».

Резник пишет интересно, поднимает противоречия, над которыми очень стоит подумать. Поэтому с ним, как с автором. очень стоит знакомиться, но не в книге с так переведённым названием.

При последнем прочтении возникла острая аналогия с современной жизнью — ощущение цели движения теряется на протяжении уже четвёртого поколения, если не находится достаточно мудрых людей, которые это предвидели и позаботились о том, как помочь осознать её снова...

Что, конечно, не отменяет необходимости решать задачи самим.

Возможно, «энтомологией» и не напугаешь, но «Триунгу-ули-и-ина-а!» — воинственно кричит Валя, защищая не увеличившегося ещё профессора от обступивших её с братом мальчишек на улице. А брат вторит ей «Микрога-а-а-стер немо-о-о-ру-ум!» Вполне угрожающе звучит, запомнилось до сих пор.

А если по существу — волшебное воздействие производила эта повесть, написанная несколько старомодно, когда в заголовке каждой главы давался краткий конспект описанных событий, и они выходили какими-то ожидаемыми, и в то же время неожиданными. Скажем, история той же триунгулины, особой личинки жука-майки, питающейся только мёдом, для чего она вцепляется в брюшко пчелы и та невольно перевозит её в улей — совершенно необыкновенна и увязана со следующим этапом путешествия героев.

Книга была долгое время конкретно настольной — голубая, с «Карабусом» на обложке, лежала она у меня на письменном столе класса до восьмого, и я её время от времени перечитывала. Не говоря уже о том. что её перечитали все знакомые, которым я её давала. Даже обложка стала мягкой, как тряпочка.

Ларри удалось передать и красоту микромира (чудесные диатомеи запомнились навсегда), и его вкусные дары, которыми потчует детей профессор Иван Гермогенович. То есть не только опасности, как это часто бывает в фильмах об уменьшившихся героях.

Книга Ларри и «В стране дремучих трав» В. Брагина, написанная уже после войны, — два источника неугасимого интереса к живому миру нашей планеты, которые подтолкнули на изучение биологии неисчислимых своих читателей.

Приятно, что на Фантлабе отдают дань уважения и «фанфикам» высокого уровня. Тем более, что в Стар Треке мир Вулкана всё же не до конца прописан, словно нарочно обозначен броскими мазками, промежутки между которыми предоставлено восполнять воображению воспринимающего зрителя или писателя, принявшего правила игры.

Что же до непрофессиональности — не непрофессионализма — то каждый автор публикуется когда-то впервые.

Мы уже публиковали повести индеанистов, есть у нас в «Сверхновой» и раздел Trekker.ru, где, возможно, опубликуем и материалы уровня текстов Леи Райнер.

ACS — право, не стоит повторять знаменитые формулы прошлого, типа «Пастернака не читал, но знаю, что дрянь»... Если понравилось это произведение — может, всё же, воспринять как намёк, что есть в «Звёздном пути» вдохновенность, побудившая Лею Райнер создать свою историю, и посмотреть, прежде чем выносить суждение.

В 1960-м году я услышала сказку Носова по радио, прочитала «Незнайку и его друзей» и пошла записываться в детскую районную библиотеку, специально чтобы взять «Незнайку в Солнечном городе». Но строгая библиотекарша спросила, в каком я классе и, узнав, что только в первом, назидательно заявила: «Девочка, эта книга для второго класса». Такие у неё были представления о соответствии уровня доступности, или же она просто любила чувствовать себя на месте перста указующего, потому что на следующую осень, поскольку книгу мне нигде больше не удалось прочесть, а желание сохранилось, и стало ещё более жгучим, я снова попросила мне её выдать, обладая законным правом, поскольку перешла во второй класс. Смерив меня взглядом, блюстительница возрастной стратификации заявила, что книга будет мне понятнее, когда я перейду в третий класс... После чего я отправилась в другую библиотеку, где наконец и прочла это замечательное произведение про путешествие Незнайки, Пачкули Пёстренького и Кнопочки в удивительный город, с домами, поворачивающимися за солнцем, неунывающим инженером Кубиком и массой других незабываемых героев.

Что интересно, многое вполне можно осуществить, было бы желание трудиться вместе, а не вкручиваться в теперешний капитализм.

Носов и Драгунский сумели передать непосредственность и искренность общения, что заставляет к ним тянуться и вспоминать душой.

А «сантики» за всё из Незнайки на Луне и синяки на лице, когда в него кидали мячиками — да много ещё такого, чего не забыть...

И обращение моё любимое к самым близким людям — братцы — оттуда

Если кто-то прошёл в детстве мимо этих книг — возьмите и прочитайте своим детям, и откройте их для себя, а они вам долго будут светить...

Непонятны в первую очередь метания автора. То герои чего-то знают, то представления не имеют...

Герои его совершенно условны и внешнее их жизнеподобие порой явно мешает автору, который тут же их «придушивает» , как ту песню из известного выражения, которой наступают на горло. Кстати, подобные сравнения, которыми буквально нашпигован текст, и словесная игра на грани стёба — единственная заметная черта данного произведения. Порой создаётся впечатление, что автор не может не любоваться самоценностью вывернутой фразы и любовно заворачивает её во всё новые слои упаковочной мишуры.

Главное — нажать побольше кнопочек и сделать вид, что тебя волнует судьба кого-то из марионеток. Но, по-моему, довольно подло заставлять читателя сочувствовать героям, а потом, ничтоже сумняшеся, пускать их под пулю, эксплуатируя нежность к детям... Собственно, претензий так много, что три балла ставлю исключительно за оригинальное использование предмета, имеющегося на станциях метро в виде бронированной камеры, в качестве ответной камеры промышленного телепортатора.

А метания, собственно, совершенно понятны с коммерческой точки зрения. Чем больше отрывков, а то и полных своих, уже выходивших ранее, рассказов уместить в «роман» — тем больше читателей познакомится с творчеством Овчинникова-Валерьева. У Евгения Петросяна в своё время, когда он был совсем молодой и только начинал, был такой номер-«представление»: «Вот, бывает, представляется артист, важно так: «Я, мол, Евгений Петросян». А я просто говорю: «Евгений. Петросян». А то — ишь, Евге-ений! Петрося-ян!» И так далее, в том же духе, раз десять. Промо-акция. Без содержания. В чистом виде. И назвать это сочинение правильнее было бы промо-том.

Играть словами не так уж трудно.

Для этого не надо писать фантастику.

Брэдбери называет себя выпускником библиотек. Это верно по факту — университетов не кончал, но гораздо существеннее по сути. Библиотека — то замечательное место, где можно приникнуть к животворным источникам чувств и мыслей множества поколений, увидеть осуществлёнными кошмары, которых лучше бы избежать на очередном повороте истории, убедиться, как многообразен мир. Неважно, где ты — в Америке, России, Китае или Кении.

Во времена маккартизма, когда писался роман «451 по Фаренгейту», некоторые книги действительно начали сжигать по постановлениям наиболее рьяных и фанатичных ревнителей традиций в отдельных штатах. Тому есть документальные свидетельства и Брэдбери об этом пишет. И роман родился как жгучий аргумент против такого покушения на убийство памяти и творчества поколений.

Однако помимо этого — о чём говорится в большинстве отзывов здесь, сегодня поражает и ужасает точность соответствия людей, самозамкнутых, с «ракушками» в ушах, которым важнее выиграть в электронной «игрушке», чем поговорить с друзьями, тем, кого видишь на улице и в метро каждый день.

Отсюда и финал с людьми-книгами. Каждый из этих чудаков берёт на себя ответственность за мир человеческих чувств, заключённый в одном из шедевров. Любой скажет — слишком хрупкое это решение. Но ведь образ создан для нас, чтобы всё же не возникло необходимости скрываться в лесах от гламурной тиши-глади-благодати.

Один из ранних рассказов с «внутрифантастической» аллюзией (откручивается люк, точь в точь как в «Войне миров» Уэллса), настраивающей на тревожный лад всех, кто с ней знаком. Тем неожиданнее продолжение и тем сильнее симпатия к существам, которые движимы сходными с людьми чувствами.

Уиндем как провозвестник «новой волны» виден в этом рассказе очень отчётливо.

В принципе, выбран важный поворотный пункт и царь, намеренно вводивший массу новшеств. Почему бы не «раскрутить» его на полёты и постройку железных дорог?

В виде сценарного плана вполне могло бы даже ярко получиться. Да дело всё за теми же недоработками в обрисовке характеров. Про женские персонажи говорить вообще нечего, автор считает, видимо, что достаточно обозначить лишь их присутствие. Мужчин мы видим чуть ближе, имена рассказчиков постоянно меняются, средствами индивидуализации же трёх оставшихся в живых основных действующих лиц становятся лишь присказки типа «ядрён батон», а так говорит с нами всё время автор. Поэтому и воспринимается всё как подготовительный набросок к некоему произведению, которое всё никак не напишется.

Из любопытных моментов — представление о том, что каперство было настолько уважаемым занятием, что попавшиеся даже не могли быть за это ни в коей мере наказаны ни в Англии, ни в России. Не знаю, так ли это, правда...

Больше всего понравилась живая сцена похорон окурка, но в романе до неё прочие не дотягивают.

До «Дюны» задолго, а чарующе загадочный мир пустыни передан так, что до сих пор, стоит закрыть глаза и настроиться на посвист ветра, — и образ девушки, поющей при луне в развалинах древнего храма, встаёт как живой. И её страстное желание мира без вражды, так щемяще переданное автором. «Подруга жизни должна быть товарищем в мечтах».

Там «живут «люди камней» — тиббу, потомки очень древнего народа гарамантов, не покорных никому волшебников и наездников, которых боялись и старательно истребляли древние римляне и арабы», — говорит о народе Афанеор Тирессуэн.

А насчёт «агитки» лучше ответит Ефремов: «Чепуха, что он подвергся пропаганде каких-то таинственных коммунистов в центре Сахары! Как ни мало еще он знает туарегов, бессмыслица очевидна. Может быть, у Тирессуэна есть возлюбленная, такая же необузданная фантазерка, как и он сам? Она говорит ему о загадочных странах севера, о самой таинственной для Сахары далекой и холодной России... просит поехать туда... Она готова на разлуку, на опасность, на долгое ожидание... Все может быть, и он поможет Тирессуэну не только из-за данного обещания, не в благодарность за спасение, но прежде всего как человек, знающий, что такое мечта!»

Прочтите, и для вас перестанет быть совершенно чужой Африка — огромный континент, который для большинства понятен не больше, чем чужая планета.

Прочитав отзывы, решила ознакомиться. О потерянном времени не жалею, поскольку и неудачные произведения ложатся в общую копилку впечатлений. Но, думаю, залихватская крутизна (непревзойдённое владение восточными единоборствами позволяет главному герою класть картонных супостатов направо и налево) и некоторые сомнения в дальнейшем курсе движения положительного ГГ не искупают крайнего схематизма большинства героев, а в особенности женских персонажей. Что же касается сопоставления «героев нашего времени» с людьми века 17-го, то любые выводы тут малоосновательны. потому что люди века 17-го отсутствуют в мало-мальски раскрытом варианте.

Да, патроны припрятаны не под каждым кустом, а только под одним, и , видимо, сцены абордажного боя можно отнести к наиболее продуманным, однако всё прочее... Капитан Блад после такого вспоминается как родной.

Образы героев «Волшебника», созданные Владимирским, помогали мне в детстве переживать класса до пятого все болезни — я срисовывала галантного Железного Дровосека и напряжённо думающего Страшилу, переносилась мыслями в волшебную страну — изумрудное мягкое сияние окутывало меня и я быстрее шла на поправку. Даже хотелось тогда дочку, буде она появится, назвать Элли.

А относительно плагиата-перевода скажу следующее: в США сказки Баума пользовались невиданной для начала века популярностью, которую потом сильно подкрепил успех фильма 1939 года с Джуди Гарланд о Дороти и её друзьях. Но и облик у них совершенно иной, и сама история, в общем, отличается. У волковской героини не только имя другое, она более инициативна и заботлива. Тотошка логично заговорил. А герои Баума, которых нет у Волкова , кажутся не столь органичными в «достоверном» переводе на русский. Примеров перевода-переложения, ставшего классикой детского чтения, совсем немного — волковский «Изумрудный город», толстовский «Буратино» и «Айболит» Чуковского.

Кстати, есть у нас общество друзей Изумрудного Города, где бывает и сам Владимирский — долгих ему лет.

Польского не знаю, однако по мере чтения не один раз хотелось похвалить переводчика. На мой взгляд — блестящая работа. Жаль, что в библиографии не указан переводчик. — спасибо,что теперь добавили имена переводчиков — поклон библиографам.

Сам роман, несмотря на характерную для Лема вселенскую печаль в конце, пропитан массой интересных идей.

Тема эксплуатации уродства, выведенная Беляевым, продолжает волновать как читателей, так и писателей. У нас был опубликован любопытный рассказ Кэрри Ричерсон «Художественная вольность» о художнице, способной менять пластический облик людей, которая сама, тем не менее, предпочла вернуть свой отнюдь не совершенный образ, поскольку в ином себя не ощущала той же личностью.

А этот роман Беляева в сопоставлении с «Человеком, который смеётся» Гюго произвёл в детстве неизгладимое впечатление.

Есть там, кстати, и комичные сцены — порой фантастам не хватало чувства юмора, а тут всё было на месте.

Помню, в детстве больше всего понравилось , как выписаны взаимоотношения «островков» людей с традициями из разных времён.

Жаль, что Ефремов успел написать так немного рассказов... Зато помнится каждый.

А я бы посоветовала, если будет возможность, прочитать обе части, если вас захватит первая. То есть, если войдёте в эпоху. Тогда нью-йоркский Центральный парк станет восприниматься и вами как машина времени. Рубеж XIX-XX веков, время до всех мировых войн, и мечты людей того времени, которым не удалось осуществиться...

Могу порекомендовать прочесть «Век невинности» Эдит Уортон (это не фантастика, а роман малооценённой у нас писательницы, которой лучше многих удалось передать аромат того времени).

Помню, после прочтения меня поразило, что именно наш мир — «Место для полёта» или «Простор для полёта», как можно было бы перевести название романа («Someplace to Be Flying»). Потому что его создал, согласно легенде Ворон, чтобы было где летать:) Небеса там никто не покидает.

У нас на сайте «Сверхновой» есть отрывок как раз из этого небольшого романа в разделе «Мастерская». Справедливо сравнение с «Американскими богами» Геймана, но, надо сказать, де Линт с самого начала, с первого своего романа «Moonheart» (который мы переводили тоже, но как «Струны лунного света») обращается к теме соперничества древних и более новых сущностей. И решает её всегда лирично.

Рада, что Ньюфордский цикл де Линта, который мы представили читателям России в 1994 году в самом первом номере, к которому с удовольствием возвращались («Мосты»), обрёл издателя.

Сплетение историй и мелодий города с существами из «времени мифов» — излюбленная стихия де Линта. Его неоромантизм проникает в душу и потом окрашивает всё, чего касается рука этого замечательного канадского автора.

К тому же переводить его — сплошное удовольствие, языковые средства очень богаты. Хотя и требует много энергии и изобретательности от переводчика. Поэтому мы уже давно держим на странице «Мастерской» на сайте отрывок из его книги для тех, кто захочет попробовать себя.

«Тень минувшего» — хрестоматийный пример рассказа, который привёл конкретного учёного к конкретному решению записи и воспроизведения объёмного изображения — Денисюка к созданию голографии (сначала «Звёздные корабли», а потом этот рассказ закрепил возникшую идею). Интересно, что в архиве писателя есть также письма Дениса Габора, которые мы планируем опубликовать в «Сверхновой».

К тому же дар Ефремова-писателя, благодаря которому он умел создавать в воображении тех, кто читал его произведения, незабываемые зрительные образы, здесь проявился не менее сильно, чем научное прозрение. Поэтому, на мой взгляд, рассказ очень сбалансирован и не перестаёт воодушевлять.

Солидарна с lena56 — рассказ, который воодушевляет на свершения. И вовсе не пустое дело, справляться с высшей математикой путём представления. Это у кого какие особенности... Многим очень даже помогает.

А данный конкретный рассказ вкупе с «Опаляющим разумом» Альтова ещё в школьные годы вдохновил меня написать сочинение о научных фантастах на тему «Безумству храбрых поём мы песню», каковое было из гуманных соображений оценено мудрым школьным учителем на «хорошо», дабы отвадить от занятий этим сомнительным видом литературы. Но не помогло, а лишь подогрело:yaya:

В том-то и дело, что это не «зверолингвистика», а «теро», что близко и к «терра». Как всегда — ВСЕГДА — у Ле Гуин суть в многозначности слова, это специфика её подхода к языку вообще и стилистике написания произведений в частности. «Молвить слово» или «проявить смысл» могут и камни, горы, сама планета и весь космос. Причём, в отличие от мистиков, Ле Гуин не упивается этим фактом и не останавливается в благоговении, а ищет и находит слова, чтобы нацелить читателя на постижение таких смыслов.

В этом суть её творчества и сложность для переводчика.

Этот рассказ был среди первых её произведений, которые я переводила. Он научил меня быть очень бережной и вдумчивой, помнить, что Ле Гуин — не только прозаик, но и поэт.

Словом, загляните в этот рассказ, но если что-то покажется непонятным и не до конца связным — значит непроявлено при переводе.

Обосновывается антропоморфность разумных существ как закономерная на планетах земного типа. Более убедительный и, вместе с тем, более воодушевляющий вариант трудно представить.

Прочитанный в далёкой юности, рассказ помнится до сих пор, настроем, необычной атмосферой. Это, конечно, расплывчатые определения, но, вкупе с комплексом идей о формах коллективной жизни, выделило из общего потока. Плюс волк, в лучших традициях Сетона-Томпсона, но гуманнее людей...

Паганель:hb::love:

Тем, которые сомневаются, что это фантастика: Жюль Верн открывал людям планету на которой они живут. Очень многие даже не догадывались, что она такая.

Книга-магнит. Книга-витамин изобретательности и несгибаемой веры в то, что взаимопомощь выручит даже на краю света. Книга, раскрывающая глаза юным на удивительный мир вокруг, во всём многообразии притягательного, опасного и прекрасного.

Книга-горнило.

Недаром вулкан стал любимейшим образом для Жюля Верна: он и согревает в космических просторах («Гектор Сервадак»), и спасает в безвыходной ситуации («Дети капитана Гранта»), а в «Таинственном острове» даёт героям пристанище.

Образы настолько зримые, что Гранитный Дворец мне виделся в пещерном городе Чуфут-кале, расположенном в столовой горе в Крыму, откуда открывался вид на величественное ущелье, а потом и в американских каньонах.

Верн научил не падать духом и очень конкретно решать задачи. А то что, как пишут пытавшиеся изготовить нитроглицерин описанным образом. это не очень срабатывает — думаю, из соображений ТБ :cool:

Сайрес Смит — просто кладезь мысли. Причём у француза Верна американцы вышли куда оптимистичнее, чем у американца же Марка Твена в «Янки при дворе короля Артура».

И, кто знает, может знакомство с Гидеоном Спиллетом в юные годы предопределило в какой-то мере то, что я уже третий десяток лет преподаю на факультете журналистики МГУ, читая курс истории и перевода фантастики.

ST малопопулярен??? Соглашусь, что бездумно размахивать лазерным мечом намного проще, отчего чисто количественно людей, с детского возраста воспитанных на «Звёздных войнах» на порядок больше.

Однако если даже в приведённой на Фантлабе библиографии обратить внимание на количество книг, действие которых происходит в этом мире, известную цифру работников НАСА, называющих себе треккерами (70%), то даже этого достаточно, чтобы 700-серийный цикл признать достаточно популярным, мягко выражаясь.

Тут важнее другое — возникла эта идея во вполне капиталистических США. но речь идёт о неминуемой необходимости найти пути сотрудничества как для нас, на Земле,так и в Космосе. Поэтому приводимое выше имя Ефремова здесь — наиболее уместное для сопоставления. Утопией (в отрицательном смысле слова) это могут считать лишь записные пессимисты. А те, которым жить на этой Земле хочется — их пока большинство — такой мир как путеводная звезда.

Надеюсь, тут скоро появятся конкретные отзывы, поскольку многие треккеры начинали с чтения новеллизованных сюжетов, но, если уж мой первый — скажу главное: это начало одной из самых великих саг ХХ века, основанной на вере в возможность для жителей Земли построить будущее общество, в котором люди могут находить решение своим разногласиям невоенным путём. Корабль «Энтерпрайз» — исследовательский, а его команда интернациональна. Хотя бы поэтому творение Джина Родденберри заслуживает того, чтобы с ним познакомиться. Но полюбить, думаю, удастся только после просмотра сериала.

Ничего, на мой взгляд, гармоничного в этой книге нет. Очень крутой мужской кризис «среднего возраста». Понятие о любви путается с чистой физиологией.

Кое-что интересное наблюдается лишь в самом финале, когда последний из наблюдаемых нами клонов идёт по поверхности планеты, а писатель начинает соотносить его чувства и мысли не с сугубо не захватывающими переживаниями Даниэля 1, а с более широкими вопросами основ жизни «неолюдей».

Рассуждения о природе смеха в современном обществе также показались не лишёнными глубины.

Данная книга — очень хороший пример обращения к приёмам фантастики нефантаста, «неподкованного» в данной области, ему не видны давно и тщательно проработанные линии и темы, он с ними не взаимодействует (хотя бы те же темы клонирования, бессмертия и т.п.). Поэтому и получилось по видимости нечто новое, а по сути — сырое, проваливающееся между бездумной порнографией и попыткой осмысления выхода из водоворота одиночества в современной западной культуре нечто. Типичный пример распада романа.

ТА — эксперимент в литературе, шаг вперёд по пути представления, какими могут быть люди будущего. Именно поэтому они не такие, как мы, поскольку теперешнему человеку в его взвинченно-неуравновешенном состоянии не только ничего не построить, но и не разобраться толком в том, что ему самому необходимо. Одно слово — ЭРМ... А когда глубина чувств иная — то и понять таких людей сложнее.

Не хочу противопоставлять Стругацким, тем более, что они во многом вначале ему следовали, а он видел в них многообещающих авторов и всячески способствовал публикациям. Но принципы изображения героев как людей с иной дисциплиной чувств для него были крайне важны, в то время как для АБС после «Пикника» важнее было не создание основ строительства характера, а высвечивание противоречий.