Я давно заметил, что многие мужчины, служившие в армии, очень любят вспоминать данный период своей жизни. И стоит где-то встретиться даже незнакомым прежде людям и выяснить, что в свое время проходили срочную службу, так тут же они ударяются в воспоминания и всегда проделывают это с удовольствием. Не отпускает армейская служба большинство бывших солдат, держит. Значит, крепко врезались в память те далекие события молодых лет, когда приходилось иметь дело с оружием, являясь защитником своей страны. Воспоминания эти самые разные, часто смешные, но иногда и трагические, и даже не очень приглядные, бывает и такое. Но подобное редко, чаще вспоминаются веселые, озорные случаи. То было мирное время, когда трагическая афганская кампания еще не началась. Потому и армейские воспоминания о том периоде это воспоминания мирного времени.
Однако почти всегда веселым воспоминаниям об армейской молодости присущ легкий оттенок грусти: те годы прошли и уже никогда не вернутся.
Многие эпизоды моей армейской жизни я изложил в публиковавшихся ранее на страницах «Воина России» воспоминаниях «Второй после царя» и «На службе штабной». В данной подборке собраны эпизоды, которые дополняют предыдущие воспоминания, демонстрируя многогранность армейского бытия. Наверно, некоторые эпизоды покажутся неправдоподобными, но, увы, такие случаи произошли в действительности, они не выдуманы автором и не всегда о них знали отцы-командиры. В армии много чего разного и необыкновенного бывает. Но поскольку я был связан с тогдашними секретами, то и начну я с того, как протекала моя специфическая служба, со своих «секретов».
ПОЛУЧЕНИЕ СПЕЦКОРРЕСПОНДЕНЦИИ
Служба секретной части воинского подразделения – это, по сути дела, почтовая служба. С той разницей, что вся переписка секретная и отсюда следует строжайший учет всей входящей и исходящей корреспонденции, литературы, справочников, топографических карт, кинофильмов. Все до самого последнего листика, до самого маленького кадра. И не только. Строго учитывается использованная копировальная бумага, машинописная лента и корешки использованных телеграмм. Таким вот образом. Дабы не дать врагу ни единого шанса проникнуть в наши секреты.
То, о чем я сейчас коротенько поведаю, никакого секрета не представляет, подобное давно растиражировано в сотнях кинофильмов и в принципе так оно и происходит. Ну разве в деталях, когда шпион незаметно вскрывает секретный пакет. Это, конечно, чушь, правильно запакованный и опечатанный пакет с секретами нельзя вскрыть незаметно никому, даже самому изощренному шпиону. А так – да, конечно, все достаточно похоже показано в кинофильмах.
За почтой я ездил на главпочтамт города Мары, в котором имелось специальное помещение фельдъегерской почтовой службы. Там хоть и знали меня в лицо, но всякий раз я предъявлял свой военный билет и специальное служебное удостоверение на получение спецкорреспонденции. Таков был порядок, и он соблюдался неукоснительно.
Кроме специальной почтовой корреспонденции, в адрес нашей воинской части приходили и габаритные грузы: ящики с приборами, боксы с кинопленками и даже иной раз целые вагоны секретного груза.
Ящики с приборами прибывали с поездами в специальных почтовых вагонах, часто ночью, и получать я их выезжал в сопровождении одного, чаще двух бойцов, прошедших краткий инструктаж и вооруженных автоматами с боевыми патронами. Не говоря уже о том, что я сам, как обычно, был вооружен пистолетом Макарова. Сурово, конечно, но таковы армейские будни секретчика.
Надо сказать, что солдаты охотно шли в сопровождающие, все же какое-то разнообразие в монотонной рутине армейских обязанностей: можно поглазеть на ночную жизнь вокзала, увидеть, как получают секретные грузы, да и поважничать перед гражданскими своей выправкой, вооружением, причастностью к неким секретным операциям, о которых штатские, само собой, и понятия не имеют. Это с одной стороны хорошо, но плохо то, что происходит мероприятие ночью, а потому – недосып. Для солдата же сон, как и прием пищи, одно из важнейших мероприятий и нарушать их, ох как не хочется. Как шутили армейские юмористы: лучше переесть, чем недоспать. Но что делать? Идеал в обычной жизни не всегда достижим. Но все же любопытство и желание разнообразия побеждало, и некоторые солдаты даже просили меня, когда будет получение груза, взять их с собой.
Иногда срочные пакеты присылали самолетами, предварительно нас извещали по засекреченной аппаратуре связи (ЗАС). Тогда приходилось ехать на воинский аэродром, где приземлялся небольшой самолет фельдъегерской почтовой службы. Когда он приземлялся, из салона выходил военный и подставлял трубчатый алюминиевый шест под хвост самолета. Наверное, для страховки, чтобы не нарушалась балансировка: начнут ходить по салону фельдъегери, так еще и опрокинуться может самолет. Внутри салона самолета вдоль бортов были смонтированы металлические ящики для документов, еще был небольшой столик и сиденья для двух человек. Там, проверив мои документы, мне вручали пакет, я расписывался в документах фельдъегеря о получении, а он расписывался в моей книге пакетов о выдаче мне пакета. После всей этой процедуры я выкатывался из чрева маленького самолетика по небольшому трапу, не успев даже толком рассмотреть внутреннего обустройства этой летающей почты. Да оно и ни к чему, в таких делах неумеренное любопытство совершенно излишне. Позже, уже во времена существования интернета, пытался разыскать такой самолет в Сети, однако попытки мои не увенчались успехом. Может, самолет этот был изделием одной из стран Варшавского договора, или каким-либо трофеем.
Таков вот порядок получения обычной спецкорреспонденции, то есть писем, пакетов, бандеролей. Поначалу это интересно, а после трех-четырех раз уже входит в привычку, становится рутиной и можно даже заскучать. Как, например, мой начальник, когда я только начинал свою службу. За почтой он ездил в редких случаях.
Но мне как неисправимому романтику вся эта процедура нравилась. Ну еще бы! Желтоглазая вокзальная ночь, в нетерпении ожидающие поезда пассажиры, служебные переговоры железнодорожников по громкоговорителю, лязганье сцепных устройств вагонов. У ночных вокзалов тоже своя интересная жизнь. А ты шагаешь по перрону этаким орлом, со спецпортфелем в руке, ощущая приятно-успокаивающую тяжесть пистолета на поясном ремне. А чуть сзади по бокам два сопровождающих бойца с автоматами за плечами. Словно в каком-нибудь приключенческом фильме. Да еще выработалась привычка боковым зрением отслеживать ситуацию вокруг – мало ли! Вдруг кто-то покусится на портфель? Хотя, если честно, то бояться надо было за сохранность пистолета. Вот на него вполне могли найтись охотники. Но если не шляться по улице, разинув рот, а четко выполнять свои обязанности, то все будет нормально.
ЗАПАЧКАННЫЙ КОСТЮМ
Нечасто, но приходили к нам, кроме обычных писем, пакетов, боксов с кинопленками и разных бандеролей, и более солидные грузы. Мне повезло, и как-то я оказался участником именно такого сверхсекретного мероприятия.
Однажды, ближе к вечеру командир части вызвал меня и поставил в известность, что предстоит получение очень важного груза на железнодорожной станции и чтобы я был готов осуществить учет сопровождающей документации на груз, так сказать, в полевых условиях.
– Есть осуществить учет в полевых условиях! – ответил я и пошел готовиться к выезду. В коридоре встретил нашего чекиста, он как раз направлялся к командиру. Василий Иванович подмигнул мне и сказал:
– Готовься, Володя!
– Да я всегда готов, товарищ капитан! – бодро ответил я ему. Василий Иванович был симпатичный офицер, со мной он общался без тени снисходительности или, скажем, превосходства, практически на равных.
…Груз прибыл ночью. Я добирался к месту получения вместе с командиром в его машине. Вот она, привилегия секретчика! Везут словно некое важное лицо. По правде говоря, так оно и было. Меня на тот момент не мог заменить никто, ибо только у меня имелся документ, удостоверяющий мое право на получение спецдокументов, поступающих в адрес нашей войсковой части. Пока мы с командиром в сопровождении нескольких наших КУНГов проезжали к месту, дважды нас останавливали для проверки. И хотя посты были наши, рядом с солдатами всегда присутствовал человек в штатском. Я просек, что наше оцепление подстраховывают и военные чекисты. Эка, подумал я, смотри-ка, насколько серьезно. Само собой, после проверки документов мы беспрепятственно проехали к месту передачи документов и груза.
К столбу с фонарем откуда-то принесли столик, стулья (из КУНГов, наверное). Сидели я и командир, еще два стула занимали незнакомые мне офицеры. Остальные, человек пять офицеров, стояли, но чувствовалось, что они тоже при делах. Тут же был и наш чекист. Встретившись со мной взглядом, Василий Иванович кивнул мне: бди, мол. Так я расценил его жест.
Незнакомцы-офицеры после предъявления мной военного билета и служебного удостоверения вручили мне пакет (за получение которого я расписался у них в журнале), опечатанный по всем правилам, который я тщательно осмотрел (согласно инструкции) и вскрыл ножницами (в портфеле находились). Из пакета вынул находящиеся там документы (их было несколько), сверил их исходящие номера с номерами на пакете, тщательно пересчитал количество листов и осмотрел внутренности пакета (тоже по инструкции), внес номера документов в свою книгу пакетов, где расписался офицер-фельдъегерь, зарегистрировал поступившие бумаги в журнале входящих документов, проставил штамп с уже своим входящим номером и вручил их сидящему рядом командиру, который расписался у меня в журнале входящих документов в получении оных. Вот такая неспешная бюрократическая процедура. Но самым строгим образом – обязательная. И пока она происходила, кругом все замерло. Никакого движения. Словно стоп-кадр. Вокруг все присутствовавшие смотрели только на мои манипуляции с бумагами, а затем на командира, ожидая от него команды. Я так подробно описываю, чтобы читателю было понятно, насколько важна такая процедура – прохождение совершенно секретной документации. Именно точное, скрупулезное соблюдение данной процедуры есть залог предотвращения утраты и разглашения секретов.
Наш командир прочел бумаги, один документ он мне тут же вернул, о чем я немедленно сделал соответствующую отметку в журнале и спрятал документ в свой портфель.
Затем командир начал отдавать распоряжения. И сразу все ожило, куда-то заспешили вдоль железнодорожного состава наши офицеры, дотоле терпеливо стоявшие около нас, загудели в темноте моторы КУНГов, начали, вынырнув из темноты, командиры батарей докладывать командиру о проводимых работах. Словом, все по-военному, четко, слажено, когда каждый знает свой маневр, как говорил, кажется, Александр Суворов.
А я свою работу пока закончил, и теперь у меня были те же функции, как и у сторожевого пса: бдить, никого из чужих близко к себе не подпускать и никому ничего не отдавать. Располагая относительно свободным временем, я немножко глазел по сторонам из любопытства, чего так уж и бдить, кругом столько нашего народу, опять же двойное охранение выставлено: муха не пролетит, мышь не проскочит, а уж тем более – злоумышленник. И это вскоре подтвердилось.
Из темноты возник в круге света и подошел к нашему чекисту его товарищ, тоже в штатском, но, в отличии от нашего, одетого даже немножко с шиком, пришедший выглядел, скажем так, не совсем презентабельно, ибо костюм его нуждался в основательной чистке. Было отчетливо видно, что такой вид костюм приобрел в результате плотного контакта с земной поверхностью, весь пыльный. Я смекнул, что произошло нечто неординарное и, как говорят на Востоке, повесил свои уши на гвоздь внимания.
Из негромкого разговора между представителями молчаливой профессии я так понял, что товарищ нашего особиста, проходя (для проверки, что ли?) сквозь кольцо охранения то ли с паролем замешкался, то ли еще по какой причине, как сейчас говорят, «затупил», и вот тогда наш бдительный боец счел вполне уместным (обстановка-то вокруг какая!) лязгнуть затвором автомата и положить оплошавшего чекиста наземь, где тот и пролежал до прибытия сержанта-разводящего. Не служившие в армии скажут, а чего же чекист свои корочки не показал? А я так скажу умникам: чекист себя повел правильно. Ибо спор с часовым, если он вас уложил наземь, а тем более стремление что-то вытащить из карманов, попытка навязать караульному дискуссию, может окончиться очень печально для нарушителя.
Конечно, потом, по прибытии разводящего, недоразумение быстро разъяснилось, инцидент был исчерпан. И хотя костюм испачкался, однако это же и явилось прямым подтверждением усердного несения службы бойцами охранения, и тут придраться было не к чему, все проходило строго по Уставу караульной службы. Незнакомый чекист так и сказал нашему капитану, пытаясь безуспешно привести свой пострадавший костюм (многим знакома почва в районе грузовых железнодорожных платформ) в более-менее приличный вид:
– Ну и охрана у вас, капитан! Отменные бойцы!
В ответ Василий Иванович шутливо развел руками:
– Стараемся!
ТАРЗАН
Казармы нашей войсковой части были возведены из самана – самого популярного стройматериала в Средней Азии и Казахстане. Популярен он из-за своей дешевизны (глина и солома), а также из-за превосходных теплоизоляционных качеств: в помещении построенном из самана летом прохладно, а зимой – тепло. Не то чтобы жарко, но все же. Ну бывало, выдавались холодные, суровые дни зимой, и тогда дневальные иногда подтапливали печи-голландки. Хотя мое личное мнение таково: эти печи хороши только в Голландии, потому как большое помещение обогревают они неважно. Выручал саман, а в кирпичной казарме мы бы околели.
Но летом совсем иной коленкор. Жара в Туркмении та еще! Ибо солнце летом ярится в достатке и своим теплом пробивает и толстые саманные стены. Для того, чтобы летом ослабить тепловой натиск беспощадного туркменского солнца, наши саманные казармы дополнительно были обсажены по периметру деревьями – кленом и маклюрой. Ну, клен всем известное дерево, а вот маклюра яблоконосная... Ее еще называют несъедобным апельсином или индийским апельсином, а то и адамовым яблоком. А все из-за того, что плоды ее по форме очень напоминают апельсины желто-салатного цвета: такая же морщинистая кожура, размер примерно такой же, а у некоторых сортов доходит и до пятнадцати сантиметров в диаметре. Всем хорош плод по виду, но несъедобный, к сожалению. Да еще и ядовитый. Я и сам иногда брал в руки этот «апельсин», разламывал, но, увы… Надо сказать, маклюра широко распространена в декоративном садоводстве. Она ветро- и засухоустойчива, солевынослива. Потому на юге и растет. К тому же фармацевтика кучу всего разного и полезного из нее извлекает.
Маклюра дерево достаточно высокое, более десяти метров, ствол стройный, а крона густая и раскидистая, так что защиту от солнечных лучей она давала надежную. И как выяснилось, не только от солнечных лучей.
В один из прекрасных летних дней – а надо заметить что летом, несмотря на жару, все дни прекрасные, когда ты молод, а время подошло к обеду – согласно внутреннему расписанию объявили построение. Перед тем как шагать в столовую, всегда происходит перекличка, дабы установить, все ли бойцы в наличии. Так вот, провели перекличку в батарее и выяснилось, что одного бойца нету. Что, где, как? Вроде был, видели его. Однако не явился на построение. Посмотрели в помещении казармы, вокруг казармы, покричали по фамилии. Сбегали даже поискали в туалете – нет бойца. Черт его знает, может в чайную ушел да и засиделся там. Бывало такое с некоторыми солдатами.
– Ладно, – решил старшина батареи. – Сейчас на обед быстренько, а после, вместо свободного времени, все на поиск. А дежурному по казарме – посматривать, не появится ли «пропавший».
Бойцы слажено громыхнули ботинками об разогретый асфальт плаца, громко загорланили строевую песню и направились в столовую…
Дежурный по казарме Юра Долгоруков поскреб челюсть в задумчивости: куда мог затеряться боец? Вот видел же его примерно полчаса назад. Странно. Мест потаенных не так уж и много, но если человек захочет специально спрятаться, то сможет таки найти укромный уголок. Но это если специально. А зачем прятаться солдату перед обедом?! Прием пищи и сон для солдата – удовольствия, от которых он добровольно не откажется.
Юра, оставив дневального дежурить у телефона на тумбочке, вышел из помещения и медленно побрел вдоль стены казармы, посматривая по сторонам в надежде на появление запоздавшего к построению бойца. Так он обошел половину периметра здания и у тыльной стороны, там, где у нас находилась водоразборная колонка и проходил бетонированный арык, остановился попить холодной водички. Вода, кстати, у нас была очень вкусная и всегда холодная. Долгоруков вволю напился, вытер губы тыльной стороной ладони и отпустил рычаг колонки. Вода перестала течь, и тут его внимание привлек какой-то непонятный звук, не то хрипение какое-то, не то хрюканье. Внутри колонки, что ли, булькает? Приложил ухо, прислушался – нет, ничего там не булькает и не хрюкает. Тогда что? Навострил уши дежурный, а звук периодически продолжал появляться. Юра просек, что звук шел откуда-то сверху. Подняв голову, пошел навстречу источнику звука. Остановился у высокой и раскидистой маклюры. Звук доносился из густой кроны дерева. Подойдя ближе к стволу, Юра внимательно вгляделся в густое переплетение ветвей и с трудом различил в зеленой кроне «пропавшего» бойца. А тот, уютно устроившись среди коленчатых ветвей несъедобного апельсина, нежно прижавшись щекой к морщинистой темно-бурой коре ствола, мирно похрапывал. Для страховки привязал себя к стволу своим армейским ремнем. Смекалистый оказался солдат.
Но боец лишь зачмокал губами во сне и перестал храпеть. Тогда Юра повысил голос и еще раз позвал, для убедительности постучав по стволу дерева ботинком. Боец наконец-то проснулся. В недоумении повертел головой по сторонам, пока окончательно не пришел в себя.
– Давай слазь, хорош прохлаждаться! Ишь ты, Тарзан выискался. Прямо человек-обезьяна. Батарея на обед ушла. Тебя не дождалась. Марш в казарму!
Боец расстегнул ремень, спустился с дерева, вдел ремень в брюки летней формы – мобуты, как у нас ее называли, и козырнул дежурному:
– Виноват, товарищ сержант. Вздремнул, думал, проснусь перед обедом. Там хорошо, прохладно. И никто не мешает. Вот…
Вот что значит желание поспать! А поскольку в казарме днем не положено валяться на кроватях, то боец решил подремать на дереве, тем более что Уставом это не запрещено. Вот так сильное желание вздремнуть пересилило не менее сильное желание откушать наваристого борща. Не помешали даже колючки, а у маклюры они длиной более двух сантиметров, ими обильно усеяны побеги. Так незадачливого бойца и прозвали Тарзаном. Ну что ж, нормальный позывной, с таким можно служить и успешно противостоять противнику, коли таковой объявиться.
ОТДОХНУЛИ…
Шли КШУ – командно-штабные учения. На такие учения войсковая часть выезжает как бы в усеченном составе: штаб, батарея связи, частично ремонтные мастерские и автомобили автотракторной службы. Вот между этими подразделениями и отрабатывается взаимодействие.
«Воевали» мы в тот раз в районе городка Иолотань, правда, сейчас он называется Елетен. А вот месторасположение его осталось, само собой, прежним, он находится в дельте реки Мургаб в Иолотанском оазисе, более чем в пятидесяти кэмэ от города Мары, в котором располагалась наша войсковая часть. В городке Иолотань был хлопкоочистительный завод, железнодорожная станция и даже НИИ по селекции хлопчатника. В нынешние времена в окрестностях Иолотани открыто крупное газовое месторождение.
Воевали мы, конечно, не в самом оазисе, а в пустыне, окружавшей этот самый оазис, где природные условия были, понятное дело, для нас тяжеловатые, ибо создавали многие затруднения и неудобства, что, несомненно, в немалой степени способствовало солдатской закалке и приобретению необходимых навыков выживания в самых невероятных условиях. Из нас пытались создать уж если не супер каких–то универсальных солдат, наподобие голливудского Рэмбо, то, во всяком случае, наши офицеры двигали наше обучение в том самом направлении. И потому учения в пустыне зачастую происходили экстремально. Особенно в весенне-летний период: жара, тонкая, словно пудра, всепроникающая пыль, жажда, и однообразный и в тоже время грозный пейзаж вокруг – бесконечные барханы с редкими островками серовато-зеленых кустарников.
По боевому расписанию рядовой Валера Шенгальц являлся водителем капитана Артабаева, начальника автотракторной службы. Машина, за рулем которой сидел Валера, была полностью оборудована для устранения разных технических проблем, кои непременно могли возникнуть в ходе учений. Хотя техника у нас была военная, а значит, надежная, но, как я упоминал выше, местность вокруг была еще та, и здесь могло возникнуть всякое, от поломки рессоры до отказа двигателя. И подобное случалось, и тогда ребятам-ремонтникам приходилось сильно напрягаться, учитывая дефицит времени. Такая вот специфика службы ремонтников.
А еще за взводом, в котором служил Валера Шенгальц, была закреплена штабная машина для отдыха офицеров. В общем, после трудного перехода по пескам прибыли в район сосредоточения, и тут закипела военная работа. Передвижные радиостанции выбросили в небо мачты антенн, телефонисты, словно жуки-скарабеи, шустро потащили свои катушки с проводами куда-то в только им ведомые места, офицеры, получив от командира части и начальника штаба задания, склонились над картами в штабном автобусе и в КУНГе главного инженера. В штабном автобусе находился и я со своей неразлучной подругой – пишущей машинкой.
Словом, все были при делах, совершенствовали свою боевую выучку, и только водители могли немного отдохнуть от тяжелой дороги, чем они и поспешили воспользоваться. Небрежно набросив маскировочные сети на свои автомобили, Валера Шенгальц со своим другом забрались в салон машины для отдыха офицеров. Там стояли диваны и обстановка располагала к расслаблению. Друзья решили, пока офицеры там воюют, слегка прилечь, все же на диване намного легче переносить тяготы и лишения службы. Устроились уютно, завалились спать в чем были – в бушлатах, в сапогах, поболтали о разном, да так и уснули вскоре – сказалась трудная дорога.
И так сладко спалось друзьям, что они даже не услышали, как в салон забрались наши офицеры, да еще с посредником-проверяющим из округа. В общем, бойцы оказались в неловком положении. А тут еще вопросы посыпались:
– А какого лешего разлеглись тут?!
– Почему машины не закопаны?
Валера вытянулся в рост и пытался сказать, что машины-де замаскированы, масксети накинуты, но его никто не стал слушать. Под недреманым оком представителя округа офицеры были строги и бескомпромиссны:
– Закопать машины! Исполнять! Марш!
Солдаты пробкой вылетели из салона отдыха и приступили, правда, с меньшей скоростью, к исполнению полученного приказания. Работая лопатами, солдаты корили себя за неразумное решение поспать в офицерском салоне. На кой черт оно нам надо было, теперь вот копай окоп для автомобиля.
Рыть окоп в песке – это Сизифов труд: лопату выкинешь наверх, а две лопаты ссыпаются тебе назад. Ну поковырялись они для виду, отгребли немного песок от машины, создав, таким образом, видимость проведенных саперных работ. А тут вскоре офицеры покинули салон, направившись в штабной автобус. Приняв это как сигнал к окончанию маскировочно-саперных работ, ребята поспешили уже к своим машинам, забрались в кабины – не офицерский салон, конечно, но поспать можно вполне. И забылись тревожным солдатским сном. Он и вправду был тревожным. Казалось, только смежили веки, а тут команда:
– Тревога! Подъем! По машинам!
И снова дорога, вездесущая пыль, которую еле пробивал свет автомобильных фар, убаюкивающее гудение двигателя, навевающее дремоту. Но какой тут может быть сон? Это учения, и солдат должен учиться преодолевать возникающие разные трудности, которые иногда он сам себе и создает.
ОБМЕН
Здание туалета у нас находилось на улице по причине теплого климата, Туркмения ведь солнечная республика. Туалет был большой, на двенадцать «посадочных» мест, годовик, как шутили солдаты, то есть по числу месяцев в году. Заведение содержалось если и не в идеальном порядке, то уж в образцовом пребывало точно, согласно Уставу. Чисто, выскоблено, освежающий до щекотки в носу запах хлорки. За порядком следили дежурные по казармам, а наводили порядок, в основном, за счет внеочередных нарядов, нерадивые бойцы. Все это в комплексе дисциплинировало солдат. Хотя относились к данному виду работ философски, ровно, без предубеждений. Это ведь жизнь…
Так вот, однажды произошла история, связанная с этим самым таким необходимым заведением. Я был призван в Вооруженные силы в мае и уже отслужил полгода, когда прибыло новое, осеннее пополнение. Новичкам, пребывавшим в так называемом карантине, выдали уже зимнее обмундирование, в том числе и верхнюю одежду – шинели, шапки. Сержанты карантина, словно наседки за цыплятами ходили, опекали своих подчиненных. Тревоги их не были напрасными: вокруг прибывшего пополнения уже нарезали круги, словно коршуны, высматривающие добычу, наиболее шустрые из старослужащих, приглядываясь к новеньким шинелям, шапкам и ремням новобранцев. У старослужащих дело шло к демобилизации и, понятное дело, хотелось приехать домой в новеньком обмундировании. Сержанты карантина были в курсе мечтаний старослужащих и, как могли, ограждали новобранцев, заклиная их ни под каким соусом не поддаваться на уговоры «поменяться», «примерить», «поносить на время» и прочие посулы и соблазны. И новобранцы держались стойко, не поддавались на провокации. Так что старослужащим было нелегко обвести новобранцев вокруг пальца и осуществить задуманное. Но бывалый солдат в любой ситуации всегда найдет выход, и даже, как гласят былины, из топора сумеет сварить кашу. Нашелся и у нас такой ушлый «старик».
Он здраво рассудил, что стойкость новичка ощутимо ослабнет, если его отбить от коллектива. Тут она, стойкость, пасует, потому как новобранцы еще толком не знают досконально армейских правил, а за спины товарищей спрятаться не получится да и сержанта-наставника рядом нет. И тут уже куй железо, пока горячо. И «кузнец» приступил к осуществлению своего плана.
Как-то после строевых занятий четверо новобранцев отправились в туалет. Ну сидят, медитируют, все штатно. И вдруг в помещении появляется боец, строгий, серьезный, на рукаве красная повязка, сразу видно, что солдат при исполнении. Раздалась команда:
– Встать! Смирно!
Новобранцы подскочили, вытянулись в рост, придерживая руками галифе, тем самым выполнив команду и приветствуя вошедшего дежурного. Тут надо заметить, что вставать вовсе не следовало, ибо в таком заведении ни приказные команды, ни отдание чести военнослужащими Уставом не предусмотрены, пусть хоть даже генерал войдет, маршал или даже сам министр обороны. Как впрочем, в бане и в умывальной комнате. Такие вот островки демократии в строгой иерархии армейского быта. Но откуда это знать новобранцам?! Они ведь только два-три дня на службе. А сержанты еще не успели им объяснить нюансы этого самого армейского быта. Вот потому бойцы и стояли, вытаращив глаза и не понимая, что происходит. С одной стороны вроде бы и не должны они по логике вещей, но с другой стороны – красная повязка же, зычный командный голос… А вошедший солдат с красной повязкой на рукаве, строго оглядев застывших по стойке «смирно» солдат, представился:
– Я дежурный по туалету! Почему вы здесь находитесь в шинелях?
Надо заметить, что в ноябре в Туркмении сравнительно тепло и солдаты в основном бегали в это заведение без верхней одежды. К тому же никаких дежурных по туалету с нарукавными повязками быть не должно, нет их в природе. Но ведь новобранцы, словно птенцы-несмышленыши, все для них внове. Откуда им знать это?! А «дежурный по туалету» продолжал нагнетать обстановку и грозно вопрошать:
– Кто разрешил?
Новобранцы начали мямлить, мол, сержант карантина разрешил сходить в туалет. Мы, дескать, не знали, что в шинелях нельзя…
– Вот именно! Нельзя! – подтвердил «дежурный». – Шинель может запачкаться. Потому сейчас ваши шинели попрошу сдать. Вы их потом получите у дежурного по первой казарме. Все ясно?
– Так точно! – дружно ответили новобранцы, довольные, что легко отделались от грозного дежурного по туалету.
Четко отвечать старшим сержанты карантина уже успели их научить, и это бойцы с блеском продемонстрировали.
Самозваный дежурный по туалету, сохраняя строгое выражение лица (вот ведь черт какой!) обошел стоявших новобранцев, сложил шинели себе на руку и был таков. И ведь, хитрец, шапки брать не стал, ибо, если бойцы, возвращаясь к себе в карантин, наткнулись бы на офицера, тот, естественно, отреагировал бы на отсутствие головных уборов, без них никак нельзя: нарушение формы одежды. И вот тогда вся эта афера с «дежурством» по туалету мигом всплыла бы на поверхность.
Правда, перед тем как убраться восвояси, мнимый дежурный обернулся и сказал с улыбкой:
– Отбой боевой тревоги! Продолжайте свое занятие.
…Когда незадачливые бойцы вернулись к себе в карантин, чтобы продолжить дальнейшую маршировку на плацу, сержант карантина завопил, словно его резанули серпом:
– Где шинели?! Куда делись шинели, придурки? Какой дежурный по туалету?! Нет таких дежурных в наряде! Идиоты! Как он выглядел?..
Новобранцы начали объяснять:
– Строгий он… С красной повязкой! Сказал, что нельзя в шинелях, запачкаем… Сказал, что можем потом шинели забрать в первой казарме.
Сержант карантина ринулся в первую казарму, да где там! Растворились шинели среди другого казарменного имущества, словно кусочек рафинада в стакане горячего чая. Прибежал на помощь и второй сержант карантина. Вдвоем они пытались восстановить справедливость, но… Единственное, чего добились, чтобы выдали им из каптерки другие шинели. Выданное им обмундирование было б/у, то есть ношенное, не новое. Но для продолжения службы и отражения атак возможного супостата, буде такой объявится, вполне пригодное. Ну и на том спасибо. Такой вот обмен состоялся.
БРАЖКА
Армейская служба происходит не абы как, она проходит по строгим правилам, нормативам, предписаниям и Уставам. Здесь все регламентировано: что, где, когда, как. И это правильно, ведь случись военный конфликт, солдат не должен, разинув рот, чего-то выяснять, обмозговывать и тому подобное. Он должен назубок знать свои обязанности, четко придерживается отработанных навыков и приемов и, по идее, его ничто и никто не может отвлечь от поставленной перед ним боевой задачи. А такое достигается многочисленными тренировками, грубо говоря, муштрой, которая потом спасет жизнь бойцу в реальной боевой обстановке. То есть на солдатах лежит не только физическая, но еще и морально-психологическая нагрузка. И снимать ее приходится замполиту с его большим арсеналом средств: книгами, газетами, журналами, кинофильмами, художественной самодеятельностью, встречами с интересными людьми. В мою бытность несения воинской службы к нам в гарнизон приезжал по делам космонавт-3 Андриян Николаев. Естественно, была организована встреча с ним. Вот такие мероприятия значительно помогали преодолевать тяготы и лишения службы, тоску по дому и действительно скрашивали воинскую службу.
Однако некоторым индивидуумам подобных мероприятий было недостаточно, им нужна еще некая дополнительная разрядка, которая иной раз принимала весьма причудливые формы. То есть нарушает предписания и правила. К частым и тяжким видам нарушений в первую очередь относится излишнее употребление спиртных напитков. Тема эта перманентно актуальна и замполиты с нею борются, словно Дон Кихот с ветряными мельницами. И что интересно, тут есть некоторая нестыковка в отношении выпивки. Недоработка типа. Судите сами. Согласно уставам и наставлениям солдат и выпивка – вещи несовместимые. Как бы. И, тем не менее, в тексте Воинской Присяги прямого запрета на выпивку нет. Пользуясь этим, отдельные ушлые бойцы все-таки употребляют алкоголь, причем не испытывая никаких угрызений совести по поводу нарушения Присяги, ибо нельзя нарушить то, чего не обещал. Тут еще вот такой штрих. Конечно, в мирное время, когда лютый враг не наседает, оно как бы можно, находясь, скажем в увольнении, тихонько и незаметно для патруля пропустить рюмочку-другую, как говорил матрос Чижик из рассказа Станюковича, «в плепорции». Так сказать, в меру, и оставаясь адекватным, без негативных последствий.
Да только, к глубокому сожалению, большая часть солдатского контингента, увы, как раз сдержанностью не страдает и принимает до тех пор, пока не кончится выпивка или пока не застукают отцы-командиры такого бойца в полудревесном состоянии. Которое, само собой, делает невозможным исполнение воинских обязанностей надлежащим образом. Такой боец больше опасен для своих сослуживцев, нежели для противника. Отсюда оргвыводы: гауптвахта, поблекший послужной список и поражение в праве на возможный отпуск, который и так для большинства бойцов виртуален. И, тем не менее, определенная часть бойцов шла на такие риски. А как же иначе? Молодечество, удаль! Что же это за солдат, если ничего не нарушил? Как можно считаться бывалым солдатом, не побывав на гауптвахте – и такие существовали как бы критерии.
К слову сказать, распитие алкоголя у нас в части пресекалась строго и если чего – карали жестоким образом. В годы моей службы один боец как-то хорошенько приложился к горлышку вечером выходного дня, затем от распиравших его эмоций затеял драку, повредил череп дежурному по штабу. Хорошо, без серьезных последствий. Ну наутро, конечно, шум вселенский, гауптвахта, а там скоренько и показательный суд. И отправился наш выпивоха на четыре года в тюрьму, хотя до дембеля ему оставалось три месяца. Вот такая диспозиция. Комитета солдатских матерей тогда и в помине не было, ибо таковой рассматривался бы как организация, несомненно подрывающая боеготовность Советской Армии со всеми вытекающими отсюда последствиями. Да и командир наш был в этом отношении беспощаден.
Однако ж солдатская смекалка относительно выпивки наличествовала и, хотя и пребывала в дремлющем состоянии, но всегда была готова перейти в активную фазу. Наверное, это с «эффектом забора»: если есть глухой забор, то всегда интересно заглянуть за него или даже перелезть на ту сторону. И такой порыв с каждым может случиться, даже с такими как мы, дисциплинированными штабными военнослужащими. Вот такие наблюдались отклонения, наподобие перпендикуляров ко всем армейским, если можно так выразиться, горизонталям.
И вот как-то однажды в рамках этих отклонений мы с Валерой Сакаевым, моим армейским приятелем-годком, помозговав, решили организовать выпивку. Такая вот посетила нас не совсем умная мысль. Неловко, да, но как говорят в народе, из песни слова не выкинешь. Случилось такое. Поэтому и решил рассказать, хвалиться тут нечем, а вот в назидание молодым бойцам, может, и пригодится.
Банально купить в магазине винца для меня не составляло проблемы (нарушив, конечно наставление и приказ министра обороны), ибо ежедневно по делам службы я бывал в городе, да и водитель командирской машины являлся земляком и по заказу мог привезти для нас все. Но вот именно эта обыденность, реальная доступность запретного, как раз и не воодушевляла нас с Валерой. Хотелось чего-то нестандартного, идущего вразрез с размеренным армейским бытием. И такое перпендикулярное решение было найдено. Мы затеяли поставить бражку.
Поскольку служили мы в штабе, то, понятно, места потаенные у нас в наличии имелись. Поясняю тем, которые удивятся. Что ко мне в кабинет, что к Валере никто не имел права входить запросто, как говорится, открывая дверь ногой. Такое право имели лишь командир части, начштаба, ну, понятное дело, военный контрразведчик. Первые два начальствующих лица были небольшие ходоки, да и, войдя, не шарились в укромных углах за сейфами или шкафами. Оставался контрразведчик, но его поведение тоже было предсказуемо. Так что установить бродильный чан было куда. Другое дело – где его, этот чан, раздобыть. Ясное дело, в Военторге не купишь. Мы подумали, и решение также нашли. Не зря говорят: армейская смекалка выручит в любом положении. Она и в этот раз нас не подвела. Мы раздобыли в нашем автопарке старый корпус огнетушителя – были такие больше огнетушители, ОХП-10 – объем у него подходящий, около восьми литров. Ведро! Лошадь напоить можно. Отмыли внутренности огнетушителя до нужной кондиции. Резьба на крышке была у него сбита, но все же завинчивалась, хоть и сикось-накось. В общем, подходящая посудина. В нашей армейской столовой я отоварился у поваров дрожжами и сахаром. Ставил бражку Валера, потому как я в этом деле не разбирался.
Итак, мы заквасили первичный бульон в огнетушителе, установив его в кабинете у Валеры под столом, замаскировав скатертью, и процесс брожения пошел. Мы с Валерой понимающе друг другу подмигивали, короткими намеками толковали о будущем веселом времяпровождении. Брага играла, шуршала за стенками огнетушителя, а мы с приятелем строили радужные планы относительно будущих посиделок.
Стоял июль, один из самых жарких месяцев в Туркмении. Солдаты вовсю поджаривались на солнечной сковородке. Ощущение такое, что солнечные лучи собираются в узкий пучок некой гигантской линзой и пучок этот сфокусирован у тебя на башке. Мозги начинают плавиться, текут, грозя закипеть и ударить фонтанами брызг из-под панамы. Солдаты, преследуемые беспощадным солнцем, расползались в тенистые места, накидывали на себя мокрые простыни, плескались под водоразборной колонкой, словом, охлаждали организмы кто как мог.
В тот памятный выходной день мы с Валерой пошли купаться на Яму. Была неподалеку от нашего КПП глубокая яма-карьер, в нее просачивались под землей вода из текущих неподалеку арыков, образовав, таким образом, лягушатник, где воды набралось почти по ноздри и можно было даже сносно освежиться. Вот туда мы с Валерой и направились в выходной день. Покупавшись и немножко позагорав под жгучим туркменским солнцем, мы вернулись в расположение части. В штабе было пусто по причине воскресенья. Дремал на топчане дежурный по части офицер, где-то в казарме дрых сверхсрочник – его помощник. Дежурный же по штабу, писарь вооружения, круглолицый и добродушный парень Коля Грязнов припухал у себя в кабинете, являя собой яркую иллюстрацию к армейской пословице, гласящей, что, если даже солдат и спит, то служба все равно идет. Такая вот теория относительности в армейском варианте. Дремлющий дежурный наряд нисколько не смущало даже то, что в это самое время бряцали оружием заокеанские империалисты. В общем, послеобеденное сонное царство. Туркменская сиеста. И только посыльный по штабу одиноко маялся на входе у тумбочки, являя собой образец похвального уставного отношения к службе. Так что по любому враг не прошел бы.
От недавно вымытого деревянного пола в коридоре веяло прохладой. Хорошо! Я любил эти часы в штабе. Тихо, никто не тарабанит в окошко выдачи документов, не трещит пулеметом пишмашинка, не носятся с бумагами, не топают ботинками посыльные, не звонят телефоны, словом, никакой военной суеты.
Я прошел к себе в кабинет, захлопнул обшитую металлом дверь – no pasaran! – и, чуть раздвинув плотно задернутые из-за шпионов занавески, приоткрыл, насколько это возможно, форточки в зарешеченных окнах, расслаблено уселся за стол. Щелкнул кнопкой вентилятора. Тот послушно загудел, и, подхалимски крутя своей лопоухой башкой, начал подавать прохладный воздух. Вот он, кайф. Сиди, наслаждайся жизнью. Однако не пришлось мне глубоко погрузиться в нирвану, поскольку требовательно зазвонил телефон. Я лениво поднял трубку, представился. В трубке дурным голосом орал Валерка.
– Вовка, давай быстрее ко мне! Тут такая фигня творится – жуть!
Я удивился: что там у Сака может твориться такого-этакого? Коды, что ли, сперли от шифровальных машин, пока мы с ним бултыхались в Яме? Но посыльный же бдит, у него штык-нож на поясе. Кто чего украдет? Построгает враз на ломти всех злоумышленников. Однако, судя по воплям Сака, что-то все-таки стряслось невероятное. Делать нечего, надо выдвигаться на помощь. Я с неохотой покинул свое место, задраил форточки, задернул занавески, закрыл кабинет и поспешил по коридору на помощь к Валере. Постучал в обитую железным листом дверь. Щелкнул замок, в образовавшуюся щель просунулась перекошенная Валеркина рожа. Приятель громким шепотом произнес:
– Заходи быстро. Не мешкай! Давай-давай!
Я не мешкал и быстро протиснулся в щель приоткрытой двери. И тут же в нос ударила густая вонь. Надо сказать, запахи я различаю плохо, тугой на это дело. Но тут меня прошибло душевно так. Ощутимо и до самого нутра. Хорошее амбре заполняло комнату. Запах был такой густой – хоть ножом его режь и раскладывай по тарелкам, словно пирог. Картина действительно была необычная – этакий небольшой, в рамках одной комнаты, апокалипсис.
Дело в том, что окна кабинета Валеры выходили прямо на штабную курилку и вдобавок на солнечную сторону. Потому Валера, уходя купаться, безбоязненно раздвинул противошпионские шторки и открыл форточку, здраво рассудив, что никто не рискнет распиливать решетку окна у всех на виду. В общем, нарушение имелось. Хотя большого криминала в этом нет, так бы оно и сошло с рук, как сходило уже многажды. Но в этот раз случай был особый. Поскольку половина окна была свободна от раздвижных занавесок, горячее туркменское солнце щедро залило комнату своими лучами, не забыв нежно обласкать и огнетушитель с играющей брагой, стоявший под рабочим столом, ибо скатерть Сак снял при уборке помещения, а водрузить на место поленился или в спешке забыл, торопясь купаться. Вот это уже было настоящее упущение. Таким образом, невероятно щедрый тепловой нагрев значительно ускорил процессы брожения субстрата, и брага забурлила, словно вода в стиральной машине. Газы брожения отделялись ускоренным потоком. А куда им идти в наглухо закупоренном сосуде? Некуда. И в герметически закрытом огнетушителе начало нарастать давление. Естественно, гомеостаз в таком случае весьма непродолжителен, и незадолго до нашего прихода огнетушитель в соответствии с законами физики рванул. Наше счастье, что емкость была старая и у огнетушителя просто «сорвало крышу», то есть под большим давлением срезало ослабленную резьбу. Но поскольку огнетушитель был спрятан под столом, то сорвавшись, крышка саданула в столешницу, которая и погасила силу удара. А вот если бы разорвало сам сосуд… Да, тут дело добром бы не кончилось. Хотя и так в шифровальной комнате царил неописуемый хаос: пенящаяся субстанция грязного светло-коричневого цвета, пузырясь, шипя и причмокивая, ползла и ползла из отверстия огнетушителя, заливая собой вылизанный дочиста по армейскому обычаю пол. Увиденная картина живо напомнила мне эпизод из романа фантаста Александра Беляева «Вечный хлеб». Там тоже взбесившаяся съедобная биомасса, выйдя из-под контроля, выдавила окна в доме и затопила город, погребая под собой людей. Фантастика, конечно. Наша катастрофа, была пожиже, но вот своим запахом она, несомненно, придавала себе солидности.
– Чего рот разинул? – приглушенно рявкнул Валера, суетливо елозя тряпкой по полу. – Давай тоже хватай тряпку, ликвидировать надо последствия.
Я очнулся от ступора, и мы оперативно, по-армейски, действуя в четыре руки, совершили сержантский заплыв, собрав пузырящуюся и вонькую биомассу в тазы и, пользуясь сиестой, незаметно вынесли из штаба, вылив полуфабрикат в арык. Струей воды из колонки промыли место слива, отправив бражку в свободное плавание по гарнизонному арыку… Удачно все как-то сложилось, нам удалось скрыть катастрофу, с головой выдающую нас как злостных нарушителей воинской дисциплины, а, следовательно, льющих воду на мельницу врага. А так все шито-крыто.
«Ну а посыльный?» – спросит внимательный читатель. А что посыльный? Вообще-то молодому бойцу-посыльному нет абсолютно никакого дела до секретных штабных работ, так что он даже не заморачивался анализом увиденного. Его больше занимали мысли об оставленной в кишлаке ненаглядной Гюльчитай или о предстоящем ужине с макаронами по-флотски. Одним словом, он думал о приятном. И что там штабные сержанты сновали с тазиками-мазиками – это его никак не волновало и не озадачивало.
А нами пол в шифровалке снова был вымыт до блеска. Знаменитых порошков – экономного «Тайд» и универсального растворителя «Фейри», без которых нынче немыслимо наведение элементарной чистоты, в нашем распоряжении не было, но мы превосходно справились с возникшей проблемой. Закончив мытье и приборку, настежь распахнули зарешеченное окно. Я притащил свой вентилятор и оба «подхалима» начали усиленно трудиться в авральном режиме, выгоняя наружу вонючий воздух. Корпус огнетушителя с остатками полуфабриката я с независимым видом вынес из штаба, продефилировал мимо учебного караульного городка и зашвырнул не оправдавший надежд бродильный чан через забор на гражданскую территорию: дескать, армия не имеет к этому вонючему делу никакого отношения.
Потом, уже после секретных ликвидационных мероприятий, мы уселись с Валерой в штабной курилке обсудить случившееся. А поговорить нам было о чем. Поражение налицо. Жаль было затраченных трудов, дрожжей, а особенно сахара. Это ж сколько чая можно было выпить вечерами?! Но что делать? Не судьба, видно, была нам попробовать самопальной браги. Не сложилось. Да.
А наутро Валера, придя в штаб спозаранку, надраил просохший пол пахучей мастикой до блеска и прилежно принялся за внеочередные профилактические работы: протирать контакты. Так что запах спирта надежно замаскировал возможную остаточную вонь нашей неудавшейся бражки.
Больше мы таких «алкогольных» экспериментов не проделывали, справедливо рассудив, что не следует искать себе на голову или там на другую часть тела ненужных приключений. Тем более, что непреодолимой тяги к спиртному мы с Валерой не испытывали, а наше любопытство к бражному процессу было с лихвой удовлетворено. В общем, выбросили из головы дурь и продолжили далее служить по Уставу, завоевывая таким образом себе честь и славу.
ЭТО СЛАДКОЕ СЛОВО – АРБУЗ
Однажды на учениях – так сложилось – вышли мы в район сосредоточения и развернули свою технику для боевой работы. Очень удивительное, прямо-таки уникальное место оказалось! За все два года моей службы ни разу на учениях мы не попадали в подобные условия. А уникальность места состояла в том, что в пределах досягаемости находилась огромная бахча. Солидная такая бахча, со своей водной скважиной. Сами понимаете, соблазн был достаточно велик. Для некоторых бойцов и вовсе непреодолим, никак нельзя было им вытерпеть, когда вот тут, рядом, руку протяни, лежат сладкие туркменские арбузы. И протягивали. Как учили, по всем правилам военной науки: скрытно, маскируясь в складках местности, в сумерках… Надо сказать, получалось. До поры, до времени.
Ибо, само собой, бахча не была бесхозной, мол, приходите, люди добрые, берите арбузов, сколько вам нужно. Отнюдь. Бахча была колхозной собственностью и ее охраняли сторожа-туркмены в своих огромных лохматых, словно вороньи гнезда, бараньих папахах-тельпеках. Хорошая штука этот тельпек. И тепло в нем зимой и не жарко летом – со слов туркменов. Но мы, солдаты, летом носили панамы, и нам без тельпеков тоже было довольно комфортно.
Так вот, сторожа эти, довольно пожилые аксакалы, нескоро заметили сумеречных налетчиков. Арбуз – это не яблоки или груши, которыми набил карманы да и ходу по-быстрому, даже ползком можно. А сколько унесешь арбузов? Два от силы. Да и ползти с двумя арбузами не совсем удобно. Значит, надо вещмешок приспосабливать, а это уже определенная тяжесть, и потому надо смываться с бахчи, хоть и не в полный рост, а пригибаясь, но силуэт налетчика все же заметен на фоне сумеречного неба. Словом, скрытность не была соблюдена, и неизбежное произошло.
Всполошившиеся сторожа, догадавшись, что происходит незаконный съем арбузов с территории вверенной им бахчи, да и не размышляя долго, шарахнули из своих мультуков. В ответ на выстрелы на самом дальнем конце бахчи залаяла собака. Судя по характерному лаю, отнюдь не дворняжка. А с туркменскими сторожевыми собаками шутки плохи, те еще волкодавы. Сторожа стреляли не по солдатам, конечно, а в воздух, для острастки. Солдаты разбежались, но куда разбежишься в песках? Конечно, окольными путями, как бы заметая следы, подтянулись к месту расположения части. Однако эта нехитрая военная хитрость была разгадана сторожами и уже наутро в расположение полевого лагеря нашей части прибыли туркмены для разбора полетов. Вернее, налета.
Понятно, командир наш был сильно огорчен, извинился перед сторожами, вызвал комбатов и приказал навести порядок среди личного состава. Комбаты отдали приказы капитанам и лейтенантам, военная машина заработала, и по лагерю прокатилась волна проверок на предмет наличия арбузов в отсеках боевых машин и установки имен провинившихся.
Туркмены-сторожа, само собой, не жаждали заполучить скальпы сумеречных налетчиков, но попросили оградить бахчу от подобных инцидентов. Командование, памятуя, что армия стоит на защите гражданского населения, в том числе и сторожей-туркмен, пообещало недопущения таких некрасивых случаев впредь и пошло на легализацию арбузного промысла: договорилось с руководством колхоза о закупке арбузов, и теперь на обед в качестве приятной добавки солдаты получали один арбуз на двоих человек. А вы когда-нибудь пробовали туркменский арбуз, выросший в пустыне, на песчаной почве? Уверяю вас, эти арбузы ничем не хуже известных астраханских. Туркменские арбузы сладкие – до умопомрачения! Ели мы их солдатским способом: разрезали арбуз на две равные половины и выскребали сладкую мякоть ложками. Не знаю, почему в гражданской жизни принято разрезать арбузы на ломти, пачкать щеки и руки в липком соке? А вот у нас получалось удобно и гигиенично. И главное – строго поровну, что тоже немаловажно.
Закупка арбузов устраивала обе стороны возникшего было конфликта, и налеты на бахчу прекратились. Но с последствиями этих налетов мне пришлось столкнуться и даже получить некоторую выгоду для себя.
В то утро, когда в лагере проверялось наличие в машинах ворованных арбузов (нас-то не проверяли, ибо мы, штабные работники, все время на глазах у начальства), я как-то выскочил из разогретого солнцем КУНГа по неотложным делам и отойдя с десяток метров в кусты тамарикса (кстати, его и тамариском называют), заметил под ними десятка два арбузов. По-видимому, связисты, расположившиеся неподалеку от штабных машин, прослышав (на то они и связисты, по крайней мере, внутренняя связь у них всегда работала без помех!) о проверках в подразделениях, решили избавиться от прямых улик, спрятав их до поры до времени в кустах.
Я прикинул, что если эти арбузы переместить в другое место, то вряд ли их будут упорно разыскивать и жаловаться командирам, ведь добыча-то незаконная. Я быстро покликал своего дружка шифровальщика Валеру Сакаева, и мы шустро с помощью вещмешков переместили арбузы ко мне в КУНГ, уложив их аккуратно в рундуки под лежаками.
Обошлась наша экспроприация без последствий, и эти арбузы мы доставили после учений в расположение нашей части, ведь в штабе еще оставались наши сослуживцы, не выезжавшие на учения: писари строевой и хозяйственной служб, дежурный по штабу, а еще бессменный штабной телефонист Рафик Альсеитов. Провели, так сказать акцию в рамках войскового товарищества: поел сам – угости товарища. За что ребята нам были очень благодарны.
О ВРЕДЕ КУРЕНИЯ
О вреде курения мы узнали еще в раннем детстве, когда, пытаясь подражать взрослым, курили сухую траву и листья, получая за подобные шалости от родителей подзатыльники и шлепки по мягкому месту. Аргументировано же, с подробным разбором и показом на специальных плакатах легких курильщика, нам рассказывали в школе. Парадоксально, но обладая в связи с этим уже некоторым опытом о вредных последствиях табакокурения, именно в школе многие начинали курить.
Я не был исключением и курить начал в школе. Хотя и в последнем, одиннадцатом классе. По тогдашним меркам поздновато, тем не менее, в армию я пришел уже опытным курильщиком.
В армии с курением тоже боролись, однако не силой убеждения и личным примером, а налегая, в основном, на физические нагрузки и спорт. Это давало некоторые результаты, но не более.
А более интересную методу придумал наш замполит. Казалось бы, ему по должности положено на плакатах по периметру строевого плаца силой печатного слова и в устном виде в выступлениях и приватных беседах с провинившимися убеждать солдат в том числе и о вреде курения, о его нехороших последствиях и пагубном влиянии в целом на укрепление обороноспособности страны. Ан нет, наш замполит мыслил нестандартно и потому пошел другим путем. Приняв за основу своего метода спорт в сочетании с боевой подготовкой, он взял в привычку, которую и стал прививать солдатам, проводить иной раз в выходные дни кроссы. Да не просто пробежки вокруг нашего стадиона во время спортивных занятий согласно расписанию, а многокилометровые – сначала пять, а потом и десять километров – марш-броски, в том числе иной раз и с полной выкладкой.
А что такое полная выкладка? Собственно, она не полная была, а так, вполовину – вещмешок с личными вещами бойца, автомат с магазином (без патронов и на том спасибо), фляга с водой. К огромному счастью, не было каски, шинельной скатки и противогаза, за это я до сих пор вспоминаю нашего замполита с благодарностью. Однако даже эта уполовиненная выкладка при туркменской жаре давала потрясающий эффект. Представьте: беспощадное белое солнце, разогретое до липкости асфальтовое покрытие дороги, мельчайший желтый песок по обочинам, который при малейшем дуновении горячего ветерка так и норовит попасть, словно боевой отравляющий газ, в рот, нос, уши, глаза… В горле невероятная сухость, словно рашпиль проглотил, пот градом, ботинки тяжелые, словно пушечные ядра. Вещмешок давит на спину, словно в нем десятка два кирпичей. Автомат тоже вносит свою лепту, колотя стволом по спине и прикладом по бедру. Уже на втором километре забега ты начинаешь отчетливо осознавать, что врата ада находятся где-то неподалеку и ты вот-вот попадешь прямиком туда.
Учитывая такую неслабую нагрузку, некоторые бойцы лихорадочно искали выход из сложившейся ситуации и находили его в том, что бежали кросс только лишь на пятикилометровую дистанцию, а потом сидели, передыхали, дожидаясь возвращения тех, кто пробежал дистанцию до положенной отметки. Или же, если марш-бросок пересекал летное поле военного аэродрома наших соседей-летчиков, проезжали часть пути на грузовиках аэродромного обслуживания. То есть здесь срабатывали элементы законов войскового товарищества.
При таких способах облегчения тягот и лишений при выполнении марш-броска главное было не увлечься, дабы, сам того не желая, не поставить спортивный рекорд. Но, скорее всего, кто-то из таких солдат все же выполнил норму мастера спорта по спортивному бегу. И тогда замполит, отслеживая марш-бросок по часам и секундомеру, несколько усовершенствовал привила марш-броска. Нас стали грузить в автомобили и вывозили на полное расстояние, то есть на десять километров, причем подальше от аэродрома и в предобеденное время с таким расчетом, что если будешь бежать нормально, то к обеду должен успеть. То есть солдат заряжали на конечный результат, стимулировали, так сказать. А поскольку прием пищи для солдата – дело святое, то приходилось налегать во все лопатки и выкладываться нешутейно. Другого-то выхода просто не существовало. И успевали, куда ж деваться? Кушать-то хочется.
«А причем тут курение?» – спросит внимательный читатель. Да притом, что после такой десятикилометровой пробежки не то что курить, дышать было архитяжело даже некурящим, а уж мы, курящие, кашляли, перхали, сипели, хватали ртом сухой воздух, словно выброшенные на берег рыбы, в голове шумело, перед глазами светились какие-то огоньки. Словом, то еще было состояние. Пища и та с трудом пролазила в горло. Какое там курение?! Вы о чем? Желание пропадало напрочь. К сожалению, не навсегда. Я вот, к примеру, дня три не курил после марш-броска. Потом, опять-таки, к сожалению, эта вредная привычка возвращалась. Теперь вот с высоты прожитых лет я думаю, что, если бы в тогдашней армии выходные с кроссами были через три дня, то армия напрочь бы избавилась от курящих солдат.
А вот еще под занавес темы один эпизод, тоже связанный с вредом употребления табака. Как-то были мы на учениях в глубине каракумских песков. Глушь невероятная. Сплошь пески с небольшими впадинами между барханами, на глинистой почве которых, покрытой зеленовато-бурой, редкой, словно щетина на свинье, растительностью, небольшими островками саксаульных зарослей и тамарикса, существовало некое подобие жизни: пробегали юркие ящерицы, неторопливо ползали, словно танки, большие, с суповую тарелку, черепахи, гудели насекомые… И вот здесь-то наши бойцы и ухитрились поймать песчаного крокодила, большого, более чем метровой длины, варана. Великолепный был варан. Красновато-коричневого окраса с темными бурыми полосами на спине, такой вот тигровой расцветки, очень злой и подвижный. Как солдаты умудрились взять его в плен – ума не приложу. Но взяли и везли его с собой в вагоне, смастерив ему ошейник и поводок.
На станциях, когда наш воинский эшелон останавливался, его выводили на прогулку, и тогда народ, который находился поблизости, собирался в круг поглядеть на диковинное животное. Варан злобно шипел, высовывая свой раздвоенный, как у змеи, язык, крутил хвостом, угрожающе раскачивался на как бы вывернутых лапах. В общем, зрелище интересное. И вот на одной из остановок, какой-то неумный парень стрельнул в варана окурком. Варан отреагировал молниеносно и перехватил брошенный окурок. Причем в его пасти он очутился правильным концом. Варан резко и быстро сделал несколько затяжек, словно заправский табачник. Докурив «бычок» до конца, секунду задумчиво постоял, словно оценивая крепость табака, раскачиваясь на своих вывернутых лапах, и вдруг упал на спину, растопырив лапы и бесстыдно оголив белый живот. Он умер.
Такое окончание забавного поначалу зрелища потрясло всех присутствовавших, в том числе и меня. Вот он налицо вред курения! Я надолго запомнил эту трагическую сцену. Правда, курить я бросил много позже, но все-таки бросил. Что советую сделать всем курящим. Конечно, масса тела у человека больше, чем у варана, но ведь, как говорят в народе, капля камень точит. У варана, вон, четыре ноги, а он не устоял против никотина, перевернулся вверх животом, а у человека же всего две. И кто знает…
СТРЕЛЬБА НА ПОРАЖЕНИЕ
Армия, помимо охраны и защиты государства, в этом ее предназначение, охраняет и защищает еще и самое себя. А как же иначе? Охотников до чужих секретов, особенно военных, во все времена было в избытке. Вот потому в воинских подразделениях существует караульная служба. Караульная служба – это вид боевой задачи, который требует от солдат высокой бдительности, решительности и проявления инициативы. Разумной, конечно. И если с бдительностью и решительностью вроде как было, в основном, нормально, то с инициативой дела обстояли иногда перпендикулярно Уставу гарнизонной и караульной службы. Я не говорю за все Вооруженные Силы страны, я веду речь о том воинском подразделении, в котором служил. Итак, охрана и караульная служба…
Охране у нас подлежала большая территория, на которой размещался автопарк и… Впрочем, разве так важно, что там размещалось? Имущество военное нашей части размещалось и потому оно нуждалось, само собой, в постоянной охране, дабы подлый враг… Ну вы понимаете. Территория была огорожена высоким забором из бетонных плит, с наружной стороны еще проходил один ряд изгороди с колючей проволокой, а в промежутке между бетонной оградой и «колючкой» стояли деревянные караульные вышки. Устройство их достаточно простое, помост со сплошными дощатыми перилами примерно по пояс и обязательным грибком-пирамидкой сверху для защиты часового от дождя и солнечных лучей, последнее особенно актуально для солнечной Туркмении, где очень даже возможно получить солнечный удар. Такие случаи у нас бывали, когда непривычные к такой жаре солдаты, призванные из европейской местности, падали в обморок даже на построениях.
Так вот, находясь под защитой такого «грибка», караульный пребывал в спасительной тени и потому нес службу вполне боеспособно.
В стороне, метрах в пятнадцати – двадцати от «колючки», проходила проселочная дорога, даже, скорее, тропинка, по которой местные туркмены из аула ходили иногда по своим делам.
Недалеко от нашей охраняемой территории находилась территория другой воинской части, авиационной. И она была точно также обустроена – все строго по Уставу.
Авиаторские караульные были вооружены карабинами, а наши ребята – автоматами АКМ. А поскольку караульная служба, как было сказано выше, это боевая задача, то, само собой, оружие было снабжено боевыми патронами, дабы в случае чего дать вооруженный отпор и пресечь вражескую вылазку. Так что все на полном серьезе, тут вам не пионерская игра «Зарница», в которую играли тогдашние школьники.
Так вот, несут службу караульные. Бдительно поглядывают вокруг, хотя, казалось бы, чего бдить: белый день, солнце ярится, жара, скука смертная. Но Устав предписывает неусыпное бдение. Вот и бдили. И вдруг наш боец ощутил, как в его грибок с визгом и глухим стуком ударила пуля. Ну удар пули, свист ее солдат может отличить от посторонних звуков – стрелять приходилось на стрельбищах.
Реакция бойца была мгновенной: нападение на пост! Упал, распластался на полу караульной будки, осмотрел местность сквозь щель в перилах, затвор автомата передернул, пуля в патроннике – врешь, не возьмешь, готов к отражению. Но непонятно, от кого отбиваться, никто не нападает, и пули больше не свистят. Парашютов в небе не видать, значит, нет и высадки вражеского десанта. Тогда что? Или кто?
Но видит боец следующее: на вышке авиаторов заволновался караульный, даже карабин отставил в сторону, в перила вцепился и напряженно смотрит в нашу сторону, ладонь козырьком приложил ко лбу. Прямо хоть картину пиши – богатырь в дозоре.
И тут наш боец понял – этот авиатор в него и стрелял. А поскольку наш часовой упал, авиатор решил, что застрелил нашего часового, вот и заволновался. Еще бы, тут заволнуешься, застрелил часового! Трибунал – это однозначно, без вариантов.
Наш же боец, старослужащий, опыта у него хватало, мигом прокрутил в мозгу сложившуюся ситуацию и, поднявшись с пола вышки, пригрозил авиатору автоматом: мол, если я стрельну, от твоей будки только щепки полетят. Еще бы им не полететь, в магазине АКМ находится тридцать патронов и щепки разлетелись бы очень далеко… Автомат Калашникова – штука серьезная.
Шума караульщик поднимать не стал, начальнику караула о происшествии не доложил, а, сменившись с наряда, направился к авиаторам, с целью найти того самого незадачливого салагу-караульщика (а кто еще мог учудить такую штуку, как ни солдат-первогодок?!) и поговорить с ним, как говорят французы, тет-а-тет, то есть взять за грудки, максимально приблизив зверское выражение своего лица к лицу собеседника. Это же надо такому случиться! Салага, щенок, сопляк уложил старослужащего на пол. И ведь убить мог! За два месяца до дембеля! Да я его самого прибью, гада! Руки повыдергаю! Ну и так далее… Словом, шибко осерчал наш старослужащий на незнакомого стрелка и потому настроен был решительно. Очень решительно.
Однако выяснилось, что караульщик-авиатор оказался тоже старослужащим, да еще и почти земляком, из соседнего города. А стрелял он вовсе не в бойца, а в голубя, который сидел на верхушке грибка караульной вышки. И естественно, сильно струхнул, когда наш боец повалился на пол. Вот такая случилась нелепица. Зачем понадобилось стрелять в голубя, авиатор пояснить так и не смог, ну, замкнуло, как говорят электрики, вот и выстрелил. В общем, поговорили земляки почти душевно, и списали случившееся на туркменскую жару.
А вот еще случай с боевой стрельбой, и тоже произошел он во время караульной службы. Стрельба всегда происходит там, где есть патроны к оружию. А где они есть? Да у караульной команды, где же еще.
Итак, солдат-первогодок узбекской национальности стоял на посту по охране периметра, то есть в караульной будке, на вышке. Нес службу исправно, не курил, не отвлекался на посторонние размышления, зорко оглядывал свой сектор наблюдения. Словом, все строго по Уставу караульной службы. И не зря. Вдруг на той самой проселочной дороге, что проходила вдоль объекта, появился мужчина на велосипеде. Он крутил педали, погладывая вокруг, и никого, как говорится, не трогал и повышенного интереса к охраняемому объекту ничем не проявлял.
Однако бдительный караульщик решил проверить, что это за субъект разъезжает вблизи охраняемого объекта и крикнул сверху:
– Стой! Ти хто такая? Чо нада?
Велосипедист испуганно взглянул на караульного, и, ни слова не говоря в ответ, приналег на педали, пытаясь убраться подальше от строгого солдата с автоматом. Караульщик снова закричал:
– Стой! Куда? Твой стрелят буду!
Велосипедист же молча вертел педали, удаляясь от караульного. А у того слова не разошлись с делом, он вскинул автомат к плечу и выстрелил. Причем строго по Уставу, сначала в воздух одиночным, а потом два патрона по удаляющемуся «нарушителю». Все проделал, как учили.
И таки попал! Велосипедиста вместе с его железным конем подбросило в воздух, затем они обрушились наземь, подняв облако пыли. Велосипедист, ударившись оземь, перевернувшись на бок, свалился в канаву и по ней на четвереньках рванул в спасительные заросли колючего низкорослого кустарника. Велосипед же, вернее то, что из него получилось, остался лежать на дороге. В раму велосипеда попало две (!) пули. Меткий оказался стрелок, прямо мерген-охотник. В велосипедиста, к обоюдному счастью, не попал, промахнулся. Снайпер, глаз-алмаз. От попадания автоматных пуль велосипед причудливо искорежило так, что его вполне можно было демонстрировать на выставке каких-нибудь скульпторов-авангардистов.
Поскольку пост был недалеко от караульного помещения, то на выстрелы незамедлительно прибежал начкар с бойцом, разбираться. Шутка ли: нападение на пост!
Потом этим делом занимался наш чекист, но чем оно закончилось – мне об этом неизвестно, у чекиста своя работа, и он о ней не распространяется. Молчаливая служба… Наверное, какие-то определенные мероприятия проводились и оргвыводы были сделаны. Хотя за велосипедом никто не пришел, да и раненых и убитых, ко всеобщему большому счастью, не оказалось, И хорошо, что так.
Караульщику отпуск на родину не предоставили, хотя он очень на это рассчитывал. Ограничились лишь благодарностью от старшины батареи с последующим пояснением и серьезным внушением . И это было правильное решение. А то предоставь такому ретивому стрелку отпуск, так и еще найдется подобный «снайпер», и вовсе не факт, что он промахнется…
АМФИБИЯ
В машиностроении амфибиями называют технику, способную не только передвигаться по суше, но также преодолевать водные преграды, болотистую местность и глубокий снег, то есть эксплуатироваться в нескольких средах. В армии есть плавающие танки, бронетранспортеры, автомобили. Наша часть была сугубо сухопутная, и подобной техники у нас не водилось, но, тем не менее, лицезреть амфибию нам довелось, причем при весьма драматических обстоятельствах. А дело было так…
Жизнь в нашей воинской части текла своим чередом, согласно воинским Уставам. Кроме учений, вносящих оживление и разнообразие в монотонные дни повседневной боевой учебы, естественно, и бытовая сторона воинской службы тоже претерпевала изменения. Солдаты овладевали воинским мастерством, получали сержантские нашивки на погоны и даже уходили в отпуска. Офицеры тоже получали звания, поднимались по служебной лестнице, въезжали в новые квартиры, приобретали мебель и т. п.
А начальник штаба, подполковник Семен Давыдович, приобрел мотоцикл с коляской. Хороший агрегат, слов нет, зверь-машина. Такого приятного неброского светло-коричневого цвета. И название у него хорошее – «Урал». Очень ценились у мужчин нашей страны такие машины. Они ведь еще и военного назначения были, в те времена их, кажется, регистрировали, кроме ГАИ, еще и в военкомате. Наверное, с прежних времен осталось такое положение. Так сказать, если завтра война, если завтра в поход, то мотоцикл «Урал» тоже подлежал мобилизации. Ну, а пока время «ч» не наступило, то владельцы таких мотоциклов вовсю использовали технику себе во благо.
Так и наш начальник штаба строил планы, потому, оформив покупку и отметившись для начала в ГАИ, он вырулил в направлении нашей воинской части. Так случилось, что в это время и наша дежурная машина ГАЗ-66, которая везла офицеров после обеденного перерыва на службу в часть, в которой и я находился со своим «секретным» портфелем, на одном из перекрестков пересеклась со счастливым владельцем мотоцикла. Оказывая уважение подполковнику, водитель дежурной машины пристроился за мотоциклом, и мы следовали за ним как бы в качестве почетного эскорта. И как оказалось, не напрасно.
Выехав из центра города Мары, мы попали на улицу, выводившую нас за город, в направлении нашей части. Справа тянулся длинный и высокий саманный забор, за которым располагалась трикотажная фабрика, выпускавшая туркменские покрывала. Правда, туркменки там не работали, их места занимали особи женского пола из других районов страны, пребывавших в статусе, как сейчас говорят, лиц с пониженной социальной ответственностью. То есть проходили перевоспитание. Так что ничего интересного по правой стороне дороги как бы и не было. Хотя как сказать...
А вот слева – слева была очень интересная диспозиция, ибо вдоль дороги, в опасной близости, протекала река Мургаб. Была она мутная, с желтовато-серой водой, обладала заметной скоростью течения, хотя и неширокая. Ну и конечно, была несудоходной.
Как раз в том месте, где справа заканчивался забор, отделяющий девиц со специфическим статусом от остального мира, дорога делала резкий поворот вправо. Естественно, следуя повороту своенравной реки Мургаб. А поскольку никакого ограждения дороги по обрыву не имелось, мне иногда приходилось наблюдать в водах Мургаба автомобили, не вписавшиеся в поворот. Глубина в том самом месте была не такая уж и большая, но скрывала грузовик почти по самую кабину, только верхняя часть, словно лысина деда Щукаря, торчала из-под воды.
Из-за малой глубины жертв, вероятно, не было, потому и ограждение не устанавливали, по крайне мере за мою службу я такого не наблюдал. Да и установить ограждение там непросто, ибо асфальт дороги проходил буквально в пятнадцати – двадцати сантиметрах от кромки обрыва.
Наш начальник штаба об этом, конечно же, знал (мы сколько раз на ученья выезжали по этой дороге!), но тут подвела особенность управления мотоциклом с коляской. Новичку или малоопытному водителю всегда кажется (а может, так оно и есть?), что его «тянет» в сторону коляски, вправо, и он инстинктивно пытается отвернуть немного в противоположную, левую сторону. Так и произошло с нашим подполковником.
Он как шел прямо, так и нырнул с обрыва в мутные воды Мургаба. И, как пелось в песне, «круги разошлись над его головой». Водитель дежурки, естественно, ударил по тормозам, офицеры загалдели и посыпались из кузова на землю. Я тоже выскочил из кабины. Но я с портфелем, мне не положено вмешиваться во всякие ситуации, у меня же все секретно, боже ж ты мой! А первым порывом было ринуться в реку выручать старшего офицера, попавшего в нелегкую жизненную ситуацию. Тем более, он мой непосредственный начальник. Вот такая нарисовалась дилемма.
Но наш НШ был старым закаленным воином, он воевал практически с первых месяцев до самого победного мая 1945 года и потом даже успел дать прикурить коварным японским самураям огоньком своих «катюш». Само собой, форсировать водных преград за время войны ему довелось немало и таких, что не чета туркменскому Мургабу, потому опыт у него был.
Но сначала из воды появилась и поплыла, покачиваясь, фуражка подполковника. Следом за ней вынырнул, отдуваясь, словно морж, и сам подполковник. А водитель дежурки, пока шел подъем офицера из воды, уже разделся, щеголяя новеньким трусами защитного цвета (все строго по Уставу), приспособился на краю обрыва, протягивал руку потерпевшему. Ему поспешили на помощь офицеры и совместными усилиями подняли Семена Давыдовича на дорогу. Вид у того был обескураженный, ручьями стекала вода. Мы столпились вокруг в растерянности. А чем мы могли ему помочь в данной ситуации? Водитель дежурки вскрикнул:
– Товарищ подполковник, я сейчас фуражку догоню! – и намерился было спрыгнуть в реку, но подполковник взмахом руки остановил его.
– Да черт с ней, с фуражкой! Мотоцикл надо достать! У тебя трос есть?
Как не быть тросу?! Машина военная, всегда готовая ко всяким нештатным ситуациям. Приволокли трос, размотали. Дежурная машина продвинулась немного по дороге, туда, где обрыв был пониже и никаких помех не наблюдалось для маневра. Водитель, которому выпала на сегодня еще и роль водолаза, оставил машину и нырнул вниз, с третьей попытки прикрепил трос, затем снова сел за руль и потихоньку мотоцикл пополз из воды. Тут же мотоцикл подхватили офицеры и, подбадривая себя разными словами, смогли вытащить его на дорогу. Осмотрели его, вроде и вмятин не видать, удачно нырнул «Урал», да и сработан он был на совесть. Водитель начал было одеваться, но тут НШ поскреб в затылке и сказал:
– Да оно и фуражку было бы неплохо достать…
Конечно, неплохо, кто спорит, но где ее теперь искать? Однако просьба начальника для солдата хуже приказа. Надо выполнять. Да к тому же не амбразуру дзота надо закрыть своим телом, а всего лишь фуражку достать из воды. Снова водитель ушел в воду. Ему повезло. По левому берегу Мургаба располагались частные дома, ограды которых уходили прямо в реку, и фуражка прибилась к ограде. Наш начальник штаба, укомплектовавшись, снова сел за руль своей покупки, которая была взята на буксир, и наш караван неспешно двинулся домой, в часть. За это время НШ даже хорошо подсушился на летнем туркменском солнце и от встречного ветерка. В общем, все сложилось хорошо.
Мотоцикл поставили у крыльца штаба, и сопровождавшие его лица, хоть и с небольшим опозданием, но приступили к исполнению своих обязанностей согласно распорядку.
А на утро следующего дня вновь стали собираться офицеры у крыльца, и, естественно, сгрудились у мотоцикла, рассматривая его и тем самым коротая время до утреннего построения.
– Ага, это и есть тот самый мотоцикл-амфибия? – громко спросил капитан Кухарев, пересмешник и юморист. Офицеры засмеялись, ведь точно подметил острослов. Но тут из-за угла штаба вымахнул НШ в отутюженной форме, как всегда подтянутый и деловитый. Смешки смолкли. Подполковник подошел к мотоциклу, похлопал по сиденью и, немного смущаясь, произнес:
– Да, вот, вчера-то… Окунулись мы с ним в Мургаб. Это же еще повезло, что наша машина следом ехала, помогли ребята, молодцы… А то хоть караул кричи.
Офицеры посочувствовали подполковнику, и на этом инцидент с мотоциклом-амфибией был исчерпан.
На плацу старшины батарей кричали построение, начинался очередной день армейской жизни. И снова надо было шлифовать военное мастерство, стоять на страже нашего государства и противостоять проискам проклятых империалистов, будь они не к ночи помянуты.
МАУГЛИ
С дисциплиной у нас в войсковой части было строго. Особенно так казалось военнослужащим рядом расположенных частей. Потому что у нас был оркестр, и мы по понедельникам и праздничным дням трижды проходили строевым шагом побатарейно на строевом плацу. В других частях нашего загородного гарнизона этого не было.
Да и командир наш, замполит и начальник штаба, не отслеживая специально, однако не гнушались тормозить солдат других войсковых подразделений гарнизона, если таковые пересекали территорию нашей части в неуставном виде: нестриженых, с обвисшими поясными ремнями, без головных уборов. Командир наш, Николай Михайлович, хмурил свои брежневские брови, но, в общем-то, как бы взывал к совести, по-отечески. Замполит же отчитывал, словно вколачивал провинившегося в землю казенными фразами. Попавшие под раздачу поедали глазами высокое начальство, изображали на лицах искренне раскаяние и готовность тут же взойти на эшафот, если б таковой быстро соорудили прямо на плацу. Было понятно, что кроме назиданий, ничего страшного не может офицер сделать солдату соседней части за неуставной вид. Ну пошумит, да и все дела.
Тем не менее, старались соседи обходить нашу территорию стороной, хотя через нас лежал прямой путь в солдатскую чайную. А все потому, что наш начальник штаба, старый служака, как я уже упоминал выше, прошедший всю войну с первых месяцев, а потом еще и громивший резвых самураев в августе–сентябре того же года, к дисциплине относился ревностно, считая ее чуть ли не самым главным залогом боеспособности военнослужащих. Как он мне говаривал иногда – Уставы кровью написаны. Сколько было глупых, идиотских смертей за годы войны – не счесть: то курнуть на посту захочется, то обмотку намотал кое-как и в рукопашном бою не смог увернуться от вражеского штыка, то уселся на борт автомобиля и свалился под колеса… Много чего было, всякого и разного. Потому надо строго следовать Уставу, неукоснительно, без всяких вольностей и послаблений, как бы это ни казалось некоторым нерадивым солдатам ненужным и необязательным. И потому, столкнувшись с нарушением дисциплины, он был строг и беспощаден. Вот судите сами, было как-то такое занятное происшествие.
У нас проходил утренний развод. Стоим побатарейно, сначала оркестр, за ним офицеры штаба, затем мы, доблестное писарство, и далее все другие батареи. Стоим, внимаем, что нам говорят командир, начальник штаба и замполит. В общем, все штатно, по Уставу.
А вот рядом с нами, чуть сбоку и позади, под желтеющей кроной клена стоит и с интересом наблюдает за нами солдат-стройбатовец азиатской внешности, одетый в распахнутую на груди телогрейку защитного цвета с полами, укороченными по моде настолько, что поясной ремень, опущенный (не по уставному!) ниже талии, проходит по самому краешку армейского ватника. Сапожки на слегка кривоватых «азиатских» ногах вычищены до блеска и присобраны в гармошку, видать, плоскогубцами их жулькал, сжимал, чтобы сохранились складки надолго. Но самое главное – прическа. Не прическа, а прямо-таки густая грива черных пышных волос, ниспадающая на воротник телогрейки. Сразу видно – старослужащий боец, у которого вот-вот демобилизация. И было ему, видать, очень интересно посмотреть, как люди в армии служат, набраться впечатлений для того, чтобы было чего рассказать «на гражданке» об армейских буднях. Потому как у военных строителей ничего подобного не было, все более приближено к гражданской жизни. Как показало дальнейшее развитие событий, именно любопытство подвело бойца: засмотрелся, заслушался и в результате потерял бдительность.
Мы его давно заприметили, и, подталкивая друг друга локтями, кивали на потешного солдатика, зачарованного происходящим на плацу.
Наконец была подана команда к прохождению маршем, гулко забухал барабан, задавая ритм. Ему в ответ слитно ударили об асфальт подошвы солдатской обуви, и марш начался. Прошли нормально, и подразделения, так же слажено, стали выдвигаться на свои рабочие места по расписанию. Мы вслед за офицерами штаба направились к нашему зданию. К нам присоединился и начальник штаба. Но вдруг он увидел зачарованного недавним зрелищем стройбатовца, и тут же мгновенно сделал стойку, властно поманив его пальцем к себе.
Солдатик встрепенулся, судорожно попытался застегнуть телогрейку, поднять повыше ремень, но времени у него уже не было и он, приложив ладонь к шапке, щеголевато, с трудом удерживавшейся на копне его волос, доложился:
– Рядовой... явился по вашему приказанию, товарищ подполковник!
– Являются святые, – буркнул начальник штаба и махнул рукой. – Следуйте за мной, рядовой.
Куда деваться бойцу? Некуда. Приказ. И он обреченно поплелся за нашим НШ. Подошли к крыльцу штаба. Подполковник велел посыльному, стоявшему у тумбочки, принести машинку для стрижки волос. Таковая у нас всегда находилась в тумбочке. Вот именно как раз для таких случаев.
Начальник штаба взял машинку, пощелкал ею в воздухе, разминая руку и примериваясь.
До стройбатовца вдруг дошло, что ему грозит и умоляюще возопил:
– Товарищ подполковник, мне же на дембель вот идти скоро!
– Когда дембель-то? – рука подполковника замерла в воздухе, пощелкивая машинкой.
– Да вот через десять дней!
– Отрастет! – обнадежил НШ стройбатовца и прямо со лба въехал в его волосяные джунгли, пропахав широкую просеку до макушки. Солдат сморщился, от огорчения у него слезы потекли из глаз. А подполковник, так сказать, не выходя из боя, пропахал еще одну просеку, донельзя преобразив незадачливого солдата. Грешно сказать, но стройбатовец стал карикатурно смахивать на вождя мировой революции. Мы с трудом сдерживались, чтобы не расхохотаться, и попытались поскорей проскользнуть в курилку, дабы перекурить перед началом работы.
А начальник штаба, закончив своеобразную экзекуцию, вручил машинку стройбатовцу и сказал:
– Держи инструмент. Попроси посыльного, я разрешаю, он дальше продолжит. Или у себя в расположении дострижешься, чтобы выглядеть по-уставному. Ты же солдат, а не Маугли какой.
С той поры ни одного праздно шатающегося стройбатовца на территории нашей части мы не видели.
О МЕЖДУНАРОДНОЙ СОЛИДАРНОСТИ
Если некоторые читатели, прочитав новеллу «О вреде курения» сделают вывод, что наш замполит только то и делал, что занимался организацией кроссов (марш-бросков), то смею заверить – они глубоко ошибаются. Совсем не так. У нашего замполита было огромное поле деятельности. Сюда входила и политико-воспитательная работа, и организация досуга военнослужащих, индивидуальная работа с бойцами и офицерами и тому подобное.
Вот, например, комплектование библиотеки. Тут замполиту цены не было. В части была очень приличная библиотека с хорошим набором книг, журналов, газет. Даже журнал «Искатель» приходил в часть. Книголюбы знают, насколько интересным, но и труднодоступным в те времена был этот журнал. Библиотекой пользовались многие солдаты и офицеры, и я не стал исключением.
Художественные кинофильмы мы смотрели в гарнизонном летнем кинотеатре, который располагался рядышком с нашей частью. И хотя кинотеатр был летний, то есть без крыши над головой, а стены представляли собой ограждения из металлической сетки на полутораметровом фундаменте, просмотр фильмов проходил в достаточной комфортной обстановке. Не следует забывать, что местом нашей службы была Туркмения, и мы даже в январе частенько смотрели фильмы, всего лишь накинув на плечи шинели или бушлаты.
Но кроме художественных фильмов, практиковался показ служебных фильмов в нашей Ленинской комнате. Вот тут мы с замполитом были в одной связке. Дело в том, что большинство фильмов были или секретные, или ДСП (для служебного пользования) и, естественно, проходили через мои руки. Я предоставлял Ивану Андреевичу список наличия кинолент на базе нашего округа, и замполит производил отбор фильмов, предназначенных к просмотру. Иногда он, просматривая список, спрашивал меня, что бы солдатам было интересно посмотреть. И тут уж я озвучивал заранее подготовленный ответ.
Однажды я даже подсказал Ивану Андреевичу тему для очередного воскресного мероприятия. Как-то раз, зайдя к нему в кабинет с документами по его ведомству, я набрался смелости и сказал:
– Товарищ майор, разрешите обратиться?
Замполит благосклонно кивнул головой.
Я, ободренный таким началом, продолжил:
– Вот мы служим в армии, я так год уже, другие солдаты и более, а толком оружия и не видели. Вот разве что автомат Калашникова да я еще с пистолетом Макарова за почтой езжу. А ведь есть же у нас и пулеметы, и гранатометы, и другое вооружение, и амуниция, – это я намекал на входившую в нашу войсковую часть роту охраны, дислоцирующуюся за городом, с ее бойцами мы виделись практически лишь когда они уходили в запас и писарь строевой части оформлял им документы.
Замполит задумался на минуту, потом произнес:
– Хм. Надо подумать.
Он возвратил мне просмотренные документы, и я вымелся вон, оставив замполита думать.
Таки да, мысли Ивана Андреевича потекли в предложенном мной направлении. И уже в следующее воскресенье на территории караульного городка (место, где бойцы перед заступлением в караул проходят инструктаж), мы смогли ознакомиться со стрелковым вооружением: ручными пулеметами и различными видами магазинов к ним, гранатометами и боеприпасами к ним, грантами Ф-1 и РГД, кумулятивными ручными гранатами, а также пройти краткий курс безопасности при обращении с подобным оружием и боеприпасами.
Конечно, это было намного интереснее, нежели изнурительные марш-броски и изрядно поднадоевшие политинформации в душной Ленинской комнате. Хотя, буду честен, иногда политинформации были довольно интересными, но все же сидеть летом в помещении, битком набитым народом, согласитесь, это не тот уровень приятности. Туркмения – особенное место.
Но если некоторые посчитают, что с замполитом у меня были доверительные отношения, то спешу разочаровать. Замполит – это высокая должность в Советской Армии, это заместитель командира. Потому наш замполит относился к службе серьезно, строго по Уставу. По имени нас, писарей, никогда не называл, а только по фамилии или по воинскому званию. Хотя офицеры штаба, даже главный инженер Николай Иванович, по имени к нам обращались часто. Так сказать, неформальное общение. Но замполит подобных «вольностей», не допускал, всегда оставался строгим, деловитым.
Как-то вышел я по делам из здания штаба и, проходя мимо строевого плаца, увидел, как солдатик-художник расписывает очередной щит, их таких много расставлено вокруг плаца, наглядная агитация, если по-уставному говорить, всякие призывы вроде: «Служи по Уставу, завоюешь честь и славу», «Солдат-отличник – армии маяк», «Народ и армия – едины» и тому подобное. Это тоже была епархия замполита. Вот и на этот раз он стоял с листом бумаги в руках, а наш художник, высунув язык от усердия, ровными буковками выводил очередной призыв на металлическом щите. Как говорится, любопытство – не порок и я притормозил, решив по пути ознакомиться с очередным призывом, вдруг пригодится на службе. Художник как раз закончил расписывать призыв и поставил аккуратную точку. Хорошо он владел написанием букв, ровненько так у него все получилось, красиво и злободневно. Призыв гласил: «Мы солидарны с народом Камбоджи». И все было хорошо, даже замечательно, однако слово Камбоджа было написано с ошибкой, после «К» стояла буква «О».
Меня, конечно, тут бес в ребро толкнул, грамотей хренов. Понятно, что из благих побуждений и только из них.
– Товарищ майор, тут ошибка вкралась…
Замполит резко повернулся ко мне и коротко спросил:
– Где?
– Слово Камбоджа пишется через «а»…
Замполит окинул взглядом еще невысохший текст на щите и вновь обернулся ко мне:
– Вы куда идете, товарищ сержант?
– В туалет, товарищ майор! – откозырял я.
Майор взял под козырек и напутственно произнес:
– Продолжайте движение!
– Есть продолжить движение! – по-молодецки рубанул я, повернулся и продолжил движение согласно рекомендации старшего офицера.
Находясь в движении, я, тем не менее, продолжал размышлять над произошедшим и пожурил себя за вмешательство в таинство политической работы. Ну и пусть написано «Комбоджа», так и что с того? Уменьшится наша солидарность с ее народом? Нет, конечно. Правительство Камбоджи советскому послу предъявит ноту протеста? Это вряд ли. Да и как оно узнает об ошибке? Тем более, что не до этого камбоджийцам сейчас – у них большая заваруха, идет гражданская война. Так что будем солидарны с ними и продолжим шлифовать свое воинское мастерство – вот это и будет нашим вкладом в дело противостояния империализму. Жаль, замполит не слышал моих патриотических мысленных рассуждений.
…Так и продолжал стоять этот щит на плацу с ошибкой в тексте. А международная обстановка в то время была сложной, бурлили страны, освобождаясь от империалистической зависимости, потенциальный противник не унимался, разрабатывая свои нехорошие военные планы. Но мы стояли твердо, броня была крепка и танки наши быстры, не говоря уже о самолетах и ракетах. И международная солидарность тоже имела место быть, несмотря на досадные ошибки при написании соответствующих призывов.
НАРОД И АРМИЯ ЕДИНЫ
Да, в советское время было много лозунгов-призывов. Был среди них и такой. Как к нему относились солдаты? Да вполне себе ровно, не очень и задумывались, потому как «вышли мы все из народа, дети семьи трудовой» – пелось в ту пору в песне. Так же относился к нему и я, пока не произошел со мной случай, когда данный лозунг получил свой практический смысл лично для меня.
А дело было так. Задумали в нашем доблестном ТуркВО построить в славном городе Ташкенте новое административное здание штаба округа. В армии наличествовали военные строители. Однако стройка была очень масштабной и, ясное дело, понадобились дополнительные людские резервы, то есть бойцы строительных специальностей, коих в других войсках армии тоже хватало. Ведь в тогдашнее время до призыва в армию многие ребята усевали еще в школе получить какую-нибудь специальность и даже приобрести некоторый производственный опыт. Этому же способствовала и существовавшая тогда в стране очень широкая сеть профессиональных училищ и техникумов.
И ушли из штаба округа в войсковые подразделения телеграммы-распоряжения об откомандировании в Ташкент солдат конкретных строительных специальностей. Естественно, без нарушения боеготовности части. Нашлись и в нашей части такие умельцы-строители, виртуозы мастерка и шпателя, числом семь человек, которых надлежало отправить в расположение большой строительной военной конторы. А старшим сопровождать эту строительную команду назначили меня. А я что? Я с удовольствием козырнул: есть! – и начал готовиться в командировку. Хотя служба у меня была очень даже нескучная, интересная, но ведь командировка, да еще в Ташкент – это очень неплохое разнообразие в армейской жизни.
Получил командировочное удостоверение, необходимые сопроводительные документы на командируемую армейскую команду, воинские требования на перевозку себя, любимого, и моих временных подопечных, деньги на питание, вызвал через посыльного их к штабу, произвел осмотр внешнего вида, сказал, чтобы собрали вещмешки, имели при себе военные билеты, объявил время сбора у штаба для отъезда. Затем заказал у дежурного по части автомобиль для перевозки моей строительной команды на железнодорожный вокзал и вернулся к своим текущим штабным делам.
.Однако вдруг зазвенел телефон, это начальник штаба затребовал меня к себе. Явился я пред ясные очи Семена Давыдовича, доложился, как положено, словом, всем своим видом изобразил толкового исполнительного сержанта. Хотя так оно и было на самом деле, секретная служба – это вам не хозвзвод, и не почтальон замполитовский. К тому же наш НШ, до мозга костей военный питал слабость к строгости, четкости, соблюдению Уставов и не терпел разгильдяйства. Не раз он мне говорил, по-отечески наставляя:
– Может получиться так, что не сможешь выполнить полученный приказ, редко, но такое бывает. Так не тяни кота за хвост, а доложи вовремя, чтобы была возможность исправить ситуацию.
Я этому внял и иногда, грешен, каюсь, пользовался, однако, не превышая отпущенного мне лимита доверия.
Итак, стою перед НШ и гадаю, зачем я ему понадобился. А Семен Давыдович вручил мне деньги и поставил боевую задачу:
– После сдачи строительной команды, а это песня долгая, строители – это те еще воины, приобретешь в тамошнем Военторге еще папки для бумаг, с молнией, две пачки копировальной бумаги и так кое-что по мелочи канцелярской, вот список.
Вечером мы по-военному, без суеты, загрузились в автомобиль и отбыли на железнодорожный вокзал города Мары.
Прибыв в Ташкент, я построил свою команду в две колонны – а солдатам не разрешается передвигаться беспорядочной толпой в населенных пунктах – и отправились в пункт сбора строительных команд.
Увиденное меня несколько удивило, ибо вопреки опасениям нашего начальника штаба дела в строительной воинской части шли достаточно четко. Оказывается, и в стройбате можно навести армейский порядок. У меня тут же приняли документы и бойцов, выдали мне соответствующую бумагу о сдаче/приеме строительной команды и стали отмечать командировку. Тут я заторопился и объяснил принимающему капитану, что де у меня есть задание на приобретение матценностей для части и все такое прочее. И потому попросил в командировочном удостоверении отметить мой отъезд хотя бы на пару дней позже. Капитан взглянул на меня искоса и буркнул:
– Допустим, отмечу я, что ты у нас тут три дня ошивался, а тебя завтра в Севастополе патруль накроет. И что тогда?
– Да на кой мне Севастополь ваш?! – возмущенно заговорил я. – Чего я там забыл?
– Ну это я так, к слову. Вижу, старший сержант, парень ты хороший, но, извини, не могу. Сделаю тебе убытие завтрашним днем – это все что могу. Переночевать есть где в Ташкенте? Вот и хорошо, сейчас можешь в нашей столовой перекусить и делай другие дела, а завтра к вечеру дуй в расположение своей части, – подвел итог капитан.
Воспользовался я советом капитана и отобедал плотно, ибо еда солдату никогда не бывает лишней. Но что дальше? Ташкент – город большой, это не наш малый областной городок Мары, где все мне известно и все в шаговой доступности. Надо «брать языка», и действовать в темпе, времени-то у меня не очень много.
Для начала просто немного побродил по городу, в Ташкенте я бывал не раз, еще до службы, но такой мегаполис так вот в раз и не узнаешь. Да и с ночлегом надо было определяться. В ташкентском аэропорту в военном его секторе служил мой товарищ по техникуму Володя Лысенко, но как там у него дела обстоят, вдруг в командировке или еще какая-нибудь нелепость. Но опасения мои были напрасны, Вовка оказался на месте. Служил он писарем хозчасти, подчинялся напрямую зам. по тылу. Свой, стало быть, брат-писарь. С вечерней кормежкой и ночлегом мой приятель проблему решил мгновенно, писарь хозчасти – это авторитетный товарищ. Мы хорошо с ним посидели вечером после отбоя, наговорились вдоволь.
А на утро, разузнав адрес большого магазина Военторга, я распрощался с Володей Лысенко и выехал в город за покупками, за билетом на поезд и вообще, чтобы воспользоваться всеми хорошими сторонами отпущенного мне как бы свободного времени на полную катушку.
Военторг нашел я быстро, прошелся по отделам, интересно все-таки, нашел нужные товары, оформил и получил свой товар и пошел бродить по магазину, а он такой длинный, огромный. Ребята еще уголки для фото в альбомы заказывали. Отоварился я уголками, да и пошел на выход. Пронизав весь магазин, отошел метров на десять – пятнадцать от него и вдруг слышу девичий голос:
– Товарищ старший сержант! Товарищ старший сержант! Погодите!
Подумал: кто может звать? Да еще полным званием! Знакомых девушек у меня в Ташкенте не водилось, это я совершенно точно знал. Моя девушка находилась далеко, совсем в другом месте. Однако на всякий случай оглянулся, девичий же голос, инстинкт сработал. Оказалось – точно, меня окликают. Хм, надо же. Глаз на меня положили? Но это оказалась девушка-продавец из магазина. Подбежала и, запыхавшись, выпалила:
– Знаете, я вас неправильно рассчитала. Пожалуйста, вернитесь снова в магазин.
Ну если девушка просит… Я широко расправил плечи, чтобы выглядеть этаким орлом, щелкнул каблуками, улыбнулся и козырнул:
– Пройдемте, я не против.
Мы вернулись в военторговский магазин, я развернул свои покупки на прилавке, а девушка-продавец, кивнув сменщице, встала за кассовый аппарат. Окинув взглядом проданные ранее мне папки, она пощелкала кнопками аппарата и сказала:
– Вы уж извините, товарищ старший сержант, я невольно обсчитала вас. Я за папки взяла больше, чем они стоят, перепутала. Так что вот возьмите переплату – один рубль, восемьдесят копеек, – и она протянула мне деньги и новый чек.
Что тут сказать? Я взял деньги, новый кассовый чек, и поблагодарил девушку-продавца.
– Спасибо вам большое! Теперь я могу быть свободен?
Вновь заворачивая мои покупки в бумагу, она окинула меня таким особенным взглядом, каким девчонки иногда глядят на парней и произнесла:
– Конечно, товарищ старший сержант. Вы уж извините меня…
– Это вам спасибо! Так я пойду? Служба…
Козырнув на прощанье, я повернулся и продолжил свое так неожиданно и необычно прерванное движение. Покинув магазин Военторга, где работают такие замечательные девушки, я немного задумался над происшествием. Вот надо же, какая принципиальная и честная продавщица. Заметив свою оплошность, не поленилась пробежать по всему длиннющему залу магазина, сквозь толпу посетителей-покупателей, даже выбежала из магазина и догнала меня на улице. Казалось бы, да шут с ними, с этими рубль восемьдесят, с этим старшим сержантом, эка невидаль, их в Ташкенте пруд пруди, словно яблок на Алайском базаре. Кто там будет проверять эти чеки, узнавать настоящую цену этих чертовых папок? В конце концов, и старший сержант, и Военторг относятся к Министерству обороны, деньги из одного и того же кармана. Ан нет же, она бросилась на розыски и, в конце концов, исправила свою невольную оплошность. Вот такие у нас в армии, оказывается, продавцы. Даже в званиях не путаются. И тут мне почему-то вспомнился тот самый лозунг-плакат, который стараниями нашего замполита красовался в нашей части: Народ и армия – едины!
И я мысленно подтвердил про себя: именно так, едины, и я только что был тому свидетелем.
ЭПИЛОГ
С грустью завершая свои немудренные записки о всяких нестандартных эпизодах моей воинской службы, вспоминая сослуживцев, солдат и офицеров, перебирая армейские фото, я отчетливо осознаю, что мне очень повезло в жизни. Служить в Туркмении, наверное, самой теплой республике тогдашнего государства – СССР, все же приятнее, чем коротать долгие месяцы где-нибудь на скалистых заснеженных островах северной границы, где лето невероятно короткое. Хотя и там, возможно, есть свои интересные особенности службы, и, не исключено, что хватает занятных, так сказать, перпендикулярных случаев, которые так скрашивают однообразную, но суровую романтику армейских будней.
А еще мне повезло в том, что довелось служить в штабе войсковой части. Это очень интересная служба, да и офицеры нашей части и конкретно штаба, были не только толковыми и грамотными специалистами, но еще и просто хорошими людьми. Всегда с теплотой вспоминаю, как мы с капитаном Сергеем Юргановым делились впечатлениями от прочтения книг Станислава Лема о приключениях навигатора Пиркса, об отечески мудрых наставлениях начальника штаба Семена Давыдовича. Мы с ним одновременно уходили из армии и много чего переговорили, пока он готовил для себя документы, а я ему их печатал. Помню и смешные армейские истории, случавшиеся в военных училищах, которые рассказывали капитаны Удовенко и Кухарев. Вспоминаю и наши озорные поединки на учениях с младшим лейтенантом Евгением Худенко (кстати, мастером спорта по самбо в наилегчайшем весе), где в качестве татами нам служил горячий и мягкий каракумский песок. Жаль, что не получится в моих записках упомянуть всех сослуживцев, но что тут поделаешь.
Со временем воспоминания не тускнеют, кажется, все было совсем недавно, вчера, хотя на самом деле прошли годы, и нет уже того государства, и нет той армии, да и ряды моих сослуживцев, к сожалению, редеют. Время неумолимо…
А воспоминания остаются, не исчезают, ибо это было по-настоящему счастливое мирное время.
Опубликовано в журнале Воин России № 4, 2024 год, стр 193 — 213
Случай, о котором я хочу рассказать, произошёл в Карелии. Это северо-запад России, граничащий с Финляндией. Традиционно Карелия считается страной озёр, рек и лесов, даже в песне поётся:
Остроконечных елей ресницы
Над голубыми глазами озер…
Конечно, красиво сказано, не правда ли? Иногда поэты умеют находить слова, которые трогают душу. И, в общем-то, это соответствует действительности, Карелия, в самом деле, такова — изумительно красива. Но всё же типичный пейзаж Карелии — это обширные болота с редкими кривыми деревцами, кустарниками, меж которыми лениво плывут рваные полосы и клочья белесого тумана. Да, это так, ибо Карелия является одним из наиболее заболоченных регионов на планете, треть территории республики занимают заболоченные леса. Болотистая страна Карелия. Но в то же время и лесная, и каменистая, и озёрная.
В общем, она разная, Карелия. Распространенный ландшафт Карелии — это холмисто-увалистая равнина. Когда-то это были горы, но сотни миллионов лет назад над ними достаточно хорошо потрудились ледники. И результаты этого титанического труда оледенений видны сегодня налицо. Это, например, большие плоские глыбы, которые геологи зовут «сельги», а также весьма впечатляющие иной раз своими «бараньи лбы» — такие своеобразные округлые скалистые бугры и огромные валуны, сглаженные и отполированные движением льдов, а также многочисленные скопления более мелких валунов, гальки, разбросанные тут и там, множество камней самой разнообразной формы и размеров. Встречаются и более возвышенные горные образования, так называемые останцы, устоявшие против мощного давления льдов. Иногда такие останцы торчат прямо из болот и болотных озер, словно мрачные средневековые замки. В общем, достаточно фантастическое зрелище. В понижениях между холмами и увалами расположены бесчисленные красивейшие озёра и мрачноватые болота самых причудливых береговых очертаний, часто соединенных между собой речушками и протоками и образующими этакий своеобразный водный лабиринт. Возвышенности, разделяющие озёра и болота, выглядят изумрудно-зелеными, поскольку покрыты лесами, главным образом сосновыми с изрядной долей елей. Есть здесь и представители лиственных пород, но в гораздо меньшей степени.
Безусловно, те ландшафты Карелии, отличающиеся неповторимой красотой и, что самое главное, возможностью посещения, уже давно и прочно освоены туристическим бизнесом, по праву принеся этой республике славу туристического края. Но слава эта относится только к той части местности, которая доступна для отдыхающих людей, желающих провести свой отпуск в слиянии с Природой. Путешествие всегда интересное времяпровождение, а уж путешествие по Карелии – интересно вдвойне.
Животный мир Карелии достаточно хорошо изучен и опасных для человека животных там нет, за исключением бурого медведя, встреча с которым также вероятна, как и встреча с инопланетянами: мы почти уверенны, что они существуют, да вот свидеться не получается.
Еще к опасным видам фауны можно отнести и волков, в Карелии они водятся, но летом они достаточно безобидны и сами стараются держаться подальше от восторженного и шумного племени туристов.
К опасным животным можно отнести и гадюку, которая в карельской местности, конечно же, водится, причём в очень больших количествах. Но гадюки, вопреки существующему мнению, довольно миролюбивы, никогда не нападают на людей просто так, из озорства или змеиной удали, а стараются уползти от человека подальше. Так что, при проявлении разумной осторожности, нежелательной встречи с гадюкой можно гарантировано избежать. К тому же укус гадюки хоть и болезнен, но не смертелен, и обычно, помаявшись три-четыре дня, незадачливый путешественник, умудрившийся войти в нечаянный контакт с гадюкой, выздоравливает.
Так что туристам-путешественникам некого в Карелии опасаться, кроме собственных ночных страхов да разгильдяйства. Это общепринятая истина и об этом вам обязательно расскажут гиды-проводники, которые сопровождают туристов на маршруте…
Но в Карелии ещё достаточно много и таких мест, где никогда не ступала нога человека, или же, если и ступала, то достаточно редко. Ступали там обычно или заядлые одиночки-грибники, азартные охотники, или просто отчаянные сорвиголовы, жаждущие не организованно-прилизанного туристического «экстрима», а самого настоящего, такого, чтобы адреналин вскипал, шибая в ноздри, словно перебродившая бражка, а вздыбившиеся волосы приподнимали на голове шапку. И такие места в Карелии есть, и вот именно там, в этих затерянных местностях, лежащих вдалеке от причесанных туристических тропинок, в нехоженых, потаённых местах и случаются порой удивительнейшие события. Именно в этих самых «затерянных мирах», если вам немыслимо повезёт, вы можете услышать или даже увидеть собственными глазами нечто необычное, такое, которого просто не может быть. Словом, в таких местах у вас будет маленький, но шанс прикоснуться к Тайне. И если такое произойдёт, то в этом случае адреналина у вас будет действительно в достатке.
Поскольку теперь читатели имеет некоторое представление о той местности, где произошло прикосновение к Тайне, можно и начать повествование.
У края обширных болотных топей, коих, как говорилось выше, в Карелии предостаточно, располагался воинский склад. Что на том складе хранилось – это военная тайна, да и не в этом дело. Хранилось — и ладно. Хранилось по-настоящему, как и положено согласно воинским уставам и наставлениям. Склад был обнесён высоким дощатым забором и ещё внешним дополнительным ограждением из колючей проволоки. По периметру территории склада стояли вышки для караульных, которые несли свой дозор днём и ночью. Кроме того, совершались и пешие обходы по периметру охраняемого объекта. Территория, прилегающая к складу, была на несколько десятков метров от внешнего проволочного ограждения очищена от всяких кустарников и травяной растительности путем периодического вспахивания в целях пожарной безопасности и для того, чтобы видеть тех посторонних лиц, кому взбредёт в голову заинтересоваться охраняемым объектом. Но кто туда подойдёт? Местные жители небольшой деревушки, хаживавшие на болота за ягодами или поохотиться на пернатую дичь, знали о воинском объекте и благоразумно обходили его стороной, дабы не создавать себе ненужных проблем. Теоретически могли к складу подобраться вражеские диверсанты, но лишь теоретически, ибо в те времена границы Советской Империи действительно «были на замке». Рубежи по настоящему охранялись, и вероятным нашим противникам приходилось, в основном, разрабатывать учебно-теоретические планы в отношении нас и тем довольствоваться. В общем, Советская Армия занималась тем, для чего и была создана: охраняла мирную жизнь граждан страны и бдительно хранила свои военные секреты..
И вот как–то однажды, сменившись от несения караульной службы, бойцы доложили, что от болота тянет смрадом. А надо заметить, что солдаты, несущие караульную службу на объектах, обязаны докладывать по команде о всяких, пусть даже и на первых взгляд и несущественных происшествиях, случающихся на прилегающей к охраняемому объекту территории. Например, упало дерево. Или там, далеко в кустах, очень уж шумно и долго кричали сороки. И тому подобное. И это не блажь, а именно так и ведётся охрана объекта: постоянное наблюдение за окружающей обстановкой на прилегающей местности, поскольку сороки всегда реагируют на появление хищника, или же человека. Впрочем, большой разницы между ними нет. Человек – тот ещё хищник. Или дерево – почему оно упало? А, может быть, кто-то его повалил? А кто, зачем? Подобные вещи всегда отслеживаются и проясняются до конца, ибо, как гласит поговорка, бережённого бог бережет. Охрана воинских объектов – это целая наука.
Так вот, рапорт о каком-то непонятном сладковатом смраде, доносившемся с болот, был принят к сведению. Хотя, казалось бы, вонь и болото – что здесь необычного? На болоте вони более чем достаточно, на то оно и болото. Мало ли чего там вдруг завоняло? Может вонять болотный газ, он, когда выходит из сумрачных глубин болотных озер, вообще непривычного человека напугать может до икоты и без вони. Вздувается вдруг на мутной поверхности воды большой пузырь, и неожиданно, с громким шумом лопается, а за ним еще и ещё вздуваются пузыри. Вода булькает и клокочет, ухает, словно некто большой и неуклюжий ворочается в тёмных болотных глубинах, фыркает, недовольный. И, возможно, голодный. А ещё вонь сильная идёт от потревоженной жижи, в которой гниют остатки растительности. Болото же…
Но если бойцы доложили, что какой-то необычный запах доносится с болот, то непонятное надлежит для порядка обязательно проверить, мало ли что? Может, человек заблудился на болотах и — того, как говорится, почил. В жизни всякое бывает.
И вот на следующее утро, командир батальона, майор Данис Л., отвечавший за охрану армейского склада, решил сам проверить донесение караульных, а если получится, то и отыскать источник странного запаха. Он приказал двум бойцам получить оружие и патроны в оружейной комнате и сам тоже вооружился автоматом. Поскольку поиск источника непонятного запаха придётся вести в зарослях, то наличие оружия было просто необходимо.
Прибыв на объект, комбат проверил посты, обойдя охраняемый склад по периметру. Службу караульная смена несла исправно, армейская жизнь протекала согласно воинским уставам и утвержденного распорядка. Всё было хорошо, кроме… Кроме того, что при ветре с болот оттуда действительно доносился неприятный запах. Попахивало, в общем. И тогда майор с бойцами, примерно сориентировавшись на местности на источник запаха, направились вглубь обширного болота, своим краем примыкавшего к охраняемой территории.
Болото, вглубь которого продвигались военные, не было топью в полном смысле этого слова. При соблюдении разумных мер предосторожности, это была вполне проходимая местность, затянутая мхом-сфагнумом, заросшая травой, кустарником и невысокими деревьями. Часто попадались мочажины и небольшие омуты, окаймленные высокой густой травой, словно громадные глаза каких-то доисторических чудовищ, внимательно наблюдающих из-под земли и терпеливо ждущих своего часа. Дуновение ветра приносило тот самый запах, источник которого разыскивали солдаты. Трава становилась всё выше, а заросли кустарников и деревьев — гуще и темнее. Иногда попадались места, где кустарниковой растительности было мало, вокруг были кочки, и почва чавкала под ногами. Здесь приходилось вести себя осторожнее, ибо вполне вероятно можно и провалиться в яму с болотной жижей. Майор приказал бойцам рассредоточиться при движении, но быть предельно внимательными и находиться в пределах видимости, чтобы в случае чего сразу же прийти на помощь друг другу. Запах усиливался. Офицер подумал невольно, что, возможно, нелишне было бы захватить собой противогазы. Но потом сам же и посмеялся над своей мыслью. Брести в противогазе по болоту в мирное время – что может быть смешнее? К противогазу солдаты относятся, скажем так, не совсем дружелюбно, и надевать его никто не захочет по доброй воле. Ибо каждый боец очень хорошо помнит учебные марш-броски в противогазах, имитирующие выход из зоны атомного или химического поражения. Эти марш-броски в страхолюдных резиновых масках, делающих солдат похожими на инопланетян, накрепко впечатались в память каждого солдата, кому довелось пройти это испытание, и уже никогда не забудутся, словно первая любовь.
Солдаты углубились в болотную чащобу более чем на пару-тройку сотен метров. Запах усилился, загустел, что говорило о правильно выбранном направлении поиска. Данис повесил автомат на плечо, придерживая его за цевьё правой рукой, а левой прикрывал лицо, чтобы хоть как-то ослабить вонь, становившуюся невыносимой. Внезапно полоса густого тальника, искривленных осинок, березок и высокой травы, через которую продирались военные, закончилась, и они очутились у обширного болотного озера, узкие берега которого поросли невысокой редкой травой. И тут они увидели то, что искали.
У берега озера плавала туша… громадного лося, она почти вся находилась в воде. Матерый бык был мёртв и, по-видимому, уже несколько дней. Но даже мертвый, он невольно внушал уважение. Ну, очень больших размеров был сохатый! Голова его с громадными рогами лежала на берегу, словно вывороченный бурей пень с торчащими корнями. Наверное, от старости почил лось, завершив свой жизненный путь. Тело болотного скорохода уже начало разлагаться, что и являлось источником крайне неприятного запаха. Тот ещё был запашок! Преодолевая тошноту, военные подошли поближе. Любопытно всё же поглядеть на такую громадину. Естественно, никакой ценности «находка» не представляла, разве что массивные рога. Но без топора их от черепа не отделить, да ещё этот запах… Так что вопрос о трофеях отпал сам собой. Выяснив источник происхождения запаха, и, таким образом, закрыв вопрос, военные собирались было уйти, но тут гладкая поверхность воды болотного озера заволновалась, покрывшись рябью. Неподвижная дотоле туша лося вздрогнула, покачиваясь на волнах, и на поверхность, проткнув полусгнившую тушу, высунулось страшилище.
Военных словно холодом окатило. Как пишут в таких случаях, волосы встали дыбом. И это не преувеличение. Солдаты невольно крепче сжали оружие, направив стволы в сторону появившегося монстра. Надо отметить, им было отчего прийти в изумление и схватиться за оружие. Ибо то, что они увидели, казалось совершенно немыслимым, ужасным, каким–то жутким драконом из страшной сказки. Даже невыносимый тухлый запах гниющего мяса как-то сразу отошёл на второй план. Очень уж невероятным было вынырнувшее из озера существо.
Больше всего появившееся неизвестное животное напоминало змею. Но — чудовищных, прямо-таки невероятных размеров. Длинная и толстая, но гибкая шея, которую даже взрослому мужчине вряд ли под силу охватить двумя ладонями, увенчивалась здоровенной, словно у лошади, головой. И формой голова не походила на змеиную, а, скорее, именно на лошадиную. У чудовища были большие и круглые, словно чайные блюдца, глаза, расположенные не как у змеи, по бокам, а скорее, как у кошек, спереди морды. И на кончике же этой тупорылой морды виднелась пара бугорков-ноздрей. Видимая часть тела, как и голова, была чёрного цвета и покрыта полукруглой, слегка выпуклой чешуёй, крупной на теле и мельче и плотнее на голове. Ниже головы, вокруг шеи, во все стороны торчали веером костяные иглы с растянутой на них пленкой серовато-желтого цвета, этакий своеобразный воротник-жабо, словно у средневекового испанского гранда. Веер-воротник то опадал, складываясь, то вновь распускался. В пасти у чудовища торчали остроконечными зубцами граблей большие желтовато-белые зубы. Длинная шея (или тело?) болотного страшилища то складывалась в полукольцо, то вновь распрямлялась. Не обращая никакого внимания на стоящих в нескольких метрах оторопелых людей, чудовище грациозно, по-змеиному, наклоняло свою лошадиную голову к туше лося, вырывало из неё большие куски гниющего мяса и, вскинув голову кверху, двумя-тремя чавкающими глотками проталкивало их в себя. Отвратительное зрелище! Чудной воротник-жабо то складывался, то вновь распускался. Ужасный болотный «гранд», таинственный и жуткий властитель болотных топей, неторопливо насыщался. Тишину нарушали только чавкающие звуки, издаваемые этим невероятным животным, вынырнувшим из болотного озера. Судя по размерам видимой части, общая длина этой твари должна быть метров десять, если не больше.
Офицер сделал знак солдатам не открывать стрельбу, хотя, конечно, руки у бойцов чесались от желания врезать очередью по болотному гаду, а то ещё вздумает наброситься на них. Однако чудовище практически не обращало никакого внимания на нечаянных зрителей, всецело занятое своим обедом. То ли оно считало их пока недостойной внимания добычей, то ли меню его составляла исключительно тухлятина.
— Уходим, ребята! — негромко сказал майор солдатам, и бойцы осторожно, не спуская глаз с чудовища и держа оружие наготове, попятились в сторону кустарниковых зарослей. И только скрывшись за тальниковыми зарослями, они перевели дух. Увиденное очень потрясло их. Ещё бы! С таким невероятным зрелищем можно столкнуться только раз в жизни. Да и то не каждому доведётся. Уж очень редкое животное. И убивать его, конечно, не имеет смысла. Зачем? Судя по его нешуточному аппетиту, оно довольно быстро схарчит мертвого лося, и тогда вонь больше не будет тревожить караульных, охраняющих склад. Так что польза от болотного монстра, несомненно, есть, и потому пусть болотное страшилище живёт себе и дальше спокойно.
Обменявшись своими впечатлениями от встречи с невероятным чудовищем, военные направились домой, к охраняемому объекту. А оружие всё же держали наготове, посматривая на всякий случай по сторонам и чутко прислушиваясь. Чёрт его знает, что это за непонятный зверь? А вдруг у него и лапы есть? Может, он и на суше быстро бегает, словно крокодил? А вдруг он сейчас передумает, захочется ему свежатинки, и он ринется в погоню? А может, лось и не своей смертью умер, а ему помогло страшилище? И держало его у бережка, доводя до нужной кондиции? Кто знает? И потому будет лучше убраться из этого чёртового болота подобру-поздорову. Так рассуждали солдаты, быстро шагая по пружинящей почве, торопясь вернуться в свой привычный, предсказуемый мир, предоставив болоту и дальше жить своей жизнью, в которой, оказывается, есть много очень таинственного и непознанного.
Понятное дело, такое никогда не забудется. И майор начал при случае интересоваться у местных жителей, расспрашивать их о гигантских змеях. Ну, в общем, были какие-то смутные слухи, насчёт того, что где-то в болотах водится какая-то нечисть. Вроде кто-то когда-то чего-то видел, охотники, грибники натыкались иной раз на непонятные следы. Когда-то, давно, после войны, в этих местах находились лагеря для заключенных. Вроде как вблизи этих лагерей замечали таких существ. Но конкретных свидетельств существования неизвестных болотных монстров не нашлось. Так, устные разговоры, которые, как известно, к делу не пришьёшь. Возможно, в рапортах охраны лагерей и есть упоминания о непонятных существах, да где их теперь найдешь, эти рапорта? Тех лагерей давно нет, дела по ним сданы в архив. Всё. Болотные топи по–прежнему хранят свою Тайну.
А майор Данис Л., уйдя из Армии в запас в звании подполковника, помнил о встрече с удивительным животным и любил иной раз на досуге рассказывать своим родственникам и знакомым о прикосновении к Тайне.
Ведь вполне вероятно, что в водном лабиринте карельских болот, не промерзающих до дна даже зимой, могут скрываться неизвестные науке странные животные. Кто знает, какие обитатели живут в мрачных озёрных и болотных глубинах, кто скрывается в подводных пещерах скал-останцов, торчащих из воды? Возможно, здесь, в безлюдных, малопосещаемых местах и сохранились какие-нибудь пресноводные представители динозавров. Ибо встреченное военными животное вряд ли является змеёй, прежде всего, по образу питания. Змеи промышляют живую пищу, падаль они не едят. И ещё этот удивительный воротник-жабо. У подотряда змей подобных «украшений» не наблюдается, даже в рудиментарном виде. Так что «Ужас болотных топей» — это действительно неизвестное науке животное, возможно, и в самом деле, реликт канувшей в Лету эпохи расцвета динозавров.
У иного впечатлительного читателя, ознакомившегося с этой историей, может сложиться мнение, что нет на свете более унылого и мрачного места, чем Карелия, где сплошь только заболоченные леса, старые разрушенные горы, да чавкающие, бездонные болота, в которых водятся мрачные доисторические чудовища, а песни о потрясающей красоте Карелии выдуманы поэтами и романтиками. Спешу заверить: это вовсе не так. Даже при наличии навевающих тоску унылых и мрачных болот и внушающих опасения факторов встречи с Неведомым, всё же Карелия — одно из красивейших мест нашей страны и это вовсе не выдумка. Тем, кто побывает в Карелии, она действительно будет долго сниться после.
Ведь именно там, в Карелии, офицер Данис Л. повстречал девушку с удивительным именем Пикко. Конечно же, это произошло не на мрачном болоте, он встретился с ней там, где обычно и встречаются молодые люди — на танцах в клубе. Вскоре они поженились. От этого счастливого брачного союза появилась на свет дочка Катри, которая не один раз слышала рассказы отца о встрече с удивительным животным и много лет спустя рассказала мне эту историю…
Вот такая она, Карелия, неописуемой красоты Дама с голубыми глазами озёр. И, как всякая Дама, она окружена загадками и тайнами, с одной из которых теперь прикоснулись и читатели, набравшиеся терпения и прочитавшими эти строки.
Опубликовано:
Вестник гражданской поэзии и прозы. Вып. 23. /Сост. Н.В. Семьянская. – Йошкар-Ола. Патриот, 2024. — С.25-40.
Иногда в голову приходят мысли. Разные. Они бывают плодом долгих раздумий, а иногда возникают спонтанно, даже, кажется, совсем без всякого повода. Но это не совсем так. Повод всегда есть. Это анализ и последующий синтез разнообразных течений и расцветок окружающей нас Реальности и нашего взгляда на неё. А поскольку у каждого своя кочка зрения, то и мысли у каждого свои, иногда весьма не похожие на мысли других людей. Потому не надо сейчас кривить лицо в презрительной гримасе, как умею, так и размышляю. У вас иное мнение? Так напишите его, сравним, поспорим, опубликуем здесь. Ниже приведенные размышления отнюдь не на все аспекты нашей жизни, так что тем для дискуссий в достатке.
СМАРТФОНЫ КАК СРЕДСТВО РАЗОБЩЕНИЯ ЛЮДЕЙ
В давние-давние времена, когда еще не были в таком широком распространении нынешние смартфоны, а люди только осваивали интернет и потому общались при помощи обычных стационарных (даже — о, ужас! — дисковых) телефонов и только-только входивших в наш быт сотовых телефонов, и писали письма на дискуссионных интернет-площадках, в гостевых многочисленных сайтов или просто же пересылали свои письма по электронной почте (e-mail). Боже, как мы общались, о чём только не говорили, широко раздвигая горизонты восприятия! То было благословенное время, когда люди, разбросанные по всему миру после крушения такой большой и удивительной страны, каким был Советский Союз, интенсивно общались между собой, вновь обретая себя, родственников, старых друзей и находя себе новых. И казалось — вот оно, пришло долгожданное единение человеческого общества. Но как говорят в народе: если тебе хорошо, знай, что кому-то это не нравится. По-видимому, и впрямь такое интенсивное общение людей кому-то не нравилось. Кому? Да хрен его знает, кому. Возможно, Мировому правительству, транснациональным корпорациям, новым предпринимателям, рептилоидам, жителям планеты Нибиру и так далее по списку. Понять–то их, кому не нравилось, можно. Общаются, общаются, а потом, глядишь, и договорятся. Например, о бунте, о свержении верхов, в общем, может рухнуть достигнутый стабилизец и наступит, сами понимает, что...
В общем, всё было хорошо, пока не стали улучшать. В народе правильно говорят и вот такую мудрость: лучшее – враг хорошего. Народ, он, конечно, мудр, я не спорю с этим утверждением, но, как показывает наш с вами жизненный опыт, отнюдь не всегда, и бывает, что иногда всё-таки попадают люди, народ то есть, впросак. Да, несмотря на мудрость, такое случается. Это жизнь. Вот и в этот раз купились люди, позарившись на якобы лучшее. И сделали это самое, которое лучшее бывшего. Смартфоны то есть. И что же вышло? Смартфоны теперь у подавляющего числа людей. У каждого человека интернет в кармане. Всё с собой и всегда: в поезде, в автобусе, в сквере, и, пардон, в туалете. Словом, везде с человеком музеи и картинные галереи, библиотеки, энциклопедия, политсайты, кухня народов мира, свой переводчик с любого языка, советы по любому поводу и без оного, друзья, с которыми приятно пообщаться, и недруги, которых можно с удовольствием послать куда подальше, не опасаясь получить в ответ пивной кружкой в лоб. И как это сладко: в любой момент можно сцепиться, как говорится, пасть в пасть, с философом-оппонентом, пусть хоть и виртуально – стоит только нажать кнопку. Даже если ты сидишь на толчке и по всем канонам вовсе не боец в данный момент времени, а оно вон как! Казалось бы – немыслимое удобство. На первый взгляд – да. Однако живое общение между людьми резко пошло на убыль, особенно пострадал интернетовский эпистолярный жанр. Количество пересылаемых сообщений-писем резко снизилось. Ибо малый размер экрана смартфона по сравнению с мониторами ноутбука или компьютера очевиден, и ситуация со смартфоном весьма сходна с рассматриванием окружающего мира через небольшую дырочку в заборе. И что там увидишь, а тем более, напишешь в этом маленьком экранчике смартфона? Крайне неудобно такое взаимодействие с Интернет-Вселенной. С грехом пополам еще что-то можно рассмотреть. А при известном упорстве и терпении даже написать пару коротких строк, если вы страдаете диареей и вынуждены подолгу засиживаться в известном месте.
Вот потому-то всё общение ныне свелось к перебрасыванию друг другу смайликов, безымянных и безадресных открыток по любому поводу и без такового, безымянных видеороликов, да к коротким, словно заячий хвост, идиотским комментариям типа: ок, класс, бу-га-га… Полку Эллочки-людоедки прибыло... Такое вот неожиданное, прикольное, как говорят тинэйджеры, единение человечества.
ЭГРЕГОР
Люди часто спорят о разном, загадочном и непознанном, в том числе и об эгрегоре. Слышали о таком понятии? Я позволю себе напомнить, если кто немного подзабыл. Вот как толкуют это понятие в Сети. «Эгрегоры — это некие хранилища энергии людей, находящиеся в более высокочастотных мирах, нежели мир физический, — поясняет психолог, историк магических традиций и биоэнергет Татьяна Верба. — Эгрегор взаимодействует с нашим миром через энергетическое поле, окружающее материальные объекты. Считается, что любая четко сформулированная идея, любая сильная эмоция порождает энергию, которая, как известно из физики, не возникает из ничего и не исчезает в никуда, а лишь переходит из одной формы в другую. То есть каждый из нас — ходячая батарейка, питающая пространство» (Оксана Крученко, Что такое «эгрегор» и как он нами управляет) А я постараюсь коротенько, своими словами и без научных терминов дабы не утомлять почтенную публику (я же понимаю, что у многих – смартфоны), объяснить взаимодействие человека и эгрегора.
Итак, как говорил мой знакомый баптист Гоша, помолясь, приступим. Наша планета Земля окутана информационным энергетическим полем, пронизывающим всё и вся. В т.ч и человека. А что есть человек, как таковой? Человек есть самоходный биохимический бурдюк, обладающий тож самое электромагнитным контуром. Или деградировавший электромагнитный контур (см. Разумность шаровых молний), обзаведшийся биохимическим реактором с целью выработки электроэнергии для собственных нужд. .(Подробнее см. здесь http://ieti.narod.ru/Anomal2/elektro.htm) Итак, в бодрствующий период времени этот самоходный бурдюк, э-э-э, виноват, человек, ведет активный образ жизни, в реакторе (желудке) человека идет химическая реакция, в результате чего вырабатывается электрический ток, который шустро течет по мозговым извилинам, искрит, коротит, как пишут тинейджеры – жжот, в общем, человек мыслит, так сказать, мерекает, то есть познает окружающую Действительность на предмет розыска пропитания для поддержания функционирования самоё себя. Взаимодействие человека в такой период времени с эгрегором незначительное, малозаметное практически, у человека свои мысли кипят в башке: где, что, когда, с кем, почем, а что за это будет и всё такое прочее. Тут, как говорится, не до музыки сфер, не до эгрегора, тут надо крутиться, изворачиваться, жизнь-то стремительно развивается вокруг. Иное дело — ночь, деятельности у большинства народа практически никакой, все куда-то рассосались, а выпивка кончилась. И человек отключается от всего. Но электрические токи-то в башке слабые, дежурные, всё же бродят. Ну, вроде как аварийное освещение на складе. Да. И вот именно в это время мозг человека как бы непроизвольно начинает взаимодействовать с эгрегором — то есть чел подключается к информационному полю Земли, это ещё называется – видеть сны. Но поскольку подключение это спонтанное, стихийное, то и информацию человек получает фиг знает какую, бессистемную: то ему Ельцин снится, то Екатерина II, то русалки с бородою и с ружьем, то сова, натянутая на глобус. В общем, много чего снится, в том числе такого, что и рассказать–то стыдно. Да, вот так. Но в редких случаях, когда у человека дисциплинированное мышление, у такого голова не забита информационным мусором о жизни звезд эстрады, то ему сняться периодические таблицы элементов (Менделеев), черные человеки (Моцарт) и места, где спрятаны прабабушкины бриллианты (есть и такие истории). Иногда спящий человек случайно натыкается на нужный лично ему поток информации, и тогда ему снятся родственники, знакомые и даже начальники, обещающие повысить оклад. Вот так примерно, схематически, обстоит дело с взаимодействием человека и эгрегора. Но у человека, обладающего хоть и слабым, но электромагнитным контуром, у него, как и у любого электромагнитного контура, могут быть сбои и неполадки в его контуре и тогда человек, помимо своего мереканья в башке, начинает принимать на свой контур средь бела дня и информацию эгрегора. И вот тут начинается очень интересное кино. Если пробой на контур человека небольшой, то человек слывет просто чудиком, городским сумасшедшим, ну, а если "дыра" серьезная, то на человека валится информация из эгрегора непрерывным беспорядочным хаотическим потоком, с которым человек не в силах справиться. И тогда данный индивидуум прямо-таки фонтанирует всякой и разнообразной информацией, в которой очень трудно разобраться даже грамотным людям. Такого всерьез законтачившего на эгрегор человека принято называть шизофреником. Вроде как слетевший с катушек, дурачок. А он не дурней нас с вами, он просто одновременно пребывает и в нашей Реальности и в эгрегоре. Ну, скажем, к примеру, как, радиоприемник, ловящий две радиостанции одновременно на одной волне. Вот тут вам и раздвоение личности, и голоса извне, контакты с инопланетянами и вообще полный сумбур, как говорится, настоящий Содом и где-то даже Гоморра. И в таком случае этого человека интенсивно пичкают химией, уколами его тыкают, электроток подключают, изнуряют трудотерапией, дабы дурь из головы выбить. Случается, такие меры помогают, но редко. Так что если человек попал в психушку, то это всерьез и надолго, обычно на всю жизнь. Вот так обстоят дела с людьми, которым свалился на голову информационный пробой из эгрегора. Хм. И вроде как вылечить, поправить ему здоровье никак нельзя. Ага, как же! А ему бы, этому бедолаге, всего-навсего надо контур его электромагнитный от эгрегора изолировать и все дела. Может быть, голову металлической фольгой укутать (такие разработки встречались в интернете) или проволочную урну одеть на башку (см. Беляев А., Властелин мира). Кстати, есть отдельные люди, умеющие ловко управлять своим контуром, и тогда они могут по собственному желанию-хотению сливаться с эгрегором, черпая с немалой пользой только нужную им инфу. Например, тов. Вольф Мессинг. Феномен был, уникум. Шаманы еще практикуют подобное. Бьют в бубен, доводя себя до неистовства мухоморами и дикой пляской, пока полностью не выключат себя из реальности и тогда без помех подключаются напрямую к эгрегору, считывают необходимую информацию. Ну, вот так, вкратце. :-)
Вот такой он, эгрегор, неисчерпаемый кладезь информации… Но кроме эгрегора, есть на свете много таинственных загадочных парадоксальных, словом, всяческих аномальных происшествий, событий, случаев и явлений — их пруд пруди, и о том нам толкуют постоянно СМИ. Хотя бы та же телепортация термитных королев, лунная цивилизация, спящий крысиный интеллект, незакрытый пуп Земли, стуки, издаваемые подземной цивилизацией, путешествия в иные миры с помощью шаманского бубна, загадочное свечение собственного пупка при долгом его созерцании и многое, многое другое. Всё это требует, несомненно, безотлагательного досконального изучения и применения в жизненной практике. Значит, надо консолидировать силы, а не заниматься забрасыванием друг друга калом и грязью на разных пока еще существующих дискуссионных площадках или пересылкой бесконечных безликих безадресных открыток и видеороликов, снятых доморощенными операторами, почему-то вдруг возомнившими себя равными самому Федерико Феллини. Или даже Тарковскому. А надо нам бросить все силы на познание Непознанного, Таинственного, Загадочного! Так победим!
СИМУЛЯКРЫ КАК СОСТАВНАЯ ЧАСТЬ НАШЕЙ ЖИЗНИ
Сегодня симулякры активно вторгаются в повседневную обыденность. Суррогатное материнство, одноразовая посуда и бельё, резиновые сексуальные партнеры, соответствующие приспособления и комп-программы для интима, генно-модифицированные и просто без затей суррогатные продукты питания, надувные резиновые танки и пустые предвыборные обещания, финансовые пирамиды, пластическая хирургия, результаты которой приходится поддерживать руками, чтобы в буквальном смысле не пришлось упасть лицом в грязь, фирмы-однодневки, медицинская страховка, нереальная, словно дымка и многое-многое другое. Интересно, а кто из читающих сейчас эти строки, реальное лицо, а кто — компьютерная программа, симулякр? Как узнать?
КРАЙНОСТИ – ЭТО НАША СРЕДА ОБИТАНИЯ
Вот так всегда у нас: если холод — то ворона на лету замерзает, если жара, так лопаются градусники, если прима-певица, то навсегда или уж, по крайней мере, пока за границу не выставят её, ошалевшую от вседозволенности и безнаказанности. Отсутствие разумного чередования — главный признак нашей страны: географически, политически, климатически, социологически... Нам подай точки экстремума даже в самом крутом экстриме, и не важно, max это или min, главное, чтобы наличествовало отклонение от нормы и приносило нам максимальный вред, вот только тогда мы чувствуем себя людьми. А пример? – спросите вы. Да вот же он! Мы сами живем в этом примере. Была страна – СССР. Вот взяли и весело развалили её по подсказке Запада. И? «Помогли, сынку, тебе твои ляхи?» — говаривал товарищ Гоголь Николай Васильевич. А как же! Замечательный такой бесконечный экстрим получился, пропади он пропадом…
ПРОГРЕСС
Машины, эти незаменимые помощники человека, становятся всё умнее и умнее. Однако на пользу ли это человеку? Нас уверяют, что – да. Но не за горами то время, когда стиралка может съездить, выражаясь на новоязе, шлангом по фэйсу, а мобильник — выстрелить в ухо. Если в чем-то будут не согласны с твоим мнением. Или по чьему-то приказу извне. Камеры слежения вычислят тебя в толпе, банкомат откажет в выдаче денег, а «умный» турникет на входе в подъезд не пустит тебя в твою же квартиру. Такое вот Грядущее вырисовывается. Прогресс это называется.
РАЗУМЕН ЛИ ЧЕЛОВЕК?
«Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко!..» — пели когда–то пионеры в стране, которая называлась СССР. Увы, нет уже давно той удивительной страны, да и пионеры стали взрослыми людьми. И вон оно пришло, «прекрасное далёко». Так ли уж оно прекрасное? Ну, конечно же! – воскликнут неисправимые оптимисты: — автоматизация, роботизация, компьютеризация: вкалывают роботы – счастлив человек. Так тоже пели когда-то. Оно вроде и так. На первый взгляд. Компьютеризация и цифровизация широкими темпами внедряется во все сферы нашей повседневной жизни. Широко практикуется чипирование домашних животных, а особо продвинутые по лестнице Разума предлагают проделать подобное и с людьми, для их же якобы пользы – ибо заботливый компьютер теперь возьмет на себя практически все проблемы человека: напомнит о приеме лекарства, посоветует взять зонтик при выходе из дома, подберет друга или женщину для общения, закажет пиццу на дом и прочее-прочее. А безграничная Виртуальная реальность?! Это же целый Космос, неисчерпаемый и безграничный, полный самых немыслимых красок и развлечений, каковых в обычной реальности не найти. Но тут вопрос. Если чипы вставят в башку и в отверстия разные – будет ли это человек? Или это уже будет киборг – кибернетический организм? Но тогда это будет совсем иная цивилизация. Люди как боги? Или люди как бараны? И еще загвоздка в том, чтобы эта вставленная информмашинерия работала от внутреннего тепла человеческого тела с подзарядкой днем от солнца. Ибо не таскать же за собой удлинитель для подсоединения к электросети для подзарядки или тяжеленный аккумулятор на тачке. А хотя – куда ходить, куда ездить? Сиди себе в кресле, инфу тебе подгонят по соцсетям... Да, но в таком случае еще надо решить еще проблему с отходами, иначе будет полнейший затык. Как это будет происходить? Решетчатые полы в квартирах, а под полом скребок? Или кресло-унитаз? В общем, работы инженерам-конструкторам работы по горло, чтобы обеспечить существование золотого миллиарда, который будет пожинать эти сладкие плоды цивилизации. Я склонен считать, и как-то говорил об этом, что человечество (как патриции так и плебеи) просто захлебнется в собственных нечистотах, опутанное проводами и утыканное чипами. Я так думаю, нынешний путь развития — это такая причудливая форма суицида. Человечество попало в коварную ловушку и вряд ли у него получится выкарабкаться из этой ловушки. Не исключено, что и Космос молчит по этой же самой причине. О чем говорить, да и с кем? Где–то там, в невообразимой космической дали, так же сидят и жукоглазые иномиряне на своих унитазах, или решетчатых полах, ушедшие в Виртуальную реальность, а под решетчатым полом шуршит скребок, удаляя на переработку (в том числе и для питания) отходы иномирянской жизнедеятельности... Наркотизация, алкоголизация, поклонение причудливым и малопонятным богам, разрушение института семьи, профанация образования, упорно насаждаемые содомия, однополые браки, зоофилия и прочая гнусь, а также самое главное — отсутствие Великой Цели! — вот те колокола, которые звонят погребальную песнь по человечеству. Так в самом деле — разумен ли человек? Нет, человека, как биологический вид, сложно признать разумным. Скорее, с большой натяжкой, он — полуразумен. И это даже слишком большой аванс хомо сапиенсу. Ибо человек патологически жаден и лжив — вот его тормоз, проклятье, ахиллесова пята и оковы. А вот если бы человеку была присуща телепатия, отсутствие лжи — даже представить невозможно, насколько бы далеко ушла такая цивилизация! И какая была бы эта цивилизация, а?! Вот потому будущее — за алмасты, йети, саскватчами и прочими "лесными братьями". У них есть дар телепатии, суггестии и им далее нести факел Разума. Настоящего Разума. А не суррогата в виде человеческого "мЫшления". Человечество же со своими причудами и вывертами — в лучшем случае — навоз для будущей цивилизации, а в худшем — просто шлак на свалке Истории. Такие вот неутешительные дела, братья мои по полу-разуму.
ВЕЛИКИЙ КОСЕЦ
Засуха ли, град ли — Шиза всегда собирает приличный урожай. Великий Косец всех времён и народов — Её Величество Шиза. Она методично косит наши ряды, несмотря на погоду. Из года в год, день за днём… И если ты еще не за больничным забором, то это не твоя заслуга, это вовсе не означает, что ты здоров. Ты просто пока еще досконально не дообследован. Но это всего лишь вопрос времени. Так что сиди пока и смотри на экран, где скачут, припадочно бьются, словно ведьмы на шабаше, «творческие» люди, потрясая своей странной, часто весьма скудной одеждой, диковинными прическами, вживленными в кожу, ноздри, пупки металлическими и пластмассовыми предметами, удивляя раздвоенными языками и обильными татуировками в самых неожиданных местах. Так что сиди, смотри и жди, за тобой придут. Ибо Великий Косец Шиза не переставая, размеренно и без устали машет косой. Вжик!.. Вжик!.. Вжик!..
ЖИЗНЬ – БОРЬБА
Человек есть вечный борец. Это и отличает его от остального животного мира. Страсть к борьбе, а не разум, как думают ошибочно. Именно желание бороться против кого-либо или чего-либо и определяет человека как особое существо. Человек будет бороться даже в ущерб себе, своему здоровью, даже при отсутствии выгоды (!!!) Борьба как смысл жизни, как способ существования белковых тел, борьба перманентная, беспощадная, без перерывов на обед и отпусков... Борьба всегда и везде. Победив и переборов всех и вся на Земле, человечество, вернее те, кто останутся в живых, устремятся в Космос, чтобы и там бороться против марсиан, против засилья эриданского языка, против цветовой дифференциации штанов на Альфа Центавре и т.п. В борьбе обретешь ты право своё — так было когда-то сказано.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЖИЗНИ НА ЗЕМЛЕ
Большая загадка — как появились мы, люди, на Земле. Вроде как молния ударила в камень, и неорганические молекулы переплавились в органические. Ну да, а эти отдельные органические молекулы соединялись в белковые цепочки, так появились бактерии, примитивные организмы, черви и моллюски, потом рыбы, хрящевые, панцирные и чешуйчатые, а далее нарисовавшиеся двоякодышащие, которые потянулись непонятно с какого бодуна на сушу, и процесс пошел: динозавры, форораки с фенакодами, млекопитающие звереть начали, клыки отрастили, обезьяны с деревьев спустились, а мамонты вымерли. Человек начал размахивать дубиной, и окучивать подвернувшихся под руку соплеменников, развел костер, придумал колесо, смог собрать телевизор, а там вскоре пошли и «Дом-2», «Танцы со звездами», в общем, полная демократия. Да, такое могло быть. Никто не опроверг. Но и никто не доказал достоверно, что дело было именно так. Да, возможно. А возможно и не так, потому и вовсе не исключено, что в незапамятные времена побывал на Земле какой-нибудь инопланетянин, может зеленый человечек, может, разумный осьминог или рептилоид, а то и вовсе какой-нибудь продвинутый по лестнице Разума живой студень. Побродил (поползал) по голым скалам залётный пришелец. Подивился отсутствию вокруг какой-либо жизни, перекусил с устатку, а то и выпил, — кто их знает, этих инопланетян? — а пакет с объедками выбросил в лужу. А там остатки начали гнить, плесневеть, появились бактерии, и пошло—поехало. И кто с уверенностью скажет, что так не могло быть? А никто. Вероятность одинакова, что зарождение нашей жизни из неорганических молекул от удара молнии, что из инопланетных отбросов. Фифти-фифти, как говорят американцы. То есть пятьдесят на пятьдесят, шансы одинаковы. А поскольку жизнь человеческая пошла от инопланетных отбросов, то сами понимаете, какова генная наследственность у земного «венца творения»…
НЕРАЗГАДАННЫЕ ТАЙНЫ СИБИРИ
Много чего спрятано в нашей сибирской мерзлотной земле, в её непроходимой тайге, в диких горах, в многочисленных озерах и реках, Пирамиды, громадные кристаллы, здоровенные чугунные котлы, воняющие радиацией, золото Колчака и, вероятно, золото партии. Есть поляны смерти, где всё живое враз дохнет, есть разумные медведи (вроде отарков писателя С. Гансовского). Здесь бродят лесные (т.е. дикие) люди, встречаются одинокие мамонты, иногда пролетают драконы, где-то таятся онкилоны и камлают втихаря чернокожие шаманши.. Даже реформы демократические вроде как идут полным ходом, хотя глянешь вокруг — ни фига ничего не идёт, то ли марш на месте, то ли ходьба по кругу или по граблям… Сибирь загадочная и таинственная, тут всё может быть. И вполне допустимо, что не Бермудский треугольник, а Сибирь есть незакрытый пуп Земли. Колчак-то не зря столицу свою в Омске определил. Контрразведка у него работала профессионально. Наверняка что-то такое-этакое знал Александр Василич, адмирал, полярный исследователь и Верховный правитель Сибири. А вот кончил адмирал плохо. Значит, не всё знал, какие-то тайны и ему не были доступны. Известно, Сибирь – обширная территория, не всё, далеко не всё еще открыто.
ЭЛИТА, ИЛИ ВОСПОМИНАНИЯ О БУДУЩЕМ
Совершенно понятно, что нынешние самоназначенные элиты с мнением народа вовсе не считаются, опуская его в игнор. Обыдливают, опускают до уровня плинтуса. А как же иначе? Кто ж спорит? Имеют право. Правящий класс… А потом ведь опять будут жалобы, стенания и, возможно даже обращения в ООН — де пришли сиволапые, с вилами и кольями, никакого политесу, сморкались в портьеры, тискали, портили служанок и дворовых девок, а всё вино из погребов вылакали, в белый рояль оправились, всё нажитое непосильным трудом растащили, а усадьбу сожгли. Хорошо еще, что хозяйка и дети на водах были багамских, так живые остались, и теперь, кроме счетов в швейцарском банке, за душой ничего нет. А ведь как было хорошо! Лепота! Столько развлекательных передач по телевизору!. А еще мы быдловых детей до десяти считать научили и в рождество их же отцов не пороли на конюшне...
НАСЛЕДНИКИ СТРОИТЕЛЕЙ ВАВИЛОНСКОЙ БАШНИ
Между прочим, я зачастую не понимаю что написано на нынешних рекламах, на каком языке говорят в телеящике и вообще… Столько новых слов – это какой-то тихий ужас! Голова кругом, и шарики за ролики частенько заскакивают. Вот, к примеру, парео. Это куда? Или как? Тренд, саммит, бренд, шопинг, лайк, хайп, блогер, хаб, венчур, хут-дог, киллер, бонус, баннер, фейк, тверк, коворкинг, лизинг, фэйс, он-лайн, дилер, супервайзер, лоукостер, харрасмент, буллинг, кэшбэк и прочая хрень — ребята, мы о чем? Это наш язык? Тот самый, великий и могучий?! Или вот когда по ТВ политики толкуют о насущном, не могу вычленить из этих толкований здравую мысль. Что-то такое вьётся-плетется, замысловатое, словно вологодское кружево, вроде и слова встречаются понятные, а смысла не улавливаю. Они словно как те говоруны у бр. Стругацких (повесть «Улитка на склоне» ) толкуют о каком-то Одержании, а поди знай, о чём это они бормочут и понимают ли они сами себя… В общем, новояз на марше. Но верной ли дорогой идем, товарищи? Так что напоминает мне нынешняя ситуация с языком историю с Вавилонской башней: перестаем мы понимать друг друга. Рухнул СССР, а народы, населявшие его, и даже кровные родственники, забормотали на разных языках каждый своё, перестали понимать друг друга и разбрелись в разные стороны, причем каждый со своей правдой. Такая вот аналогия напрашивается. Короче, господа-товарищи, с языком у нас, прошу прощения, полный жопинг.
НЕМЫСЛИМОЕ БУДУЩЕЕ
Прелесть будущего в том, что оно — поливариантно. Теоретически. А вот на практике кажется, что многие варианты развития человеческого социума, порожденные трудом писателей-фантастов — всего лишь игра ума, эти варианты никогда не могут произойти в будущем. Однако жизнь мало того, что удивительна, она еще и до невозможности причудлива, словно дерево саксаул; если кто видел его, тот меня поймет. И вот именно сегодня осуществляются самые немыслимые, так казалось раньше, «теоретические» варианты!.. Разве что в горячечном бреду тифозного барака могло привидеться большевикам, что в итоге в созданном ими государстве промышленностью, да и вообще всей жизнью будут управлять потомки "вольного города Хивы", то есть Хитрова рынка, откровенные мошенники и спекулянты. И что, достигнув немыслимых высот созидания не только на Земле, но и в Космосе, государство будет развалено теми же потомками большевиков. А избачам и учителям, учившим читать неграмотных крестьян и научивших их таки! — что правнуки этих крестьян повалят толпами не то что в церкви, а вообще бог весть в какие невообразимые религиозные секты, потому как мода такая пошла. А советским солдатам, бравшим Берлин в 45-м году — что их внуки будут зиговать и маршировать под знаменами со свастикой. И не только маршировать, они фанатично. в «лучших» традициях войск СС, будут сражаться за свой зазеркальный, изломанный, словно свастика, мир. И что вообще опять затеется беспощадная гражданская война на истребление… Словом, много чего такого, ну, никак не могло осуществиться, однако ведь случилось. Вот такое состоялось парадоксальное будущее. Но поскольку будущее всё же поливариантно, то будем надеяться, что случится опять некая точка бифуркации, и вот тогда мы… Как знать? Пожуём – увидим. Надежда – она, как известно, умирает последней. Такое её свойство.
НУЖНЫ ЛИ НАМ НЕОПОЗНАННЫЕ СТРАННИКИ ВСЕЛЕННОЙ?
Меня, как впрочем, и некоторых землян волнует (давно и перманентно) вопрос о контакте с инопланетными цивилизациями. Современной наукой, в общем-то, признается факт возможного наличия таковых. Отсюда и вопрос – а почему до сих пор мы в одиночестве? Где братья по разуму, опередившие нас на лестнице эволюции и посему могущие осуществлять космические полёты, преодолевая звездную бездну? Вопрос риторический. Ибо пришельцы уже давно среди нас, Опа! Вскинет брови недоумённо иной Читатель. Как это? Уж не в голливудских ли фильмах? Да, там они в есть, и явном переборе. Нет, я говорю о самых настоящих пришельцах, реально посещающих нашу старушку планету, третью от Солнца. Возьмем те же набившие информационную оскомину «летающие тарелки». Ясен пень, это аппараты инопланетян. Или как вариант – пришельцев из параллельных миров. Но наверху, там, в горних высях и высоких креслах, не признают сей факт. Даже несмотря на то, что происходят они, случаи эти самые, зачастую при ясном свете дня, в хорошую погоду, и сами фигуранты по делу, столкнувшиеся с подобным явлением, совершенно адекватны, как говорится, ни в одном глазу, ни синь пороху. Вот такой кунштюк получается, господа-товарищи. И есть вроде явление, и в то же время его как бы и нет. Вот и пойми… Словом, чёрт его знает, кто или что мутит воду в нашем и без того мутном болоте по имени планета Земля. В общем, фантастика какая-то. И что бесит невероятно, так это то, что нет никакого намёка, зацепки хоть малейшей. Хоть какого-нибудь лучика надежды в конце этого беспросветного туннеля. Полная непонятность. Или может быть, информация такая всё же есть, но её специально не предают гласности? А ведь действительно, на хрена она, информация об иной жизни, строителям Рыночного общества? Вдруг там, в Космосе, в иных мирах, действительно иная, в смысле справедливости, жизнь? И будет с чем сравнить, но вдруг эти сравнения (о ужас!) будут не в пользу Его Величества Рынка, которому мы сейчас поем псалмы, возносим молитвы и воскуряем фимиам?
А Р К Т Ы (Мини эссе)
Мы — аркты. Мы жители огромной и холодной северной страны Арктиды. Мы — дети снега и льда, холода и вечной мерзлоты. Мы боимся даже своего внутреннего тепла, и поэтому его очень мало в нас. Мы — аркты. Мы можем жить только в постоянном холоде, когда нет солнца, небо затянуто тучами и метёт стылая позёмка, которая скрывает Прошлое, делает плохо различимым Настоящее и заметает дорогу в Будущее. Нас пугает солнечный луч сквозь тучи, мы боимся смотреть на радугу и северное сияние в небе. А бушующий огонь приводит нас в неописуемый ужас. Ведь мы – аркты. Поэтому мы обречены на Одиночество. Ибо быть рядом с кем-то — значит, чувствовать чьё-то тепло и делиться с кем-то остатками своего тепла. Но в этом кроется большой риск, поскольку так можно разжечь пламя в наших душах. Но обжигающее пламя — это так страшно! И это нас смертельно пугает. И поэтому мы всегда одиноки. Только среди холодного Равнодушия, в ледяном Одиночестве мы чувствуем себя комфортно. Ибо мы – такие. Мы жители огромной и холодной северной страны Арктиды. Мы — аркты… Но это сейчас мы такие. А когда-то мы были совершенно другими...
Безусловно, жизнь армейская достаточно специфическая. Это до службы в армии считаешь, что там всегда начеку, а потому и спят с оружием, готовые тут же отразить, если чего вдруг. Короче, армия круглосуточно бдит. Ну да, конечно, не без того. Оно, бдение то есть, присутствует в армии и как бы, само собой, разумеется. Вращаются антенны локаторов, монотонно гудят двигатели дальних бомбардировщиков, перемигиваются огоньки на пусковых пультах, уходят в ночь бесшумные пограничные дозоры, скользят тенями в мрачных океанских глубинах подводные лодки. Все это, несомненно, имеет место быть. В общем и целом. Состояние такое, фон.
А вот на этом самом фоне иной раз такие эпизоды бывали – нарочно не придумаешь. Вот о них я и поведу речь. Ибо однообразие, рутина армейской службы разве запомнится? Нет, конечно! А вот всякие эскапады, кунштюки и прочие перпендикуляры к нормальному течению службы – они-то как раз и врезаются в память. Ибо какую бы бдительную жизнь человек не вел, как бы его не напрягали уставами и физическими нагрузками, какая бы обстановка его не окружала – он ведь всегда остается человеком, со своими слабостями и пристрастиями. И эти слабости и пристрастия – куда деваться? – проявлялись. И потому иногда боец, в целом морально устойчивый и, само собой, патриот, склонен к некоторым поступкам, выходящим за рамки предписанного ему поведения, то есть не прописанным в уставах, наставлениях и ускользающим от бдительного ока отцов-командиров нарушениям воинской дисциплины.
Ведь как ни крути, а солдат, как личность, ограничен в свободе выбора. Понятно, что долг, священная обязанность и прочие высокие слова, но – заневолен человек. А ведь тяжело человеку, тем более молодому, прямо-таки брызжущему энергией, находиться долгое время в состоянии сжатой пружины. Ой, как тяжело! Так что нужна некоторая разрядка, которая иной раз принимает весьма причудливые формы. Вот потому солдат, бывает, и выскакивает за флажки. То есть совершает проступки, делает промахи, нарушая тем самым правила армейского порядка. И такое бывает даже у самых дисциплинированных военнослужащих – штабных работников, к славной когорте которых я относился.
Вообще, конечно, штабная служба – она несколько отлична от службы в других подразделениях. И в плохую, и в хорошую сторону. В хорошую тем, что работа не рутинная, всякий раз что-либо новое, документы же потоком идут: то-сё, пятое-десятое. И все сплошь секреты, а ты облечен доверием и вроде как приобщен. А это поднимает тонус достаточно сильно. Я вам авторитетно говорю. И время мчится довольно быстро, потому как всегда занят.
Опять же вольности некоторые нам были, послабления. Ходили мы в штабе без головных уборов и потому ежеминутно не козыряли, отдавая честь старшим по званию. В общем, внутриштабные отношения имели некоторое сходство с гражданской конторой. И вентилятор обдувает, и графинчик с холодной водой под рукой, на стуле сидишь, а не маршируешь на жаре или в движке автомобильном копаешься, или еще какие работы военные выполняешь. А военные работы в Туркмении даже летом достаточно тяжелы, ибо солнце накаляет металл так, что притронуться нельзя. Опять же курить нам, писарям, можно не по команде «перекур!», а по своему собственному желанию-хотению. Словом, были избавлены мы, штабные работники, от некоторых тягот нелегкой военной службы. Был у нас как бы некоторая относительная свобода.
Но свобода эта сильно омрачался тем, что писарь – он как на привязи: хоть выходной день, а ты будь тут, рядом, ибо можешь в любой момент понадобиться. Потому у писаря своего свободного времени как бы и нет. Отлучиться никуда надолго без разрешения нельзя. Никак. Ну так, если на полчасика там. Но не более. С этим – строго. Всегда посыльный по штабу и дневальный по казарме должны знать, где ты, что ты и как тебя найти. И ты всегда должен предстать пред грозные очи начальств, причем боеспособным.
Дискуссия с патрулем
Военное счастье, оно, как известно, переменчиво. Ибо если тебе хорошо и комфортно в каком-то месте и в какое-то время, то это не означает, что тебе так же приятно будет и в другом месте и в другое время. Вот, к примеру, если внутри войсковой части наше доблестное писарство (так называл нас контрразведчик) имело кое-какие преференции, то вне пределов части никаких таких преимуществ уже не наблюдалось, и можно было въехать очень даже хорошо. Был и со мной перпендикулярный случай, когда я чуть было не того…
По роду своей службы я доставлял в часть с фельдъегерского пункта секретную почту, а посему каждые день, кроме воскресенья, бывал в городе. Для доставки почты у меня был солидный кожаный портфель, специальный документ на получение и доставку почты, а так же табельное оружие – пистолет Макаров, который я носил на ремне справа, в соответствии с традициями в русской, а позже и в советской армии, но поближе к пряжке, так что правая рука всегда как бы невзначай касалась потертой коричневой кобуры. Это связано не с тем, что были часты нападения на секретчиков с целью завладения документами, а больше для сбережения оружия. Вот пистолет реально могли попытаться украсть, криминального контингента и в те времена тоже хватало, правда, не такой он был безбашенный, как ныне, но, как говорится, на Аллаха надейся, а верблюда привязывай. Вот и я как бы невзначай держал правую руку поближе к оружию.
Вот таким образом экипированный, я отправлялся на автомашине в город, за почтой. И пока получал ее, автомобиль увозил на обед в городской микрорайон наших офицеров, а потом возвращался за мной и увозил меня в часть. Однообразный, отработанный процесс, все простенько и без затей, словно мычание коровы. До поры, до времени, конечно. На то они и приключения, чтобы иногда случаться.
Как-то я, получив почту, ждал-ждал машину, но так и не дождался. Стою, словно в почетном карауле, у почты под редеющими кленами, парюсь в бушлате солдатском под туркменским осенним солнышком. А машины нет, словно сквозь землю провалилась. Возможно, сломалась, что маловероятно, а возможно, кто-либо из офицеров позаимствовал: мебель там привезти, или еще чего. Но обычно в таких случаях меня заранее предупреждали. А тут – полная неизвестность, жду, но с нулевым результатом. Время идет. Скоро и обед уже начнется, а я еще весьма далеко от столовой. В общем, надо принимать решение. И выбор невелик: садиться надо на гражданский автобус и ехать в часть самостоятельно.
Но! Во-первых, особым приказом Министра обороны мне запрещено при выполнении таких служебных обязанностей передвигаться гражданским транспортом. Во-вторых, одет я не подобающим образом: в армейском бушлате, то есть внутри части это нормально, за пределами уже нарушение формы одежды. Это в гражданской жизни вы можете в старых трениках с пузырями на коленях и в драных тапочках идти в магазин, в шортах – в институт, с голым пупком – в кинотеатр. А вот в армии все по-иному. Форма одежды на все случаи армейской жизни расписана согласно уставу, стало быть мне надлежит быть в шинели. И весь сказ! Для первого же повстречавшегося армейского патруля, коих в городе Мары более чем, я в своем бушлате словно красная тряпка для быка, ибо выгляжу не совсем как бы солдат, а вроде как некий повстанец, чего быть не должно. Согласно уставу, если вышел в город – будь добр, выглядеть как положено: парадное обмундирование, сапоги начищены, бляха поясного ремня пускает солнечные зайчики на асфальт, плечи развернуты, грудь колесом, головной убор лихо набекрень сдвинут, словом, вид молодцеватый. Чтобы встречный люд видел наглядно: народные денежки тратятся не зря, этакие орлы любому врагу хребет сломают. Вот так то!
Решив выдвигаться в часть самостоятельно, я нарушаю все сразу: приказ Министра, Строевой устав, приказ командующего округом о форме одежды, приказ по гарнизону. Ведь у меня еще и увольнительной не было для пребывания за пределами части, я же на машине подъезжал к зданию спецсвязи и на машине уезжал. А теперь вот как-то разом, как выражаются математики, выведен за скобки. Вот только пистолет у меня законный – он же вписан в военный билет и формально я как бы имел право с ним передвигаться по улицам города, если пренебречь всем остальным. И я пренебрег. А что мне оставалось делать? Приближалось время обеда, а в части, как говорится, «макароны сегодня дают». Тут надо действовать решительно, как оно и водится в армии. Ибо кто первый начал наступление, у того и преимущество.
Поправил я ремень, кобуру с оружием, головной убор отцентровал на голове, словом, оправился, то есть привел себя в надлежащий вид, да и двинулся на остановку автобусов, ибо войсковая часть наша за городом находилась. Иду себе хоть и независимо внешне, но сам по сторонам соколом зыркаю, окружающую обстановку отслеживаю.
Я уже прошел добрую треть пути, и мне пока везло – патрулей не видать. Это меня приободрило: авось проскочу. Тут по пути, очень кстати, киоск книжный нарисовался, я свеженький сборник фантастики прикупил, сержантская зарплата позволяла. Настроение мое вообще поднялось, и я на некоторое время чуть ослабил внимание, за что тут же поплатился. Только я успел сунуть книжку в портфель, как из-за угла на меня вывернулся патруль: капитан и два солдатика с красными повязками на рукавах и штык-ножами на поясах. Комендантский патруль, здравия желаю, сердечно рад вас видеть. На фиг вы мне нужны…
Капитан жестом подозвал меня к себе. Я четко рубанул строевой шаг, отдал честь и представился. Это не означает, что умер со страха. В переводе с армейского языка это означает назвать себя. И начался у нас с капитаном вот такой содержательный диалог:
– Ваша увольнительная, сержант!
– У меня ее нет.
– Как это понимать? И почему вы при оружии?
– Я доставляю спецпочту. Машина за мной не пришла по неизвестной мне причине. Выдвинулся самостоятельно в расположение части. Вот мое удостоверение.
Я достал и развернул военный билет, в который было вставлено специальное удостоверение на получение почты, и показал его начальнику патруля.
Капитан протянул руку, но я нагло ответил, что передать в руки ему не имею права и спрятал документы во внутренний карман бушлата. Тем более, что справка эта имела гриф «секретно» и формально я был прав. Да и вообще, отдать документ в руки офицеру-начальнику, которому ты чем-то не приглянулся – это все, каюк. Ты в полной его власти. А так – можно еще пободаться, изображая из себя страшно секретного, и кто знает… Капитан это тоже просек и поэтому мой демарш ему очень не понравился. Очень. Он вмиг посуровел еще больше. Эскалация конфликта начала набирать обороты.
– Так, а почему не по форме одеты?
– Товарищ капитан, я же объясняю вам: приехал на машине, машина увезла офицеров на обед и не вернулась за мной в положенный срок. Выдвигаюсь в расположение самостоятельно.
Капитан понимал, что никакого криминала здесь, скорее всего, нет, но, с другой стороны, формально – нарушение формы одежды, отсутствие увольнительной записки... Опять же разгуливает боец с оружием по городу, а что у этого бойца в башке, – никому не известно. Есть перечень нарушений. И капитан поставил себе задачу перечень этот удлинить и, таким образом, получить законное право на мой арест. Он внимательно осмотрел меня с головы до ног, прощупывая мою оборону. И таки нашел в ней еще одну брешь.
– И, как я посмотрю на вас, вы и в парикмахерской давно не были…
Вот же чертов инквизитор! Да не так уж я и зарос. Может, на сантиметр-полтора больше, нежели требуется по уставу. Я всем своим организмом ощущал, что кольцо вокруг меня сжимается и вырваться из него будет очень трудно, если вообще возможно. Хреново.
Капитан продолжал дожимать:
–Так что, товарищ сержант, извольте пройти с нами в комендатуру.
Ни фига себе поворотец сюжета! Средь бела дня. Ни за понюх табаку! На гауптвахту я панически не хотел. Мой дружок Валера Сакаев, будучи в увольнении, как-то умудрился попасть туда. Когда же он вернулся в часть, мундир – хоть выжимай. Рубил он с такими же горемыками полтора часа строевым шагом на плацу. И с песней. По рассказам Валеры, он там с четырьмя бедолагами все песни перепел, горланили даже частушки. Кстати, в армии мотив песни не так уж и важен. Все равно он невольно подстроится под строевой шаг. Можешь хоть заунывно-протяжные песни караванщиков петь. Но шаг строевой держи. Это обязательно. В этом весь смысл маршировки: четкий строевой шаг. Оно и красиво и в назидание... Так что на гауптвахту лучше не попадать. Я вытянулся «во фрунт», козырнул и рубанул бесстрашно:
– Никак нет, товарищ капитан. Не могу пройти в комендатуру!
Капитан меня даже не дослушал:
– Ч-т-о-о? Вы отказываетесь выполнить приказ офицера?! Неподчинение?!
– Никак нет, товарищ капитан! Подчиняюсь. Но я подчиняюсь в первую очередь приказу Министра обороны, – я назвал номер приказа, – а потому прошу вызвать из нашей части представителя для передачи ему документов и оружия. После этого я в вашем полном распоряжении, товарищ капитан.
Выпалив эту тираду, я отступил на полшага назад и, опустив руку после того, как отдал честь, как бы невзначай коснулся кобуры с пистолетом. Так, мимолетно, тут же убрав руку. Инстинкт военный сработал. И добавил:
– Виноват, товарищ капитан. Но я выполняю приказ.
Капитан, не говоря уже о своих помощниках, вытаращил на меня глаза. Все же неподчинение патрулю – серьезное нарушение воинской дисциплины и тут возмездие должно быть неотвратимым и жестким. Но с другой стороны и задержанный не простой боец-самовольщик, а как бы при исполнении, да еще и вооруженный. Черт его знает, какой у него там приказ и что ему предписывается делать. Какие у него тараканы в голове? А вдруг хватит дури шарахнуть из ПМ? Такое «приключение» никому не нужно. Но и разводить тягомотину, вызывая по телефону представителя из части, это уж перебор.
В общем, создалась патовая ситуация: начальник патруля не мог так запросто отпустить меня, не потеряв лицо в глазах своих подчиненных. А мне не хотелось позориться пребыванием на губе, и, как говорится, «с полной выкладкой» маршировать там с портфелем в обнимку, горланя, словно идиот, песни. В общем, сошлись мы с капитаном, словно Пересвет и Челубей на Куликовом поле, как изобразил их художник Михаил Авилов. Образно говоря, вошли клинч, как боксеры. Понятное дело, пришлось бы мне уступить, в конце концов, не враги ведь передо мной в самом-то деле. Не стану же я в них стрелять на поражение, даже если накинутся они на меня гуртом.
И тут, словно в кино, пришла подмога: вынырнули из-за бугра красные конники и ну шинковать в капусту супостатов. Конечно, это я пошутил насчет красной конницы, но помощь действительно неожиданно появилась. Откуда ни возьмись вдруг возник капитан Беркин из нашей части.
– О, привет, Володя! А ты что здесь делаешь?!
– Да вот, товарищ капитан, патруль… – промямлил я виновато.
– Патруль? – наш кэп лихо развернулся к начальнику патруля, козырнул и представился. – Слушай, капитан, в чем дело? Да наш это товарищ, проверенный, отменный боец! Мы вчера с учений приехали! Конечно, пострижется, какие проблемы?
Видно и правда прическа у меня была хоть и не лохмы Маугли, но достаточно небрежная, если наш офицер сходу попал в десятку, угадав одну из причин задержания. Настоящий военный, профессионал: глазомер, быстрота, натиск, все по-суворовски.
Забалтывая патруль, капитан между тем настойчиво тянул меня за рукав к себе поближе, высвобождая из капкана, в который я угодил. В общем, увел меня офицер под свою ответственность, как сообщил ему начальник патруля, скорее всего, даже обрадованный таким исходом дела. В итоге уселся я в автобус, да и покатил в часть. Уже без всяких происшествий. Вот оно, настоящее войсковое товарищество.
Справедливости ради стоит заметить, что, скорее всего, в тот раз мне начальник патруля попался не совсем адекватный. А может, не с той ноги встал или какие-нибудь неприятности по службе у него были. Обычно патрули практически не ущемляли секретчиков и фельдъегерей. Посмотрят для порядка документы, даже не пытаясь взять их в руки, улыбнутся, козырнут, и ты свободен. Такие дружеские встречи с патрулями и у меня были несколько раз, но тогда я был одет по форме и уставную прическу имел.
Окружная сургучная печать
Как видно из вышеизложенного, за пределами своей части штабные работники приравнивались к общей солдатской массе и преимуществ никаких не имели. Но читатель также сделает ошибку, если посчитает, что несколько привилегированное положение штабных работников выручало и всегда спасало нас от начальствующего гнева. Отнюдь.
Если уж резать откровенно окопную правду-матку, то и у меня есть свои, объявленные лично командиром части пятнадцать суток гауптвахты. За что? А служба такая. Ну, конечно не такая романтичная, как у разведчиков, но все же обладающая неким шлейфом тайны. А где тайны, секреты, там и промахи. А за промахи надо платить. И платили. Хотя не всегда и за промахи. Я уже говорил, что военное счастье переменчиво. Вот, например, десять суток гауптвахты я получил за правильное и образцовое исполнение служебных обязанностей. Скажете – так не бывает? А вот бывает.
Работа с секретными документами – это большая ответственность. Ну, во-первых, это внимательность и скрупулезность при получении, регистрации, выдаче и отправке документов. Тут в оба глядеть надо. Конечно, шпионы в армии кишмя не кишат, но разгильдяйство и забывчивость имеют место быть. И потому надо в первую очередь следить… за собой. Да, именно следить за собой, даже если ты себя ни в чем не подозреваешь. Ибо никто тебе более вреда не нанесет, кроме тебя самого. То есть если расслабишься, по рассеянности не туда документ вложишь или подошьешь не в ту папку – очень даже можно много волнений поиметь для себя, любимого. Были у меня такие прецеденты, но о них позже. А сейчас речь пойдет о наказании за образцовое исполнение службы.
В общем, диспозиция была следующая. Был в нашей комнате среди прочих сейфов особый сейф. Ну, вы понимаете, Советская Армия создавалась для защиты народа и государства, следовательно, предназначена для обороны и наступления, если вдруг начнутся военные действия, и потому армейский народ имеет разные всякие распоряжения на тот самый крайний случай. Когда война и завтра в поход. Понятно, да? Документы эти очень, очень важные, и поэтому хранятся они отдельно, в специальном сейфе, опечатанном окружной печатью, то есть печатью нашего военного округа. И вскрыть этот сейф можно только лишь по команде из округа. То есть по особому распоряжению. Печать большая, сургучная, гербовая, в выемке специальной деревяшки, шнурами прикрепленной к сейфу. Хранились там и свои, принадлежащие нашей войсковой части, особые военные секреты. Так что сейфу была работа.
А, учитывая, что наша часть подчинялась лично командующему военным округом, то, сами понимаете, что там могло храниться. Но нам с начальником – я тогда занимал должность делопроизводителя по спецдокументации – это было по фигу, ибо мы в этот сейф доступа не имели, а при проверках, коих у нас было предостаточно, просто проверяли наличие и целостность окружной сургучной печати на этом самом сейфе. Но что такое сургуч? Это достаточно хрупкое вещество. Да и сама печать прикреплена к сейфу шнурком.
И вот как-то возвратился я из столовой (по очереди ходили завтракать), а тут начальник мой, старший сержант, огорошил меня новостью:
– А я печать сорвал сургучную…
– Как сорвал? – вытаращил я глаза. – Зачем?!
– Да так… – обескуражено поскреб в затылке начальник. – Шуровал силатером и дышлом саданул печать, она и отлетела.
Силатером (от слов: сила и тереть) у нас назывался чурбан сантиметров тридцать в диаметре с прикрепленной к нему длинной рукоятью. К чурбану снизу была прибита суконка и вот этим устройством мы яростно натирали мастикой до блеска деревянные полы.
Конечно, срыв печати – неприятность большая. Но и не смертельная. Бывает. Все люди, все человеки. В том числе и солдаты. Ну, делать нечего, пошел начальник к командиру, доложился, получил небольшой втык. Положено так, поскольку промашка вышла с печатью. В рамках мирного времени, не война ведь. В войну – построже обошлись бы. Ну, организовалась тут же комиссия, все строго по инструкции: акт вскрытия сейфа, акт сверки документов при вскрытии, акт заложения документов в сейф, акт закрытия сейфа. Вот так устроено дело. В общем, Батя наш опечатал сейф своей личной печатью, отзвонился в округ, там пообещали прислать уполномоченного представителя с печатью, и мы впали в режим ожидания.
Время шло, враг по-прежнему бряцал оружием, а мы в противовес ему совершенствовали и оттачивали, доводя до высокого уровня свое боевое мастерство, в том числе и при работе с силатером, учитывая печальный опыт.
Однажды по каким-то делам командир нашей части отлучился. А может, и в отпуске был, не помню точно. Главное, не было его в части. А тут черти принесли уполномоченного подполковника из округа с печатью в кармане галифе. Фамилию его нам сообщили из штаба. И в предписании у него черным по белому записано: произвести опечатывание сейфа. Так что свой человек, не подставной, как оно в кинофильмах показывают.
Вообще, надо сказать, в фильмах на эту тему много ерунды. Простейшие приемы и внимательность наглухо блокируют как подмену людей, так и тайный перехват пакетов с документами. Ну, разве что нагло, со стрельбой, как в случае с дипкурьером товарищем Нетте – тогда, да, конечно, можно. Но смысл ведь в том, чтобы ознакомиться с нужными документами тайно. Вот то-то и оно. Так что шпионам приходится или слухами довольствоваться, или искать нужного человека, который, как говорится, продаст Родину за ящик печенья и бочку варенья. А вот перехватить документ у спецслужбы при доставке, обработке и хранении, да еще тайком вскрыть пакет, прочесть и потом снова запечатать – пустой номер. Не выйдет. Возможно только при прямом предательстве носителя тайны. Поэтому, когда адъютант Его Превосходительства в буквальном смысле этого слова парился с секретным пакетом над горячим чайником, я скептически усмехался. Такой пакет немудрено вскрыть. Скаутские игры. По-настоящему опечатанный секретный пакет, даже без сургучных печатей, которые так любят киношники, незаметно вскрыть нельзя. Никак и никогда. Даже очень ловкому человеку. Ну, это я так, к слову.
Короче, уполномоченный прибыл из штаба округа, а у нас, как назло, командир в отъезде, начальник штаба тоже отсутствует, вместо них – врио. Ну и мы только, двое из ларца, подлинные, да еще наш контрразведчик.
Но делать нечего, коль прибыл уполномоченный, то начинаем работать. Снова комиссия, акты и все как положено, строго и ответственно, не в бирюльки играем. Чувствуется волнующее дыхание большой военной и даже государственной тайны. Распахнутая толстенная дверка сейфа словно дверь тюремной камеры-одиночки. Запросто ведь можно угодить в случае чего…
Но, в конце концов, после всех формальностей закрыли толстенную дверцу сейфа, растопили сургуч, опечатали. Операция закончилась. Уполномоченный окружной подполковник погрозил нам пальцем, сунул печать в карман галифе, да и был таков.
И вновь мы спокойно несли службу, забыв о происшествии. Но тут вернулся из отлучки наш командир. И вот как-то на второй или третий день я принес ему по требованию какой-то документ, и Батя, раскурив свой неизменный «Казбек», сказал:
– Там должен из округа прибыть уполномоченный, надо будет опечатать сейф.
Я тут же, молодцевато вытянувшись, по-армейски четко доложил о выполненной нами работе.
Батю словно молнией ударило. Он вскочил из-за стола и вперился в меня взглядом. Его мохнатые брови собрались в кучку, лицо закаменело.
– Как?! Без меня?! Да вы что?.. Кто разрешил?!
Ну и так далее, как говорится, со всеми остановками. Командир наш был очень выдержанный человек. Матом никогда не ругался, упаси бог! Да что там матом, он и солдатами на «вы» разговаривал! Ну, с нами штабными, иногда мог на «ты», как бы по-отечески, он уже в возрасте был. Но сейчас он мог несколько очков и самому Зевсу дать, поскольку метал громы и молнии с большим размахом. С очень большим размахом, доложу я вам.
А я что? Стоял навытяжку, таращился в пространство, ибо команды «вольно» не было, да и быть не могло в такой ответственный момент. Но все же внутри как бы небольшой протест зрел, некоторое несогласие с генеральной линией, которую гнул разгневанный командир. Наше дело солдатское, мы приказ выполняли, причем образцово, строго по инструкции, и вообще об опечатывании ему сразу должны были доложить или врио командира, или врио НШ, когда он прибыл в часть. Именно так я ему и пытался сказать, на что командир грозно рыкнул, нажал кнопку и бросил мгновенно появившемуся посыльному по штабу:
– Начальника секретки!
Через полсекунды примчался начальник. Батя с ходу и его понес по кочкам. Тот, не понимая в чем дело, ошалело хлопал глазами, ибо такое тоже видел впервые. Я шепнул ему ключ к разгадке: сейф. Он мигом понял, и мы уже вдвоем, словно нас столбняк хватил, стояли вытянувшись и выдерживали грозу, нешуточно бушевавшую в кабинете. Но все кончается когда-нибудь. Иссяк и командирский гнев. Устала его рука махать шашкой над нашими повинными головами. Окончательный вердикт командира был такой:
– По десять суток гауптвахты каждому и с должностей поснимаю к чертовой матери. Понятно?
– Так точно! – синхронно и браво ответили мы. – По десять суток гауптвахты каждому и снятие с должностей.
Упоминание о чертовой матери мы благоразумно опустили, хотя по уставу положено приказание повторять слово в слово. Пошли, так сказать, на нарушение.
– Марш из кабинета!
Мы щелкнули каблуками и вышли вон. Пришли к себе хмурые, без настроения. Вот тебе и зигзаги службы армейской: все сделали строго по инструкции, а выясняется, что вроде как и преступники. На губу ехать чертовски неохота. Но выхода нет, деваться некуда, приказ был. Мой начальник подумал и сказал:
– Первый я поеду, как старший, успею до наступающего Нового года отсидеть свой срок, а ты уже потом.
Вот так в армии бывает иногда. И печать я не срывал, а Новый год отпраздновать придется на гауптвахте. Это называется субординация, а на самом деле – дичайшая несправедливость. Ну, сидим, сопим, говорить не о чем, настроение никакое, копаемся в бумагах, работаем, храним секреты, крепим обороноспособность страны.
Вскоре приспело время ужина, начальник мой отправился в столовую, а я сижу, поскольку командир и другие офицеры на рабочих местах, значит, кому-то из нас надлежит быть, как говорится, в пределах досягаемости. Такая особенность нашей службы. И тут звонок по телефону. Батя!
– Зайди.
Зашел, доложился, как положено. Батя сидел за столом, привычно дымил беспощадно своим «Казбеком». Глянул как-то так, мимо меня, и произнес:
– Пока никакой гауптвахты. Работайте, несите службу. Но взыскание свое не отменяю. Смотрите у меня! Не дай бог впредь! И если что, на полную катушку.
Потом пыхнул сизым табачным дымом, внимательно посмотрел на меня и сказал:
– Вы поймите, некоторым образом моя жизнь и судьба в ваших руках, и я на вас надеюсь, а вы меня так подвели… Словно тунгусы какие-то. Докладывать надо своевременно обо всем – вот в чем ваш проступок. Ступай.
Слово «тунгус» в устах нашего командира являлось крайне негативной характеристикой. И если он так назвал, значит, сильно разочарован. Но что делать? Бывает всякое в жизни, тем она и интересна. Негатив можно выправить усердным ратным трудом, других вариантов нет. А ратный труд – он востребован всегда, ибо жизнь продолжается, а враг за океаном не успокаивается, по-прежнему играет военными мускулами. И ему надо противостоять.
И я пошел служить дальше и тем самым сдерживать амбиции врага согласно данной мною присяге, уставам и наставлениям. И большей частью у меня получалось.
Хотя, если честно, то сбои все же имели место быть и в дальнейшем. Нет промахов только у того, кто не служил. К слову сказать, кроме этих десяти суток гауптвахты, которыми я так и не воспользовался, есть у меня в активе еще пять, и заработал я их честно, в учебном бою, проявив нерасторопность, то есть за дело. А дело было на ученьях. Вообще, надо сказать, на военных ученьях много разных интересных случаев происходит.
Чертова сигнальная лампа
Окружные учения всегда были масштабными. Тут тебе и танки, и артиллерия, и авиация, десантники с пехотой. Все показывали свое военное мастерство, все старались взять свою самую высокую ноту в этом своеобразном оркестре – полевых учениях Туркестанского военного округа. Наша часть не была исключением, и мы тоже старались изо всех сил.
К моим обязанностям штабного работника на ученьях, кроме всяких других дел, вменялось в обязанность включать ночью сигнальную лампу красного цвета, обозначавшую местонахождение штаба и укрепленную на телескопической мачте, установленной на моем кунге. Небольшая такая лампа, излучавшая красный, практически малиновый свет, такой же, как и сигнальные лампы, установленные на самолетах, только не мигающая.
Однажды еще в середине моей службы, намечался выезд части на очередные учения. Я позвонил в автопарк, нашел Васю Перфилова, нашего плотника, по боевому расписанию выполнявшего обязанности водителя секретки и попросил его проверить работу сигнальной лампы, потому как на последних учениях чего-то там она замыкала. Вася бодро отрапортовал, что сделает все необходимое. Вообще-то Василий был нормальный боец, но служить ему оставалось полгода. А потому Василий заметно махнул рукой на службу. А я этот момент как-то упустил из виду и не проконтролировал отданный приказ.
Ну, сыграли нам тревогу, убыли мы на учебное сражение…
Выгрузились из железнодорожных вагонов и платформ и скорым маршем ушли в пустыню. Петляли долго, заметая следы, и, наконец, прибыли в намеченную точку. Командир наш убыл за всякими вводными и приказами в штаб учений, а мы, наскоро накинув маскировочные сети, и выставив караулы, по мере выполнения своих служебных обязанностей, отходили ко сну. Я тоже вывалился из штабного автобуса, упарившись от работы. На учениях я ведь выполнял не только свои прямые обязанности хранителя секретов, но и обязанности писаря строевой части, а также печатал на пишущей машинке все распоряжения, приказы, и был вечным дежурным по штабу, распоряжаясь посыльными, и вообще был как бы адъютантом при начальнике штаба. Так что упираться приходилось не шуточно, посачковать некогда.
Вывалился я из штабного автобуса, довольный, ведь командир части находился в отъезде, новых вводных не поступало, а текущую работу штаб выполнил, и потому представлялась реальная возможность поспать. Но не тут- то было.
Как пишут юмористы: «Смеркалось...» Подойдя к своему кунгу, я увидел, что водитель Василий, возится на крыше кунга, с остервенением стучит молотком, помогая себе крепкими словечками. Не надо было обладать большим умом и дедукцией, чтобы понять: телескопическая мачта отказалась раздвигаться. Естественно, не горела и красная сигнальная лампа.
Проклиная все на свете, я тоже взобрался на крышу. Попенял было Василию, он посопел виновато, но не огрызался, понимал, что дал маху. Понимать-то понимал, да что толку от его понимания? Хоть по башке ему молотком настучи – ситуация от этого не улучшится. А хотелось бы настучать.
И при тусклом свете луны, который не добавлял романтики, а наоборот, мы дуэтом принялись за ремонт. Понятно, что быстро сгущавшиеся сумерки не очень способствовали успешному продвижения работ, но все же, в кровь сбивая себе пальцы, выкурив полпачки сигарет и затратив около часа, мы, в конце концов, одолели строптивую мачту, которая наконец-то раздвинулась на всю свою длину и вознесла ввысь маленькую сигнальную лампу, свет которой должен был обозначить местонахождение штаба. Однако полностью ощутить радость победы над упрямой техникой мешало одно обстоятельство: лампа не горела.
Вновь сложили мачту, осмотрели лампочку, чиркая спичками, – цела. Включили – не горит. Снова выкрутили, снова осмотрели, как говорится, полизали, понюхали, протерли – нет, не горит. Выкрутили и подсоединили напрямую к аккумулятору автомобиля – горит, горит чертова лампа красным, словно око вурдалака, светом. Вкрутили в электропатрон мачты – а вот фиг! Снова отказывается гореть! Постучали по мачте, повертели ее туда-сюда, сложили-разложили, подергали провода – безрезультатно. Не горит проклятущая лампочка, хоть головой бейся об эту чертову телескопическую мачту, пропади она пропадом! Разобрали электропатрон, подергали провода – нет разрыва. Проверили доступные клеммы-контакты – соединено на совесть. Но конструкция не работает. Не работает, черт бы ее побрал! Уж и так и сяк мы подходили к решению проблемы – ничего не получалось. Наконец Василий плюнул в сердцах на лампочку, коротко выразился, куда ее следует ввинтить и сказал:
– Володя, ну что мы с тобой в темноте тут возимся? Утром разберем все при свете, проверим каждый миллиметр – загорится эта чертова лампа, куда она денется! А то ночь скоро закончится, надо хоть пару часиков поспать – вдруг завтра опять уходить из зоны ядерного поражения.
Аргументы мне показались (я спать тоже хотел) весомыми, и я пошел на поводу у Василия. Хотя, как вскоре выяснилось, напрасно. Очень напрасно. Но мало кому дано предвидеть будущее. Чувствовать нечто такое смутное определенной частью своего тела – да, такое бывает, а вот предвидеть будущее с большой степенью вероятности – не дано. А тот, кто все же обладает подобным свойством, обычно в армии не служит.
В общем, забрался я к себе в кунг и упал на кровать, не раздеваясь, по-походному. И только сомкнул веки и провалился в сон, как тут же забухали по стенке кузова и, как в местном ауле, закричали:
– Вставай, секретчик! Срошно на штаба!
Чтоб вас черт побрал с вашим «на штаба»! Пропадите вы пропадом! Но делать нечего: это армия, и надо «срошно» бежать «на штаба». Выбрался из теплого кузова и побрел, пошатываясь, словно зомби, на ходу разминая заспанное лицо.
А «на штаба» пыль столбом: оказывается, появился командир, усталый, злой и песочит штабных по первое число. И тут как раз вовремя и я нарисовался, доложился как положено. Ну и, понятное дело, огреб тут же свою порцию хорошего втыка, ибо я и оказался настоящим виновником командирского гнева:
– Почему лампочка не горит? Что за тунгусское отношение к службе? Я уже полтора часа как слепой дервиш кружусь по барханам, не могу найти свой штаб, а они, видите ли, не включили ориентир!
– Сломалась мачта, товарищ полковник… – промямлил я в свое оправдание. И чуть было еще не ляпнул из хулиганских побуждений: «Вражеский осколок, товарищ полковник!». Но вовремя прикусил язык. Не тот случай, чтобы юморить.
– Пять суток гауптвахты по возвращению с учений и чтобы лампа горела немедленно!
– Есть пять суток гауптвахты и чтобы лампочка горела немедленно! – повторил я наказ командира и буквально вылетел, словно от хорошего пинка, из штабного автобуса, забыв воспользоваться ступеньками лестницы.
…Мы возились с Васей все то немногое, оставшееся до рассвета время, и сволочная лампочка наконец-то загорелась, как мне тогда показалось, злобно-ехидным красным светом, надобность в котором уже отпала, ибо наступил рассвет. А после завтрака пришлось срочно сворачивать свой временный лагерь и уходить в пески, якобы от атомного удара – Вася, разгильдяй, словно в воду глядел. Провидец, блин. Лучше бы он просек, что мне пять суток ареста влепят, да и мачту своевременно в порядок привел, вместо того, чтобы сладко кемарить в автопарке в предвкушении дембеля. Недосып и «ядерный удар» – это, несомненно, хорошее дополнение к армейскому завтраку, и оно должно было добавить нам злости к потенциальному врагу. Об этом и толковали мы с водителем Василием, сидя в горячей и пыльной кабине вездехода. Да еще о так неожиданно заработанных нами совместно, но лично для меня, пяти сутках гауптвахты. Досадно, что и говорить.
Однако досада была скоротечной и растаяла без следа, ибо молодости свойственно не придавать слишком много значения пустяковым вещам. Мы были наполнены, и с избытком! – оптимизмом, потому как жизнь вокруг интересная и полна всяких неожиданностей, в том числе и приятных. Ибо пожалованные мне на учениях командиром пять суток гауптвахты я так и не «отоварил», поскольку по возвращении с учений Батя сказал:
–– Пока на гауптвахту не поедешь… Но смотри!..
Согласитесь, «смотреть» или сидеть на гауптвахте – это две большие разницы, как говорят веселые одесситы.
Плохой руль
Военные учения – они сродни боевым действиям. Пусть не свистят пули и не рвутся снаряды, не визжат мины и не ухают бомбы – но в остальном-то все как и на войне: нужно быстро и скрытно уходить в обозначенные места согласно полученным приказам, разворачивать в боевое положение свою спецтехнику, маскироваться, устанавливать связь с другими подразделениями и т. п. Причем все это происходит вне зависимости от времени суток, днем ли, ночью – для военных это особой роли не играет: есть приказ и его надо выполнять.
Как-то шли ночью мы колонной по долине. Дорога насыпная, грунтовая, но хорошо укатанная и потому достаточно ровная. Ночной марш-бросок – вещь утомительная, изнуряет безжалостно. Хотелось спать. Я закрутил проволокой дверцу кабины, чтобы невзначай не выпасть, и попытался поспать, откинувшись на сиденье. Было невероятно неудобно, хреново, если откровенно, но постепенно, под гудение мотора и вибрацию кабины, меня сморило. А очнулся я от удара по голове. Хорошо приложило, загудело в черепушке мощно. Заморгал заполошно глазами, стряхивая остатки мутного сна, и ничего поначалу не понял.
Двигатель гудит, машина едет, но как-то странно, ничего не разобрать. За стеклами ночь, едем со СМУ – светомаскировочными устройствами, пыль клубится, потому и видимость аховая. Но все же различаю, как наш автомобиль, торкнувшись вправо, поворачивает влево и начинает карабкаться в гору. Перевалив этот гребень, торкается влево, и теперь, повернув вправо, опять взбирается на гребень. Вот в такой момент меня и приложило башкой, когда вездеход торкался в эти буераки. Но откуда они взялись тут эти противотанковые рвы? На кой шут этот противозенитный маневр? Зачем?! Вот эти вопросы сумасшедшими зайцами скакали у меня в гудящей голове и никак не сталкивались с ответами, пока я не глянул на водителя. А мой разлюбезный водитель, положив буйну голову на сложенные на руле руки, бессовестно спал. Правда, не забывал ровненько давить на газ, так что автомобиль, переваливаясь через грейдер и ныряя поочередно то в правый, то в левый кюветы, в целом, однако, выдерживал нужное направление словно на автопилоте. Как мы не перевернулись тогда – одному Богу известно. Перехватив правой рукой руль, я левым локтем въехал в ухо водителю.
– Ты что, блин, очумел, боец?! Мне завтра домой на дембель, а ты тут автородео устраиваешь? Похоронить меня здесь хочешь?
Водитель мгновенно очнулся и совершенно бодрым, вроде как и не спал, голосом ответил:
Я оторопел. Отмазок и отговорок армейских я сам знаю много, но такой еще не слышал.
– Ну-ка, ну-ка, поподробнее. Что значит «руль плохой»? Объясни.
– А чо тут объяснять? Когда руком его крутишь, он тугой, тяжело вращать. А когда башка лежишь на нем – сам крутится.
Понятно, проштрафившийся боец нес ахинею, стараясь затушевать инцидент и уйти от наказания. Да и черт с ним, что с него возьмешь? Обошлось все, и ладно. Я сделал вид, что удовлетворился объяснением и примирительно пробурчал:
– Ладно, мозги не пудри. Следи в оба за дорогой, а то еще въедешь переднему автомобилю в задницу. Гляди у меня! Руль, вишь ты, плохой…
Молодой боец весело щерился, поняв, что ничего страшного не будет, и преувеличенно внимательно таращился в лобовое стекло, имитируя предельную собранность.
Во время короткого привала к нам подбежали контрразведчик и Валера Сакаев, которые в колонне шли за нами.
– Вы что за кренделя там выписывали, орлы?! – обратился к нам встревоженный контрразведчик. – Такие зигзаги выписывали, что мы ожидали – вот-вот перевернетесь. Что случилось?
– Руль плохой, – ответил я и, рассеивая недоумение сослуживцев, кратко поведал историю наших кренделей на дороге. Посмеялись. Виновник происшествия, пряча ухмылку, усиленно тер ветошью бампер автомобиля…
Такая вот она, мирная война, на которой буднично, между делом вполне можешь свернуть себе шею. Ибо военное счастье, оно, как известно, переменчивое. Конечно, не так, как сердце красавицы, о котором поется в песне, несколько по-другому, но все равно переменчиво. Однако военное счастье часто можно заставить работать на себя, если, конечно, не полениться. Но в том-то и дело, что если...
Писари и газовая атака
Вот как-то воевали мы в каракумских барханах, петляли кривыми пустынными дорогами, а то и вовсе без них. Ратный пот обильно струился по нашим замурзанным лицам. Хорошо воевали, от души. Даже на стоянках продолжалась работа: печатались приказы, носились по барханам, словно сайгаки, посыльные, тянули свои бесконечные провода связисты…
И вдруг наступило редкое затишье. Мы, штабное писарство (я, писарь службы гл. инженера, шифровальщик Валера со своим стажером и штабные связисты), этому несказанно обрадовались: еще бы! Вылезти из душных кунгов, разогнуть спину, затекшую от опостылевшей пишущей машинки, не торопясь отправить естественные нужды, умыться и просто посидеть хотя бы с полчасика в тени кузова, подставив лицо легкому ветерку и пуская дым кольцами – что может быть лучше? Да не тут-то было! Наш начальник штаба, подполковник Семен Давыдович, добрейшей души человек (вне службы, конечно), решив немного встряхнуть писарей, так сказать, подбодрить их, чтобы служба медом не казалась, и было что потом вспомнить, приказал мне:
– Старшина, построй личный состав писарей штаба с оружием.
Я прокричал построение и через полминуты доложил НШ о готовности.
Подполковник молчаливо, не торопясь, прошел вдоль нашей шеренги, внимательно посматривая на замерших бойцов, постоял перед нашим строем, рассеянно глядя поверх наших голов куда-то вдаль, и вдруг неожиданно резко скомандовал:
– Газы!
Надо сказать, приемы химзащиты еще в карантине, проходя курс молодого бойца, мы отрабатывали до автоматизма и потому, естественно, руки сами рванулись к противогазам и напялили их. Правда, напялили противогазы только те бойцы, у кого они были. У троих разгильдяев – а таковые всегда найдутся в коллективе, каким бы отличным он не был! – противогазов не оказалось, дома оставили, в казармах. Ага, тревога же, суматоха… Начальник штаба велел им выйти из строя. Нам же скомандовал «отбой газовой атаки» и задал вопрос, указывая на троих разгильдяев, с несчастным видом оглядывавшихся по сторонам, понимавших, что попали под раздачу:
– Кто это?
Мы застыли в недоумении. Как кто? Ну, люди. Молодые парни. Бойцы.
– Солдаты… – робко озвучил кто-то наше общее мнение.
– Нет! Ошибаетесь! Это не солдаты! – резким голосом произнес начальник штаба. – Это кощеи бессмертные!
Мы ошеломленно таращились на подполковника, пытаясь разгадать логику его философских построений. Каким боком тут к военным ребятам прилеплен Кощей? Бойцы над златом не чахнут и вообще страшно далеки от этого сказочного персонажа. Какая тут связь?! Но начальник штаба видел намного дальше нас. И логическая связь в его построениях наличествовала! Что он нам тут же и растолковал:
– Именно так! Они – кощеи бессмертные! Они никогда не умрут. Даже от газов. Они себе так решили – не умрут. Но это вовсе не так, это далеко не так. Ведь противогазов у них нет! Случись все по-настоящему, они уже валялись бы на песке, исходя пеной и суча ногами. И какая Родине польза от их смерти? А никакой. Зряшная смерть. Следовательно, для глубокого усвоения данного урока по два наряда вне очереди. Каждому по возвращении. Старшина, проследить!
И только тут до нас дошло! Просто НШ использовал слово «бессмертные» в буквальном смысле. Ну что ж, достаточно наглядно. Затем он, сочтя урок химзащиты достаточно поучительным, решил дополнить его для разнообразия и скомандовал нам «нападение противника на штаб». Хорошая была вводная, и мы, обливаясь потом, более получаса носились по барханам, словно суслики-песчанки во время весеннего гона, героически отражая коварное нападение врага: закапывались в песок, татакали из автоматов, имитируя стрельбу, выносили «раненых» из-под обстрела, тушили «горящие» машины. Словом, хорошо провели свободное время, с несомненной пользой.
А тут и посредники как раз вовремя подсуетились – выдали вводную для штаба: условный противник высадил неподалеку парашютный десант с целью разгрома нашей части, с десантом ведут бой мотострелки, а нам надлежит срочно передислоцироваться. И таким образом, мы, не выходя, как говорится, из боя, вынуждены были снова мчаться на новую точку дислокации. И опять взревели моторы… Нет, все же хорошее время в армии – войсковые учения. Они оттачивают сноровку, закаляют волю и организм бойцов, вырабатывают некоторый пофигизм к трудностям армейской службы, расширяют кругозор, что в целом способствует гармоничному формированию личности солдата.
Армейская мистика
Народу военного всякого у нас бывало в части достаточно, особенно в период учений. Тут и генералы к нам жаловали, и потому для штабного писарства они были вовсе не в диковинку. Поначалу –да, смотришь: ух, генерал! А потом привыкаешь, ничего диковинного в этом нет, такой же военнослужащий, только занимающий очень высокий пост.
Однако бывают и генералы словно бы носители некой таинственной силы. Согласно рассказу капитана Сергея Юранова, служил у нас в округе некий генерал-майор, за которым тянулся шлейф невероятных, чуть ли не мистических случаев.
Так вот, этот самый генерал-майор обладал... Чем обладал, спросит читатель? А черт его знает, чем он обладал и как это назвать. Короче, бывало так, если генерал-майор выскажет свое нелестное мнение о чем-то или о ком-то, да еще укажет, к примеру, пальцем на что-либо, то так оно и случится. Причем не в лучшую сторону случится. Вот так-то. Да. В общем, с ним нежелательно, иногда даже опасно было находиться рядом. Опасно. Вот два примера, которые Сергей Михайлович наблюдал лично.
Приехал как-то этот самый генерал с проверкой в часть. Ну, идет проверка, то-се, как обычно, потом поехали в автопарк. А что в автопарке, как в военном объекте, самое главное? «Транспорт», – скажет торопливый читатель. Отставить! Ответ неверен.
Самое главное в автопарке как в военном объекте – это забор и ворота. Транспорт, стоящий, в чистом поле не есть автопарк, это просто транспорт и ничего более. А вот когда он огорожен забором с воротами, да вооруженные часовые на вышках по периметру и боец с красной повязкой на рукаве у ворот – это уже полноценный стационарный военный объект. Даже если на его территории и транспорта нет. Так положено, чтобы ворота и забор были, и пусть подлый враг ломает себе голову в поисках путей проникновения внутрь объекта.
Так вот, был у нас свой забор-периметр со сторожевыми вышками, и ворота у нас были замечательные, те еще ворота, солидные, на металлических столбах. Но давние. По-видимому, их соорудили вскоре после того, как басмачей ликвидировали. Тем не менее, воротные столбы незыблемо стояли себе годами, как гордый символ «несокрушимой и легендарной». И так оно было до приезда того самого генерала. А он, после проверки содержания авто- и спецтехники, вышел из автопарка через пропускную калитку наружу, остановился, критически оглядел ворота, ткнул в них своим генеральским пальцем и произнес:
– А ворота надо заменить. Ненадежные они, могут упасть.
И только повернулся он к ним спиной, как один столб закряхтел и повалился наземь, потянув за собой и скособочив и ворота, и забор. Сопровождавшие высокое начальство офицеры части тоже чуть было не попадали от изумления рядом со столбом. Но поскольку они люди военные и их специально учили и тренировали, то они всего лишь впали в ступор на некоторое время.
Однако военным пребывать в ступоре уставом не предусмотрено. Другого замеса товарищи. Быстро оправившись от шока, командир части отдал соответствующие распоряжения относительно восстановления боеготовности автопарка, и проверяющие двинулись дальше. Вроде бы все дальше проходило как бы нормально. Пока…
Пока генерал не собрал офицерский состав части в помещении секретного класса, дабы сообщить ему, составу, свои некоторые соображения и поделиться впечатлениями от увиденного. Словом – подвести итоги.
Секретный класс – это помещение в штабе части, обычный учебный класс, со столами и стульями, как в школе, предназначенный для учебных занятий офицерского состава, проведения закрытых собраний и т. п. Из секретного там висели всякие схемы, закрытые занавесками, и еще стоял макет изделия в разрезе, от чужого глаза тоже зашнурованный пологом и опечатанный печатью, дабы не облегчать жизнь шпиону, если все же заведется таковой и возжелает разузнать военную тайну. Таким образом, хоть и небольшие секреты, но были в классе, потому и назывался он секретным.
А еще на стене класса спокон веку висела доска, такая, какие раньше в школах были, черного цвета, только громадная, длиной почти во всю стену. На этой доске чертили и писали мелом при необходимости. В тот раз на доску повесили плакаты какие-то. Генерал взял указку и, принявшись было объяснять офицерам военные дела, легонько коснулся ею доски. И тут громадная доска, сорвавшись с одного гвоздя, с размаху хряснулась углом об пол! Грохот был невероятный, словно снаряд разорвался в классе, даже здание вздрогнуло. Очень тяжелая доска. Ну, что ты будешь делать! Вот такой казус, хотите верьте, хотите нет. Но военное счастье не изменило нашим офицерам: рухнувшая доска не задела генеральских сапог и потому все обошлось без трагических последствий. Страшно даже подумать, если бы подобное случилось! Читатель, наверное, помнит, как нехорошо ругался Доцент в фильме «Джентльмены удачи», когда чугунная батарея отопления упала ему на ногу? А тут – генерал. Жуть!
Я потом специально осмотрел чертову доску после того, как услышал эту историю. Ну не могла она упасть, никак не могла! Там такие гвозди вбиты в саманную стену! Не гвозди, а костыли, которыми рельсы к шпалам приколачивают. Ушки подвесные у доски, возможно, были слабоваты? Но ведь висела же! Черт-те с каких времен висела, и было все в порядке. А вот именно в самый неподходящий момент…. А ворота? Столб-то какого хрена, прошу прощения, упал, словно серпом подрезанный колосок? Вот какие интересные дела иной раз творятся в армии. И разгадки нет. Военная тайна.
Дан приказ...
Вообще надо отметить, что армия – это особый человеческий социум, в котором разные проблемы решаются совсем по иному, нежели в гражданской жизни. Математически это выглядит так. Если представить гражданскую жизнь в виде отрезка окружности, то армейская жизнь – это хорда. То есть в армейской жизни все дела решаются намного быстрее, четче, с минимальными затратами и эффективным результатом. В армии главное – это внятный приказ, ставящий перед подчиненным цель, задачу и определяющий время на исполнение. А там уж дело подчиненного, как и когда он будет этот приказ выполнять.
Вот как-то, еще в самом начале своей службы, захожу я к командиру, докладываю свежую почту. Стою, жду, пока он знакомится с документами. Николай Михайлович чадил «Казбеком», читал входящие документы, ставил резолюции, кому что исполнять. Перейдя к подписи исходящих от нас документов, он вдруг обратил лицо ко мне и спросил:
– Я что-то не вижу документа, который я составлял в штаб округа…
– Виноват, товарищ подполковник (тогда он еще был подполковником) документ не отпечатан, потому как машинистка на больничном.
Надо сказать, в штабе у нас работала вольнонаемная машинистка, Нина Бавыкина, полнотелая женщина лет сорока, жена командира соседней части. У нее был маленький ребенок, и Нина Ивановна по этой причине, случалось, не выходила на работу. А так она была очень исполнительная, иначе нельзя, ведь она допущена к секретам. По характеру своему женщина очень добродушная, общительная, улыбчивая и всех писарей в штабе называла почему-то «мурочками». Мы привыкли к этому неординарному обращению и за глаза так и звали ее – Мурочка.
– А ты что, на машинке не умеешь печатать? – поднял удивленно густые брови командир
– Никак нет, товарищ подполковник, – четко рубанул я.
Батя затянулся папиросным дымом, задумался, посмотрел куда-то вдаль невидящим взором, словно подсчитывая что-то в уме, и сказал:
– Через неделю доложишь, что умеешь печатать на пишущей машинке.
– Есть через неделю доложить об умении печать на машинке.
Вот так в армии дела делаются. Прикинул Батя, что для обучения недели мне хватит с лихвой и приказал. Это в гражданской жизни надо было на курсы идти оформляться, то-се, месяц другой, а то и более, тянулась бы резина. Совсем иное – армейская жизнь. Теперь я свободное время посвящал интересному делу: стучал на машинке, словно в цирке заяц по барабану. Перепечатывал передовицы из окружной армейской газеты «Фрунзевец», рассказы из журнала «Советский воин» и тому подобное. Как говорится, учился военному делу настоящим образом, согласно замполитовским плакатам.
Ровно через неделю доложил командиру, о том, что я освоил вверенную мне технику – пишмашинку. Конечно, в скорости печатания я не мог пока состязаться с Мурочкой, она строчила, словно Анка-пулеметчица. Но со временем скорость у меня немножко повысилась до приемлемого уровня. А вот в аккуратности и чистоте печатания даже перещеголял Мурочку, и ответственные документы, которые шли командующему и его заместителям, наши офицеры старались поручать исполнить мне. Умение это я совершенствовал на протяжении всей службы и после демобилизации оно очень сильно мне пригодилось при работе в конструкторском бюро, в различного рода командировках, где многие документы приходилось переделывать после всякого рода согласований. И в такие моменты я с благодарностью вспоминал армейскую службу.
А еще в армии я познакомился с такой удивительной профессией, как телохранитель, ибо довелось мне в этом качестве сопровождать некоторое время нашего командира.
Нет, конечно, наш командир не был предпринимателем, в Советской Армии такое не практиковалось. В тогдашней армии служили Родине, да и у меня черного пояса по каратэ не имелось, а наличествовал обычный армейский ремень с металлической бляхой.
«А зачем же тогда?» – спросит меня читатель. Объяснение тут простое, хотя и с некоторой криминальной составляющей.
Одно время в славном городе Мары, в котором я проходил службу, участились случаи угона автомобилей, в том числе и военных. Бывало, оставит солдат без присмотра свое авто, отлучится куда-нибудь на минутку за куревом или там еще по какой надобности, возвращается, а машины-то и нет. В городе сколотилась ватага недорослей-придурков, и занялась угоном автомобилей на предмет покататься. Покатаются и бросят ее где-нибудь. Хорошо, если только бензин весь сожгут, это ладно, а то ведь иногда угнанное авто в столб упрут, в дувал въедут или в арык технику опрокинут, бывали разные происшествия.
Поэтому Батя наш распорядился, на тот случай, если у него бывали какие-нибудь дела в городе, чтобы я его сопровождал. Так я стал по совместительству еще и телохранителем. Приказ начальника – закон для подчиненного. И теперь при выездах командира в город, я находился на заднем сиденье командирского автомобиля. В общем, ничего сложного в деле охраны я тогда не ощутил. Даже понравилось: сиди себе, глазей по сторонам, а когда командир отлучается по делам, мы с водителем и лимонаду сообразим или еще там чего, нас же двое. Один остается в машине, охраняет транспортное средство, второй в поиске. Так что вполне нормально. Какая разница: спит ли солдат, разъезжает ли на автомобиле – служба-то идет.
А в штабе писаря изощрялись в шутках, предлагали мне силатер с собой брать и стоять с ним на запятках командирского уазика, словно рында при царе. Мол, с таким охранником вся городская шпана разбежится в панике.
Запомнился мне, как телохранителю, новогодний выезд. Батя объехал все наши объекты, поздравил бодрствующих дежурных с наступающим Новым годом и только после мы отвезли его домой. Он позвонил, открылась дверь, выбежала его жена, сказав с легким упреком: «Ну, Коля, мы же тебя ждем, ждем…», и как раз в это время раздался новогодний бой курантов. Командир приобнял жену за плечи и виновато оправдывался: «Ну что ты, мать, что ты… Служба ведь».
Вот такая она, служба армейская, командирские заботы… Столько лет прошло, а эта сцена не стерлась у меня из памяти: стоят, обнявшись, наш уже пожилой отец-командир и всегда ждущая с волнением его жена… И как-то мне вдруг пришло неожиданное понимание выражения: «тяжесть офицерских, командирских погон». Вот она, зримая тяжесть, ответственность – Служба. А небо неожиданно рассветает от праздничных салютов, разноцветных сполохов новогодних фейерверков и треска ружейной пальбы: южный азиатский городок Мары встречает Новый год…
Однако недели через три, после того как я приступил к исполнению своих диковинных телохранительских обязанностей, тех обормотов, угонявших автомашины, поймала наша доблестная милиция и надобность во мне, как в телохранителе, отпала, и я возвратился к исполнению своих прямых обязанностей: хранить и бдить.
Доводилось мне слышать такие выражения: армейские годы – потерянное время, мол, ничего они не дают полезного. Очень неправильные суждения. Армейская служба – это, прежде всего, служение Родине, если уж говорить высоким слогом. А для конкретного бойца разве не польза, что служба закаляет тело и волю, учит жизни в коллективе, учит умению отдавать приказы и самому уметь выполнять таковые, в армии можно развить свое умение, получить рабочую профессии, которая очень пригодится в гражданской жизни. Лично мне именно, кроме умения работать с пишмашинкой (а в те времена это была нужная и важная профессия!), очень пригодилось и свободное владение навыками обращения с конструкторской документацией. Смешно сказать, но мне как-то довелось поработать и телохранителем… Так что годы штабной службы не пропали для меня даром, наоборот, армейские навыки весьма пригодились в гражданской жизни.
Много с той поры утекло воды в реке Мургаб, на берегах которой расположен город Мары, и много развеялось по ветру каракумского песка, да и границы теперь по-иному проходят, а вот армейские годы по-прежнему свежи в памяти.
Часто вспоминается раскаленный полуденным туркменским солнцем плац, штабная курилка, казармы, обсаженные тенистыми маклюрами, ветви которых обильно увешаны так похожими на апельсины плодами. Вспоминается аккуратно одетый в бетон прохладный арык, протекающий через территорию части, выгоревшее до белизны туркменское небо, пыльные пустынные дороги в Каракумах, удивительные по красоте перевалы в горах, обширные такыры, напоминающие чешуйчатую шкуру доисторического чудовища – так выглядел тот кусочек нашей большой тогдашней Родины, на страже которой мы стояли.
Когда, демобилизовавшись, я сидел в автобусе, уносившем меня в другую, гражданскую жизнь, я оглянулся и долго смотрел в заднее стекло салона автобуса. Полосатый шлагбаум у проходной нашего военного городка становился все меньше и меньше, пока весь городок не превратился в линию на горизонте. И к чувству вполне понятного радостного волнения в ожидании гражданской жизни отчетливо примешивалась нотка печали – армейское время ушло безвозвратно...
Опубликовано в журнале Воин России, № 3 2022 г, стр. 214-225
Первая часть армейских мемуаров. С мемуарами маршала Жукова Г., конечно, не сравнить, но всё же...
Жизнь армейская во многом не совпадает с высокопарностью
многих слов присяги, и это нельзя не учитывать…
(Ананьев Г., «Пасть дракона»)
ДОЛГАЯ ДОРОГА В ВОЕНКОМАТ.
Перед армией я работал в Южно-Казахстанской гидрогеологической экспедиции и прочно торчал в поле, в Муюнкумских песках, на севере области. С началом весны буровая бригада принимает радиограмму: вам, то есть мне, повестка в Армию. Ну, хорошо, повестка. Пешком я ведь не дойду, транспорта, кроме обслуживающей буровую установку водовозки, нет, ни персонального автомобиля, ни вертолёта за мной не присылают: не того масштаба фигура. Работаем себе потихоньку дальше. Приходит вторая радиограмма: вам еще одна повестка. А начальство моё непосредственное на базе экспедиции помалкивает, словно в рот воды набрало. А что делать мне? Расстояние более полтыщи километров, из них половина — по барханам. Конечно, безумству храбрых поём мы песню, это само собой, опять же священный долг перед Родиной и всё такое прочее, но не настолько же?! Да и работу просто так не оставишь. Это слону хорошо: ударили в гонг, он бревно бросил на полдороге и пошел на обед, потому как его так приучили. Но я же не слон, хотя меня тоже учили, учили ответственно относиться к порученному делу. Я и относился, предоставив событиям течь естественным образом. И по этой самой причине продолжал хрустеть песком на зубах, упиваясь романтикой геологических полевых работ…
По окончании комплекса гидрогеологических исследований на скважине за нами прислали вахтовку, и мы, наконец-то, попылили навстречу благам цивилизации. По приезду на базу экспедиции собрал я свои повестки – к тому времени и третья уже подоспела со строгим предупреждением о вредных для меня последствиях в случае неявки! – и пошел навстречу судьбе. А в военкомате — дым коромыслом: весенний призыв! Все носятся, словно ошпаренные, строятся в группы, переклички какие-то, парни с рюкзаками и чемоданами, девчата у ограды, музыка играет, суматоха, короче. Кое-как я со своей пачкой повесток пробился к людям в погонах, размахиваю повестками в воздухе: у меня срочно-де. Но тут на моем пути встал мордатый сержант-сверхсрочник, здоровенный такой малый, ремень на предпоследнюю дырочку застегнут. Так вот, этот самый сверхсрочник, вконец ошалевший, по-видимому, от творящегося бардака на территории военкомата, покраснев от натуги, громко, словно я от него за добрых полкилометра находился, заорал на меня:
— Куда прёшь, как голый в баню?!
И еще добавил кое-что, читатель должен догадаться, какие это были слова. В общем, это было моё первое боестолкновение с казарменным юмором. Я же, будучи тогда ещё штатским шалопаем, недоумённо возразил сержанту — сверхсрочнику:
— Как — куда? В Армию пру. И не голый я вовсе. Да и в остальном вы ошиблись…
Сверхсрочник по-рачьи выпучил на меня глаза, переваривая услышанное.
— Шутник, да? Юморист? Тяжело тебе придётся в армии. Осади назад. Отдыхай, твоя очередь придёт, вызовут. В армию успеешь. Без тебя тут забот хватает. В армию он, видите ли, прёт…
И повернулся спиной, считая разговор законченным. Я тоже повернулся спиной к военкоматовской суматохе и ушел отдыхать, согласно полученному приказу. «Поотдыхал» я три дня, наслаждаясь отгулами, а по истечении этих дней снова отправился в военкомат. Чрезмерно с подобными вещами шутить было нельзя, в те годы никакого Комитета солдатских матерей и тому подобных правозащитных организаций и в помине не было, так что вполне можно было попасть под раздачу. Погуляв и отдохнув, согласно рекомендации «приветливого» сержанта-сверхсрочника, прихожу, значит, я в военкомат, а там даже как-то благостно: народу практически нет, так себе, несколько аульных ребят с растерянными лицами бродят по территории, словно овцы, отбившиеся от стада. И «мироед» куда-то исчез. Я прямиком к военкому, так, мол, и так, кладу все свои повестки на стол. Прибыл, стало быть, для исполнения священного долга перед Родиной. Военком посмотрел на мои повестки, потом на меня, пожевал губами и тихо сказал, глядя в сторону:
— Где тебя носило, дорогой? – хотя по тону, каким он это произнес, хотел он сказать иное. Выражение лица его было такое, особенное. Но видно, пересилил себя, сдержался. Полковник всё же, не сержант-сверхсрочник. Другой уровень, иное мышление. Я, начиная постепенно вживаться в армейскую среду, доложил, где. В разговоре выяснилось, что я прогулял все три свои команды, в которые меня нацеливали влить, как-то: в танковые войска, в ГСВГ (то есть за рубеж, в Германию) и в мрфлот. Последнее меня непатриотично обрадовало (три года служить — это всё же многовато), да и не манил меня океанский простор, а вот насчет ГСВГ немного огорчило. Вот же чертов сверхсрочник! Так, глядишь, попал бы за границу, интересно всё же. Но, видать, не судьба. Что тут поделаешь? Военком подпёр щеку рукой и сказал:
— И куда прикажешь теперь тебя направить?
Приказать полковнику, я, конечно, не мог, даже если бы и сильно желал этого, поэтому просто пожал плечами, выражая покорность судьбе. Военком полистал моё тощее личное дело призывника и вдруг воскликнул:
— Так у тебя права есть?! Ты водитель?
— Есть права, да, в школе я получил, но не водитель. — ответил я. — Практического вождения у меня мало, считай, что нет.
— Неважно! — радостно ответил полковник и оптимистически продолжил: — Будешь водителем! Армия научит всему. Армия это — такое дело, дорогой… Тут как раз формируется команда из водителей…
И он подмахнул направление на медкомиссию. И хотя у меня установили слегка повышенное давление и некоторую сердечную аритмию, при вынесении окончательного вердикта решении военком лично стер ластиком эти пометки врачей: годен! И завертелось… Привезли меня и еще десяток аульных ребят, по-видимому, только что спустившихся с гор за керосином и солью, поскольку они плохо кумекали по-русски, в Чимкент, а там уже влили в сформированную команду водителей, обстригли «под нуль», погрузили в вагон, тепловоз дал гудок, состав дернулся, застучали колеса… Прощай, гражданская жизнь!
КУРС МОЛОДОГО БОЙЦА
В пути следования выяснилось, что нам оглушительно повезло: службу будем проходить в солнечной Туркмении. Была в те годы на слуху такая поговорка — «Есть на свете три дыры: Кушка, Термез и Мары». Ты уже догадался, Читатель? Верно, прицел был точным. Ибо в одну из этих «дыр» я и угодил, а именно — в маленький, уютный и солнечный город Мары. Я вам так скажу: поговорку эту насчет дыр придумали злобные и нехорошие люди. Или, возможно, с большим объёмом желчного пузыря, дающего время от времени течь. Ибо Мары — очень даже неплохой городок. Маленький, да, но ведь областной центр! А это — статус. И потому там было всё, что положено по статусу областному центру.
Но это было потом. А тогда нас привезли в гарнизон и сразу же — в баню. Время позднее, ночь. Баня уже остыла порядком, хотя вода была еще горячая. Поскольку причесок своих мы лишились ещё на сборном пункте в Чимкенте, то особых проблем с помывкой не было. А вот с обмундированием, по крайней мере, у меня, возникла напряжёнка. Обуви подходящей не было. Вроде бы и не такой уж большой размер ноги у меня. Я обувь рассматриваю, начиная с 44-го размера и больше, остальное меня не интересует. Но вот как раз больших-то размеров ботинок и не было! Сорок третий и ниже. Напрасно я и сопровождавший новобранцев сержант перерыли все имевшиеся в наличии ботинки — а безрезультатно! Нет нужного размера! Такая вот аномальщина. Все ребята уже оделись-обулись, начав тем самым постепенное превращение из гражданских лиц в солдат, и только я выпадал из этого единообразия, словно писатель Лев Толстой одиноко стоя босиком на стылом цементом полу гарнизонной бани. Сержант задумчиво поскреб в затылке.
— Неужто мал тебе сорок третий размер? — словно надеясь на чудо, спросил он.
— Мал! — буркнул я обреченно, понимая, что меня остается два выхода: оставаться босым или натянуть малые ботинки в надежде, что утром всё как-нибудь образуется: всё-таки Армия — это место, где царит Порядок. Так я думал по своей тогдашней наивности.
Понятно, что сержанту, сопровождавшему новобранцев, надо было скорее сдать нас в карантин для прохождения Курса молодого бойца, поэтому он был красноречив и достаточно убедителен. Короче, с трудом вогнал я свои ноги в эти «испанские сапоги», вернее, малоразмерные армейские ботинки, и мы неслаженным пока что ещё строем двинулись на ночлег в приготовленную для нас большую армейскую палатку.
— Ладно, — подумал я, ныряя лицом в набитую комковатой ватой подушку, — завтра утром всё образуется.
Как же, образовалось! Только смежил ресницы, как раздалась команда:
— Батарея, подъём!
Оказывается, уже наступило утро, и мы были в Армии. И тут началось… Брюки-носки-ботинки. Дощатый туалет на двенадцать персон. Бритва-щётка-паста-мыло-умывание-полотенце-рубашка-пан ама. Чистка обуви, построение-перекличка. Покурить нет времени. Всё бегом, бегом, в страшной спешке, словно лютый враг, пока мы спали, уже перешел государственную границу, и повсюду грохочут бои, а мы — последний заслон и надежда страны. Такое было впечатление от первого армейского утра. На завтрак — строем и надо рубить шаг. И вот тут-то я начал полной мерой ощущать опрометчивость занятой мной ночью в бане соглашательской позиции в отношении обуви, ибо ноги начали гореть, а скрюченные пальцы затекли и заныли. Где-то я читал, что японским или китайским принцессам, да и просто девочкам из богатых домов, с детства бинтовали пальчики для того, чтобы ножка впоследствии была маленького размера. Это считалось красивым. Но что было когда-то хорошо для луноликих красавиц Поднебесной, то вовсе было неприемлемо для бойца Советской Армии. Солдат – не красна девица, солдату нужна обувь по размеру. О чем я и доложил старшине Карантина во время кратковременного обеденного перекура, на что сержант Пясецкий назидательно напомнил мне, что солдат должен стойко переносить все тяготы и лишения солдатской службы. Ну, «рубил» я так строевой шаг три дня, стойко перенося тяготы и лишения, а на четвертое армейское утро одеть свои «испанские сапоги», то есть ботинки–маломерки, уже не смог — волдыри лопнули и боец вышел из строя. То есть я и не вставал в строй, ибо держался на ногах с трудом. Тут старшина нашего Карантина, сержант Володя Пясецкий, малость струхнул, ибо за такое дело, как обезноживание «активного штыка» по голове не погладят. Он разрешил мне надеть тапочки и я, переместившись из первых, гвардейских рядов, на самый конец колонны, вместе со всеми поковылял в столовую, а оттуда прямиком — в санчасть, где меня осмотрел военврач. Обычно военврачи с большим подозрением относятся к жалобам новобранцев на боли в ногах, в руках, голове, животе и в других частях тела. И это справедливо, если уж быть откровенным. Ибо всегда находятся любители чуток облегчить для себя навалившиеся «тяготы и лишения». Но мой случай под термин «сачкование» явно не попадал. Дав приказ медбрату обработать мои небоевые ранения, врач выдал мне освобождение от строевых занятий на три дня.
И эти благословенные три дня я провел с относительным комфортом, посиживая с сигаретой в тени палатки, с неподдельным интересом наблюдая за своими товарищами, упорно, на страх врагам, осваивающим строевые приёмы на раскаленном щедрым туркменским солнцем плацу. Очень интересное это занятие, скажу я вам: смотреть на огонь, бегущую воду и марширующих солдат. Долго можно смотреть, не наскучит. Да вот незадача, регенерация моего организма шла полным ходом, раны заживали быстро, почти как на собаке. Молодость, что тут говорить. Словом, я стремительно шёл на поправку, и надо было снова выходить на плац. Да только в чём — вот вопрос! Не босыми же подошвами рубить строевой шаг? Звук не тот, на аплодисменты больше похоже, чем на уверенный грохот армейских ботинок. Похоже, такая же мысль пришла в голову и начальнику Карантина, майору Моргачеву, потому он вызвал писаря хозчасти, весёлого и конопатого ефрейтора Скокова и приказал нам отправляться на вещсклад, с заданием перелопатить всё и… Короче, мне надлежало вернуться одетым по форме, то есть в ботинках нужного размера. Всё-таки много тогда оптимистов служило в Армии! В том числе и офицеров. Однако оптимизм оптимизмом, но… Мы со Скоковым и начальником склада перелопатили действительно всё, но итог наших раскопок оказался неутешительным: из заслуживающего пристального внимания мы нашли один ботинок 44-го размера и второй — солидного 46-го. Широкий такой, словно валенок. Хорошо, хоть эти ботинки оказались на разные ноги… И то ладно. В общем, считай, что повезло. Неслыханно причем. Мне так и сказали ефрейтор и начсклада. Конечно, где ещё услышишь такое? Только в Армии. В общем, обулся я в имевшееся в наличии. Вроде оно так и нормально. Только все же разница чувствуется, особенно если ноги вместе. При ходьбе не так заметно, хотя правый несколько вольготно чувствует себя на ноге, вроде как некоторой автономией обладает. Но вот если встать по стойке «смирно», то разница визуально достаточно заметна. Ведь всё познается в сравнении, утверждают философы. И это совершенно верно, Армии дала мне наглядный урок. Общим у ботинок был только цвет — черный. А так они смотрелись, словно конь-тяжеловоз и пони. Я задумался. И что мне теперь, маршировать беспрерывно, чтобы скрыть недостаток моего военного обмундирования? Постоянно переступать ногами, словно застоявшийся конь? Огорчился я, что не получил должного удовлетворения от складских раскопок, но что делать? Оставалось пока и дальше стойко переносить «тяготы и лишения». Да и с другой стороны: ботинок — не автомат, из него не стрелять. Опять же и плюсы некоторые имеются: случись подъём по тревоге при полном затемнении — в темноте мои «дредноуты» никак не перепутаешь. Вот так я и зажил на «широкую ногу» и протопал весь Курс молодого бойца в шутовской обуви, имея, в общем-то, вид лихой, хотя и несколько придурковатый. И при строевом шаге приходилось всё время быть начеку, ибо правый ботинок 46-го размера был заметно тяжелее и потому постоянно требовалось вносить поправки и координировать положение тела, чтобы ненароком не отклонило в сторону, как того купринского подпоручика Ромашова. Тот как-то замечтался вовсе не к месту во время прохождения роты на полковом смотру, и бедолагу сильно занесло в сторону. В результате была смята шеренга, и получилась полная конфузия. Теперь Читатель понимает, почему я не потешаюсь в цирке над клоуном, который бродит по арене в диковинных ботинках? Над чем тут смеяться? Житейское дело…
Однако же, несмотря на столь балдёжную обувь, в остальном служба у меня продвигалась успешно. Мы освоили строевые приемы, разучили песню, научились разбирать и собирать личное оружие солдата — автомат Калашникова. Прочли армейские Уставы и сдали по ним зачет. Ознакомились с гранатами, комплектом химзащиты, противогазом, действиям в бою и при применении противником ОМП, то есть оружия массового поражения, ядерных боеприпасов. Прошли зачетные стрельбы по неподвижным мишеням. Четыре из пяти — мой результат был не плох. Словом, мы уже самоуверенно считали себя полноценными бойцами и по наивности своей полагали, что можем успешно противостоять вероятному противнику. Правда, неизвестно, долго ли мы смогли бы ему противостоять. Вот сейчас, я думаю, что именно тогда минут тридцать, наверное, смогли бы. И это было бы даже неплохо…
СЛУЖБА
…Еще в Карантине к нам начали присматриваться солдаты и офицеры, на предмет дальнейшего нашего распределения по должностям для замены убывающих в запас старослужащих. Я познакомился с Шуриком Сергеевым, писарем строевой части. Он был родом из Семипалатинска, в котором я учился, и это нас сблизило. Мы болтали с ним о разном, вспоминали город, полноводный Иртыш, рассказывали друг другу о себе, и всё такое прочее. Вот так, с подачи Шурика, мною заинтересовались в штабе и вскоре вечером, после карантинных занятий, меня вызвали в штаб. В кабинете, куда я зашел, за столом сидел старлей с суровым лицом, однако не с усталыми, а с насмешливыми, но тоже добрыми глаза. На стене, за спиной у старлея, висел портрет Феликса Дзержинского. Я сразу же сообразил, куда я попал. Что тут гадать? ЧК — тут двух мнений быть не может. Чекист долго и обстоятельно расспрашивал меня о моей жизни, о родственниках, о моих взглядах на жизнь. Хорошо мы с ним говорили, обстоятельно. Потом я заполнял разные анкеты и снова рассказывал, как оно и что. В общем, на меня начали оформлять документы на допуск к тайнам. Процесс этот долгий, затяжной. Копали продолжительное время, глубоко и основательно. Недаром же шутники расшифровывали аббревиатуру тогдашнего КГБ: таким образом — Контора Глубокого Бурения. Серьёзная и уважаемая была организация. Поэтому, пока длились все эти проверки-переписки, по окончании Курса молодого бойца и принятия Присяги, я был направлен контролером на один из наших внутренних КПП (это закрытая спецтерритория) и пробыл там без малого месяц. И не без пользы для себя. Старослужащие, узнав о моей некоторой способности к рисованию, потянулись с фотоальбомами: дескать, изобрази что-нибудь на память. Я не отказывал, благо обязанности как контролера были несложные, и свободное время имелось в наличии. Началась наработка внутриармейских связей. Авторитет мой поднялся, художник – достаточно востребованный человек, и я не преминул этим воспользоваться. Как-то я поделился рассказом о своей «обуви» со старослужащим Виктором Шаламовым, он был призван из Чимкентской области — стало быть, земляк, а в Армии это иной раз имеет большое значение! — и попросил содействия в решении вопроса. И ведь действительно помог! В воскресенье мы с ним отправились к соседям- солдатам БАО — и, что не получилось официально в нашей части, то решилось на низовом уровне в соседней, по знакомству: я стал обладателем пары ботинок 44-го размера, правда, не новых, но в довольно приличном состоянии и без всякого сожаления расстался со своими разнопарными «утюгами». Служба в Армии мне начинала постепенно нравиться…
Моему протектору, писарю строевой части Шурику Сергееву, подфартило – он ушел в отпуск, а я стал временно, пока находился в разработке, исполнять его обязанности. Ну, хлопотное это дело, доложу я вам, особенно с непривычки. Пришлось попотеть, не хотелось ударить лицом в грязь. В общем, втянулся, служба заладилась. Вроде бы всё нормально: ботинки не жмут и на ноге не болтаются, по службе нареканий нет, почерк у меня разборчивый. Это потом уже, когда я освоил пишмашинку и стал бойко тарахтеть на ней даже в домашних условиях, после Армии, он у меня стал как у курицы, которая лапой, но тогда почерк был на приличном уровне. Короче, служба пошла неплохо и я даже слегка расслабился. А что? Уютный кабинет, прохлада, на столе вентилятор и графин с водой, обязанности свои знаю.
Но если у меня пока что служба шла хорошо, то в воинской части происшествия всё же происходили.
Для предотвращения вспышек желудочно-кишечных заболеваний (таки однажды это произошло) в гарнизоне оперативно приняли превентивные меры: ввели запрет на употребление некипяченой воды, и в этой связи все солдаты обязаны были иметь при себе походные фляжки, наполненные чаем. Даже в увольнении. И горе тому военному, которого остановит патруль, если у него во фляжке не окажется чая. Или, что ещё хуже, если там булькает другая жидкость, например, портвейн. Хотя он тоже вроде как дезинфицирует. Но это в расчет армейским патрулем не принималось, только чай. Сообразительный Читатель задумается: это же сколько заварки надо, надо, чтобы поить такую ораву каждый день! Индийского чая «со слоном» не напасешься! Ответ прост: а нисколько. Проблема решалась достаточно просто, по-военному: чай как напиток нам заваривали… верблюжьей колючкой. Крепкими дубильными веществами располагает сие неприглядное на вид растение, растущее в Туркмении повсеместно. И, кроме того, заваренный таким экзотическим способом напиток нисколько не уступал по вкусовым качествам обычной чайной заварке. Любитель чая, тот может и заворотить нос, но мы же солдаты. Значит, обязаны стойко переносить. Тем более что это «отвар» был весьма полезен. Как сейчас говорят: два в одном, то есть и удовольствие, и медицина. Потому на краю плаца, в тени клёнов, стояла полевая кухня, в которой дневальные кипятили этот коричневый профилактический напиток, поддерживавший личный состав части в надлежащей степени боеготовности. Нормально, в общем, с таким напитком мы свыклись, хотя поначалу были в недоумении: как это — постоянно полную фляжку с собой таскать? Тем более, у нас, у писарей, и фляжек не было. И помнится, на утреннем построении, когда зачитали приказ о запрете на употребление некипяченой воды, наш киномеханик, носивший должностную кличку Сапог (это от слова «сапожник», которым часто клеймят людей его профессии за неполадки при демонстрации кинофильмов) озвучил вопрос:
— А писарям как быть? С графинами, что ли, ходить?
Военный народ заухмылялся, представив штабных бойцов с притороченными к ремням стеклянными графинами. Но командир части тут же пресёк наметившиеся веселье:
— Комбату-5 обеспечить писарей фляжками!
И нас обеспечили. Это же Армия! Был бы приказ. А Сапог, черт его побери, словно накаркал насчет стеклянных графинов. Но об этом чуть позже.
НЕМНОГО ОБ АРМЕЙСКИХ ФЛЯЖКАХ
Теперь о фляжках. Тут вышла такая история с фляжками. В мыслителях у нас в стране, как известно, недостатка никогда не было. Водились они и Армии. И вот где-то там, на верху, в чью-то светлую голову пришла умопомрачительная по глубине и красоте мысль: заменить достаточно энергоемкий при получении из руды алюминий, из которого штампуются армейские фляжки, на более дешевый материал. И такой материал был найден: стекло. Наштамповали таких вот бутылок зеленого и темно-коричневого цвета в форме армейских фляжек и направили в войска для испытаний в полевых условиях. На первый взгляд мысль вполне здравая, говорят, что в вермахте были стеклянные фляжки, правда обтянуты они были толстым шинельным сукном, что намного снижало риск боя стекла.
У наших солдат было несколько по-иному, чехлы тонкие, брезентовые, и носить флягу мы были обязаны с собой с утра до вечера, неважно, на ученьях ты, в автопарке, или в увольнении. И береги её, она казенное имущество. А как её уберечь, коли она стеклянная? Трудная задача, почти неисполнимая. Мы же часть техническая, у нас металла вокруг тьма. Что и показали испытания. Бились эти фляжки неизбежно и закономерно, как оно и положено стеклянной посуде при контакте с металлом в виде автомобилей, тягачей, крановых строп, стрелкового оружия и т.п. «Посуда бьётся — жди удач!» — пелось в одном тогдашнем шлягере. Да, удача нам сопутствовала, но до определенной поры. Пока один из бойцов, поскользнувшись на натёртом усердным дневальным мастикой до сверкающего блеска казарменном полу, не хлопнулся с размаху на задницу. Естественно, хрупкая стеклянная фляжка такого небрежного обращения не перенесла. Она с треском разлетелась на куски, прорезав брезентовый чехол. Но один нехороший осколок, отбившись от стаи, мстительно и злобно вошел бойцу в ягодицу…
На этом терпение наших отцов — командиров лопнуло, словно та стеклянная фляжка. Упомянутые объекты были сразу же сняты с испытаний, и мы вернулись к испытанным временем алюминиевым сосудам. Однако, если уже откровенно, у алюминиевых армейских фляжек тоже есть свои недостатки. Был такой случай, я чуть ниже о нём поведаю.
НЕМНОГО О ТУРКВО И АРМЕЙСКОЙ ФОРМЕ
Эх, благословенный наш Краснознаменный ТуркВО! Всем военным округам — Округ! На территории нашего Округа (Туркмения, Узбекистан) царила подходящая температура. А это очень большой плюс, простите за каламбур. И потому у нас даже военная форма сильно отличалась от военной одежды других округов. Кроме обычной зимней гимнастёрки с воротником-стойкой, пузырчатых галифе («гали» на армейском жаргоне) и кирзачей, у нас еще была весенне-осенняя форма одежды: те же самые «гали», сапоги и гимнастерка. Но не обычная, а с распашным воротом без всякого белого подворотничка (оцените!) и свободными, без манжет, какие наличествуют у зимней гимнастерки, рукавами. Гимнастерки подпоясывались армейским ремнем с бляхой. Ну и, наконец, «венец творения» армейских кутюрье — летняя форма, которую мы назвали «мобута». Была в те времена в Африке такая страна — Конго. И вот когда она получила свободу от колонизаторов, демократию и либерализм, у них начались внутренние разборки и конфликты. Все начали воевать против всех. Естественно, появились лидеры. В Конго там их два было основных: Морис Чомбе и Жозеф Мобуту. Ну, Чомбе — тот был штатский штафирка и на фотографиях щеголял во фраках и пиджаках. Ничего хорошего у него из одежды перенять нельзя было. Не галстук же «бабочку»?! А вот Мобуту, как военный человек и даже генерал, всегда на фото был в армейской тропической форме.
Очень похожую одежду, в которую одевался генерал Жозеф Мобуту, носили и мы. Вот в честь этого африканского генерала мы и прозвали свою летнюю форму одежды «мобутой». Она состояла из брюк прямого покроя (никаких пузырей по бокам, как у «гали») с манжетами внизу на пуговицах, которые многие бойцы упорно не желали застегивать — был такой армейский шик. Так вот, в наших мобутовских брюках на поясе имелись петли, куда вставлялся солдатский ремень. Застегнулся утром и до самого отбоя ничего не поправляешь, ввиду отсутствия неряшливых складок, которые неизбежны на обычной гимнастерке. С ними-то и морока, со складками: чуть что — команда: «Оправиться!». Улыбаться не надо, армейская команда «Оправиться» означает совсем не то, что в гражданской жизни. Оправиться на армейском языке означает: подтянуть вверх «гали», если они сползли вниз от чрезмерного усердия во время ратных занятий, а далее, засунув большие пальцы рук под ремень, расправить собравшийся «татьянкой» подол гимнастерки и разогнать складки под ремнём, упрятав их за спину. И еще поправить головной убор. Если вы это проделали, то можете считать, что оправились, и вид у вас бравый.
А «мобутовская» гимнастерка представляла собой рубаху-распашонку с короткими рукавами и отложным воротником. Тоже, естественно, без всякого белого подворотничка, что бойцам безумно нравилось. Причем эта распашонка, совсем штатским манером заправлялась в брюки. Вот такая у нас была летняя военная форма одежды. Очень любили мы «мобуту» за комфортность. Милое дело переносить все тяготы и лишения армейской службы в такой удобной одежде! Никаких тебе «татьянок», то есть складок на подоле, да и ремень всегда при себе. Он же постоянно с брюками. Его никак не потеряешь при спешных сборах по тревоге и не забудешь в туалете по рассеянности. А сверху нас прикрывала отлично защищающая от белого солнца пустыни чудо армейского портновского дизайна — панама! Ну! Немножко поля подогнешь по бокам кверху, идешь этаким фертом через плац — чисто ковбой из вестерна. Правда, завернутые таким образом поля панамы были опять же перпендикулярны к Уставу, но шли, шли на нарушение, чего уж там. Начальство гоняло нас за это, но как-то вяло, не энергично, поскольку завернутые поля панам, как ни придирайся, всё же мало сказывались на боеготовности части. Словом, панама это не головной военный убор, а песня! Действительно, в те мои армейские годы из всех динамиков в гарнизоне слышался армейский шлягер сезона:
Плюс сорок пять, не менее,
Небо пустыни над нами.
Я служу в Туркмении,
Я ношу панаму…
Что и говорить, классная была форма одежды — наша «мобута». Жаль было расставаться с ней по осени. Я так и продолжал ходить в ней, к тому времени я уже в штабе работал, погрузившись в государственные тайны и военные секреты по самую макушку: «таможня» дала, как говорится, «добро». Ребята все перешли на осеннюю форму одежды, носили «гали» и сапоги, а по-прежнему в «мобуте» щеголяю. Тем более что сапог моего размера самым естественным образом так и не обозначилось при переходе на иную форму одежды. В чем тут была закавыка – осталось военной тайной.
ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ ОБУВНОГО ВОПРОСА
И вот как-то захожу к Командиру с документами, он папку раскрыл, задумался над военными бумагами, но вдруг взглянул на меня, ткнул папиросой воздух в моем направлении и буркнул:
— А почему одет не по форме?
— На складе нет сапог моего размера, товарищ подполковник! — отчеканил я.
Командир удивленно приподнял лохматую бровь:
— Как это понимать?! — и, наклонившись к селектору, скомандовал дежурному по части. — Начвеща ко мне!
Минуты не прошло — начальник вещевого снабжения лейтенант Карпенко предстал перед очами Бати.
— Почему не обмундирован боец?
Лейтенант принялся объяснять, что к чему. Батя не дослушал его и вынес вердикт:
— Сейчас я просмотрю документы, он освободится. Возьмите фляжку спирта, шагайте к летчикам и решите вопрос немедленно и окончательно.
На мгновение замолчал, затягиваясь папиросным дымом, затем выдохнул его и строго добавил:
— Писари — лицо части. Это надо понимать. И помнить, что они всегда должны быть экипированы соответствующим образом, как положено. Здесь окружное начальство приезжает, полковники, генералы. Таким образом, товарищ лейтенант, чтобы больше без напоминаний. Выполняйте.
Начвещ лихо откозырял и пошел готовить тару.
«Летчики» — это вовсе не сказочная пещера Али-Бабы. «Летчики» — название совокупное. Собственно, гарнизон наш загородный представлял собой, в основном, военный аэродром с несколькими обслуживающими его частями, а мы же да военные строители были так себе, примкнувшие. И, естественно, вещсклады у «летчиков» были куда как больше наших. А спирт — это универсальное средство: он же и смазка и отмычка. Так что всё было по-военному. Мы в соответствии с приказом взяли фляжку с горючей жидкостью и пошли на вещевой склад соседней части… Успешно сходили, проблема обуви была закрыта окончательно, ибо было сказано: «писари – лицо части».
Командир знал, что говорил. Писари – это не только лицо части, их ведь как солдат, первыми видят прибывающие в восковую часть проверяющие высокие чины. На писарях лежит всё делопроизводство войсковой части, так что писарь – должность очень и очень уважаемая и важная. Не зря же ведь на Руси раньше считалось, неофициально, конечно, что писарь — это второй человек после царя. Ибо кто такой царь? Да, он правитель государства, он казнит и милует своих подданных, но… все его распоряжения должны быть закреплены документально на пергаменте, бумаге, отражены в указах, манифестах директивах и т.п. И только тогда все распоряжения Государя имеют вес, становятся доступными для ознакомления и начинают претворяться в жизнь. А кто все это исполняет? Правильно, писарь. Именно он осуществляет, если можно так выразиться, фиксацию всех устных распоряжений царя на пергаментах или бумаге, именно писарь является передаточным звеном между царем и его подданными. Вот почему он – второй после царя. Конечно, с той поры прошли многие сотни лет, но сущность писарской работы мало изменилась. Всю входящую служебную переписку первым читает писарь, а уж потом докладывает её Командиру. Так же и вся исходящая переписка проходит через писаря. Причем вся эта бумажная работа должна быть в идеальном порядке, все документы учтены в соответствующих журналах и учетных книгах, подшиты в определенные дела. Военная специфика еще и в том, что все эти бумаги, проходившие через меня, имели гриф секретности. А это уже несколько иной компот, нежели гражданское делопроизводство. Тут, как говаривал Козьма Прутков – «Бди!». Так что бдить приходилось.
КОМАНДИРОВКА В ШТАБ ТУРКВО
Ну, вот еще случай... Присвоили нашему Командиру части очередное воинское звание — полковник. Порадовались мы за Командира. Вот если бы по–нормальному, без спешки, то прислали бы удостоверение ему секретной почтой, да и все дела. Ан, нет, случай вмешался. Какое-то совещание военное наметилось и, что самое нехорошее, не в нашем округе. Ехать надо, какой разговор — это же Армия. Но! Но явиться на совещание подполковником, когда ты уже полковник — сами понимаете, нехорошо. Статус не тот. Полковник — он и есть полковник. Да. А документа, удостоверяющего в данном звании – не имеется. В этом трагизм. Но поправимый. Для Командира, конечно. Вызывает он меня – а я к тому времени был уже мл.сержантом — и ставит боевую задачу. Махом сесть на самолет и слетать в Ташкент, в Штаб ТуркВО за документом. Всего-то и делов. Но закавыка есть в поездке уже для меня: каша-то весной заварилась, и со дня на день должен прибыть приказ о переходе на весеннюю форму одежды. Это значит, что вне части — мундир и фуражечка. А зимняя форма — шинель и шапка. Почувствуйте, как говорится, разницу. По закону бутерброда я так и не дождался приказа о смене формы одежды, улетел, как папанинец, упакованный по-зимнему, в шинель и шапку, горделиво сдвинутую набекрень. Хотя чем гордиться, не в Анадырь же улетал, а в Ташкент. Да. Цирк, словом, настоящий. Прилетел в Ташкент. В аэропорту – солнце, жара, девчата в легких платьях, парни в рубашках, редко в пиджаках, я же потею в шинельке. Неудобно, жарко. Смотрю — бойцы в хб-форме слоняются по полю (там и военный рядом аэродром). От них узнал, что именно с сегодняшнего дня сменили форму одежды. Вот же незадача! Невезуха полная. Поехал в штаб округа, то, сё, формальности разные, получил удостоверение для Командира, самолёт — вечером, день впереди свободный. Самое время погулять по городу, словно в увольнительной. Но куда в таком наряде? Семь потов сойдёт. Огорчился я и поехал снова в аэропорт. И вот в пути следования в трамвае слышу такой разговор. Сидят два дедка, на меня глядючи, как я истекаю, так сказать, ратным потом в своем зимнем обмундировании, и толкуют меж собой:
— Вот, гляди-ко, служба армейская… Приказа нет, что ли? Приходится солдату париться в шинели и в шапке. – говорит один дедок другому, уважительно подняв заскорузлый палец вверх. — Дисциплина! Вишь, оно как…
— Вряд ли, приказ уже должен быть – кругом такая жара. Наверное, с Севера хлопец к нам попал… Потому и парится сейчас. – ответствовал другой
Народ, слушая разговор, начинает на меня пялиться, люди улыбаются, перешептываются. Оказавшись неожиданно в центре всеобщего внимания, абсолютно мне ненужного, я еще больше засмущался, и тут пот уже покатился с меня градом, словно в парной. Я снял шапку и начал вытирать мокрый лоб. От моей головы, как от чугунка с картошкой, вынутого из печки, шёл пар…
— Ты откуда, сынок? Где служишь-то, солдатик? — участливо спросил меня один из собеседников. — Поди, с Севера приехал?
А я по дурости чуть было не ляпнул: в Туркмении, мол, служу, к себе в Мары возвращаюсь. Хорошо, опомнился, а то бы народ насмешил еще больше.
— В Сибири я служу, дедушка, в самом Магадане.
— А, ну так оно и понятно. У вас там снега, поди, еще по пояс.
— Ага, и даже ещё таять не собирается. Морозы еще придавливают. — с готовностью подхватил я, подбрасывая дедкам новую тему и восстанавливая свою репутацию…
Деды с готовностью заглотили подброшенную мной приманку по самые жабры и охотно переключились на погоду, а с неё — на ревматизм, но меня это уже мало интересовало.
ПРОХОЖДЕНИЕ ТОРЖЕСТВЕННЫМ МАРШЕМ
Наш Батя, Объедков Николай Михайлович, командир в/ч, решил, что будет совсем не лишним ввести по понедельникам, не говоря уже о праздниках, обязательное прохождение личного состава части торжественным маршем, в том числе и под звуки оркестра. Ну, в Армии иной раз дела тоже быстро делаются. Нашлись бойцы, склонные к музыкальным действиям, «достали нот, баса, альта, две скрипки…». Нет, скрипок, конечно, не было, у нас же не еврейский, а военный оркестр предполагался, это я просто для красного словца цитату вставил. Был в нашем оркестре старший брат бубна — барабан. Большой и гулкий, ритм хорошо задавал. Итак, поупражнялись наши музыканты с месяц, сладилось у них, и с той поры весело и регулярно зашагали мы, будоража плац грохотом армейской обуви, по понедельникам и, само собой, по праздничным дням. Круглогодично и невзирая на погоду. Было три прохождения. Первый раз просто строевым шагом. Второй — прохождение с песней. А в третий раз — под музыку. И это стало традицией, поскольку деваться нам было некуда. Это же — Армия. Под оркестр и впрямь маршировалось намного интереснее. В общем, втянулись мы в это дело, и солдаты, и офицеры, и командир наш. Попозже даже небольшую металлическую трибуну сварили в автопарке и установили на плацу. Да устрашится подлый враг! Грянет, бывало, наш оркестр «Прощание славянки» и мы так печатаем строевой шаг, проходя мимо металлической трибуны, на которой наш Батя стоит — асфальт гудит и с кленов, окружавших плац, падает ошалелая листва. Хорошо маршировали, слов нет.
Помню, старшиной хозвзвода был у нас сержант Бахыт Манкеев. Здоровенный такой парнище, косая сажень в плечах, настоящий богатур. Он к нам из учебки, сержантской школы, попал. Вот уж кто строевой шаг рубил — будь здоров! Грудь колесом, отмашка рук чёткая, носки обуви — выше линии бедер, лицо сосредоточенно, словно у строптивого бычка, идущего в лобовую атаку. И строго подошвы припечатывает на одной линии, ровнехонько, словно по нитке, кладет их с грохотом на асфальт. Причем фигура не вихляет, как у нынешних худосочных див, фланирующих по подиуму, ни малейшего колебания, ни-ни. Сапоги у сержанта подкованные — хозвзвод ведь! — искры летят. Что и говорить — мог Бахыт. Сержантская школа — это вам не институт благородных девиц. И даже не МГИМО. Там подобному ни за что не научат, я вас уверяю. К нам иногда приходили бойцы из соседних по гарнизону частей поглядеть, как, мол, люди в Армии служат. Вокруг нас авиаторы были, связисты, словом, технические войска, и ещё армейские пасынки — военные строители. У технических военных, особенно у авиаторов, известная расхлябаность наблюдалась, я уже не говорю о военных строителях, которые автомат держали в руках лишь один раз — во время принятия Присяги. Так что мы, хотя и будучи техническими, всё же заметно отличались от остальной служивой публики нашего гарнизона.
Но я хотел рассказать о недостатках алюминиевых фляжек. Дело было в понедельник. Утреннее построение на плацу, всё как обычно. И вот начали прохождение строевым шагом. Ну, топаем мы по плацу по-батарейно. Грум—грум—грум! Грум—грум—грум! Хорошо проходим, чётко и все в ногу маршируем. Это самое главное, чтобы все в ногу. Тогда получается красиво и просматривается в прохождении строем какой-то смысл. Да. Батя на трибуне, руку к козырьку фуражки вскинул. Короче, всё по-военному, как оно и положено по Уставу. И тут у одного бойца возьми и отцепись от пояса алюминиевая фляжка! Отцепилась и, естественно, упала под ноги марширующим бойцам. Будь фляжка стеклянной, хрястнула бы она звонко, да и конец инциденту. Иное дело — алюминиевый сосуд. Он небьющийся, округлой формы, и потому забренчал, заскакал под ногами марширующих, словно мяч. Боец растерялся, засуетился, нагнулся, давай фляжку ловить, чего совершенно не нужно было делать в данной ситуации. А батарея шагает, не останавливается. Понятное дело, принявший такую пикантную позу солдат тут же получил удар под копчик, что придало ему известное ускорение, он было подался чуть в сторону — снова удар! В общем, уже и не подняться солдату в рост. Шагающая строевым шагом батарея — это же как слаженно работающий механизм. А случившийся на четвереньках боец — словно орех между вращающимися шестернями. Дробят его и плющат, то есть пинают шагающие бойцы. И фляжка меж солдатских ботинок перекатывается, гремит. И вот так незадачливый этот боец и прошагал мимо трибуны в нелепом и неуставном положении, продолжая ловить чёртову фляжку. Это надо было видеть: командир на трибуне, полковник — это же величина, рука под козырек, батарея слитно чеканит шаг, равнение направо, честь, стало быть, командиру ответно отдает, а в этот момент в одной из шеренг на четвереньках бежит солдат. И ещё эта фляга чёртова алюминиевая гремит между ботинками, никак не желая вылететь куда-нибудь в сторону из марширующих рядов. Вот такой случился перпендикуляр к Уставу, ибо в нем, конечно же, не предусматривается прохождение перед трибуной на четвереньках. А вот случилось. Ну, кто отшагал своё — стоят в строю, ухмыляются (Уставом это не запрещено), наблюдают за неожиданным развлечением. А зря смеялись! Когда мимо трибуны прошло строевым шагом последнее подразделение, Батя приказал повторить прохождение. Наверное, для того, чтобы служба мёдом не казалась. Но второй раз уже прошли нормально, без эксцессов. А потом ещё прошагали с песней и в заключение — под музыку оркестра, что, несомненно, придало нам бодрости на целую неделю. Так нарабатывался военный опыт.
РАЗГОВОР С КОМАНДУЮЩИМ ОКРУГОМ
А насчет генералов Командир тогда правильно сказал начальнику вещевого довольствия, генералы у нас водились. Дело в том, что наша часть через Начальника штаба округа подчинялась непосредственно Командующему ТуркВо. Виды на нас были у Командующего свои, потому и отношение к нам было особое, пристальное. Мы были освобождены от нарядов как по нашему загородному гарнизону, так и по городскому. Жили тихонько замкнутым мирком, совершенствовали свою профессиональную выучку, шлифовали военное мастерство. Словом, служили по Уставу, завоёвывая себе честь и славу, как нам и рекомендовали плакаты, установленные нашим замполитом вокруг строевого плаца. Ну, скажут некоторые бывшие военнослужащие, чего так не служить? Ни тебе нарядов, ни тебе волнений. Да, тяготы гарнизонных и городских нарядов мы не несли, это так, но ведь от внутренних нарядов нас никто не освобождал: караул, столовая (своя, не гарнизонная), казарма, штаб — это у нас в полном объёме присутствовало. А при не слишком большой численности личного состава нарядов получалось предостаточно. И волнений у нас хватало более чем. Дело в том, что у нас очень часто проводились ученья. Родина не жалела для выучки своих защитников бензина, соляра, сухих пайков. Дважды в год, весной и осенью мы «воевали» в окружных ученьях. А это всегда выезд на длительное время «на природу». А потом еще были свои плановые ученья, были и КШУ, то есть командно-штабные учения, когда выезжает штаб части и батарея связи. А учения — это всегда испытания: и людей и техники, проверка на слаженность действий, проверка боеготовности. И вот тут нам, как штабным работникам, покоя не было. Часто мы «воевали», было такое в Советской Армии.
Вот потому генералы у нас бывали. Держали руку на пульсе, проверяя нашу ратную выучку. Поначалу я робел, а потом привык. А что генерал? Он же ведь не мой прямой начальник. Откозыряешь ему, если в поле, а в штабе мы вообще без головных уборов ходили, так и честь рукой не отдаешь, обозначишь стойку «смирно», спросишь разрешения обратиться к своему Командиру — вот и все контакты с генералом. Ну, иногда он сам обратится, скажет: надо такие-то документы, Батя кивнет, ответишь: «есть доставить то-то!». Словом, если подойти непредвзято, генералы для рядовых бойцов нечто вроде инопланетян: ты догадываешься или даже точно знаешь, что они есть в природе, иногда видишь их, но влияния существенного на тебя они никакого не оказывают.
И если для писарей, доблестных работников штабной службы, генералы не такой уж редкостью были, видали мы их, то вот для солдат и сержантов из батарей такие чины были в диковинку. Не все солдаты за свою службу видят генерала, а уж Командующего округом — тем более. Да не то, что солдаты, офицеры — и те не все видят. Редкая птица Командующий округом. Один такой он в округе. И, тем не менее, увидеться с Командующим мне довелось. Мало того, что увидеться, так еще в очень непринужденной обстановке и даже иметь с ним, как пишут в газетном официозе, теплую и дружескую беседу.
Вообще-то планы о наездах (прошу Читателя помнить, что в те времена данное слово не имело криминального оттенка, рэкет тут совершенно не причём) Командующего в ту или иную часть известны заранее. Но жизнь есть жизнь, бывает по-всякому. И живой организм Армии тоже подвержен сбоям и всякого рода кунштюкам. И вот как-то раз Командующий ТуркВо, генерал-полковник Белоножко Степан Ефимович, завернул к нам в часть совсем нежданно и негаданно, свалился, словно снег на голову. К Туркмении эта поговорка очень даже прилагаема, ибо снег в этих краях исключительно редок. Так вот, Командующий был в наших местах вовсе по другим делам, но, поскольку наша часть была у него на особом счету, взял да и завернул к нам. Имел он на это право.
Дело было в воскресенье. Солнце зверски наяривало ультрафиолетом с небес, плавя асфальт строевого плаца, словно пытаясь вскипятить под панамами солдатские мозги. Хорошая стояла жарища, настоящая, туркменская. Обед уже прошел и свободный от внутренних нарядов военный народ предавался любимому занятию, которого так мало в настоящей Армии, а именно — праздности: вяло толкался на стадионе, дремал в казарме, читал книжки в библиотеке, пил лимонад в солдатской чайной и просто спасался от жары под «грибком» курилки. Словом, на полную катушку использовал воскресное свободное время, предусмотренное Уставом. Что касается меня, то я решил устроить постирушки. Сгреб свою «мобуту» и, обутый в ботинки, в одиноких военных трусах цвета хаки, занял позицию в «умывальнике». Умывальник у нас представлял собой просторное помещение в казарме, вдоль стен которого буквой «П» проходили труба с привинченными к ней кранами. Внизу же, на полу помещения, повторяя изгибы трубы, располагался достаточно широкий бетонный желоб, облицованный плиткой, в котором можно было помыть ноги или же использовать его в качестве корыта. Очередной наряд надраил кафельную плитку, которая сверкала белизной, словно фарфоровая посуда. Вот этим желобом я и воспользовался. На то время, когда происходили описываемые события, одна половина умывальной трубы уже более месяца не работала, что-то там забилось, а поскольку приказа на расчистку никто не отдавал, то и не принимались пока за ремонт. В Армии так: от службы не уклоняйся, но и на службу не напрашивайся. Размышляя между делом о причудах армейской жизни, я замочил своё обмундирование в «корыте» и решил выйти на крылечко перекурить, пока добротно просоленная солдатским потом «мобута» малость размякнет. Но тут истошный вопль дневального по казарме всколыхнул воздух, словно разрыв гранаты: «Батарея, смирно!» Дневальный заорал так, что сразу было ясно: случилось нечто непредвиденное, из ряда вон, адекватное разве что наглой высадке вражеского десанта прямо на наш плац. И крик его не замолкал, дневальный явно пытался ещё что-то прокричать, но толком так и не мог это осуществить. Слова, торопливо выскакивая из его луженой глотки, набегали друг на друга, толкаясь и перемешиваясь в нечленораздельное рявканье. Просто слышалось нечто вроде: гав-гав-гав!
— Что за притча такая?! — встревожился я и метнулся к полуоткрытой двери умывальника. Но не успел. Дверь в умывальник распахнулась и...
Да, теперь я понял причину дикой паники дневального. Тут завопишь!
…Ибо дверь в умывальник распахнулась, и проём вдруг как-то сразу заполнился фуражками, блестящими пуговицами, золотыми погонами, красными лампасами. Батюшки! Два генерал-майора, несколько полковников, обычные майоры в счёт не идут, не до них. Слишком мелкие чины в такой свите, виньетка, как говорили раньше фотографы, то есть обрамление. А впереди этого сверкающего золотыми погонами сонмища военных выступает представительный генерал с тремя большими звездами на погонах — генерал-полковник. Тут до меня сразу дошло: да это же сам Командующий округом! А я в таком неприглядном виде, в трусах и ботинках! Боец, одетый не по форме — неполноценный боец, это однозначно. Только тут я по-настоящему понял, каково оно было Чапаеву. А ведь действительно, будь знаменитый комдив одетым по форме, так ещё неизвестно, чем бы кончился тот налет лихих казачков на станицу. Ситуация… Но застигнутым врасплох красноармейцам можно было к реке отступать, а мне бежать некуда, только в окно. Но время упущено, раньше надо было сигать. С другой стороны, а зачем? Ведь пули не свистят, чего уж так-то паниковать? Ну, генералы. Аж целых три штуки. И что с того? Свои же генералы, не вражеские. Я встал во фрунт, хотя и осознавал идиотское мое положение. А что тут поделаешь? Теперь уж придётся действовать по обстоятельствам, в зависимости от того, как будет складываться военная обстановка. В общем, вытянулся я в рост и стою перед окружным генералитетом в ботинках и трусах, словно бравый солдат Швейк на медосмотре. Однако же влип! Правая рука так и дергается, силится, стало быть, самопроизвольно, автоматически честь отдать. Словом, части моего застигнутого врасплох организма пытались зажить своей, самостоятельной, жизнью. Думал об одном: только бы по запарке не козырнуть нечаянно, находясь перед Командующим в таком дурацком виде. Это в американской армии военные бэби прикладывают руку к пустой, без головного убора, голове. Нашим же Уставом такое отдание чести не предусмотрено. Однако зря я боялся, высокое начальство пребывало в самом отличном расположении духа. Командующий оглядел меня с головы до ног, чуть усмехнулся и спросил:
— Чем занимаешься, солдат?
— Сержант такой-то! Стираю обмундирование, товарищ генерал-полковник! — рявкнул я, стараясь держать плечи развернутыми и вытянувшись по стойке «смирно». Хотя, в принципе, в общественных местах, как-то: баня, туалет, лазарет и прочие подобные заведения честь военнослужащими не отдается, все как бы равны. Но не стоять же мне, в самом деле, перед Командующим округом, небрежно отставив ногу, подбоченившись и заложив большой палец за резинку трусов?! По Уставу, я, конечно, имел на это право, но в тот момент этим правом я пренебрёг.
— Так точно, товарищ генерал-полковник! — снова закричал я, наполнив просторное помещение умывальника гулкими звуками.
— Да ладно…— махнул рукой Командующий. — Не так громко. А вода у вас есть в умывальнике?
— Так точно, есть! — Я сбавил на полтона ниже и опустил воинское звание.
Командующий прошел к кранику и, опережая кинувшегося было ему на помощь расторопного майора из своей свиты, положил руку на вертушку и открыл его. Понятно, что результат был нулевой, ибо именно та сторона умывальной трубы не работала. Проверяющий всегда наткнется именно на то, на что ему вовсе не следует натыкаться. Так было, есть и будет, проверено жизнью. Тут никакой аномальщины нет, это нормальное явление, таковы законы нашей реальности. Не удивляемся же мы числу π. Так и здесь.
— Ага… — буркнул генерал-полковник и сурово взглянул на меня. — А ты говоришь, что вода имеется. Выходит, неправду говоришь?
Свитские, все как один, хмуро уставились на меня. Известно, обманывать нехорошо. А обманывать Высокое Начальство нехорошо вдвойне, да ещё и чревато последствиями. В таком случае никакие законы войскового товарищества уже не действуют, наказание последует незамедлительно. А тут сам Командующий застукал! Всё, амба. Потому и насупились сопровождающие лица. А нет, чтобы подумать, какого же рожна я здесь шарахаюсь в трусах, если воды нет? И я постарался развеять у свитских возникшие было нехорошие подозрения:
— Никак нет, товарищ генерал–полковник! Вода у нас всегда в наличии. В нашем климате нельзя без воды.
Я протянул руку к другой трубе и рывком крутанул вертушку. Тугая струя с шумным клекотом ударила в днище желоба, рассеивая брызги. Свита попятилась.
— Гм. — удивился Командующий, но тем не менее настойчиво ткнул пальцем в свою трубу. — А почему здесь нет воды?
— Ремонтируем! — бодро рубанул я. И помня, что в Армии все расписано по часам и минутам, хотя и не всегда выполняется, дал временную привязку— К вечеру будет готово.
Он приподнял ладонь чуть выше своего генеральского плеча, тем самым слегка обозначив приветствие и одновременно разрешая мне заниматься своими делами, затем опустил её и развернулся к двери. А за ним вся свита вымелась из умывальника, как будто её и не было. Я стоял, тупо продолжая глядеть на полуприкрытую дверь умывальной комнаты. Надо же, сам Командующий округом! Можно сказать, чуть ли не откозырял мне. Наваждение какое-то. А я перед ним предстал в таком карикатурном виде, в трусах и ботинках. Вот надо же так: один раз в жизни выпал шанс, а меня черт дернул со стиркой! Да, впрочем, и шут с ним, что не по форме одет, выглядел-то я браво, поддержал реноме нашей воинской части и, скорее всего, от моего вида осталось неплохое впечатление у окружного начальства. И к тому же, хорошо поговорили, душевно. Потому вполне можно считать, что в целом встреча удалась…
А на плацу уже орал, докладывая Высокому Начальству, прибежавший Дежурный по части. Спрашивается, где его носило, пока я тут принимал удар на себя? Стирка была безнадежно испорчена. Сейчас вызовут в штаб, обязательно понадобятся какие-нибудь документы. А «мобута» моя квасится в корыте. Хотя, что паниковать раньше времени? Я выскользнул из умывальника в помещение казармы, достал из-под своей подушки сигареты со спичками и вышел на крыльцо. Прикурив сигарету и укрывшись за кленами, росшими у крыльца казармы, я попытался отследить ситуацию сквозь просветы в листве. Приняв рапорт Дежурного по части, Высокое Начальство в окружении сопровождающих лиц стояло на плацу, о чем-то переговариваясь. У нас бытовала в те времена шутка, что, мол, в случае начала военных действий, независимо от того, как там будут складываться дела у стран Варшавского Договора, танки нашего Туркестанского округа на четвертый день должны стоять на берегу Индийского океана. Вполне возможно, об этом и говорило окружное начальство, утверждать точно не могу, я не особенно и прислушивался к их разговору. Но тут на территорию нашей части влетел командирский «газик» и резко затормозил, боднув воздух. Батя, несмотря на возраст, энергично покинул кабину и отрапортовал Командующему.
— Так-то вы встречаете своего Командующего! — шутливо пожурил тот нашего Командира. — Да ничего, Николай Михайлович, я тут пролётом, заскочил к вам на полчаса. Они о чем-то еще поговорили вполголоса минут десять, стоя у края плаца, затем Командующий и его свита загрузились в «Волги» и растворились, словно мираж в горячем воздухе, волнами плывшим над раскаленным асфальтом,.
А дневальный нашей казармы, стоя обалдело у тумбочки, еще некоторое время икал от пережитого. Ещё бы! Такое событие! Будет чего в старости вспомнить. Детям и внукам не раз расскажет бывший дневальный, как он рапортовал Командующему. Хороший был переполох, что и говорить…
ОКОПНАЯ ПРАВДА
Если кто-то говорит, что писари — это сачки, и службу настоящую не знают, и окопы не рыли, я всегда отвечаю: и знают службу более некоторых, и окопы тоже приходилось копать. Иногда. Вот, кстати, штабная окопная история.
Писарем строевой части на тот момент служил у нас в штабе Миша Альцев, родом из города Аральска. Хороший был парень, внешне чем-то слегка напоминал киноактера Евгения Евстигнеева. Но сугубо гражданский был Миша человек, непросто ему давалась армейская служба. В том смысле, что не терпел он построений, распоряжений начальства, считая их посягательствами на личную свободу. Но в Армии, так уж устроено: часть своих свобод ты должен делегировать своим командирам, а уж они тобой вольны распоряжаться по своему усмотрению в зависимости от складывающей обстановки на театре армейских действий. То есть в военное время могут и на смерть послать. А ты должен пойти, не дрогнув. Ведь присягу давал, клялся. И потому необходимо в мирное время учиться подчиняться. Такие вот пироги. Да. Ведь Армия не может состоять из одних Наполеонов. Нужны и рядовые бойцы, готовые беспрекословно выполнить распоряжения военных начальников.
Ну, а Мише это не очень нравилось, в душе он был, если можно так выразиться, некоторым образом диссидентом по отношению к воинской дисциплине, и потому, бывало, ходил с расстегнутым воротничком, с завёрнутыми рукавами гимнастерки и тому подобными нарушениями формы одежды. Вот только к летней форме, нашей удобной «мобуте», он относился благосклонно, ибо там ничего поправлять не надо: оделся с утра и практически не озабочен внешним видом, потому всё как бы всегда в норме. Вот такие черты его характера в комплексе и давали иной раз настолько удивительные результаты, что оставалось только руками разводить. Ну, судите сами…
Принёс я как-то на просмотр документы Начальнику штаба. А документы серьёзные, оставлять их мне без догляда нельзя по инструкции. Бумаг много, времени нужно для просмотра немало. НШ достал сигареты, кивнул мне, дескать, садись, пододвинул пачку: кури, просматривать долго буду. Да, такие привилегии у нас, писарей, были: подполковник разрешал курить в кабинете. Ну, я поблагодарил, сижу, попыхиваю сигаретой. Семен Давыдович шелестит бумагами, пишет резолюции, тем самым врагу заслон готовит прочный. Всё по-военному. Все как бы при делах, служба идёт и тут ему вдруг понадобился зачем-то писарь строевой части. Нажал он кнопку, вызвал посыльного, приказал найти Альцева. Ну, в Армии подобные дела быстро делаются. Даже в кабинете было слышно, как посыльный истошно завопил с неистребимым кишлачным акцентом в окружающее пространство со штабного крыльца:
— Писар Алцев, срошно на штаба!
Не прошло и пары минут, и вот уже боец «Алцев» на пороге. Но в каком виде! Где носило Мишаню — непонятно, но где-то на территории части, потому как в панаме, ибо за пределами штаба и для писарей головной убор обязателен. Так вот, на голове у Миши красуется панама, но рукава осенней гимнастерки по локоть засучены, словно у мясника, в уголке рта сигарета прилепилась —- у меня челюсть, щелкнув, вниз отвалилась. И это раздолбай ловко так честь отдал и доложился: рядовой Альцев, мол, так и так. НШ на него уставился, как на Кентервильское привидение, слова вымолвить не может. Я тоже поначалу дар речи потерял, потом опомнился и показал Мише кулак. До него, наконец, дошло, он выхватил сигарету изо рта, зажал в кулаке, вытянулся во фрунт и бодро заорал:
— Виноват, товарищ подполковник, торопился прибыть по вашему приказанию!
Вот же охломон! Ну, нахал! НШ осуждающе покрутил головой, не найдя, что ответить. Опешил, видать, подполковник. С другой стороны, мы же с НШ тоже курим сигареты. Такая вот интересная ситуация. И НШ поступил мудро, не стал делать замечания Мише, а отдал ему какое-то распоряжение по службе, ради которого он его и вызывал и коротко бросил:
— Выполнять!
А когда Мишаня вымелся из кабинета, Начштаба сказал мне:
— Подтяни дисциплину в отделении. — и вновь углубился в военные бумаги.
И залётов вот такого плана у Миши было множество. Хорошо, что парень он был веселый и не унывающий, относился к этому философски. Да и по службе был, в основном исполнителен, залёты его не имели тяжких последствий, и до поры до времени подобные шалости сходили ему с рук. И даже впоследствии он получил звание ефрейтора. Но это было потом. А вот до того как-то однажды он крепко достал Начальника штаба. Чем он его огорчил — я уже не помню, но НШ шибко осерчал, и понял, что в военных знаниях Миши есть серьёзный пробел. Потому и решил заняться им всерьёз и самолично. В воскресенье, после завтрака, когда бойцы могли предаться заслуженному, но относительному, потому что враг не дремлет, отдыху, появился в штабе Семен Давыдович. Он вызвал к себе Мишу, приказал ему взять БСЛ, то есть большую саперную лопату и они вдвоём, словно джеклондонские старатели, отправились из расположения части куда-то на пустырь. Мы недоуменно пожали плечами, потому как были совершенно не в курсе планов Начальника штаба. Раз ушли вдвоём — значит того требует военная обстановка, начальству видней. Может, и тайна военная какая-то. Да и не принято в Армии лишние вопросы задавать начальству. Ну, занимаемся мы своими делами: кто спит, кто в волейбол играет, кто книжки читает, кто постирушку устроил. Забыли о Мише.
А время незаметно шло, и вот уже провозгласили построение на обед. Мы оживленно толпились на плацу, отделяя желудочный сок и сглатывая слюну, разбираясь по-батарейно и повзводно, строились в шеренги и вытягивались в колонны, готовясь к броску в столовую. И тут появился наш Миша. Потный, взъерошенный, под мышками и на спине темные пятна. Такое впечатление, будто писарь строевой части таскал вместо лошади двухлемешный плуг, поднимая неподатливую туркменскую целину. Мишаня был хмур, молчалив и даже, я бы сказал, зол. По всему чувствовалось — физически и ударно потрудился товарищ. Не исключено, что даже чего-то и перевыполнил. Правда, тут нам было не до расспросов, объявили команду «Шагом марш!», мы загорланили песню, каждое подразделение свою, и, слитно ударив армейскими башмаками по раскаленному асфальту, целеустремленно направились в столовую. Приём пищи — это всегда радостное мероприятие для солдата. И нужное для дела, которому ты служишь. Как у нас шутили: хорошо пережевывая пищу, ты укрепляешь обороноспособность нашей Родины. И кто может возразить на этот образчик казарменного юмора? Никто, ибо выражение правильно по сути.
После обеда, традиционно рассевшись в штабной курилке, мы начали выяснять у Миши подробности его непонятной отлучки. Сначала он отмалчивался, отмахивался, курил нервно, но, видимо, переполнявшие его чувства рвались наружу, словно тесто из квашни, Миша не выдержал и стал, как говорят криминалисты, колоться, то есть рассказывать подробности.
А всё дело оказалось в том, что за провинность решил его наказать Начальник штаба. Ну, лопнуло терпение у Семена Давыдовича, тем более мужик он был строгий, в войну воевал практически с первых дней и закончил уже на Дальнем Востоке, показав Квантунской армии силу наших гвардейских минометов, то есть «катюш». В общем, суровый он был мужик, службу знал. И в тот раз показался ему Миша, по-видимому, хуже самурая, потому и решил он наказать нашего писаря. А наказание Начштаба придумал с пользой для Миши, ибо умения, полученные в мирной жизни, вполне могли спасти жизнь бойцу, если вдруг завтра война, если завтра в поход. Вот такие были наши офицеры: кумекали они и в педагогике, и в психологии. Без пользы не мордовали солдат, а учили уму-разуму.
А придумал НШ следующее. Вывел он Мишу с лопатой на пустырь, достал из кармана Полевой Устав пехоты, очертил на земле контуры и приказал:
— Слушай мою команду! Ставлю боевую задачу. Отройте, товарищ писарь, индивидуальный окоп полного профиля согласно Уставу для стрельбы стоя.
И картинку Мише показал. А надо сказать, настоящий окоп это вам не простоя яма. Яму копают для сельского туалета, так называемого нужника. А вырыть окоп — это достаточно серьёзно. Это — инженерное сооружение и возводится оно по всем правилам фортификационной науки. Ибо в настоящем бою правильно оборудованный окоп и от пули защитит, и от танка спасёт. Короче, поспособствует реально выжить, нанести врагу урон и победить.
В общем, начал Миша с остервенением врубаться в твердую, словно железобетон, спёкшуюся туркменскую землю. Первые полметра были самыми трудными в смысле проходки. Камень, а не земля. Навыка саперного нет. Да и лопата была не очень острая. Она лязгала от ударов о землю, вибрировала, но копала из рук вон плохо. Черенок суковатой палицей елозил в руках, грозя скорыми мозолями. Кто же мог предвидеть такое?! Можно было наточить, если бы знатьё… Но зато так получалось как бы более приближено к боевым условиям. И потому Миша, потея и шепча себе под нос всякие экспрессивные слова, долбил, словно каторжник, твердую сухую землю. Это — Армия, а не команда бронепоезда «Анархия», здесь приказы не обсуждаются. Здесь они выполняются, несмотря ни на что. Прикажут копать, например, траншею от забора и до обеда — и будешь копать, наполняя практическим смыслом понятие континуума «пространство-время». А Мише в тот раз выпало освоить искусство сооружения индивидуального окопа.
Начштаба же присел на пригорке, развернул предусмотрительно захваченную газету и углубился в чтение. Сам процесс копки земли его мало интересовал, в войну насмотрелся-накопался, на всю оставшуюся жизнь хватит. А вот Мишане сапёрное дело было в новинку, и с непривычки чувствовал он себя прескверно.
Солнце карабкалось в зенит и жгло свирепо. Туркмения — солнечная страна, в этом стратегического секрета нет. Солнца много. Но военным солнце не помеха для выполнения приказа: так нас учили. Миша обреченно долбил твёрдую землю, постепенно зверея и проклиная всё на свете. Начштаба просматривал газету, курил сигареты, время от времени подавая советы Михаилу. Миша неопределенно хмыкал, кивал головой, как бы принимая с благодарностью, хотя, сами понимаете, на душе у него было совсем другое.
Но, как говориться, терпение и труд всё перетрут. Пробил-таки боец твёрдый верхний слой, а дальше пошла глина уже помягче. Да и навык появился, опыт саперный. Миша шустро кидал землю наверх, насыпая бруствер, согласно указанной схеме. В общем, втянулся в землеройный процесс. Известно, привыкнуть можно ко многому, если не ко всему. Вскоре Миша уже стоял по пояс в земле, словно былинный богатырь Святогор, и продолжал постепенно уходить вглубь. Выкопал ступеньки для спуска и выскакивания, в случае атаки, из окопа, утрамбовал бруствер, расчистил сектор обстрела. Словом, все строго по правилам военной инженерии. Покончив с отделкой окопа, Миша счёл поставленную боевую выполненной, а потому выбрался на поверхность, вытер со лба обильный пот, приставил лопату к ноге и четко отрапортовал:
— Разрешите доложить, товарищ подполковник, поставленная боевая задача выполнена, окоп готов! — бодро доложился Миша, хотя в горле у него пересохло, хотелось пить, курить и вообще послать подальше все эти землеройные работа вместе с Начальником штаба. Но! Это — Армия, и воинская дисциплина предписывает солдату всегда быть бодрым, несмотря на всяческие тяготы и лишения армейской службы. Вялость и апатия в Армии не поощряются, а наоборот, активно преследуются при помощи внеочередных нарядов на уборку казармы, территории части, туалетов и прочих мест, кои нужно содержать в образцовом порядке. Или же при помощи рытья индивидуальных окопов, как случилось с писарем строевой части.
Начштаба поднялся с пригорка, сделал, разминаясь, наклоны корпусом влево-вправо, и подошёл к свеженькому окопу. Внимательно осмотрел его со всех сторон, одобрительно хмыкнул, не поленился даже спуститься. Придирчиво осмотрел ступеньки, припал к брустверу, проверяя, удобно ли будет стрелять. Оказалось — удобно. Придраться вроде бы и не к чему, хорошо поработал боец. Но на то и существует начальство, чтобы замечать огрехи подчиненных. Начштаба ткнул пальцем в стенку окопа и произнес:
— Вот здесь должна быть ниша для гранат, даже две ниши: отдельно для гранат, отдельно для запалов.
На этом инспекция окопа закончилась, и Семён Давыдович покинул инженерное сооружение. Миша, собрав свою волю в кулак и, сцепив зубы, чтобы невольным выкриком не выдать своё душевное состояние, принялся дорабатывать проклятый окоп в свете последних указаний, а Начштаба покуривал сигарету, взирая сверху на усердие подчиненного. Когда окончательная доводка окопа была завершена, он скомандовал:
— Молодец, всё хорошо. Вылезай.
Как только взмокший от пота Миша вылез из окопа, Начштаба бросил на дно окопа окурок.
— Всё, задание выполнено. А теперь — закапывай. Надо уметь не только окапываться, но ещё уметь замаскировать следы своей деятельности в случае нужды какой.
— Какая, на хрен, нужда? — подумал Миша про себя. — Нет у меня абсолютно никакой нужды маскироваться.
Но пререкаться предусмотрительно не стал, рытьё окопов — оно неплохо вразумляет и дисциплинирует. Так что пришлось закапывать такой чудесный, сооружённый по всем правилам фортификационной науки окоп. Ну, ломать — не строить. Ликвидация окопа прошла не в пример рытью быстрее, и вскоре Миша, чувствуя, как под гимнастеркой стекают по спине ручьи пота, доложил о завершении рекультивационных мероприятий.
— Вот и хорошо, — сказал Начштаба. — Теперь выдвигаемся в расположение части, как раз успеешь к обеду. И лопату не забудь…
— Вот такое взыскание было на меня наложено… — закончил Миша своё поучительное повествование, стряхивая пепел с сигареты. — Отрыл я, ребята, по всем правилам настоящий окоп для стрельбы стоя…
— А если бы НШ заставил тебя открыть окоп для стрельбы, стоя на лошади? На обед бы не успел. До вечера бы копался, словно экскаватор. — наперебой начали подкалывать мы Мишу. — Но зато, Миша, теперь ты настоящий солдат. Окопник.
— Да и вообще, после Армии специальность "землекоп" не помешает. Мало ли как может жизнь повернуться.
И мы дружно захохотали.
— О чем с вами говорить мне, опытному бойцу? — Миша изобразил на лице нарочито важное выражение. — Вы службы настоящей не знаете, окопов не рыли. Тем более, с нишами для гранат, чёрт бы их побрал.
Мы с этим согласились, ибо окопов действительно не рыли. Наша войсковая часть была техническим подразделением и главное наше оружие — это автомашины-вездеходы с военными игрушками и разнообразной аппаратурой для контроля и управления этими самыми игрушками. Были даже четырехоcные грузовики с дизельными двигателями на платформе, что-то вроде «Ураганов», а может, это и были модификации тех cамых «Ураганов», точно не могу сказать. Да оно и не важно. Главное, что габариты у этих монстров были впечатляющие. Так что закопать таких «верблюдов» в землю саперными лопатами — тут понадобиться толпа профессиональных землекопов. Поэтому у нас в части были специальные землеройные машины и бульдозеры. Такая мощная техника быстро, в случае необходимости, выкапывала траншеи необходимой глубины. Когда мы строили свою столовую, то для рытья котлована выгнали из боксов автопарка спецмашины, заодно получилась и внеплановая тренировка механикам-водителям. Что тут было! Чуть ли не полгарнизона сбежалось смотреть на их работу траншеекопателя МДК-3. Ревел мощный дизель-мотор, пласты земли сплошным потоком улетали из траншеи, образуя громадный бруствер, а шустрый БАТ-путепрокладчик с составными лопатами быстро перемещал кучи вынутого грунта в нужное место. Любо-дорого было смотреть на такую работу. Быстро и красиво. Добротная у нас была техника. Военная, что тут говорить.
И потому окопов мы никогда не рыли, даже будучи на войсковых учениях в Каракумах. Да и трудно в песках копать окопы. Мартышкин труд, осыпается песок. В предгорьях, где грунт иной, мы сооружали брустверы из камней, как говорится, оборудовали огневые позиции на складках местности из подручного материала.
Вот такая она, окопная правда.
ТРЕВОГА!!
Армия — одна из главнейших опор государства. А опоры следует крепить постоянно. И потому учения у нас происходили очень плотно. Может, мне просто повезло, что я служил в такой беспокойной части, но «воевали» мы часто. Отрабатывали взаимодействия подразделений в различных ситуациях, отшлифовывали работу штаба. Мы называли это «играть в войну», хотя игры иной раз были вовсе не шуточные, без сна и отдыха, на пределе сил.
Мы ведь были в непосредственном и полном распоряжении Командующего нашим округом, и потому отношение к нам было особое в плане учений. Какие бы учения в округе не проводили – мы всегда участвовали в них. Как говорится, в каждую бочку — затычка. А плюс ещё и учения свои, по плану боевой учебы войсковой части. Так что такие вот забавы на свежем воздухе для нас были не в диковинку. Скорее, наоборот.
Но я любил учения. Вот когда видишь результаты своей как бы однообразной воинской службы! Тут надо делать всё быстро, иной раз в кузове автомобиля на ходу, когда неимоверно хочется спать, а нет возможности. Ну, разве, пули и осколки не свистели, а так вполне реально было. И пересохшие от жары и пыли глотки, и охрипшие командиры, и постоянное движение: вперед, вперед, вперед…
Мы были лакомым куском для противника, и потому шанс уцелеть у нас был только в скрытности, умелом маневрировании на местности и бдительном боевом охранении. Вот это и отрабатывалось постоянно. Мы были мобильной войсковой частью, посаженной на колёса.
Борьба за минуты велась самого начала объявления тревоги. Конечно, мы зачастую догадывались, что будет объявляться тревога, но точное время никому не было неизвестно. А это, как говорится, всегда не вовремя. Но, тем не менее, справлялись бойцы. Бесконечные тренировки приучают…
И вот она, тревога! Сирена орет, словно медведь, которому задницу подпалили, рыкает и воет дурно, лампочка красная мигает, а сама войсковая часть напоминает муравейник, в который некий хулиган палкой потыкал. Тут можно сослаться на кинофильмы. Есть много таких кинолент, о войне. В них частенько показывают, как грузится, покидая насиженное гнездо какое-нибудь воинское подразделение. Вот эта картинка именно один в один похожа на ту обстановку, какая у нас в штабе была во время тревоги. Ну, форма у солдат, конечно, другая и автомобили иные, но сама атмосфера военной суматохи аналогична. Солдаты, кряхтя и изогнувшись от тяжести, тащат из штаба ящики металлические и заталкивают их в распахнутые двери КУНГов, грузится личное имущество офицеров штаба, беспрерывно звонит телефон, мечутся посыльные, докладывая Начальнику штаба о выполненных ими заданиях. Но вот машина загружена, старший машины мчится к Начальнику штаба, глотая слова, торопливо докладывает, тот молча даёт отмашку от козырька фуражки рукой — вперёд! Старший вскакивает на подножку уже начавшего движение автомобиля — быстрей, быстрей с территории части, к месту сбора. А посредники из Штаба Округа с белыми повязками на рукавах тут же стоят. Секундомерами щёлкают, карандашами в блокнотиках чирк-чирк, отслеживают, значит, нашу суету на соответствие установленным нормативам. А у нас всё расписано, всё основное заранее уложено в тревожные ящики. И карты-склейки района учений в нужном количестве уже приготовлены. Остается только необходимые текущие документы (всё строго секретно, боже ж мой — Армия!), тщательно сверив с описью, вложить в нужный металлический ящик. И этих нескольких минут мне хватает с лихвой, ящики закрыты, опечатаны печатью и загружены ударно в КУНГ. Орёл, красавчик! Доложился Начальнику штаба, запрыгнул в кабину уже на ходу — поехали! На всё про всё и отведённых минут хватает с избытком. Вот теперь можно и закурить…
Небольшая информация для тех, кто не в теме. КУНГ — аббревиатура, обозначающая кузов унифицированный нулевого (нормального) габарита. Проще говоря, КУНГ — будка на кузове автомобиля. Но наши КУНГи были, конечно, не будки. Жилая комната на колесах так — будет точнее: встроенные шкафы, столик, табуретки, отопительная печка (электрическая, бензиновая или обычная буржуйка), лежак, шкафы с приборами и т.п., в зависимости от того, для каких целей предназначен КУНГ: для жилья или производственных военных нужд.
Так вот, продолжу далее об учениях. Но такой слаженной бывает погрузка, если всё идет по плану, даже когда ты пусть и не рулишь процессом, то хотя бы в курсе происходящих событий. Поскольку информированный человек — уже вооруженный. А уж насчет информированности — ха! — я всегда всё знал самый первый. По должности положено. Ибо именно мне вручался прибывшими из Штаба округа посредниками секретный пакет, в котором находилась расписанная партитура учений, преследуемые цели и задачи, продолжительность, а также топографическая карта района предстоящих учений. Само собой, было мне известно и время «Ч», то есть время выезда в поле. И врасплох меня было не застать, ибо я был уже вооружён информацией. Всю эту поступившую секретную информацию я приходовал согласно инструкции, а потом нёс на доклад Командиру. И начиналась та самая военная работа, то есть, как говорили в Армии — время пошло. Да, с ударением на втором слоге. Посредники проверяли работу штабных офицеров, личный состав подразделений, строевую, спортивную и идеологическую подготовку, ездили в автопарк, смотрели склады вооружения и хозяйственные, то, сё, в общем, всё дотошно и досконально. А потом уже били в набат и начинались собственно те самые мужские игры на свежем воздухе. Так было всегда, пока не случилось однажды…
Была весна. Служба моя катилась к своему завершению, и сам чёрт мне был не брат. Старшина штабной службы — это вам не хухры-мухры. Всё положенное знать мне по должности, я знал. И даже больше, о чем, конечно, помалкивал. Служба такая у нас, молчаливая. Всё, что положено мне было уметь по должности, я тоже умел, и даже лишнее, но об этом тоже помалкивал на всякий случай, твердо придерживаясь солдатской мудрости: от службы не отказывайся, но и на службу не напрашивайся. Вот так я и пребывал в состоянии некого равновесия между строгостью армейских Уставов, молодецкой амбициозностью и некоторой леностью от природы.
Я самодовольно и совершенно справедливо (хотя, как потом выяснилось, это было всего лишь моё мнение и не более того) полагал себя уже достаточно поездившим на учения, и это соответствовало действительности, ибо я выехал на первые свои учения уже через пять месяцев после начала службы и с той поры за два года не пропускал ни одного. И потому я решил отправить на эти учения подготовленную мной замену — младшего сержанта Володю Кинощука. Ведь когда-то же ему надо начинать, ведь я скоро уеду домой, а ему ещё служить. Ну, вот такое моё было решение, и оно было неоспоримым — это Армия и я младший командир. Но в том-то и фокус, что в Армии над младшими командирами стоят старшие командиры, а над ними — Командир части, а над ним… ну, и так далее, думаю, принцип понятен. И каждый из вышестоящих командиров имеет право отдавать свои приказы, отменяющие приказы нижестоящих командиров. И Командир нашей части не преминул воспользоваться своим правом. Вызывал он меня как-то вечерком к себе в кабинет и, попыхивая своим неизменным «Казбеком», поинтересовался, как идут дела с моим дембельским аккордом, то есть ремонтом секретного класса, в котором занимались офицеры. Дела шли хорошо, и я уже предвкушал, как, передав всю «секретку» сменщику, уеду домой. Так что я с гордостью доложил Командиру, что дембельский аккорд близок к завершению. Батя попыхтел «Казбеком», пуская струю дыма, словно Змей Горыныч, а потом сказал:
— Ну, молодцом, похвально… — он на мгновение замолчал, глядя куда-то вдаль, в только ему видимые горизонты, потом вновь бросил взгляд на меня из-под своих мохнатых, «брежневских» бровей. — Тут такая диспозиция. Ты же в курсе, что у нас большие учения предстоят?..
Ясен пень, я был в курсе и уже понимал, откуда ветер задувать начал. Армия учит быстрому анализу ситуации, чтобы там не говорили, подъелдыкивая, штатские. Понимать я понимал, но что мог предпринять? Армия держится на дисциплине.
— Так вот… — продолжил Командир, беспощадно чадя своим «Казбеком» — Ученья эти очень важные. Командующий округом будет сам выезжать в поле, посещать войсковые подразделения. Так что штаб должен работать безупречно.
Что Командующий округом выедет в поле, так то вовсе не есть большая военная тайна, ему по должности положено присутствовать на учениях, а вот что он будет бывать в подразделениях во время учений — это действительно интересно. Обычно в подразделениях присутствуют его глаза и уши, если можно так сказать: посредники из числа офицеров штаба округа.
— Я, конечно, понимаю твой дембельский настрой и всё такое, но ввиду важности проводимых мероприятий я прошу тебя принять в них участие. — подвел итог Командир и снова запыхтел своим «Казбеком», искоса посматривая на меня.
Отступать мне было некуда. В Армии выполнение приказа вышестоящего начальника безусловно. Через невозможное, но выполни. На том и держится Армия. А вот просьба вышестоящего начальства — она хуже приказа. Тут уж — всё. То есть дважды, трижды умри, если понадобиться, но выполни. И по высшему разряду. И никак по–другому. Потому как — Просьба. В общем, альтернативы не существовало. Я изобразил на своём лице, как мог, воинское рвение, и, стараясь затушевать вполне уместное разочарование, вытянулся по стойке «смирно» и рубанул:
— Есть принять участие в учениях, товарищ полковник!
По-суворовски так, бодро. На том и порешили.
…Итак, впереди предстояли учения. Последние для меня, но, тем не менее, с выездом в поле.
Поначалу всё шло как обычно. По-армейски рутинно: приехали представители из Штаба Округа. Я получил объёмистый пакет с материалами по предстоящим учениям. Поставил на учет документы в соответствии с инструкцией и, развернув карту-склейку предстоящих учений, посетовал окружному майору, доставившему пакет, на не совсем удобный район учений.
Майора это удивило:
—А тебе-то что от того? Тебе же не бегать с автоматом по барханам! В каком смысле — неудобный район? – спросил он, припав к амбразуре окна выдачи документов.
— Оно так, не бегать…— согласился я. — Но район учений вытянут от середины Туркмении до самого Каспия, а это сколько картографических листов масштаба «сотки» понадобится на одну склейку! А этих карт-склеек тоже немало надо…
— А куда столько карт, у вас же не дивизия? — спросил майор.
— Не дивизия. Но все равно много. Командиру — надо. НШ надо, замполиту — надо…— начал перечислять я.
— А замполиту зачем? — жизнерадостно улыбнулся майор. — Замполиту выдай политическую карту мира. Лишь бы в боевом азарте за границу не выскочил и ладно. Пусть на полушариях стрелы чертит, громит врага беспощадно.
Мы оба понимающе засмеялись.
Итак, всё, в общем-то, шло как обычно. На другой день я с утречка отправился в столовую, благо сменщик мой, Володя Кинощук, уже привел отделение писарей из столовой.
Откушавши и настроенный на благодушный лад, словно полакомившийся сметаной кот, я возвращался из столовой в штаб. Но тут меня насторожила непонятная суета. Куда-то бежал военный люд, что-то кричали офицеры. Я прибавил шагу. «Тревога, что ли? — подумал я. — так какого хрена? Еще ничего в части не проверяли и сразу выезд? Тут что-то не так. Но когда я полушагом, полубегом влетел на плац, сомнений уже не было: тревога! Твою дивизию! А у меня ни фигашеньки не готово. Что до «тревожного» ящика с документами, вывозимыми на учения, так он всегда в боевом положении, потому и тревожный, добавить туда текущие дела — это всегда так было — за те минуты, отведенные по нормативу, мы уложимся. Но! Но! Но главное и отчаянно провальное — ни одна карта-склейка ни готова! Вот в чем прикол, как теперь говорят тинэйджеры. А эти чёртовы карты-склейки понадобятся сразу же, как только часть загрузится в воинский эшелон. И это довольно быстро произойдет. Ситуация явно просела и я отчётливо понял, что влип.
— Вот, — подумал я, — надо же так обделаться под конец службы. Что стоило вчера посидеть допоздна, все заготовить. Или Вовке поручил бы. Ему куда деваться, сделал бы. Так нет же, демократия и леность. Вот так и идут под трибунал на настоящей войне.
Ворвался в секретку. А младший сержант Кинощук держится молодцом, уже суетится, отбор документов ведёт, сложил стопкой на столе, сверяет со списком. Хорошая у меня замена получилась! Ну, мы по-быстрому, но внимательно всё проверили, уложили, пишмашинку с копиркой запаковали. Все причиндалы прихватили — вроде как полный порядок. Словом, всё хорошо, если бы не…
— А с картами что делать? — спросил растерянно Володя.
— В связи с изменением боевой обстановки будем злостно нарушать инструкцию! — скомандовал я, вскрывая шкаф с топокартами. Распахнул его. Взял в руки окружную карту-склейку, скомандовал:
— Я диктую номера тополистов, а ты вынимай всю пачку листов данной номенклатуры и укладывай в ящик. Некогда отсчитывать их и перечень печатать! Составим рукописный перечень на количество пачек по номенклатурам листов.
Конечно, количество листов в пачках было известно (они же секретные листы и учтены в специальном журнале). Но и то, что мы намеревались осуществить, было грубейшим нарушением инструкции по обращению с секретными документами. Вывозить в поле нужно только то, что необходимо, что поименовано в специально составленном перечне. Тополисты, тем более, без пересчета, там не были обозначены. Они должны быть вывезены в поле уже в виде карт-склеек определенного количества. Следовательно… Но что делать? Как говорится в кинофильмах, война, браток, ты же видишь, что творится кругом! А на войне как на войне, главное — победить врага, то есть переломить ситуацию в свою пользу. И победителей не судят. Короче, накидали мы пачки нужных топографических листов в ящик-сейф, взял я коробку с клеем, вещмешок со своими личными вещами, получил у дежурного по части своего «макарова» с двумя обоймами патронов и с помощью посыльных осуществил погрузку своих ящиков, набитых секретами и тайнами, в подъехавший автомобиль и опечатал дверь. Водитель был из молодых, свежего призыва и потому малознакомый. Но молодец, не подвел, вовремя подогнал машину.
Я помчался, доложил Контрразведчику и Начальнику штаба о своей готовности, попрощался с Володей Кинощуком, сказал водителю, чтобы занимал место в колонне (наше — четвертое), а сам взметнулся в КУНГ, закрылся на защелку и начал свою войну, вступив в бой раньше всех. Мой окоп — это стол с топографическими картами. И грянул бой…
…Ножницами обрезаю ненужные поля листов, быстро сгибаю листы, предварительная стыковка, клей, окончательная стыковка — склеиваю. И снова — ножницы, снова сгибаю лист и так далее... Неудобно, длинные склейки получаются, свисают на пол. По окончании работ карты-склейки ещё нужно сложить примерно по размеру конторской книги, для того, чтобы склейка поместилась в офицерском планшете. Машина урчит, раскачивается, меня тоже шатает в кузове. Ага, занимаем положение в колонне — отметил я машинально. А сам чик-чик ножницами. Приноровился, стыкую тополисты, дело пошло, процесс встал на поток. Одно плохо: клей силикатный, а у меня на него аллергия. И вскоре я зашмыгал носом, забулькал, словно закипающий чайник. Не боевое ранение, конечно, но досаждает сильно. Специально полотенце на это счет захватил и, словно, шолоховский Макар Нагульнов, так же яростно боролся с недугом. Но, несмотря на подобную досадную помеху, дело спорилось. Вспомнил про Политическую карту мира для замполита. Посмеялся. Армейский юмор — он тоже иногда бывает достаточно тонким. В общем, ножничками чикаю, клеем мажу, носом булькаю, шуршу готовыми картами-склейками. Пытаюсь удержаться на уходящем из-под ног полу кузова, ибо машина уже резво помчалась в составе колонны, поспешая на погрузку. Вот уже замелькали в узком кунговском окошке дома и деревья. Вскоре мы оставили позади славный город Мары, он хоть и областной центр, но небольшой по размерам, и въехали на территорию транспортного железнодорожного участка. Машина остановилась. И вот именно в это самое время я и сложил в аккуратную «гармошку» последнюю карту-склейку. Открыв дверь, одуревший от духоты, бульканья и спешки, я выпрыгнул из КУНГа. Водитель плеснул мне из канистры воды, я очистил и отмыл руки от клея и бульканье пошло на убыль. Жизнь налаживалась. И только я, как говорится, вновь начал ощущать все её прелести, послышался ор по цепи:
— Старшину Козубова — срочно к Командиру.
Всё, началось. Враг, как говорится, у ворот, и пошла военная потеха…
Дверь на замок. Наложил печать и на рысях в штаб. Время пошло, война, браток…
Батя коротко рявкнул: карты, я козырнул и мигом обратно. А сам доволен донельзя: всё же успел. Пусть и нарушив инструкцию. Но — не подвёл. Это главное. А излишне вывезенные тополисты, конечно, в сохранности были доставлены в часть после учений.
КРОВАТЬ-РАСКЛАДУШКА НА БАРХАНЕ
Военные учения — они сродни боевым действиям, только без разрывов снарядов, уханья мин и посвиста пуль. Но в остальном — тот же тяжёлый ратный труд под палящим солнцем пустыни, бесконечные, выматывающие душу и тело дневные и ночные марш-броски, боевое охранение, работа со своими военными изделиями, оборудование боевых позиций, маскировка — и снова тревога, и снова марш-бросок, и снова рёв двигателей, и снова утомительное ночное движение практически в полной темноте, ориентируясь лишь на слабый габаритный огонёк впереди идущего автомобиля. И тёплая вода уже не утоляет жажды, от курева горчит во рту, а голова становится тяжелой и всё время норовит опуститься на грудь, глаза режет от недосыпа, вроде песку туда подбросили, мысли текут вяло и тягуче…
…Учения в тот раз и вправду были масштабными. Гудели самолеты в воздухе, где-то грохотали танки и ухали пушки. Мы тоже не отставали. Носились по барханам и горам на своих «ЗиЛах, словно проворные вараны, выходили из-под «атомных ударов», маскировались с помощью масксетей в расщелинах и барханах. В общем, играли в свои военные игры, отрабатывали поставленные задачи, оттачивали воинское мастерство, чтобы, когда придет время «Ч», внести свой весомый вклад в дело разгрома врага. Для этого и выезжают на учения, на которых всё было в условиях, максимально приближенных к боевым.
Чекист мне как-то сказал по секрету, что на такие большие учения забрасывают «диверсантов» — отряды спецназа, боевиков КГБ и они вносят значительный оживляж в и без того беспокойную жизнь полевых учений: похищают часовых, угоняют военную технику, словом, как могут, осложняют жизнь войскам. Как-то один раз угнали у ротозеев машину — секретную часть. То-то шуму было. Угнать «секретку» — значить вывести войсковую часть из строя, всё равно, что знамя части утратить. Потому-то я спать старался в КУНГе своего автомобиля. Если проспят часовые и диверсанты угонят машину, то так просто им туда не проникнуть: я же вооружен, следовательно, могу сопротивляться и даже как бы уничтожить документы, чтобы не достались врагу. Понарошку, конечно.
В общем, старался быть бдительным, тем не менее, маленько дал промашку, и вот как оно было…
Мотались мы несколько ночей подряд по пескам, заметая следы и уходя из-под ударов «противника». Офицеры штаба хотя бы подменялись друг с другом и могли по паре часов всхрапнуть. Но я ведь один, а, кроме обязанностей начальника секретной части, я еще выполнял печатание документов на пишмашинке. Да и разве поспишь толком, болтаясь в кабине при переезде на другое место дислокации? Какой может быть сон в кабине грузовика, ревущего по бездорожью? Вот то-то и оно. И потому на третью ночь я уже был буквально никакой, в полудревесном состоянии. И уже после полуночи НШ мне сказал:
— Старшина, ступай, вздремни, пока всё затихло.
Я не стал чиниться. Неуверенно шатаясь, словно зомби, выкатился вон из штабного автобуса. Спать в душном, накалившемся за день КУНГе чертовски не хотелось. Я вытащил кровать-раскладушку, запечатал секретку, разложил тут же между штабным автобусом и своей «секреткой» кровать с мятой подушкой, и как был, в бушлате, завалился спать, предварительно сунув ремень с кобурой и пистолетом под подушку и наказав водителю и часовому разбудить, если что.
Сон мой был крепок и продолжителен. Настолько продолжителен, что проснулся я оттого, что солнечный луч бил прямо в глаза, а армейский бушлат на мне уже, образно говоря, парил. Окончательно проснувшись, я заморгал глазами. И глазам открылась удивительная картина. Ну, во-первых, сверху я был почему-то дополнительно укрыт еще и офицерской шинелью, о чем мне подсказал погон подполковника. Хорошенькое дело! Неужто, пока спал, меня в звании повысили? Очень стремительная карьера: от старшины до подполковника. Конечно, я понял, что это шинель нашего Начальника штаба. Но откуда она здесь?! Конечно, я отправился спать уже в полусонном состоянии. Но не настолько же, чтобы попутно прихватить офицерскую шинель! Наверно, это НШ меня укрыл. Позаботился — подумал я тепло о старшем офицере. Но вот на этом положительные эмоции и закончились. Ибо когда я приподнялся и огляделся вокруг, то так и остался сидеть, с отвисшей от изумления челюстью. А изумляться было чему. Вокруг меня расстилалась пустыня. Пустыня Кара-Кум, самая большая и мрачная пустыня страны. И более ничего и никого. Только пустыня. Ни машин, ни бойцов, только песчаные барханы, да реденькие чахлые кустики саксаула. И тишина под набирающим силу белым и беспощадным солнцем пустыни. А посредине этого песчаного безмолвия находился я. Сидя на кровати-раскладушке. У меня возникло стойкое ощущение, что мне снится кошмарный сон. Но ведь я же не сплю! Значит…
— Забыли! Забыли меня в суматохе! — дошло до меня, и я торопливо вскочил с кровати. Сунул руку под подушку. Ага, оружие на месте. Привычно подпоясался ремнем, поправил кобуру. Ну, при оружии. А это уже немало. Теперь меня голыми руками не возьмешь! — неизвестно кому пригрозил я. Хотя кто здесь собирается брать меня? Иранский спецназ? Но вряд ли я та фигура, которую нужно срочно брать за цугундер… Кому я нужен, если даже сослуживцы забыли меня посредине пустыни? И машина с секретными документами, возле которой я должен быть неотлучно, словно сторожевой пёс возле своей будки, находится неизвестно где. Было от чего запаниковать и вполне естественно, что мысли мои лихорадочно заметались, а сам я усиленно вспотел и не столько от набирающего силу солнца, а больше от внутренних переживаний.
Но почему часовой не разбудил? Застрелю гада! Хотя, прежде чем стрелять, надо добраться до своих. Но как? Район учений я помнил хорошо, да что пользы мне от этого? Ни компаса, ни карты у меня нет. Где наши машины? Ищи ветра в пустыне. Я принялся внимательно разглядывать следы протекторов, пытаясь определить направление уехавших машин. Хоть я и не Чингачгук, но с направлением определился быстро, ибо на влажном утреннем песке следы были видны достаточно отчетливо. Сориентировавшись с направлением движения, я сложил раскладушку (казенное имущество, не бросать же!), сгрёб шинель в охапку, и пошел по петляющему следу. Пройдя минут пятнадцать, я решил взобраться на более пологий бархан, чтобы увидеть горизонт и сориентироваться на местности. К тому же мне пришло в голову, что нашим без меня не обойтись, ибо КУНГ закрыт на ключ, который у меня хранится. Так что в любом случае спохватятся и выедут на поиски. Это прибавило мне бодрости и я, окрыленный этой мыслью, достаточно быстро вскарабкался на бархан, утренний песок держался плотно и ноги не проседали глубоко. И вот там, когда я стоял на вершине этой песчаной горы, мне открылись неожиданные перспективы. Вокруг, до самого горизонта тянулись унылые однообразные барханы, и не было им ни конца, ни края. Это же Кара-Кум, Черная пустыня, с которой шутки неуместны. А метрах в трехстах, от моего местонахождения, укрывшись в лощинке между двумя здоровенными песчаными холмами, стояли армейские машины нашего штаба. Вовсю шла боевая работа. Вокруг автомобилей суетились бойцы, натягивая маскировочные сети, в стороны расположения подразделений связисты тянули провода, разматывая катушки, дымилась у окраины жидкой саксаульной поросли полевая кухня. А я стоял на гребне бархана, и не было в тот момент в пустыне Кара-Кум человека счастливее меня. Мне показалось даже, что я слышу запах тушёнки. Хотя вряд ли это было на самом деле, далековато, но то, что я сильно голоден, было очевидным, и я начал торопливо спускаться вниз, стараясь не растерять свое имущество. Вскоре меня заметили стоявшие у штабных машин бойцы и начали хохотать, показывая на меня пальцами. Смешно, видите ли. Хотя надо отдать должное, вид бойца с кроватью- раскладушкой, вынырнувшего из глубин пустыни, довольно нелеп. Словно горемыка-бедуин, отставший от каравана.
Прибыв в расположение и буркнув нечленораздельно в сторону развеселившихся бойцов, я прямиком направился к своей автомашине, проверил сохранность печати и допросил водителя. Тот запираться не стал и чётко отрапортовал, что будить меня не разрешил Начальник штаба. Мало того, он же укрыл меня своей шинелью и приказал не тревожить мой сон, так как я уже которую ночь без сна, а штаб переезжает недалеко. Оказывается, поутру обнаружили, что место для стоянки было излишне открыто и плохо подходило для маскировки, поэтому и решили переехать неподалёку и схорониться в лощинке между барханами и саксаульной порослью. И правда, когда бойцы закончили маскировочные мероприятия, умело разбросанные масксети довольно таки хорошо скрыли автомашины среди песков, и обнаружить нас можно было только с расстояния метров 20-30. Проспи я безмятежно до обеда среди пустыни, так глядишь, и потерялся бы в Каракумах. Шучу, конечно. Не дали бы мне потеряться.
ТУРКМЕНИЯ – КАК МЕСТО УЧЕНИЙ
Туркмения – удивительно своеобразная и красивая страна. В каких только местах мы не побывали! Вот, например, горные перевалы. Да, я не оговорился. Именно горные перевалы. Обычно Туркмению представляют как страну пустынь. Что ж, этого не отнять. Пустыня Кара-Кум, по моему мнению, самая жуткая пустыня из тех, которые я видел. Это угрюмая, грозная местность, где неприспособленному человеку очень трудно выжить.
Но есть в Туркмении и горы. И они достаточно высоки, дики и малопригодны для прогулок. Итак, я начал о перевалах. Мне посчастливилось пройти два таких перевала.
Первый перевал – это что-то вроде «зигзага», который оставляет след лыжника, взбирающегося в гору. То есть сначала едешь в гору и влево, затем, по выражению моряков, меняешь галс и едешь в гору, но уже вправо, Потом опять в гору и влево и так далее, постепенно забираясь все выше и выше. Таким способом можно достичь седловины перевала и начать спуск вниз по обратному склону. Только так. А вот взять гору штурмом в лоб никак не получится — никакой мощности двигателя не хватит, чтобы машину вытащить наверх. Перевал достаточно опасен, ибо стоит заглохнуть двигателю, сейчас же начнутся проблемы, ибо автомобиль сразу норовит скатиться назад.
Второй типа перевала еще более труден. Он как бы классического типа, такие перевалы любят показывать в кино. Внешне он выглядит следующим образом. С одной стороны горной дороги – отвесная скальная стена, поднимаешь голову, чтобы разглядеть её вершину — шапка сваливается, а с другой дороги – бездонная пропасть, виднеющиеся далеко внизу домики — словно спичечные коробки. И ладно ещё, когда дорога ровная, но есть участки, когда она поднимается вверх и достаточно круто, петляя вдоль скалы. Перевал этот был достаточно продолжителен. Двум машинам на дороге не разъехаться и если попадется встречная машина, то кто-то должен уступить дорогу другому, укрывшись в кармане — небольшой нише в скале обочь дороги. Понятное дело, что карманов таких немного и потому иной раз кому-то приходится ехать задним ходом достаточно долго. А по такой узкой дороге, без всяких защитных ограждений со стороны пропасти такое занятие, как езда задним ходом, довольно опасное. Перевалы мы проходили со специальными тормозными колодками, наподобие железнодорожных тормозных башмаков. Только наши были побольше, и сделаны в виде клиньев из деревянного бруса с длинными ручками. По два бойца шагали сзади передвигающейся машины, готовые в любую секунду подставить эти клинья под колёса, чтобы машины не покатилась назад, случись какая неисправность. Да еще по сторонам надо посматривать, чтобы не свалиться самому в пропасть. Я как-то рискнул подойти совсем близко к краю бездны и заглянуть вниз. И потому могу утверждать: бездна действительно притягивает к себе, особенно в первые мгновенья. Потом себя пересиливаешь и уже не так страшно. Но всё же лучше не шутить с этими вещами.
А вот в пустыне – там по иному. Там бесконечные громадные барханы, тоже как бы горы, но песчаные. Иногда в песках бывает буря. Это тоже довольно неприятно. Правда, нам попадать в неё не довелось. Но вот последствия её мы ощутили на себе. Разбушевавшаяся песчаная буря поднимает в воздух тучи песка и пыли. Когда сила ветра ослабевает, песок, как более тяжелый, оседает быстро. А тонкая пыль висит в воздухе несколько дней. И мир вокруг разительно преображается, напоминая марсианский пейзаж: песчаные холмы, никакой жизни, все вокруг окрашено в желтовато-оранжевый цвет и на солнце можно было смотреть не щурясь. Оно совсем не яркое, тусклое, сродни лунному диску. И приходилось в буквальном смысле слова стряхивать пыль с ушей. В таком нереальном мире мы как-то воевали целые сутки, пока не покинули этот запыленный район. Такие вот природные аномалии случаются в Туркмении.
Конечно, все эти наши мужские игры на свежем воздухе не оставляли равнодушными наших вероятных противников. Всеми правдами и неправдами они старались поглазеть на нас. Хоте лично мне непонятно, чтобы это им дало? Ну, машины. Ну, брезентовые тенты. Хотя людям спецслужб такая информация, возможно, и нужна. Естественно, участились полеты их самолетов в районе границы, да и визуальное наблюдение велось очень плотное. В это трудно поверить, но это совершенно так. И был случай, когда мы тому были свидетелями.
Однажды, воюя в песках, мы приблизились к самой границе, наша часть буквально выскочила из барханов и помчалась по такыру прямо в направлении сопредельной территории. Вдалеке были видны столбы с колючей проволокой – начиналась полоса отчуждения. Наши машины мчались по такыру развернутым строем, шеренгой, как бы немного уступом. Потому как ехать друг за другом по такыру нет никакой возможности – пыль от впереди идущего автомобиля закрывает всю видимость. Итак, шеренга из нескольких десятков военной техники, ревя моторами и окутанная клубами пыли шла точно в направлении границы. Хорошо мчаться по такыру! Вот мы и мчались, упиваясь комфортом езды по ровной местности. А впереди, там, на гребнях и склонах сопок чужой земли, сверкали вспышки, словно сопки эти какой-то великан усеял битыми стекляшками, которые теперь отсверкивали в лучах яркого туркменского солнца. Вот такой неожиданный калейдоскоп. Любопытствующие за кордоном вовсю отслеживали наши маневры, и только солнце, которому пофиг были все наши человеческие игры, выдавало сторонних наблюдателей, бликуя на стеклах оптики.
Но мы также стремительно, по-молодецки, как мчались по такыру, вдруг сделали поворот направо, пронеслись вихрем две-три сотни метров параллельно границе и вновь ушли в барханы, прикрывшись мощным и непроницаемым пылевым заслоном. И знает пусть коварный враг…
Но самое любимое время на учениях — это их окончание. Обычно мы выезжали к концу военных занятий в предгорья, густо поросшие малиной, ежевикой, дикими яблонями и грушами. И если дело было летом –– то настоящее раздолье, объедались ягодой.
Эти сутки для отдыха мы использовали на полную катушку: купались в безымянной речушке с холодной водой, стирали обмундирование, просто отсыпались, смотрели кино, у нас был с собой свой передвижной кинотеатр. Размещался армейский кинотеатр в будке автомобиля УАЗ-452. В салоне кузова находился кинопроектор, а фильм проецировался на заднюю стенку кузова, в которую был вмонтирован экран с противосолнечным козырьком, и фильмы можно было смотреть даже днем. Солдаты располагались прямо на земле, рассевшись полукругом у автомобиля.
Кроме того, мы бродили по склонам невысоких гор. Заглядывали в пещеры. Ведь многие из нас выросли на равнине и отродясь в горах не бывали. А тут такой случай!
А еще мы ловили крабов. Да, именно, в Туркмении водятся крабы. Это такая разновидность пресноводного краба. Крабы небольшие, размером с кофейное блюдечко, серовато-синего цвета…
В общем, много чего интересного происходило во время мужских игр на свежем воздухе. Была удивительная республика Туркмения с её такой разнообразной природой. Как не менее удивительной была и тогдашняя наша страна, Советский Союз, и его Армия. И я так думаю, что не случись в моей жизни Армии, то иная была бы у меня жизнь. Я не говорю, хуже или лучше, но – иная. А уж то, что недоставало бы в ней армейских эмоций – так это совершенно точно.
Вл. Козубов, июль 2018.
Опубликовано в журнале Воин России, № 4 2018 год, стр. 194-213
облако тэгов
