Повесть в рассказах "Трон из костей"
V.
Как Зара заблудилась на кладбище
Когда Вендриэль Кознодей лежал мёртвым на поле битвы при Лиларете, упырь съел труп короля и занял его место среди живых. Через некоторое время мимик попытался сбросить позаимствованное обличье, но обнаружил, что не может этого сделать. Кознодей, хоть и проявив некоторые новые пугающие причуды, прожил свою жизнь так, будто никогда не умирал; вурдалака же, который его съел, больше никто не видел.
Мораль: не ешьте трупы тех, чей дух сильнее вашего собственного.
Мопсард, «Небылицы для небывалых»
Долтон Боуз не был похож на ситифорца, но его мать, ведьма с рыбьим лицом, с лихвой компенсировала это, флегматично пробулькав свою речь:
— Ты достаточно долго кормилась за счёт живых, — плюнула она в Зару у могилы Долтона, где стояли только они, проповедник-клуддит и несколько безнадёжных кредиторов. — Теперь иди и питайся за счёт мёртвых! И да поглотит тебя Обжориэль, шлюха!
— Матушка! — воскликнул проповедник, которому с самого начала было не по себе от того, что оказался среди таких людей, а теперь и вовсе был совершенно потрясён.
Зара побежала, стараясь вытереть слёзы с глаз, не размазав краску. В трауре она или нет, но ей нужно было заработать себе на ужин. В их квартире в Поташном переулке не было никакой еды, а мать Долтона наверняка не пригласит её к себе домой.
Хуже всего то, что эта ужасная женщина, вероятно, была права. Долтон умер от фатального приступа пагубы. Зара знала, что он был неверен, что он был свиньёй, но, скорее всего, это она сама заразила его. У женщин часто не проявляется никаких симптомов.
Зара хватала ртом воздух, едва держась на ногах. Возможно, эти симптомы были вызваны бегом. Она была больна. Ей в жизни ещё никогда не бывало так плохо. Девушка упала в высокую траву, её вырвало, и она свернулась калачиком, ощущая, как её живот горит огнём.
Прежде чем мир замкнулся в себе и скрылся в длинном тёмном туннеле, Зара успела подумать о том, что это не было похоже ни на один из симптомов той пагубы, которые она знала. Это было больше похоже на голод, который вытеснял все мысли, все чувства, заглушал само сознание, голод, который невозможно было утолить ни через сто лет, ни через двести.
* * * *
Потеющая луна нависла над ней. Она выглядела глубоко обеспокоенной, даже испуганной.
В дверь непрерывно колотили кулаком.
— Прекрати, прекрати, прекрати! — кричала луна.
— Мне нехорошо, да? — прошептала Зара.
Луна отодвинулась, превратившись в подёргивающееся лицо мужчины.
— О, вот ты-то в порядке. Выглядишь вполне здоровой.
Его взгляд скользнул по её обнажённому телу. Она почувствовала острое желание вытереться, потому что терпеть его бегающий взгляд было всё равно, что сидеть, осыпаемой мышиным помётом. Он, в свою очередь, казался потрясённым её видом. Однако когда она села, то не увидела ничего, что могло бы испугать нормального мужчину.
Стук возобновился.
— Прикройся, — сказал он.
— Зачем? Мне не холодно.
— Мальчик. Он не привык к обнажённым женщинам.
— Я думала, что у мальчиков это излюбленная тема для изучения, — рассмеялась она.
— Я забыл. Там, откуда ты родом, всё было по-другому.
— Где я?
— В Кроталорне.
— Ты с ума сошёл? Я родилась в этом городе. Я здесь живу.
— Прости меня, я не в себе. — Ей показалось, что у него смертельный приступ астмы. Она не сразу поняла, что он так смеётся. Когда же собеседник наконец обрёл дар речи, то произнёс:
— Ты тоже не в себе.
— Я должна идти. — Зара поспешно соскользнула с кровати, которая выглядела довольно роскошной, хотя постельное бельё было потрёпанным. Комната могла бы быть элегантной, если б не пыль и паутина. Массивная статуэтка, возвышавшаяся над кроватью — сова в капюшоне или совоподобный жрец — показалась ей странно знакомой.
— Нет, нет, нет, — сказал он, толкая её обратно на кровать. Зара была выше его и сильнее, но позволила ему сделать это.
— Над чем ты смеёшься? — спросил он.
— Я только что придумала прекрасную эпитафию для себя.
— Немного поздновато для этого. — Это загадочное замечание охладило её веселье. Прежде чем она успела потребовать объяснений, он закричал: — Прекрати стучать! Всему своё время!
— Я хочу увидеть свою мать! — прохныкал приглушённый голос.
— Его мать?
— Да. Это сложно объяснить. Ты была больна, очень больна, возможно, больше, чем кто-либо когда-либо бывал больным до сих пор. Отдохни сейчас. Мы поговорим позже.
— Я не хочу отдыхать. Я хочу домой. — Это было правдой. Она была полна жизни и энергии. Даже тот ужасный голод, последнее, что она помнила, исчез. — Отпусти меня. Мой покровитель Долтон Боуз хорошо заплатит за то, что ты будешь ухаживать за мной.
У него отвисла челюсть.
— Я не... Долтон Боуз?
— Да. Почему ты так смотришь?
— Это необычное имя. Уникальное, как мне казалось. Клуддит из Ситифоры?
— Его предки по отцу были родом оттуда давным-давно. Его ужасная мать недавно прибыла оттуда. Но его отец был Сыном Клудда и дал ему клуддитское имя. Оно ему никогда не нравилось.
— Фантастика! — Он затрясся в ещё одном долгом приступе смеха. И он писал, не так ли?.. Под другим именем?
— Ты его знаешь? Он называет себя Халцедором.
— Я кое-что о нём знаю. Ты та самая Зара, которая так долго была с ним?
— Достаточно странно, что ты вообще о нём слышал! — Зара недоумевала, почему он уставился на неё так, словно она объявила, будто на самом деле является королевой Фротойна.
— Ты была с ним, когда он писал «Ночи в садах Ситифоры», — заявил он. — Ты знаешь, что случилось с рассказом, который он, возможно, написал для этой книги, «Воздержанный некрофаг»?
— Это? Это было ужасно! Я заставила его сжечь это. Откуда, скажи на милость, ты об этом услышал?
Его бледность стала ужасной, а подёргивания ещё более частыми.
— Когда-то рукопись этой книги принадлежала мне, но её украли. У меня её до сих пор нет, пусть вор и дорого заплатил за это. — Хотя это, казалось, позабавило его, голос человека внезапно стал холодным, когда он спросил: — Ты убедила его сжечь что-нибудь ещё?
Когда глаза её похитителя не метались из стороны в сторону, а впивались в неё с чёрной напряжённостью, Зара поняла, что он может быть грозен. У Долтона не было преданных поклонников. Маниакальная скрытность заставляла его прибегать к вранью, лишь бы не признаваться, что он хорошо спал прошлой ночью или планировал прогуляться сегодня днём. Только чародей мог знать подробности его карьеры и их совместной жизни. Она была вынуждена признать, что этот человек, который поначалу казался всего лишь нелепым надоедой, на самом деле выглядел именно как опасный чародей.
— Я убедила его не использовать моё имя во всех его рассказах. — Она криво улыбнулась. — Вместо этого он использовал всё остальное.
Он внимательно изучал её с головы до ног и обратно. Ей было не привыкать к такому, но от этого оценивающего взгляда у неё мурашки побежали по коже, настолько он был основательным и холодным. Зара не удивилась бы, если бы он достал одну из книг Долтона и сравнил описание в тексте с его предметом.
Зара с удивлением обнаружила, что, как это иногда бывало, когда нервничала, она всё ещё говорит:
— ...и я рисовала на полях его рукописей, чтобы подразнить его. Он говорил, что было неловко приносить их книготорговцу со всеми этими глупыми картинками, так загромождающими…
— К сожалению, вынужден сообщить тебе, что он мёртв. — В его голосе слышалось фальшивое беспокойство, когда он прервал её.
— Да, я знаю. И он не может ничего заплатить. Я действительно хочу уйти, вот и всё. Пожалуйста.
Медленно, будто объясняя ребёнку, он сказал:
— Он давно мёртв.
— Сегодня утром... Могу я...
Она хотела попросить зеркало, но необходимость в нём была слишком острой, и тут ей на глаза попалось трюмо у двери. Зара вскочила с кровати и бросилась к нему.
— Это мало что тебе скажет, — сказал он.
— Это говорит о том, что ты лжёшь! — рассмеялась она. Её волосы были густыми и блестящими, глаза не потускнели, на лице не было ни единой незнакомой морщинки. Она знала, что ей тридцать, но выглядела не старше. — Враньё насчёт давно покойного Долтона! Враньё насчёт рождения какого-то мальчишки без того, чтобы помнить об этом! Прости мою прямоту, но ты сумасшедший, и я должна оставить тебя болтать в одиночестве.
— Подожди...
Но она уже отперла дверь и распахнула её настежь. Сердце её подпрыгнуло. Поддавшись порыву, Зара закричала:
— Полл!..
Возможно, она хотела призвать бога солнца, потому что этот золотой мальчик был так похож на явление Поллиэля. Его глаза устремились к ней. Она почти потянулась к нему. Затем его лицо исказилось. Как ни странно, его очевидная боль не вызвала сочувствия. Это была боль демона; она чувствовала, что он хочет передать её другим.
— Это не моя мать! — вскричал он. — Это женщина!
Она подумала, что впечатляющий запас нервных тиков у мужчины иссяк, но теперь он начал напевать и пританцовывать, пробормотав:
— Ну да...
— Дурак! — закричал мальчик. — Я убью тебя!
— Двое заговаривающихся психов! — сказала Зара. — Простите меня, я должна...
Мальчик схватил её и швырнул обратно в комнату, где она сильно ударилась задом.
Выражение его лица смягчилось, но она больше не могла спутать это лицо с каким бы то ни было божьим ликом. Казалось, мальчик смотрел не только ей в глаза, но и сквозь них, на кого-то другого, стоявшего позади неё. Он сказал:
— Не волнуйся, мама. Я всё исправлю.
* * * *
Странно, что подопечного Веймаэля Вендрена звали Поллиард. Знала ли она его, вертелось ли у неё на языке его имя? Тогда она почувствовала к нему определённую теплоту, но чем больше пыталась разобраться в этом ощущении, тем больше оно таяло. Его сила была неестественной, грубое выражение лица намекало на порочность, он вел себя как грубый сорванец: к такому существу она не могла испытывать ничего, кроме отвращения. Зара знала, что чародеи могут внушать человеку разное, даже управлять его мыслями и действиями с помощью случайных слов, и, возможно, Поллиард, ученик чародея, попытался это сделать, назвав её «мамой».
Когда Веймаэль вышел, она услышала, как он разговаривает с другим мужчиной, но дверь была слишком толстой, чтобы подслушать. Зара услышала, как задвинулся засов — на самом деле, три засова — и это подтвердилось, когда она обнаружила, что дверь плотно заперта.
Шесть окон в комнате стояли открытыми, но до потрескавшихся каменных плит было далеко. Среди них пустило корни дерево, которое росло в пределах досягаемости из одного окна, но оно было похоже на гигантский гибкий сорняк, который мог не выдержать её веса. Сама стена, украшенная причудливыми узорами, могла бы послужить опорой для пальцев отчаявшейся женщины, но местами она выглядела так, словно была готова рассыпаться. Зара ещё не совсем отчаялась, но, по крайней мере, у неё были альтернативы, пусть и незначительные, кроме как выпрыгнуть из окна и уповать на Клудда.
Глядя через заброшенный сад и его стену на окружающие трущобы, она задавалась вопросом, правду ли сказал Веймаэль. Кроталорн был большим городом, она не видела всех его уголков, но не знала ни одного старинного каменного дворца в его пределах. Окрестные холмы покрывали густые леса, и до недавнего времени знать довольствовалась деревянными особняками, но с восшествием на фротиротский престол короля из рода Вендренов это семейство поголовно поддалось страсти к мраморной архитектуре. Старый мраморный дворец в городе, где она родилась, был анахронизмом; любой дворец для такого Вендрена, как Веймаэль, чья символика и татуировки соответствовали мелкому рыцарю, был абсурдом.
Где бы ни стоял дворец (а она подозревала, что это Фандрагорд, древняя обитель нечестивости Вендренов), он был ужасен, по крайней мере, сад, и самым отвратительным в нём были бледные статуи, которые никто не удосуживался раскрасить в течение бесчисленных лет. Они были похожи на упырей; или, с их сломанными конечностями и отсутствующими головами, на трупы, обглоданные упырями.
— Поглоти их Обжориэль! — прошептала она, как и подобает благочестивым, когда те думают об упырях. Она почувствовала очень странное болезненное ощущение, но это прошло.
Подойдя к фасадному окну, Зара увидела скульптурную группу, которая сначала потрясла её, а затем привела в восторг. Ох, погодите, пока она не найдёт Креспарда Вульнавона и скажет ему, что он скопировал свои знаменитые «Часы» с работы древнего мастера! Он наверняка вывалит в ответ кучу высокопарной белиберды насчёт почтения к прошлому, но Зара могла распознать кражу, когда видела её! Большинство фигур были повалены или разбиты, но их позы и расположение были такими же, как и у прекрасных скульптур, украшающих мраморный бассейн в саду принцессы Лиаме. Эти жалкие реликвии расположились вокруг воронки, покрытой коркой опавших листьев.
Она искала час, для которого позировала — Полночь, поскольку Креспард утверждал, что видит в ней что-то тёмное и похожее на ведьму. На самом деле он, разумеется, увидел в ней кое-что влажное и пушистое, что он и исследовал на пределе своих возможностей. У этой старой скульптуры Полночь оказалась отломана у самых лодыжек. Она заметила что-то белое в зарослях сорняков, что могло быть её остатками. Ей было любопытно сравнить древнюю модель с собственным лицом, которое Креспард изваял довольно похоже.
На самом деле скульптор был довольно неплохим человеком в плане встреч, и возможно, она даже откажет себе в удовольствии назвать его вором. Долтон был достаточно стар, чтобы быть её отцом, а Креспард достаточно стар, чтобы быть отцом Долтона. Он был скрюченным и согбенным от своей работы, часто пыльным и вонючим, но в то же время богатым. Он не стал бы уговаривать её переспать с другими мужчинами, чтобы потом подвергнуть тщательному допросу, пока он будет делать заметки, как того, по словам Долтона, требовали его литературные старания. Он также не стал бы просить её заплатить своим телом домовладельцу, бакалейщику или бармену.
Она любила Долтона. Он приютил её, когда семья отреклась от неё после убийства дяди — глупый несчастный случай, конечно, но разве они стали бы слушать? — и всегда вел себя мягко и уравновешенно, когда бывал трезв. Даже будучи пьяным, он мог говорить как бог, расточая самые изысканные, но искренние комплименты её красоте, уму и проницательности. Он никогда не просил её заняться любовью с тем, кто вызывал у неё отвращение.
Зара снова начала оплакивать его, но странное воспоминание отвлекло её от горя. Она вернулась к окну, из которого открывался вид на оригинал скульптуры Креспарда. Его работы украшали сад вендренской принцессы, которая у многих, кто её видел, вызывала ассоциации со словом «покойница». Зара считала её стройной и красивой, как рапира. «Я не говорил, что она была некрасива, — сказал Долтон. — Я просто сказал, что она выглядела как покойница, вот и всё».
На вечеринке, устроенной в честь открытия шедевра Креспарда, труповидная, но прекрасная принцесса проигнорировала всех остальных ради того чтобы проявить любезность и внимание к Заре. Кожа, туго натянутая на кости, как на барабане, несколько оправдывала её печальное прозвище, но это была самая прекрасная, самая прозрачная кожа, которую Зара когда-либо видела, и ни один череп не мог похвастаться таким великолепием каштановых волос.
— Ты не должна позволять им называть тебя такими словами, дорогая, — сказала Лиаме.
Зара виновато вздрогнула, вспомнив прозвище, которое часто применялось к принцессе, но потом спросила:
— Кому?
— Этому выскочке-каменотёсу с причудливыми кистями рук и предплечьями, — сказала она, нивелируя таким образом титул величайшего скульптора эпохи, на который претендовал Креспард, уверяя всех в своём величии. — Он назвал тебя самой весёлой шлюхой в Кроталорне, и ты рассмеялась.
— Что ж, это доказывает, что я весёлая! Что в этом плохого?
— Даже самые благородные дамы предлагают свою любовь за деньги в храме Филлоуэлы. Любой, кто осмелится назвать их шлюхами, будет отправлен к лорду-собирателю слёз.
— Эти дамы жертвуют доходы от своих трудов богине, — сказала Зара, — а я отдаю их Долтону Боузу. Это тонкое, но очень серьёзное различие.
— Ты слишком долго общалась с художниками и интеллектуалами, — вздохнула Лиаме. Всё это время она разминала бедро Зары костлявой рукой, и в этом не было совсем ничего неприятного. — По крайней мере, следовало бы настоять на том, чтобы тебя называли куртизанкой.
Она закашлялась от смеха. В числе тех, кто обратил внимание на эту вспышку — «весёлая» было действительно подходящим словом, поскольку её веселье было безудержным, — имелся и её покровитель, который благосклонно улыбался, наблюдая за движениями пальцев принцессы.
— Куртизанка никогда бы не легла с типом вроде того, что предоставляет нам кров, принцесса.
— Ну вот! Разве ты не понимаешь, что имя — это всё? Как думаешь, кто-нибудь захотел бы читать рассказы твоего драгоценного Халцедора, если бы он называл себя Долдон Тяпляпус или как там его на самом деле зовут? Назовись куртизанкой, и ты завоюешь любовь принцев. Или, по крайней мере, — Зара с удовольствием приняла предложенный ей нежный поцелуй, — принцесс.
— Но сколько, по-вашему, принц — или принцесса, если уж на то пошло — заплатит такой куртизанке?
— Ты, определённо, проводишь слишком много времени с этими людьми. Художники всегда думают только о деньгах. Это отличает их от аристократов, которые никогда не задумываются о таких вещах и поэтому могут освободить свой разум для по-настоящему глубоких и прекрасных мыслей. Поэзия, живопись, скульптура — всё было бы бесконечно лучшим, если бы только у лучших людей имелось время, чтобы тратить его на такие мелочи.
Зара нежно вернула руку Лиаме на своё бедро.
— Если позволите на минутку отвлечь вас от ваших глубоких и прекрасных мыслей, то сколько бы заплатила принцесса?
Лиаме рассмеялась.
— Я люблю тебя! — воскликнула она, снова целуя её. — Ты такая шлюха!
— Я обожаю вас, принцесса, и почти готова сделать это ради удовольствия и чести. Почти.
— У меня есть одно особое требование, — сказала Лиаме, убирая руки и складывая их вместе, скромно опустив глаза, как девушка в храме, менее оживлённом, чем храм Филлоуэлы. — Это не сопряжено с реальным риском и не сильно повредит тебе, но некоторые находят это отвратительным. Поэтому я готова хорошо заплатить.
— Не сильно повредит?
— Ты едва ли ощутишь. Я бы хотела вскрыть — всего лишь крошечный надрез, ничего серьёзного — маленькую венку у тебя на запястье или лодыжке и выпить немного твоей крови.
Лиаме была права, имя — это всё, и Зара вспомнила, что эту женщину звали Лиаме, принцесса из дома Вендренов, Возлюбленная Любимцев Смерти, Повелительница Тигров, Посвящённая Слейтритры — и это лишь краткая форма её титулования: имя, заставляющее пугаться неукротимых маньяков. И эта женщина предлагала совершить то, что делали ведьмы, большинство из которых были Вендренами; то, что делали — да поглотит их Обжориэль! — упыри, а также ревенанты, мартихоры и прочие тёмные силы ночи, действо, способное уничтожить душу Зары или поработить её.
— Нет! — закричала она, вскакивая на ноги. — Никогда!
— О, не будь таким ребёнком. Откуда ты знаешь, что тебе это не понравится?
— Что «нет»? — спросил Долтон, подходя и обнимая Зару за талию. — Что «никогда»?
Она гордилась тем, что он так смело вступился за неё. Но, как и случалось со многими другими моментами гордости за Долтона, всё быстро сошло на нет. Он был пьян и разразился тирадой, целящей в аристократов, сексуальных извращенцев и перечисляющей множество других обид, которые не имели никакого отношения к нынешней ситуации. Его выставили, и от побоев Долтона спасло лишь заступничество Зары. Её попросили остаться, но она тоже ушла.
Она никогда не рассказывала про это Долтону, но после того как эта встреча несколько дней не выходила у неё из головы, Зара вернулась в прекрасный дворец Лиаме на холме Вендренов. Зара остановилась у фонтана, размышляя, действительно ли она похожа на величественную фигуру Полуночи, застывшую вместе с остальными в сложных движениях нескончаемого танца.
— Это ты, — сказала принцесса, незаметно подкравшись к ней. — Я выхожу и молюсь тебе каждую ночь в это время.
— Не думаю, что мне стоит делать это за деньги. — Зара была осторожна в формулировании длинных мыслей на эту тему. — Я хочу сделать это, потому что люблю вас и хочу доставить вам удовольствие. Это должно произойти только один раз. И пусть это будет чем-то особенным!
— Да, именно так.
— И я хочу, чтобы вы пообещали, что не воспользуетесь этим, чтобы околдовать меня или подчинить своей воле.
— Так же, как ты подчинила меня? — спросила Лиаме, но увидела, что её легкомысленность неприятна Заре. — Нет, конечно, нет. Видишь ли, мне это нужно, чтобы набраться сил, потому что я болею. Хроническое заболевание, на самом деле совсем не опасное для других, но это единственное, что приносит мне облегчение и освежает. Ты никоим образом от этого не пострадаешь.
— И никогда не говорите ни слова Долтону.
— Это, безусловно, самое лёгкое из твоих условий.
Как и обещала Лиаме, отбор крови оказался совсем не болезненным. Это была лишь малая часть произошедшего, хотя принцессе он доставил огромное удовольствие. Ближе к утру, когда Зара пришла к выводу, что всё это было забавно, но вообще-то она предпочла бы заняться любовью с мужчиной, Лиаме начала медленно выстраивать тщательно продуманный шедевр чувств, который завершился преображением Зары.
Предпочитая расточать восторженные речи перед теми из клиентов, что давали ей деньги, Зара ограничилась сейчас лишь коротким:
— О-ла-ла.
— Послушай меня, — сказала вендренская принцесса. Она снова присосалась к лодыжке Зары и остановилась, чтобы вытереть кровь со рта и облизать пальцы. — Вопреки твоим страхам, теперь я твоя. Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, только позови меня, потому что я связана с тобой навеки. Ты понимаешь?
— Да, — солгала она. Зара мысленно поздравила себя с тем, что не задала единственный вопрос, который весь вечер занимал её мысли: «Вы в самом деле живая?»
Она могла бы поклясться, что не произнесла этого вслух, но Лиаме ответила:
— Только в той мере, в какой ты заставляешь меня быть таковой.
* * * *
Глядя вниз на разрушенный фонтан, она сделала тревожное открытие. Сад Веймаэля, если можно так назвать эту кучу мусора, был устроен точно так же, как и сад Лиаме. Фонтан и бассейн находились в том же положении относительно дворца. Судя по тому, что ей удалось разглядеть в этом обветшалом здании, оно было точной копией того чертога. Если бы Зара высунулась из окна, то увидела бы место, соответствующее тому, где она беседовала с принцессой на каменной скамье.
Она в самом деле высунулась из окна. Далеко под ним стояла каменная скамья. Пожелай она этого, Зара наверняка смогла бы увидеть фигуры двух женщин, одна из которых была жива, а другая, возможно, нет, занятых взаимным обольщением.
— Ну и кто, спрашивается, теперь живой? — воскликнула она и смеялась до тех пор, пока звук собственного смеха не начал пугать её.
Зара обвела диким взглядом ветхие строения, сгрудившиеся за стеной. За этой неразберихой она удивительно легко различала очертания холма Вендренов, где вместо нынешних доходных домов перед её внутренним взором восставали величественные чертоги и храмы.
Но эти чертоги могли бы рухнуть, сад разрастись, а дворец прийти в упадок, только если бы «Часы» продолжали свой танец вокруг фонтана тысячу раз, десять тысяч раз, десять тысяч раз по десять тысяч раз…
— Нет! — закричала она.
* * * *
Заре показалось, будто она задремала всего на мгновение, и потянулась, чтобы убедиться, что принцесса всё ещё лежит рядом с ней. Ей не терпелось поделиться своим страшным сном о далёком будущем, когда дворец на холме Вендренов станет приютом для умалишённых.
Лиаме рядом больше не было, но Зара остро ощущала её присутствие. Когда она стала рыться в постельном белье, думая, что принцесса, возможно, играет с ней в какую-то игру, то почувствовала запах плесени, исходящий от изношенной ткани. Она всё ещё пребывала в плену этого кошмара.
Теперь, когда слабый лунный свет скрывал грязь и упадок, она поняла, что это та же самая комната, где она была в гостях у Лиаме. Она узнала стилизованную сову, которая пристально смотрела сверху на кровать принцессы. Возможно, именно её присутствие создавало мощное впечатление, что она была не одна.
— Обжория, — прошептал чей-то голос, и Зара вскрикнула, сжавшись в дрожащий комок в изголовье кровати. Голос продолжал: — Неужели ты меня не видишь?
Это был голос мальчика, а не мужчины, но это не утешало: он был достаточно силён, чтобы одолеть её, достаточно взросл и странен, чтобы в нём пробудились какие-либо из тех нечистых побуждений, о которых её предупреждали женщины, состарившиеся в служении удовольствиям.
— Конечно, я тебя не вижу! Что ты сказал? Как ты меня назвал?
— Обжория. — Казалось, он поперхнулся этим именем, как и следовало ожидать. Это была нелепость, связанная с именем бога смерти, одновременно являющаяся оскорблением для неё и кощунством по отношению к богу.
— Это так же глупо, как назвать кого-то Поллиардом, и даже более оскорбительно, — сказала она
— Когда-то это соответствовало твоему чувству юмора. — У него был странный смех, как у его покровителя. А может быть, дело в том, что этот сопляк подавлял рыдания?
— У меня никогда не было чувства юмора как у упырей. — Она поспешно добавила: — Да поглотит их Обжориэль!
Он взвизгнул. Возможно, её удивление от этого и пронзительность его крика стали причиной внезапного недомогания у неё самой.
— Мама... — начал он.
— И не называй меня так! Это ещё хуже! Раз и навсегда, я тебе не мать.
На глаза навернулись необъяснимые слёзы, когда она таким вот образом отреклась от него. Почему ей больно быть честной с этим демоническим ребёнком? Зара собрала в кулак всё своё хладнокровие и сказала:
— Уходи!
Она закричала, когда он выскочил из тени и забрался на кровать рядом с ней. Она попыталась отстраниться, но его объятия были нерасторжимы, когда он настойчиво шептал ей на ухо:
— Мама, Вомикрон Ноксис хочет убить меня. Он ненавидит меня за то, что я отнял тебя у него, но ещё больше ненавидит за мою человеческую внешность, и ты единственная, кто может заступиться за меня. Леди Глифт притворяется моей защитницей, говорит всем, что она моя бабушка, но делает это только для того, чтобы позлить его, а Веймаэль Вендрен — задница. Пожалуйста, мама, мне нужна твоя помощь!
Это было сказано самым жалобным тоном, и у неё возникло неприятное ощущение, что всё это будет иметь смысл, если она позволит себе перестать цепляться за реальный мир. Она ожесточила своё сердце, отгораживаясь от него.
— Уходи, я сказала! А ещё лучше, отпустите меня. Я никого из вас не знаю, не понимаю, о чём вы говорите, и не хочу вас знать. Я хочу домой!
— Это вряд ли, — вздохнул он, отпуская её и опускаясь обратно на кровать. Резко изменив тон, характерный для этих сумасшедших, он небрежно произнёс: — Ты, должно быть, проголодалась. Мне позвать слугу?
Она полагала, что действительно испытывает голод, но не это было главным. Слуга принесёт вместе с едой источник света, и это позволило бы ей найти подходящий подсвечник или каминную доску. Жизнь научила её, что лучшая защита — это неожиданный удар сзади.
— Филфот! — позвал Поллиард.
Дверь открылась, и в комнату вошла тёмная тень. Скрип и дребезжание наводили на мысль, что вот мраке катится ветхая тележка. То, что всё это происходило без света, намекало на какую-то ненормальность, выходящую за пределы безумия, но она постаралась скрыть страх в своём голосе, когда спросила:
— Я должна есть в темноте?
— Когда-то это доставляло тебе большое удовольствие. Филфот, принеси свет.
Слуга принёс свечи, которые явили ей лохматого оборванца, чей вид отбил бы у неё аппетит, если бы запах не сделал этого раньше. Возясь с посудой, он полностью уничтожил её желание поесть, засунув свободную руку себе в бриджи, чтобы почесаться.
Она перевела взгляд на Поллиарда, который с явным вожделением смотрел на стол и подбирался к нему неуверенными шагами, словно борясь с непреодолимым голодом.
— Это совершенно особенное блюдо. Это всё исправит, мама. Пожалуйста, поешь, прежде чем я...
— Не могу припомнить, когда мне так нравилось готовить для вас, господин Поллиард, — сказал Филфот. — Этот высокомерный шут...
— Довольно! Ешь, мама!
Подсвечники были слишком изящными, чтобы послужить оружием, но она могла воспользоваться ножом со стола. Зара улыбнулась слуге, приподнимаясь с постели. Может, он и отвратителен, но это был первый мужчина здесь, который посмотрел на неё с чем-то похожим на обычное, знакомое ей отношение. Он покраснел и хихикнул, перестав, как ей хотелось надеяться, уделять внимание тому, что она собиралась сделать.
— Уверен, вам понравятся мозги, — сказал он и придвинулся достаточно близко, чтобы дать ей понять, что не он был источником наихудшего запаха в комнате. Может быть, дело в самой еде? — Он определённо полагал, что это самое вкусное.
— Ешь, — прошептал Поллиард, подкрадываясь ближе.
Вычурная серебряная крышка подноса могла стать наилучшим оружием. Если бы она ударила Поллиарда её краем прямо между глаз, а затем повернулась и ударила слугу, то могла бы пуститься бегом вниз по лестнице.
Веймаэль Вендрен появился в дверях, преградив ей путь к выходу, и сказал, как бы критикуя её план:
— Не думаю, что это сработает.
— Да что ты в этом понимаешь? — плаксиво вскрикнул Поллиард.
— Я? Что я понимаю? Я всего лишь тот, кто нашёл твои драгоценные кости, спланировал и осуществил их похищение, собрал кладбищенскую землю, дерьмо, сперму и другие мерзкие ингредиенты, нерожденного ребёнка и кровь поллианской жрицы, редкие травы, о которых никто никогда не слышал, кто рассчитал точные моменты для того, чтобы достать их и сложить вместе, у кого хватило смелости произнести те слова из свитка, который я нашёл за Цефалуном, и добился — посмотрите, чёрт возьми, посмотрите на это! — идеального результата.
Она согнулась пополам, её вырвало. Должно быть, он говорил о вонючей еде, которую ей пытались подать в темноте.
— Теперь видишь, что ты наделал? — спросил Веймаэль. — Её равновесие более хрупко, чем крыло бабочки.
— К чёрту её равновесие! — зарычал Поллиард, пуская слюни, больше похожий на голодного пса, чем на человека. — Мерзкая женщина... не узнаёт еду по запаху...
Мальчик прекратил свою отчаянную борьбу со сдержанностью и набросился на стол. Он разрушил её план, с громким лязгом отшвырнув крышку подноса в дальний конец комнаты. Запах, который разнёсся с него, был ещё хуже, чем можно было объяснить ингредиентами, упомянутыми Веймаэлем, хотя содержимое подноса было другим: внутренности крупного животного, сырое сердце, печень и кишки — всё это вот-вот готово было растечься зеленоватой гнилью. Ненормально большой мозг, больше чем у любой свиньи или овцы, истекал гноем среди этой мерзости.
Она справилась с тошнотой, потому что у неё не было выбора. Прежде чем мальчик успел начать пожирать этот ужас, она схватила наполненный поднос и швырнула его в Веймаэля. Впервые отреагировав как нормальный человек, он закричал, яростно стряхивая с себя мерзость. Поллиард накинулся на него, жадно слизывая гниль с его лица и одежды.
Путь был свободен. Веймаэль отшатнулся от двери, размахивая руками и бесцельно дёргаясь. Его лицо уже было чистым, хотя теперь кровоточило от случайных укусов, которые нанёс ему подопечный в процессе трапезы. Что касается Поллиарда, то он сидел на корточках, собирая остатки с подноса и запихивая их обеими руками в свой удивительно вместительный рот.
Она бросилась в темноту за дверью, но забыла о Филфоте. Он подставил ей подножку, упал на неё сзади и скупыми движениями, свидетельствовавшими о значительной практике, заломил ей руку за спину, одновременно стягивая с себя бриджи. Зара закричала и неуклюже попыталась свободной рукой выцарапать ему глаза, крепко сжимая свой сфинктер, чтобы не допустить болезненно-жгучего вторжения.
— Будь ты проклят, будь ты проклят! — закричал Веймаэль, несколько раз без особого эффекта пнув своего слугу. — Ты что, с ума сошёл? Разве ты не знаешь, что это такое?
— Да, — прорычал Филфот, яростно накручивая на палец густую прядь своих волос и выворачивая ей руку ещё выше. — Это моя плата за то, что я разделал твоего жирного дурака, о чём ты, кажется, забыл. Это самый лучший мясной мешок, который я когда-либо видел. Это тесная, сухая дыра, и я хочу в неё залезть! Оставь меня в покое, идиот!
— Ещё один достойный сын Кводомасса Фуонсы! — загадочно воскликнул Веймаэль, подняв взгляд к потолку. — О, зачем только этот скот однажды попался мне на пути!
Он ещё яростнее пнул Филфота по рёбрам, но тот только обильнее пускал слюни, ещё громче хрюкал и мощнее наседал. Боль от противоестественного вторжения была сильнее, чем любая другая, которую этот выродок мог причинить её руке или волосам, и Зара не прекращала вырываться и выкручиваться, проклиная всё и вся.
— Поллиард! — закричала она в полном отчаянии, но её самозваный сын, присевший на корточки на расстоянии вытянутой руки, лишь добавлял своё нервное хихиканье к отвратительным звукам, которые издавал во время еды. Вспомнив обещание, которое когда-то было дано в этой самой комнате, она ухватилась за соломинку, которая казалась такой хрупкой, что Зара не смогла собраться с духом, чтобы как следует закричать, и только прошептала:
— Принцесса Лиаме! Помогите мне!
— Ты, глупая сука! — взревел Веймаэль и, прекратив атаковать Филфота, пнул Зару под рёбра. — Ты хоть представляешь, через какой ад я прошёл, чтобы не пустить эту невыносимую женщину в свой дом? А теперь ты, наверное... о нет…
Свечи внезапно вспыхнули и погасли, но это явление не произвело никакого эффекта ни на кого, кроме Веймаэля, который перестал пинать её и замер в полной неподвижности. Филфот продолжал ублажать себя, а Поллиард ел с неослабевающим аппетитом.
— Ваше высочество, — пробормотал Веймаэль. — Я понятия не имел, правда, если бы я знал...
Филфот закричал. Возможно, это было в его обычной манере, потому что звук совпал с жалобным хлюпаньем в её разорванной прямой кишке, но он также сопровождался резким треском позади неё, как будто ломалась ветка. Насильник начал дико дёргаться и молотить руками, потеряв контроль над кишечником и мочевым пузырём. Он не сопротивлялся, когда Зара оттолкнула его и, пошатываясь, поднялась на ноги. Поначалу она не могла себе представить, как упавшему мужчине удалось совершить невероятный подвиг — одновременно подставить лунному свету своё дряблое лицо и обгаженные ягодицы.
Слёзы ярости и тошноты странным образом искажали лунный свет, делая одно из пятен бледнее остальных. Именно оно, казалось, шептало голосом Лиаме: «Ты должна была позвать меня раньше».
Не в силах поверить, что с ней говорит лунный луч, Зара протёрла глаза и безуспешно попыталась найти другой источник звука. Ей хотелось броситься в объятия принцессы и умолять её вернуть всё, как было.
— Где вы?
— Там, где, к несчастью, меня заклинают перестать причинять беспокойство, — вздохнула Лиаме. Голос её звучал не более материально, чем выглядела её фигура. — Ты должна бежать немедля, потому что я больше не могу оставаться, чтобы защищать тебя.
Филфот был мёртв, она не могла получить от него удовлетворения, но Веймаэль, съёжившись, стоял на коленях, подобострастно рыдая перед призраком и рассказывая сложную генеалогию, которая их связывала. Она знала, что должна уходить, пока у неё был шанс, но ей хотелось сначала причинить ему боль. Если бы она могла дотянуться до совы у кровати, то из неё получилась бы отличная дубинка.
Но кто-то преградил ей путь. Должно быть, то был Поллиард, потому что сидел на корточках там, где только что сидел он, и точно так же рылся в грязи, но это был уже не мальчик. Его бледное тело казалось было даже крупнее, чем у взрослого мужчины. Не желая больше сталкиваться с ужасами, Зара повернулась и выбежала из комнаты, даже не подумав поблагодарить Лиаме.
К счастью, никто не погнался за ней, когда она вслепую пробиралась через лавку старьёвщика, которая раньше была дворцом Лиаме. Она решила, что у неё есть время пройтись по опавшим листьям и вымыться в сомнительной воде фонтана. Её взгляд неудержимо притягивала фигура Полуночи в сорняках. Раз-другой она порывалась подойти поближе, но всё же совладала с этим импульсом.
Она уже почти набралась храбрости, требовавшейся для того, чтобы рассмотреть лицо, когда что-то, согнувшись, вышло из дворца и направилось к затенённому портику. Это был тот самый бледный гигант, который, казалось, подменил собой Поллиарда.
Зара побежала.
* * * *
Она больше не сомневалась, что её перенесли в будущее. Холодные камни под ногами и пульсирующая боль после действий Филфота постоянно убеждали её в том, что это был не сон. Она сама удивилась тому, как спокойно приняла свою судьбу, но не видела смысла в слезах. Извращённый чародей и его ручной мальчишка не могли быть типичными для новых обитателей Кроталорна; она всё ещё могла заработать себе на жизнь. До тех пор, пока боги не откроют причину, по которой они приостановили действие своих законов ради неё, она будет наблюдать и слушать.
— Прикрой срам свой, женщина!
Кое-что осталось неизменным. Дешёвые доспехи из кожи и бронзы у этого клуддита были почти такими же, как у проповедника на могиле Долтона. Даже безумный голодный взгляд, страшная маска, за которой скрывался растерянный мальчик, был таким же.
— Я ходил взад и вперёд по улицам в поисках нечестивцев, и вот мне было даровано встретить женщину, выставляющую на всеобщее обозрение свои греховные соблазны, — проповедовал он, обращаясь скорее к пустым стенам улицы, чем к ней, и сильно встревожил её, вытащив свой меч. — Не будет боле манить она в свою яму мерзости, отец Клудд, ибо твой нижайший слуга, Клуддакс Умбрен, станет снова и снова вонзать в её обнажённое тело священное железо, вырывая источники её позора и заклеймит...
Её часто хотелось, чтобы Долтон не цитировал спьяну пространные куски из «Книги Клудда», но сейчас была благодарна ему за это.
— Всё твоё мирское имущество, за исключением меча, взято взаймы у бедных, — строго процитировала она и добавила: — Так что, пожалуйста, верни мне мой плащ.
Было трудно не рассмеяться, когда он вытаращил на неё глаза и сказал:
— Не значит это ничего такого!
— Но сказано именно это. Либо отдай мне свой плащ, либо отведи меня к твоему преподобному лорду-командующему, чтобы я могла сообщить ему, как Клуддакс Умбрен играет словами Писания. Дабы я рассказала, как он отказывается одеть обнажённую женщину, чтобы можно было на неё поглазеть. И убери уже это. «Не показывай меча своего несчастным и голодным, дабы Я не показал тебе кулак Мой».
Сбитый с толку женщиной, которая могла цитировать его книгу, Клуддакс попытался снять плащ и вложить меч в ножны одновременно, но уронил и то, и другое. Он споткнулся, но сумел подхватить грубую шерстяную одежду и протянуть её на вытянутой руке существу, которое, вероятно, напугало его больше, чем заговоривший кот. Она оставила его мужественно пытающимся поднять свой меч, очевидно, не подозревающим, что сам же стоит на нём.
* * * *
Зара знала, что сможет найти еду и кров в одном из храмов на другом берегу Мираги, но ноги удерживали её на этой стороне. Они повели её вокруг Холма Грезящих к площади Гончей. Чем ближе она подходила, тем больше боялась, но никак не могла подобрать подходящего названия для своего страха. Зара сказала себе, что площадь будет хорошим ориентиром для поиска Поташного переулка, где она жила, и именно поэтому пошла таким маршрутом; но при этом не могла придумать ни одной веской причины для того, чтобы идти в Поташный переулок.
На площади всё ещё возвышалась очень древняя статуя гончей, грубая по меркам её времени. Большинство людей утверждали, что она была воздвигнута в честь собаки, чей лай спас город от внезапного нападения, но Долтон сказал, что на самом деле это был идол, которому поклонялись фротойнцы до того, как явились истинные боги — Йелкех, богиня-гончая. Рычащий зверь казался средоточием необъяснимой угрозы, наполнявшей это место, и она с беспокойством наблюдала за ним, пробираясь по краям площади, всё ещё недоумевая, зачем сюда пришла.
Здания были другими. Как и везде, кирпич в значительной степени заменил дерево, и фасады казались излишне строгими без причудливой резьбы, которая когда-то переполняла все улицы. Возможно, было бы несправедливо судить о жителях этого нового мира по их архитектуре, но она казалась подходящей для народа упёртых болванов.
Она держалась подальше от новой, вымощенной кирпичом пешеходной дорожки, ступая по знакомым булыжникам, которые теперь были более гладкими, чем раньше. Они принадлежали её миру, и Заре хотелось получить через них хоть какое-то послание, через прикосновение или их внешний вид. Но это были всего лишь холодные камни, на которые не очень приятно смотреть.
Подняв глаза, Зара ахнула. Она стояла у фонарного столба, и именно в нём, а не в статуе, была сосредоточена угроза на площади Гончей. У неё возник иррациональный страх, будто столб схватит её сейчас и потащит вверх, чтобы она, крича, повисла на его колпаке. У неё перехватило дыхание.
Повернувшись, чтобы бежать, она столкнулась с очень крупным мужчиной и сшибла его с ног в сточную канаву. Зара упала, растянувшись на нём сверху.
— Вы! — воскликнула она.
— Так и есть, мадам. Что привело вас к такому замечательному выводу?
Она вгляделась в лицо, такое же знакомое, как у Долтона или Креспарда, но не смогла вспомнить его имени.
— Я не знаю, — сказала она. — Разве вы не были добры ко мне когда-то? Разве вы не ухаживали за мной во время долгой болезни?
Веймаэль сказал ей, что она была больна, но до сегодняшнего дня Зара совсем не помнила, чтобы он находился у её постели. Она вспомнила, как этот мужчина смотрел на неё с сочувствием, разговаривал сам с собой и... поднимал её голову? Странно, но в этом образе не было ничего страшного. Если бы такое случилось — а этого, конечно, не могло быть, — то в данном контексте это точно ничего не значило. Должно быть, она вспоминала причудливый сон.
— Я уверен, что был бы добр к вам, — сказал он. Неудивительно, ведь он был мужчиной и быстро обнаружил, что под плащом у неё ничего нет. Она полагала, что нашла нового защитника, в котором так нуждалась, и его слова подтвердили это: — Могу ли я оказать вам какую-нибудь любезность? Вы, кажется, в отчаянии.
— Да, это так. Моего покровителя похоронили сегодня утром, и у меня никого нет... — Она попыталась изобразить рыдание, но обнаружила, что проливает настоящие слёзы. Незнакомец перестал ласкать её, чтобы ободряюще обнять. — Меня похитил с кладбища мерзкий человек, а его слуга изнасиловал меня. Я не знаю, с чего начать.
— Вам и не нужно. У меня у самого сегодня было необычное переживание, но я не буду вас этим обременять. Однако я был бы признателен, если бы вы позволили мне встать.
У неё упало сердце, когда она разглядела его получше. Она думала, что на нём церемониальная мантия священника или королевского наместника, но он был укутан в кусок пожелтевшего полотна с кисточками и бахромой, который мог быть скатертью. Ноги у него тоже были босые. Зара не удержалась от смеха. В поисках защиты она бросилась в объятия сумасшедшего бродяги.
— Простите за мой внешний вид, — сказал он немного натянуто. — Я и не знал, что мне выпадет честь познакомиться с женщиной — Сыном Клудда.
Она рассмеялась ещё громче при мысли о том, как, должно быть, выглядит сама, и это вызвало у него улыбку.
В следующее мгновение он напугал её, схватив рукой за подбородок и пристально вглядываясь в очертания её скул и висков. Зара снова поразилась посетившему её странному видению, будто этот мужчина, держит в руках её голову.
— Потрясающе, — произнёс он. — Ох, простите меня. Видите ли, я профессор анатомии, изучаю кости, и строение вашего черепа имеет невероятное сходство…
— Вот ты где, мерзкий мальчишка! Забирай ее, и идём домой немедля!
Незнакомец проигнорировал это, будто не в силах представить, что кто-то может так обращаться к нему, и в следующее мгновение пошатнулся от удара сзади в плечо. Нападавшим, как она увидела, был Веймаэль Вендрен. Она приготовилась бежать.
— Вы, сэр! — взревел незнакомец. Его лицо пылало, щёки надулись от ярости при виде Веймаэля, которого он, похоже, знал. — Вы смеете поднимать на меня руку? Называть меня мальчишкой? Если от вас останется хоть частичка, которую можно будет сжечь за ваши преступления, когда я с вами покончу, я это устрою.
Эта угроза вызвала у Веймаэля сильнейшее раздражение, но он не сдвинулся с места и сказал:
— Прекрати нести эту чушь и возвращайся домой, дурак. И свою чёртову мать забирай с собой!
— И ему я тоже не мать! — воскликнула Зара. — И почему ты...
— Ты не знаешь, кто ты, тупая шлюха, или кто он, так что просто заткни свою вспомогательную пизду...
— Я буду очень признателен, если вы перестанете обращаться к даме в таком тоне, сэр, — сказал незнакомец Веймаэлю, который теперь лежал на спине с разбитым носом.
— Кто сразит тигра рыкающего? — прошипел Веймаэль, цитируя девиз вендренов, и выхватил меч из-под плаща.
— Сразит? Сразит? Разят мужчин, сэр, а мы, Фанды, обращаемся с мерзкими жабами из уборной методами попроще! — воскликнул незнакомец и, не обращая внимания на меч, нанёс Веймаэлю свирепый удар ногой в лицо. Затем он упал на него, выставив вперёд колено, вырвал меч из рук и швырнул его через всю площадь. Он бил по лицу наотмашь, пока Веймаэль не взмолился о пощаде.
Он позволил Веймаэлю подняться и ещё одним ударом заставил его двигаться быстрее. Этот человек не был ни молод, ни красив, подумала Зара, но на него было приятно смотреть: седые волосы, взъерошенные, как грозовая туча, олицетворяли божественный гнев, когда он потрясал своим огромным кулаком вслед убегающему чародею.
— Вот незадача — у меня наконец появился шанс как следует отпинать этого негодяя, а я без ботинок. Пойдём со мной в ту таверну, что-нибудь съедим и выпьем.
Она думала, что их немедленно вышвырнут за дверь «Пера и пергамента» в их костюмах оборванцев, но хозяин таверны, находившийся один в полутёмном зале, выглядевшей так, словно её недавно посетила орда разъярённых обезьян, узнал её спутника.
— Доктор Порфат!
К его изумлению примешивалось удовольствие. К потрясению Зары не примешивалось ничего, когда трактирщик выбрался поближе к свету. Она воскликнула:
— Вы!
— Не обращай на неё внимания, Додонт, — сказал доктор. — Она так со всеми здоровается.
Додонт подозрительно посмотрел на неё, но её внимание привлёк бронзовый бюст, задумчиво смотревший на зал из-за стойки бара. Она тоже знала это лицо. Если её перенесли в будущее только сегодня утром, то как она могла узнать так много людей? Почему они не узнали её? Зара не могла понять, что происходит. Ей хотелось убежать, но ноги отказывались двигаться к двери. Выйдя на улицу, она осталась бы наедине с тонким, зловещим фонарным столбом. Она подавила желание выглянуть в окно и подтвердить свои опасения, что он подобрался ближе к трактиру.
— Вы говорили с принцем? — спросил Додонт доктора. — Он совершенно вне себя, и даже его одного слишком много, вы уж простите меня, для мирного ведения моего дела. Он разгромил всё вокруг в пух и прах.
— Почему?
— Потому что ваш окровавленный плащ был найден в переулке неподалёку. Ранее вы были здесь и обсуждали поиск украденного скелета со злодеем по имени Филфот, известным грабителем могил. Все решили, что это он убил вас.
— Это имя мне знакомо, — сказал Порфат. Он потрогал одну из своих кисточек. — Возможно, он меня ограбил. Должно быть, поэтому я ношу эту вещь.
— Но это было на прошлой неделе, — сказал Додонт. — С тех пор вы бегали по городу в скатерти?
— Посмотрите сюда, сэр! — Зара и Додонт оба подпрыгнули, когда доктор хлопнул своей внушительной ладонью по стойке. — Я пришёл сюда за едой и питьём, а не за глупой болтовнёй и неприятными вопросами. Принесите нам пфлун.
— С ума вы сошли, что ли? Нет-нет, простите меня, доктор, конечно же, не сошли. Ну, значит, пфлун, — пробормотал он под нос, гремя бутылками под прилавком. — У нас его заказывают нечасто.
— Надеюсь, вы не станете возражать, — сказал он Заре. — Я познакомился с этим напитком у своих друзей игнудо.
— Я его пила, — сказала она. На самом деле именно его пил Долтон Боуз, когда у него не было денег на что-нибудь получше, что случалось чаще всего.
Она хотела спросить его, откуда он знает Филфота и Веймаэля. Зара полагала, что доктор сумел бы объяснить некоторые из наиболее туманных и неприятных их замечаний. Возможно, он мог бы прояснить, откуда она знает Додонта и мужчину, с которого был изваян бюст над баром — и откуда она знала его самого. Но она была уверена, что ни одно из объяснений не сделает её счастливой, и решительно отбросила свои вопросы, поскольку они не говорили ни о чём конкретном, остановившись, наконец, на вопросе о её цене. Поскольку у него не было с собой денег, а ей приходилось скрывать своё незнание их стоимости, она доверяла ему гораздо больше, чем ей хотелось бы.
* * * *
Она проснулась от ужасного сна, в котором ползала по туннелям и питалась той гадостью, которой угощал её Поллиард. Зара отчаянно вцепилась в мужчину, лежавшего рядом с ней в постели, который оказался доктором Порфатом. Он, по-видимому, лежал без сна.
— Похоже, тебе приснилось, что ты была упырём, — сказал он, когда Зара выплеснула на него сумбурный поток ужасных образов.
— Поглоти их Обжориэль! — воскликнула она и была встревожена внезапным спазмом, который сотряс его.
— Я давно пытаюсь изучать упырей — и, пожалуйста, дорогая, не упоминай больше это архаичное суеверие, которое неприятно напоминает мне о моей безумной бабке, — но обнаружил, что единственные люди, которые могли дать мне информацию о них из первых рук, оказались теми, кого я терпеть не могу. Работа всей моей жизни в итоге пошла псу под хвост. — Он тяжело вздохнул. — Мне тоже всё время снится странный сон, будто я мальчик, запертый в гороподобной тюрьме из плоти. Я не могу передать ярость и ужас, которые вновь и вновь испытываю в этом сне... Всякий раз, когда мне кажется, будто вот-вот найду выход, я просыпаюсь.
Она рассмеялась, её пальцы обхватили плоть, которая, как ни странно, снова поднялась.
— Это был не сон. На самом деле я убеждена, что ты, должно быть, переодетый мальчик.
— Поверь мне, в этом нет ничего смешного, — рассмеялся он. — Но это был всего лишь сон.
Содержание
Брайан МакНафтон и истории, которые его вдохновили. Предисловие
Трон из костей
III. Дитя упырицы
IV. Рассказ доктора
V. Как Зара заблудилась на кладбище
VI. История Заксойна Силибингса
Червь Вендрен
Мерифиллия
Воссоединение в Кефалуне
Искусство Тифитсорна Глока
Учёный из Ситифоры
Вендриэль и Вендриэла
Некромант-ретроград
Возвращение Лирона Волкодава
Перевод В. Спринский, Е. Миронова