«Балканский венец — 3» на подходе

Возможно, уже 1 июля выйдет из печати сборник "Балканский венец — 3" (нелишне будет вспомнить первый, в том числе переизданный, а также второй сборники).

В составе ожидаемого сборника наша новая повесть "Пастырь теней", которая отчасти является продолжением повести "Призрак над волнами".

Сборник готовится к выходу, а рецензия уже есть!

Повесть Александра и Людмилы Белашей «Пастырь теней» переносит читателя в Адриатику после окончания Второй мировой войны. Эта малоизвестная российскому читателю земля пережила три оккупации – сначала итальянцами и немцами, а после войны – американцами. Древняя земля сохраняет себя, сохраняя живыми древние силы, создавшие ее тысячи лет назад. Мир, тесно связанный с Италией, содержит и славянскую магию. Пастырь теней – это человек, способный общаться с мертвыми, при этом и сам пастырь, и его подопечные вписаны в общество, местные жители знают, как с ними взаимодействовать, а мертвые помогают живым защитить свою землю тогда, когда надежды на земную помощь не осталось. Обедневший аристократ и бывшая партизанка, дух дерева и итальянский священник – все способны работать вместе и создать непреодолимую цепь событий для сохранения края. В этой повести подчеркивается роль церкви в нормализации социальной жизни, в сохранении живого чувства при взаимодействии как людей между собой, так и людей с тенями. Авторам удалось создать волшебный мир, в котором магическая жизнь христианизируется, сохраняя всё многообразие красок и живых отношений. Все живущие на берегу Адриатики, невзирая на их происхождение и магический статус, включаются в единую систему, скрепленную любовью к Родине и свободе. Это и есть настоящая христианизация – действенная любовь к ближнему через любовь к родному краю.

По традиции, мы выкладываем здесь небольшую часть текста (первую главу).

– Подсудимый, вам предоставляется последнее слово.

Судное зало вмещало едва сорок стульев. Ещё судейский стол, столики защитника и обвинителя. Подсудимый ютился на табурете у стены справа.

Если вынести две трети стульев, остальные встроить вдоль стен, на столе расставить закуски с выпивкой, позвать скрипача – запросто можно танцульки устроить. Что и делалось всегда по выходным, поскольку это общинный дом. У судейских здания в Нагоре не было; накладно это – для каждого округа суд строить, чтоб он пустовал по месяцам. А выделить зало под выездную сессию – пожалста!

Раньше, сказывают старики, вовсе под липой судили. Осудят, да тут же и вешают. Зачем тратить брусья на виселицу, раз сучья есть?

Сегодняшний суд привлёк мало народа; занята была едва половина мест. В основном пришли главы арендаторских семейств – важные усатые мужчины в барашковых шапках и тёмных долгополых сюртуках. Ради важности – в сапогах вместо кожаных лаптей с обмотками. Почти сотню лет выкупали они землю у властеля, по-немецки графа – вдруг с платежами выйдет послабление?.. У дверей сидел американский офицер, читал газету; возле него на стуле ёрзал переводчик, какой-то студентишка.

Яркое мартовское солнце било в узкие окна, словно старалось внести в зало сияние адриатической весны. Свет! свежий морской ветер! всё цветёт и пахнет! белый вереск, алые фисташки!

Подсудимый встал. Стройный, даже худощавый, он выделялся на фоне кряжистых селян в их парадных сюртуках, пошитых как бы не в Первую Мировую.

– Я протестую против обвинения в сотрудничестве с оккупантами…

– Переведи, что он говорит. – Офицер отложил газету и с любопытством прислушался.

– Да, я учился в Италии. Так что же? У нас половина образованных людей имеет итальянские дипломы и научные звания, а другая – австрийские. И это повод для обвинения?.. Как только Муссолини напал на мою страну, я в знак протеста покинул университет его имени и вернулся на родину, чтобы стать учителем. Мой особняк оккупанты заняли по праву сильного, без моего согласия. Плату за постой я отдавал в школу, кроме денег на одежду и еду. Что я, по-вашему, должен был сделать? уйти в партизаны? А если не ушёл, то уже коллаборационист, как ныне принято говорить?.. Давайте тогда каждого спросим, что он делал в оккупацию.

Последнее слово – не для дискуссий. Ему никто не ответил.

– Суд удаляется на совещание.

Ждать пришлось недолго, и приговор был заранее ясен:

– Властель Андри Лансель од Нагоре, вы признаётесь виновным со смягчающими вину обстоятельствами.

Недвижимость его в виде особняка с участком и служебными постройками отходила государству. Арендаторы освобождались от дальнейших платежей, обрабатываемые ими графские земли переходили общинам. Осуждённый был обязан в месячный срок вернуть платежи, сделанные крестьянами за минувшие пять лет.

С довольным гомоном и дробным топотом селяне покинули зало. Вот славненько-то! сколько денежек сэкономили!.. а всё потому, что граф – предатель, тьфу на него.

Ушёл и офицер, оставив газету на стуле – её тотчас подхватил адвокат, выходивший вместе с Андри.

– Что там пишут? – вяло спросил осуждённый.

– Какая-то речь Черчилля в Фултоне. Это в Америке. Интересно, надо почитать.

– Меньше всего меня сейчас интересует политика. Послушайте – меня обобрали догола, лишили дома, земли и чести, а ещё я должен распродать мебель, картины и всё, что осталось от винного погреба после гостеванья немчуры и макаронников. Что мне осталось? Поджечь на прощанье особняк и застрелиться в огне?..

– …с сатанинским хохотом, как Сарданапал. Андри, дружище, зачем бросаться в крайности? Вам же не запретили учительствовать!.. Ну, в Нагоре это теперь неудобно – но можно переехать в другую банью. Перона, Водина – остров большой.

– Признаться, я в отчаянии. Я понимал, что после войны будет плохо, но чтобы настолько!.. Сегодня Пепельная среда – самое время посыпать голову пеплом!..

Адвокат то и дело поглядывал в газету:

– Вот, слушайте, что говорит старый бульдог: «От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике, через весь континент, был опущен «железный занавес». Это он про коммунистов!.. Видите? мы и югославы не вошли! Явный намёк на то, что Адриатика получит преференции… Э, нет, вот и Белград упомянут…

– Это не про меня.

– Согласитесь, Андри, что моя защита пошла на пользу. Вас не посадили в тюрьму, не лишили прав. Но есть два обстоятельства, которые я не могу изменить. Первое – ваш особняк стоит на высоком берегу, с которого отлично видна красная Югославия. Янки охотно арендуют вашу землю, чтобы поставить там радар, наблюдательный пост или не знаю что ещё. Второе – вот! – Адвокат ткнул пальцем в плакат, приклеенный к двери общинного дома. Роскошная реклама правящего дома – гербовый дуб, ключи, корона герцогов!

«Великий День! Пасха 21 апреля 1946 года – единодушие католиков и ортодоксов во Христе! Идём на референдум! Всенародное голосование о форме правления. Мы выбираем! МОНАРХИЯ или республика. Святая Пасха и ЦАРЬ Христос ждут нашей воли!»

– Вы догадываетесь, за что теперь проголосуют крестьяне Нагоры?.. Корона дарит им платежи и земли – и не только ваши. Ставлю пять против одного, что мы как были Великим Герцогством, так и останемся.

Никто из арендаторов не подошёл к властелю – ни чтоб ободрить, посочувствовать, ни чтобы позлорадствовать. С 1849 года, когда Георг I Освободитель отменил крепостное право и объявил постепенный выкуп земель, граф был для крестьян только обузой. Культурное и утончённое властельское семейство всегда было чуждо и непонятно горным землепашцам и садоводам. Какая-то музыка… немыслимые платья… иные языки… да и не местные они! Пришлые, из Нормандской Роты. Нашу землю заграбили, хозяевами сели. Семь веков, ну и что. На местных женились, а сами остались Ланселями, будто французишки какие.

– Нынче же придут с лопатами в мой парк, – обречённо вздохнул Андри. – Клад искать. Нормандец – значит, пират. А где пират – там клад. И не разубедишь… Что греха таить – предки грабили на море и по берегам, но карты сокровищ не оставили. Я бы и сам с лопатой и киркой в парке порылся. Тысяч десять золотом не помешает. Но где рыть?

– И никаких преданий на сей счёт?

– Были. Мы уже искали. Пусто.

– Может, есть смысл к родне обратиться за помощью? Всё-таки.

– Жить у них, столоваться – да. Но не бессрочно. И только в крайней нужде. Гордость, что велела мне покинуть университет, не позволяет быть нахлебником. Девиз Ланселей – «Не склонять головы».

– У нас есть ещё две попытки отстоять ваше имущество. Кассационная жалоба в суд баньи, а не сработает – тогда в верховный суд герцога.

– Дело не в имуществе. Снять обвинение в коллаборационизме мне куда важнее.

– …но не факт, что дело выгорит. Янки тут расположились как дома, а герцогу надо сохранить корону. Все против вас, дружище. Не стану напрасно обнадёживать.

– Сколько будут стоить жалобы в обе инстанции?

Обирать графа до нитки не хотелось, но бесплатно адвокат не работал. И платил властель Андри старыми, 1909 года чеканки, золотыми дукатами, что невольно напоминало о кладах, пусть и не замшелых пиратских.

– Впору парк заминировать, – воображал Андри вслух, отсчитывая монеты. – Мины добыть не проблема. Но тогда меня точно посадят. И за что кладоискателей калечить?.. за идиотизм?

– А вы наймите пастыря. Дешевле выйдет.

– Па… вы шутите? какие теперь пастыри?

– Натуральные, как встарь. Их меньше стало, но имеются. Ещё в войну один большой вернулся из Италии, обратно к нам в Морею – со здешними старинными корнями, тоже из нормандцев. Петар Меански, такой вполне корректный синьор, я ему помогал земельные дела улаживать. Женился здесь, сейчас строит поместье в Водине.

– И что же он, практикует?

– Рассказывали про троих эсэсовцев, которые после свиданья с ним ума лишились, но россказни к делу не пришьёшь. Другое странно – он служил в разведке Муссолини, был подполковником, но его не спешат ни обвинить, ни разорить. Так всегда бывало с господами, чью землю тени стерегут.

Дальше читайте в сборнике "Балканский венец — 3"!