В западной литературе практика соединения разнородных рассказов в единое целое использовалась довольно давно. Достаточно вспомнить «Декамерон» Джованни Боккаччо, «Приключения Шерлока Холмса» Артура Конан Дойла, «Трепет листа» Сомерсета Моэма или «Эти тринадцать» Уильяма Фолкнера. И сие никого не удивляло. Более того, считалось явлением, достойным всяческого поощрения. Ведь обратная связь между творцами и их поклонниками приводила порой к появлению настоящих шедевров. Эпистолярный жанр процветал. С наступлением XX века методы большой литературы плавно перекочевали в фантастику. Причина была очевидна. Единой издательской политики в области НФ еще не существовало, а вот журналы печатали ее с большим удовольствием. Вскоре Америка явила миру и специализированные Amazing Stories, Astounding Science Fiction, Galaxy Science Fiction. Многие мастера англоязычной фантастики выросли благодаря этим журналам. И многие замечательные книги родились из фрагментов, опубликованных в них. К примеру, "Человек в картинках" Рэя Брэдбери или цикл "Основание" Айзека Азимова. Роберт Хайнлайн, Клиффорд Саймак, Генри Каттнер и Пол Андерсон тоже не брезговали подобным подходом. В общем, этим занимались ранее и станут заниматься впредь.
В наших краях практика мозаичного сложения появилась только в шестидесятых годах, когда грянула "оттепель". Скажем, сборники «Молекулярное кафе» (1964) и «Солнце заходит в Дономаге» (1966) Ильи Иосифовича Варшавского создавались именно так. А если взять, к примеру, «Посол без верительных грамот» (1977) Сергея Снегова или «Чудеса в Гусляре» (1972) Кира Булычева, здесь авторы максимально упростили себе задачу. Их герои, ученые-физики Рой и Генрих Васильевы, а также жители чудесного городка на реке Гусь были рождены заблаговременно, а затем оставалось лишь накручивать вокруг разнообразнейшие истории. В меру фантазии и поставленных перед собой целей. Позже по этой стезе прошел и Андрей Балабуха со своим сборником "Люди кораблей" (1983).
Но дальше всех продвинулись Аркадий и Борис Стругацкие. Взяв свои ранние рассказы, братья с блеском объединили их в повесть «Возвращение» (М.: Детгиз, 1962), положившую начало знаменитому «полуденному циклу». В частности, они вовсю меняли фамилии и имена своих персонажей, тщательно отслеживая возникающие при этом сюжетные ходы. Получалось увлекательно и многообещающе. Калейдоскоп образов и ситуаций раскручивался, рождая все новые завораживающие узоры. Надо сказать, что картина мира, собранная из отдельных фрагментов в мозаичное полотно, выглядела более рельефно и объемно, нежели композиция, изначально задуманная, как единое целое. Скорее всего, такие качества ей придавали мелкие бытовые подробности, ненароком вшитые в ткань рассказов, написанных в разное время и при несхожих обстоятельствах. Уловив эту особенность, братья-соавторы в дальнейшем стали прибегать к ней вполне сознательно.
Более того, Илья Варшавский и Борис Стругацкий озвучивали свои мысли и на возглавляемом ими в разные годы семинаре. Не столько технологии впитывали молодые литераторы на семинарских обсуждениях, сколько сам дух творчества, эманации замыслов и идей, возникавших из ниоткуда и низвергаемых в никуда, динамику столкновения мнений и ударные волны от взрывов эмоций, сотрясавших участников, оспаривавших чужие взгляды. Участников всегда хватало. Да еще каких! Цвет ленинградской школы – Александр Шалимов и Ольга Ларионова, Святослав Логинов и Виктор Жилин, Андрей Столяров и Вячеслав Рыбаков, Евгений Брандис и Владимир Дмитревский, Александр Щеголев и Андрей Измайлов, Анатолий Бритиков и Марианна Алферова… И вся эта феерия рождалась и разворачивалась с легкой руки подлинных мастеров – сначала Ильи Иосифовича Варшавского, а затем Бориса Натановича Стругацкого, влияние которых на коллег и учеников очевидно, проверено временем и в дополнительных доказательствах не нуждается.
Учителя всегда оставляют след в умах и душах. Особенно наглядно это проявляется в литературе. По той простой причине, что письменность – естественный посредник между мудростью, воспринятой предыдущими поколениями и жаждущим разумом потомков. Если хорошенько поскрести любое литературное произведение, в нем неизбежно обнаружатся мотивы предшественников. Преемственность в изящной словесности – явление фатальное и необходимое. Иначе прервется связь времен.