5. Научная фантастика — установление новых границ жанра
«Молодежь испытывает колоссальную потребность в приключенческих романах, в литературе о путешествиях, открытиях и т.д. [...] Можно наблюдать, как иногда старые, порванные бульварные книги Н. Пинкертона и Ника Картера продаются как горячие пирожки. [...] Можно наблюдать, как иногда старомодные, рваные бульварные книжки Н. Пинкертона, Ника Картера находят готовый рынок сбыта среди 14-16-летних пионеров, и к их чтению образуется чрезвычайно длинная очередь».
(Г. Алексеев, 1929)1
Как было показано в предыдущих главах, после окончания гражданской войны в Советском Союзе сформировался рынок популярной приключенческой литературы, на котором, хотя он по-прежнему состоял в основном из переводов, появлялось все больше и больше советских произведений. Ввиду «колоссальной потребности в приключенческих романах» они массово публиковались не только коммерчески ориентированными издательствами, такими как Сытин и Сойкин, но и все чаще государственными и полугосударственными учреждениями. Хотя эта процветающая «бульварная литература» была лишь косвенно затронута центральными литературно- политическими и идеологическими конфликтами времен НЭПа, она, тем не менее, реагировала на импульсы нового времени, так что первые тенденции специфически советской приключенческой литературы начали зарождаться уже в 1922/1923 годах. С одной стороны, они стали результатом политического импульса, который исходил от требования Бухарина о «коммунистическом Пинкертоне» и привел к радикальной идеологической переориентации жанра. Таким образом, экзотизирующие и колониальные дис-позитивы Дикого Запада или «темного континента» Африки были пересмотрены с западноевропейских и североамериканских претекстов и адаптированы к советским условиям: «Восточная» Центральная Азия и сибирские просторы, политические подпольные движения в царской империи и борьба во время революции и гражданской войны помогли создать новый «Дикий Восток» (глава 2).
Во-вторых, существовал эстетический импульс, который лишь на короткое
время был перенесен непосредственно более продвинутыми писателями «серьезной» беллетристики в качестве жанровой пародии (глава 3), но косвенно также затронул «вульгаризированные» способы написания массовой литературы
через противостояние с медийными инновациями, такими как адаптация приключенческого жанра кинематографом. Нарративные процедуры отчуждения, пародийного дистанцирования и экспериментального подражания «кинематографическим» или медиальным формам повествования также можно часто наблюдать в иллюстрированных журналах и сериях приключенческих буклетов.
1 «У молодежи имеется колоссальная тяга к приключенческим романам, к литературе о путешествиях, открытияхи т. д. д. [...] Приходится наблюдать, как иногда старинные, потрепанные, бульварные книжонки Н. Пинкертона, Ника Картера брались 14-16 летними пионерами нарасхват и устраивалась длиннейшая очередь на их чтение». Aleksov: «Vsemirnyj sledopyt», p. 48.
(раздел 4.1). И в-третьих, научный импульс сыграл существенную роль для приключенческой литературы, связанной с технико-фантастическими нововведениями, которые обещали возможность построить новое общество и новых людей с помощью новейших открытий из естественных и общественных наук, физиологии и психологии, с помощью радио, электричества и техники. Этот импульс составлял фантастический потенциал новой литературы в подлинном смысле этого слова, которая, даже в большей степени, чем другие направления жанра, придавала художественную форму иррациональным страхам и гипертрофированным заблуждениям, порожденным социально- политическими потрясениями смуты и периода НЭПа (раздел 4.2).
Общим для всех этих аспектов «советской» переориентации приключенческой литературы, однако, было то, что они имели тенденцию «игриво» усиливать амбивалентность между собой и чужим, которая также была присуща западным моделям «имперского белого человека», ищущего свою судьбу в колониальной чужой стране, несмотря или именно благодаря четкому идеологическому позиционированию героев. Это уже проявилось в маскарадах «красных фельдфебелей» гражданской войны (раздел 2.2) или в коренных или старообрядческих «последних могиканах» Сибири Арсеньева и Зуева-Ордынца (раздел 2.3), был явно тематизирован в жанровых адаптациях и пародиях на «Маски мировой революции» писателей-«формалистов» (глава 3), а затем превратился в центральный композиционный момент в приключенческих рассказах, связанных с техническими и научными инновациями, особенно у Беляева (раздел 4.3). Здесь едва ли можно найти однородность между персонажем, субъектом и рассказчиком, столь характерную для социалистического реализма впоследствии, с точки зрения эстетической и идеологической тенденции, но везде присутствует момент беспокойства, столь характерный для «романа тайн» (раздел 3.1), который соблазнял мировых первопроходцев, революционных романтиков и безумных ученых на их авантюрные вылазки во всевозможные миры.
Хотя такая литература была «действительно рассчитана на массового
читателя» и написана в форме, «понятной миллионам», к чему призывала июньская резолюция ЦК РКП (б) 1925 года, она неизбежно должна была становиться все более анахроничной в связи с растущей литературно- политической гегемонией пролеткультовского движения в конце 1920-х годов.2 И действительно, в 1928/1929 годах ситуация для приключенческой литературы резко изменилась, чему способствовали различные факторы.
Прежде всего, в корне изменился общий социально-политический контекст. Форсированная индустриализация и насильственная коллективизация страны, начатая на XV съезде РКП (б) в декабре 1927 года, сопровождалась образовательной «революцией сверху», которая должна была пополнить ряды научно-технических кадров для строительства социализма. Провозглашенная в 1929 году «культурная кампания» (культурный поход) означала, прежде всего,
расширение популяризации науки, которая должна была привлечь молодежь к социалистической системе.
«Великий перелом» («Великий перелом», Сталин).3 Однако общественность
2 Ср. Eimermacher: Die sowjetische Literaturpolitik 1917-1932, pp. 74ff, 510.
3 Ср. Hildermeier: Geschichte der Sowjetunion 1917-1991, p. 367ff.
В 1920-х годах область науки и техники была еще достаточно разрозненной, и в ней доминировали традиции века19. Просвещения.
«развлекательной» популяризации Ниолая Рубакина или Якова Перельмана до биографических проектов авангардных экспериментаторов. Таким образом, расширение означало и мировоззренческую переориентацию «научно- популярного проекта» (Игорь Я. Полянский). Для молодежной литературы, с другой стороны, можно взять за образец детский журнал «Новый Робинзон», руководимый Самуилом Маршаком в 1924 и 1925 годах, который уже на ранней стадии занимался научно обоснованным построением нового мира. (Раздел 5.1.Лаборатория нового Робинзона)
В определенной степени эти изменения в области научной популяризации и молодежной литературы сформировали дискурсивные рамки, в которых должна была произойти переориентация приключенческой литературы в соответствии с темами и исследовательскими вопросами, поставленными в первом пятилетнем плане (1928-1933). Впервые жанр стал объектом идеологической и эстетической критики. Поскольку «колоссальная потребность в приключенческой литературе» была известна, была предпринята попытка выделить составной термин научная фантастика (Научная фантастика) для историй, связанных с технологией и наукой, из другой «бульварной литературы». Литературно-историческая реконструкция генезиса этого термина, который в западной литературе почти всегда используется как синоним научной фантастики, исследователями еще не предпринималась. Как общий термин он уже был введен журналом «Всемирный следопыт«4 за год до того, как Хьюго Гернсбек (1884-1967) дал свое определение «научной фантастики» в 1926предисловии к первому апрельскому выпуску журнала «Удивительные истории», но еще не получил более подробного определения. Это произошло только тогда, когда она была реконструирована для создания новой дидактико-педагогической молодежной литературы и была предпринята попытка изо-лировать этот термин от приключенческой литературы, нацеленной лишь на захватывающее развлечение и революционную романтику. Однако такое сужение понятия «фантастического» и исключение из него всего, что составляло «коммунистического Пинкертона», не прошло бесследно. В конце концов, она создала «приключенческую литературу без приключений», которую не хотели ни авторы, ни читатели (раздел «Наши 5.2.Мэйн Риды и Жюль Верн»).
Несмотря на это, в годы литературно-политической гегемонии активистов РАППа в 1930 и 1931 годах полемика против приключенческого жанра усилилась, ставя под сомнение его право на существование не только на формально- идеологическом, но и на структурно-административном уровне. Так, в ходе насильственной модернизации Советского Союза и провозглашенного строительства социализма впервые была навязана концепция «научной фантастики», в которой были дискредитированы не только все элементы
«коммунистического пинкертона», но и составляющие его мотивы, тематические поля и повествовательные схемы приключенческого романа. Эта концепция «советского Робинзона», проталкиваемая литературными функционерами и «бюрократами», имела только один недостаток: она не решала никаких проблем.
4 Ср. Westfahl, Gary: Hugo Gernsback and the Century of Science Fiction, Jefferson, NC/London pp. 2007,20.
«колоссальная потребность» и только удлинила и без того «чрезвычайно длинные очереди» перед «старомодными, рваными бульварными книжками» дореволюционной эпохи (раздел 5.3. Как появился Робинзон).
Лаборатория нового Робинзона — расширение популяризации науки
«Ну, а вся наша жизнь сегодня? Разве это не робинзонада?
Конечно, это жизнь Робинзона. Российские рабочие и крестьяне сейчас делают то, что никто никогда не делал раньше».
(Новый Робинзон, 1924)5
Когда Самуил Яковлевич Маршак (1887-1964), до сих пор относительно неизвестный переводчик шотландской и ирландской поэзии, автор детских книг и организатор детских домов, приехал в Петроград в 1922 году, он сразу же начал активно заниматься молодежной и детской литературной политикой в Народном комиссариате просвещения. Помимо прочего, он стал редактором основанного им 1923детского журнала, который сначала назывался «Воробей», а в 1924-1925 годах — «Новый Робинзон». Этот журнал был настолько успешным, что Маршака назначили заведующим Ленинградским отделом детской литературы государственного издательства «Госиздат» (Государственное издательство, русская аббревиатура. Аббр.
«Госиздат»), из которого впоследствии возникло центральное государственное издательство детской литературы «Детиздат». Тесно сотрудничая с Максимом Горьким, Маршак стал одним из самых влиятельных культурных политиков в области детской и юношеской литературы, а затем стал самым успешным автором детских книг в Советском Союзе со второй половины 1930-х годов и далее, получив четыре Сталинские премии в период с по годы.194219516
Новый Робинзон» был лишь кратким эпизодом в начале карьеры Маршака, и все же этот детский журнал можно рассматривать как симптоматичную отправную точку переориентации детской и юношеской литературы, которая еще не имела отношения к развитию приключенческой литературы в начале 1920-х годов, но должна была иметь драматические последствия в начале 1930- х годов. Другими словами, «Новый Робинзон» может рассматриваться как лаборатория.
5 «Ну, а вся наша теперешняя жизнь? Разве она не Робинзонская? Конечно, она — Робинзонская. Русские рабочие и крестьяне сейчас делают то, что до них еще никогда и никто не делал». Так
редакторы обосновывали название своего детского журнала «Новый Робинзон» в августе Цитируется1924. по Eggeling: Die Prosa sowjetischer Kinderzeitschriften, p. 63.
6 Ср. о биографии Маршака Гейзера, Матвей: Маршак (Жизненный словарь, т. 1, Москва1989). 2006.
найти тему, чтобы дать читателю не географию открытия земли, а ее преобразование. [...] Но многие номера старой «Вокруг света», о которой у меня нет высокого мнения, были основаны на колониальной эксотике. Это поверхностный и полунаучный мусор. [...] Мы должны создать литературу анти-БУССЕНАР, анти-КИПЛИНГ».77
73 Заказчиками были ВОКС (аббревиатура от «Всесоюзное общество культурной связи с заграницей», англ. All-Union Society for Cultural Relations with Foreign Countries), которое в основном отвечало за внешний имидж Советского Союза в тесном сотрудничестве с секретной службой, а также Совинформбюро (аббревиатура от. для «Советское информационное бюро», т.е. Советское информационное бюро), которое было создано во время войны специально для обеспечения информацией солдат на фронте и в тылу.
74 Ср. РГАЛИ, ф. оп631,.22, ед. хр. л1,. 5-8.
75 1946 периодическое издание выходило всего восемь раз (в четырех одинарных и четырех двойных выпусках, каждый из которых состоял из 60 страниц), а с 1947 года перешло на ежемесячную ротацию. Кроме главного редактора Иноземцева, в редакцию входили Ефремов, Казанцев, Михайлов и член академии Обручев, которые в первый же год смогли привлечь таких выдающихся авторов, как Гренбург, Шкловский, Шагинян, Николай Тихонов, Ильин, Пришвин и Паустовский.
76 Так Николай Михайлов на диспуте о работе журнала «Вокруг света» в году ср1946,.
стенограмму заседания секции из РГАЛИ 03.01.1947,, ф. оп1,631,. ред22,. л. 16,18.
77 «Век географических открытий закончился на наших глазах [...] И журнал «Вокруг света» должен искать тему, чтобы дэвать для читателя не географию открытий земли, а преобразования страны. [...] В этой же колониальной экзотике держались многие номера старого «Вокруг света»...
Продолжение и окончание книги М. Швартц « Экспедиции в другие миры» в прикрепленном файле