.
.
Аналогия, которая лежит в основе всех фильмов данного типа, проста, как три копейки.
Сконструировать убедительный и странный вольер, в котором люди бегают, как лабораторные крысы.
Показать, что этот вольер мало отличается от общества.
Убить надежду для крыс-персонажей, сохранив её для зрителей.
.
Тут вольер сделали предельно буквальным: это громадная шахта — вертикальный ствол на сотни этажей вниз.
Нулевой уровень — то кухня. Повара сбиваются с ног, чтобы приготовить изысканные блюда. Поставляются лучшие продукты. Все первоклассно сервируется.
А потом здоровенная платформа-стол опускается вниз — этаж за этажом.
В идеале, на каждом уровне должны есть только свое, чтобы хватило соседям снизу. Ведь у каждого человека, который согласился поучаствовать в неизвестном эксперименте, спрашивали его любимое блюдо. Но, как оно и бывает в жизни, до нижних этажей практически ничего не доходит.
Оставлять еду у себя нельзя. Просто надо взять своё. Только вот люди порой так мало отличаются от свиней...
А каждый месяц подопытных переводят на другой этаж — по жребию.
Понятно, что на нижних уровнях доходит до людоедства, а на верхних — обжираются, как могут. И выскочить из этой шахты никак не получается.
Параллели с популярными психологическими экспериментами тут можно даже не проводить — всё и так ясно. Счастливого финала можно не ждать. Зачем он зрителям? Совсем в депрессию тоже загонять нехорошо. И будет луч света: как только речь заходит о единственном на всю шахту ребенке — ясно, кто только и имеет шансы выбраться. Основа микросюжетов — отношения узников-крыс — как люди утрачивают в себе гуманность, и сваливаются либо к изощренному скотству, либо к бешеной ярости. Убийства и самоубийства — прилагаются в ассортименте.
У фильма две проблемы:
— клетка получилась недостаточно убедительной. Нет той доли метафизичности, которой в «Вивариуме» наполнена искаженная американская субурбия. Нет изящных религиозных и диалектических фокусов Пелевина из «Желтой стрелы». Простым глазом видны как минимум две стратегии, которые могут реализовывать узники. Первая — уничтожать еду. Даже не портить, а именно уничтожать. Чем больше людей внизу умрет от голода, тем меньше в следующем месяце будет потребителей этажом выше. Эта крайне опасная линия поведения, но кто-то её будет придерживаться. Вторая — побег. У вас каждый месяц вниз едет какая-то китаянка-узница — то есть по шахте-тюрьме можно перемещаться. Да и персонаж, в итоге, плюнул перечитывать «Дон Кихота» и отправился вниз. Таких людей должно быть больше. Здесь же практически все персонажи подобраны так, что вместо регулярных попыток куда-то свалить — либо плевки вниз, либо мало реальные идеи уговорить всех культурно питаться. А наверх лезет только верящий в добро глуповатый негр;
— ничего похожего на финал тут не наблюдается. Причем как в смысле персонажа (понятна разве что его смерть), так и в смысле идей, вокруг которых создатели фильма водили хороводы. Ребенок — это послание верхам, что тут, внизу, тоже есть жизнь? «Мелко, Хоботов». Если вы поднимаете социальные проблемы, вам надо либо хоть что-то говорить об их решении, либо работать с безысходностью. Тут на коне безысходность, однако же, оформленная как элементарный обрыв. «Шел медведь по лесу, видит, машина горит. Сел в неё, и сгорел»...
Однако актеры играют хорошо, и атмосфера вертикального человеческого курятника — получилась.
Итого: вполне добротный, средней руки фильм, вся оригинальность которого, увы, сводится к обильному цитированию Сервантеса.