Вот истории о существах прекрасных и загадочных, которые долгое время жили рядом с людьми. Сейчас их не встретишь. Одни были истреблены или вымерли, другие навсегда скрылись в своём тайном мире, третьи стали частью людского племени.
Возможно, порой они посещают нас, но искать им здесь нечего. Они обожали красоту, а нынешняя красота – искусственная. Эльфы любили природу, а люди её уничтожили. Заражённый воздух, ядовитая вода, небо в озоновых дырах, мутации – такая порча отвращает дивных.
Чем дальше, тем меньше у нас общего. А ведь когда-то мы были родичами – разными, но близкими, – и могли понимать друг друга…
Есть мнение, что эльфы (их также называли хельве, хелве, елве, а ещё остроухими) появились около 35000 лет до н.э., одновременно с кроманьонцами, но были более совершенными. Местом зарождения хельве следует признать северо-запад Европы; в других регионах остроухие не обитают, разве что случайно занесёт.
Пока кроманьонцы теснили неандертальцев, хельве создавали свою особую цивилизацию, основанную на законах природы. С хищными кроманьонцами остроухие не хотели иметь ничего общего. Хотя, если замечали среди мрачных Homo Sapiens’ов симпатичного мальчишку или девчонку, то забирали этот редкий образец к себе, чтобы добрая кровь не размешалась в дурном стаде.
Эльфы раньше постигли тонкости эстетики. А вот что касается морали – она у них своя, на нашу мораль не похожая. Они гораздо способнее нас в том, что можно назвать биоэнергетикой или магией.
В античные времена и в раннем Средневековье эльфы забот не знали – людское население было небольшим и почти не мешало им жить в лесных царствах. Но людей становилось всё больше, они энергично осваивали Европу, и однажды эльфы поняли, что их теснят, как неандертальцев в древности.
Здесь принцип эльфийской цивилизации, всегда разделённой на островки-поселения, сыграл с остроухими дурную шутку. Они не умели объединять силы, чтобы дать согласованный отпор вражеским ордам. Окружить своё жилище магической защитой, устроить диверсию, выйти в бой всем кланом – куда ни шло, но созвать какое-нибудь Великое Ополчение – никак. А люди накатывались волна за волной, их короли умело сгоняли под свои знамёна большие массы воинов.
Примерно к X-XI векам остроухие сдали свои позиции и разделились. Часть, как уже сказано, пала в боях с людьми, часть отступила в подземные или магические укрытия, а часть ассимилировались.
Но ещё три-четыре века они оставались заметными среди людей
Именно ко времени угасания эльфийского народа и относятся истории, которые нам удалось воссоздать.
* * *
1. Гест Лучник
Вторая половина XIV века была несчастной для Норвегии. Чума 1349 года, знаменитая Чёрная Смерть, унесла больше трети населения; много владений опустело. Вдобавок Норвегия лишилась своего короля, умершего бездетным, и попала под власть шведской династии. А в 1376 г. скончался король Хокон, присланный из Швеции. Регентшей при его четырёхлетнем сыне Улаве стала королева Маргарита. Когда Ганза признала Улава датским королем, все три скандинавских государства соединились в одно. Но мира, порядка и согласия в трёх странах не было. Часто вспыхивали смуты от недовольства иноземной властью. На море свирепствовали пираты – витальеры, приходящие из Балтики, а также лихие молодчики, что плыли на грабёж со стороны заката – из Ирландии, из королевства Островов и Шотландии.
Тогда, летом 1379 года, в Вестерфьорде появился высокий красивый чужеземец в зелёном плаще. Он был молод и силён, имел при себе меч и кинжал, а также лук серебристого дерева с накладками из рога и колчан невиданных белых стрел. Кольчуги он не носил. Его шапка тонкого сукна была с длинным назатыльником и спадавшими до плеч наушниками.
Он пришёл со стороны гор. Хозяин Вестерфьорда, бонд Эрик Магнуссон, принял его настороженно, хотя парень пришёл при свете солнца. Когда спросили, как его имя, парень ответил: «Гест», что значит просто «гость». Он попросил ночлега и обещал заплатить деньгами или дичью, на выбор хозяина. Эрик потребовал денег. Гест дал серебряный ирландский фартинг. Ему отвели место в летней сенной пристройке. Вёл он себя пристойно, никого не задевал, и вообще был молчалив.
Скоро оказалось, что это гость ко времени.
На склоне лета к Вестерфьорду подошли в ладье разбойники из Вике. Эрик спросил Геста, будет ли он сражаться на его стороне, поскольку Гест не был ему обязан. Парень ответил, что не прочь развлечься воинской потехой, но добавил: «Жаль мне этих глупцов, что пришли сюда».
Когда женщины и рабы попрятались в усадьбе, Эрик с его людьми вышел навстречу незваным гостям, но сойтись щит к щиту им не удалось. Гест начал пускать свои белые стрелы, и ни одна не легла мимо цели. Каждая поражала насмерть или ранила. Испугавшись, люди из Вике бросились к ладье и поспешили уплыть восвояси.
Эрик был рад, что не потерял никого из своих, но искусство Геста показалось ему небывалым. Так он и сказал постояльцу: «Сдаётся мне, ты из тех, кто родится под сводом ветвей и пьёт сок берёзы. Я верну твои деньги и щедро награжу, но лучше тебе покинуть Вестерфьорд. Боюсь, не все согласятся провести зиму под одной крышей с тобой».
Гест ответил: «Будь по-твоему, ты здесь хозяин. Но ты сослался на других людей, не спросив их. Созови их, и пусть они скажут, желанный я гость или нет».
Все свободные люди Вестерфьорда собрались на дворе усадьбы, и Эрик Магнуссон сказал, какой выбор им предстоит. Даже такой, как Гест, должен без обиды принять искреннее общее решение.
Дело совершалось, как на тинге, но единогласия не было. Одни побаивались странного гостя и рады были от него избавиться. Другие считали, что Гест нужен в горде (усадьбе), поскольку он умелый воин и славный охотник. А Эрик не решался изгнать Геста одной своей волей, боясь его обиды и мести.
Среди девиц Вестерфьорда была одна, по имени Осе, из обедневших во время чумы дальних родичей Эрика. Ей нравился стройный молодец, но она своих чувств не открывала. Здесь, в собрании, Осе сказала: «Вы, мужчины, можете долго судить, остаться ему среди нас или нет, а я берусь всё решить одним словом». «Говори», – молвил Эрик, и Осе, обратившись к Гесту, сказала: «Женись».
Помедлив, Гест присмотрелся к ней, подал Осе руку и ответил: «Согласен».
С тех пор в Вестерфьорде было изобилие. Хлеба, молока и мяса всегда имелось в достатке, много добывали дичи и ловили рыбы. У Геста и Осе одна за другой родились две дочери, у которых, как у отца, были заострённые уши.
Благополучие длилось восемь лет, но затем на Вестерфьорд обратила внимание церковь.
По «грамоте Золотого пера», обнародованной королём Магнусом ещё в 1174 году, церковь в Норвегии имела очень широкие права. А с первой четверти XIV века колдуны стали считаться еретиками, их начала преследовать инквизиция.
Кто-то донёс Эйстейну, архиепископу нидаросскому, что у Эрика Магнуссона живёт некий человек, владеющий искусством волшбы, и от него у свободной женщины родилось два бесёнка. Эйстейн, человек алчный и жестокий, приказал схватить всех бесовских отродий и начать расследование, а на Эрика и его людей наложить суровую епитимью и штраф в пользу церкви.
Гест проведал об этом раньше, чем люди Эйстейна достигли горда. Он сказал жене: «Нас ждут тяжкие бедствия. Отвести беду я не смогу. Идём в мой край, там безопасно, но обратной дороги не будет». Осе отказалась, потому что ей было трудно оставить родню и привычную жизнь. Со слезами расстались они, и Гест, поцеловав спящих дочерей, ушёл в сторону полной Луны. Прежде, чем исчезнуть в лунном сиянии, он трижды оглянулся, словно колеблясь, уйти ему или вернуться.
Люди архиепископа доставили Осе с дочерьми в Нидаросс и посадили под замок, но учинить над ними следствие не довелось. На подворье архиепископа стало неблагополучно: среди людей явилась болезнь с лихорадкой и изнеможением, то же случилось со скотиной. Стали гибнуть посевы на полях. Мало того, на двери спальни Эйстейна появился рисунок кинжала, обагрённого кровью. Его стёрли, в следующий день нашли рисунок уже на внутренней стороне двери. Тёмные потёки крови застыли на дереве. Слуги соскоблили рисунок, но он показывался вновь и вновь, с каждым днём на шаг ближе к ложу Эйстейна.
Архиепископ не стал ждать, когда неотвратимый кинжал хельве доберётся до него, и приказал отпустить Осе и её дочерей с миром.
Так в 1387 году закончилась история лучника-хельве, женившегося на земной девушке. Дочерям Геста, кроме заострённых ушей, досталось от отца свойство влиять на плодородие, и они оказалась желанными невестами в округе. Этот род и поныне живёт в Норвегии. Много раз разбавленная, кровь хельве утратила силу, остался лишь фамильный символ – две скрещенные белые стрелы.
* * *
2. Санни Макдугалл
Между 1158 и 1506 годами, почти 350 лет, на Гебридских островах и западном побережье Шотландии существовало гэльско-норвежское государство, называвшееся Королевством Островов (по-гэльски Rìoghachd nan Eilean). Вначале оно формально подчинялось Норвегии, а после 1266 года Шотландии. Фактически же государство сохраняло независимость до конца XV века, опираясь на сильный военный флот. Даже гербом Королевства Островов была гэльская военная галера, наводившая ужас на жителей чужих берегов.
Это было странное государство, в котором пришлые норвежцы, бывшие викинги, мирно уживались с шотландцами и потомками пиктов, заключали браки и были союзниками. Сначала королевство славилось своими отчаянными и отважными пиратами, ходившими в набеги на другие страны, затем в нём развились производство и торговля. Там выращивали коров, свиней и овец, выделывали кожи и шкуры, сыр и масло, широко занимались рыбной ловлей и морской охотой.
Впрочем, войной островитяне занимались так же умело и серьёзно, как сельским хозяйством. Воинственные и мятежные кланы Хайленда, их распри и набеги на земли шотландской короны доставляли королям много хлопот.
Всё-таки с заработками и хлебопашеством в Королевстве Островов было туговато. Здешние жители охотно вступали в военные дружины, причём не только в местные – их нанимали ирландские короли для борьбы против англичан. Галоклайды (гэльск. gallóclaig – «чужестранный воин») высоко ценились на Британских островах.
Осенью 1412 года монахи-цистерцианцы из Садделла в западном Хайленде нашли в горах худощавого, даже хрупкого человека, умиравшего от ран. Из милосердия они перенесли его в свой монастырь и стали выхаживать, не переставая, однако, удивляться внешности, платью и оружию раненого.
Верхушки ушей у него были заострёнными, платье необычайно тонкой выделки, сочетавшее зелёный и серый цвета великолепных оттенков – лиственного и жемчужного, – а меч был так искусно изготовлен, что такой впору носить самому лорду Островов.
Вызвали изумление и раны, полученные этим человеком – казалось, ни один зверь в Хайленде, ни человек не может нанести таких ранений.
Когда же найденный пришёл в себя, удивление монахов стало ещё сильнее. Никто, даже мудрый аббат, был не в состоянии понять, на каком языке говорит этот странный человек.
Сложилось мнение, что он не из людского рода или принадлежит к нечистым. Но аббат, поразмыслив, сказал: «Мы внесли его в стены монастыря, а нечисти сюда входа нет. Если он не чурается креста и близости святынь, следует обращаться с ним, как с человеком».
Выздоровление раненого затянулось, а слухи о нём достигли наместника лорда. Этот наместник, принадлежавший к клану Макдугалл, посетил монастырь и беседовал с человеком, найденным монахами, который к тому времени немного говорил по-гэльски.
Запись, сделанная секретарём наместника, монастырская хроника Садделла и анналы из Мингарна – вот и все документы, в которых упоминается эта история. Если объединить свидетельства, суть рассказа таинственного пришельца выглядит так:
Он был из народа, который называется «елве» и обитает в далёкой стране. Люди народа елве все до единого благородны, а служат им люди, захваченные из здешних стран. Имени своего пришелец не назвал. По его словам, он отправился в путешествие как мститель, чтобы догнать и убить врага, причём враг этот – не человек и не елве, а некое чудовище. Схватка произошла на горной пустоши в Хайленде. Мститель одолел врага и, по его словам, «выбросил из видимого мира», но в бою был изранен и отравлен «ядом смерти». Отныне ему не было пути в свою страну; дни его на земле сократились, но елве был горд своей победой и утешался ею. Он сказал, что готов служить с оружием тому, чья кровь чиста и благородна.
Наместник усомнился, что такой хрупкий человек может ходить в битвы, но елве заметил, что покажет свои способности сразу, как наберётся сил. И впрямь, прибыв в Мингарн ко двору наместника на Пасху 1413 года, он показал столь мастерское владение клинком и луком, равного которому трудно было найти. Кроме того, елве обладал приятным голосом и виртуозно играл на лютне.
В отличие от Геста Лучника из предыдущей истории, который церкви сторонился, этот елве после некоторых раздумий согласился принять святое крещение. Надев крест, он сказал: «Я хочу вернуться к вечности и прикоснуться к небу». Его нарекли Александером, по-гэльски Санни, и приняли в клан Макдугалл. Многие благородные девицы в Мингарне посматривали на него с понятным интересом, но Санни был больше увлечён боевыми искусствами.
К сожалению, дальше история Санни Макдугалла становится неясной. Он упоминается как предводитель дружины галоклайдов, отбывшей в Ирландию в 1416 году. Отряд присоединился к войску короля Коннахта для вторжения в Пейл (область поселения английских колонистов). Вернулся ли елве из Ирландии, женился ли он – остаётся неизвестным.
А может быть, он услышал песню, доносящуюся из глубины зелёного ирландского холма, и пошёл на голос. Хотя сложно сказать, как жители сида приняли бы крещёного эльфа. Всё-таки он выбрал иной путь. Согласно поверьям, после долгой жизни (на человеческий взгляд – очень долгой!) душа эльфа исчезает, обращается в ничто, а крещение даёт эльфу вечность…
Но раз речь зашла об Ирландии, самое время перейти к третьей истории, которая имеет живое продолжение в наши дни.
* * *
3. Нива-из-Тумана
I. Климат и магия
Эльфы всегда любили острова. Морская гладь была их крепостным рвом и каменной стеной, ограждавшей хельве от вторжения грязных, шумных и алчных людей. Вначале люди не решались ходить в дальние плавания за горизонт, довольствуясь прибрежным ловом и каботажем, поэтому хельве на островах были самой природой защищены от незваных гостей.
В истории эльфийского народа есть поистине золотая пора, которую учёные называют «климатический оптимум». Между 15000 и 11000 годами до н.э. средние температуры были так высоки, что летом Арктика полностью освобождалась ото льда. Тогда на Шпицбергене, Новой Земле и даже Земле Франца-Иосифа льда летом не было. В Исландии росли берёзовые и буковые леса, а на островах арктической Канады, севере Норвегии, Шетландских и Фарерских островах – листопадные леса. Не было тундры. На Новосибирских островах водились тигры!
Затем наступило похолодание. Пищевые запасы на суше стали сокращаться, и голод заставил людей искать пищу в воде. Они вышли в море с гарпунами и сетями. Уже около 4000 г. до н.э. на Шпицбергене (значит, люди добрались и туда!) на камне появилось изображение кита – кормильца, дающего целому племени тонны мяса, жир, кожу, кости. Китовые рёбра становились каркасами хижин, покрытых тюленьей кожей.
Люди упорно подбирались к владениям хельве. Остроухие тем временем старались магией удержать тепло над своими островами, где – если верить легендам, – деревья вечно цвели и плодоносили в одно и то же время. Но пришёл холод, деревья стали умирать. Вскоре высадились люди, которым деревья нужны были на дрова, для постройки домов и кораблей.
Сила эльфийской магии не безгранична. Чем меньше деревьев вокруг, тем она слабее, тем скорее она становится чёрной, злотворной. Хельве черпают силу в живом окружении. Когда исчезают деревья, они поневоле идут отнимать тепло и дыхание жизни у людей и животных. Людям это не нравится, они берутся за меч и факел.
Много жестокостей произошло из-за этого.
Между тем всего этого можно было избежать. Деревья питали хельве энергией своих соков, а взамен хельве наделяли их силой и здоровьем. Таков неписаный закон эльфов – за то, что тебе дали добровольно, надо отдариться.
Но деревья понимали хельве, а люди – нет.
* * *
II. Туманные земли
О Шетландских островах уже упоминалось выше. Они лежат к северо-востоку от Шотландии и являются точкой разделения Норвежского и Северного морей.
В эльфийский «золотой век» здесь росли леса. Теперь это почти безлесный архипелаг, холодный, тёмный и промозглый. Двести дней в году идёт дождь, даже летом бывает мокрый снег и густой туман. Лишь четверть дня тут светло, а всё остальное время – облачные сумерки и ночь. Из более чем сотни островов заселены только двенадцать.
Около 1500 г. до н.э. на Шетланды прибыли пикты – народ не менее загадочный, чем хельве. Возможно, пикты сродни той таинственной расе, темнокожей и малорослой, которая населяла север Евразии и так называемую Арктиду. Кого они встретили на островах, чем эта встреча закончилась – неизвестно. Ясно одно: пикты закрепились там и занялись земледелием и скотоводством. В эпоху железного века (или раньше?) на островах было построено много каменных крепостей, руины которых сохранились и доныне.
Около 297 г. н.э. Шетланды стали частью королевства пиктов, вместе с большей частью Северной Шотландии. Едва завершилась в X в. христианизация островов, как с 964 г. туда начали проникать викинги.
Вначале они только грабили. Затем острова приглянулись им, и выходцы из Норвегии начали их обживать. Шетланды оказались удобным местом для эмиграции, в том числе по политическим мотивам. В Норвегии IX-XI вв. творилось много кровавых неурядиц. Там хватало недовольных, которые рады были скрыться за морем. С Шетландов эмигранты хаживали в набеги на родину, а короли норвежские потом ездили с ответными визитами, карали виноватых и сажали на островах своих ярлов.
А острова как были, так и оставались угрюмыми каменистыми громадами, о которые бились холодные волны, и где богатств было всего ничего – трава, овцы, люди и торф.
С христианством на Шетланды пришла и латинская письменность, которая вытеснила древнее огамическое письмо пиктов. Именно латинскими буквами, словами старинного западно-норвежского языка Норн было записано в 1250 году следующее:
«Да сохранит всемогущий Господь всех от плавания на безлюдные острова. Хотя нет там хищных зверей, как на матёрой земле, но опасности больше. Шквал и водоворот стерегут плывущих в море, а туман сбивает с верного пути и ведёт ладью на камни, подобные клыкам дьявола.
Да примет Господь в Своё царство Енса Хьера, Арупа Йунассона и Одда Скре, чьи тела упокоены на острове Атерстен. Туман пал на остров, когда их видели последний раз живыми, и там окончились их молодые жизни. Не христианская кончина их постигла, и облик их по смерти внушал дрожь. Преподобным отцом Боргхиллем из Скаловея сказано: пусть их схоронят на месте смерти, дабы за ними на Большой остров не пришло дурное, и все родичи умерших согласились с этим. Надобно страшиться восходящего тумана, который несёт гибель. Аминь».
Однако богатые пастбища Атерстена манили многих овцеводов. Уже через тридцать лет человек с Елла, по имени Ханс Фанген, завёз туда сотню овец и приставил к ним раба-пастуха. Затея вышла успешная: овцы давали хороший приплод и обильно доились. Ханс Фанген дал рабу жену и предложил обустроить жильё в старинной каменной руине, но раб наотрез отказался и сказал, что будет жить в своей землянке.
«Он говорил, что у развалин есть хозяин, который не потерпит чужого соседства, и что туман станет саваном тому, кто там поселится. Вроде, раб откупался от зла, и только так выжил».
Викарий из Скаловея заподозрил в рабе идолопоклонство и призвал его к ответу. Однако допросить беднягу-пастуха не пришлось: он вместе с семьёй задохнулся от угара в своей землянке. Осталось лишь засыпать вход, чтобы землянка стала им общей могилой. Больше никто не захотел хозяйствовать на Атерстене, и около 1287 года наследник Фангена вывез оттуда последних одичавших овец.
Остров оставался безлюдным, пока не нашёлся удалец, готовый ступить на окаянную землю.
Ждать его пришлось почти полтораста лет.
* * *
III. Чёртов ирландец
Мало какой стране досталось столько распрей и бедствий, сколько их выпало на долю Ирландии. Войны, описанные в сагах, плавно перешли в войны, которые аккуратно отмечались в летописях.
К 850 году датчане (так ирландцы называли викингов) захватили Дублин, Уотерфорд и Лимерик, превратив их в центры торговли и опорные пункты для набегов на другие районы Эйре. Спустя столетие, когда потомки завоевателей приняли христианство и местные обычаи, на страну обрушилось новое, самое страшное нашествие «датчан».
Вызов принял Бриан Боройме, который возвысился на юге Ирландии и в 1002 г. стал ард-риагом (верховным королём).
23 апреля 1014 года соединённая армия юга атаковала войско норманнов при Клонтарфе. Это была последняя битва на земле, в которой эльфы сражались плечом к плечу с людьми. Хельве любили свой зелёный остров и не желали уступать его жестоким интервентам. Они решили забыть о неприязни к людям и вызвались помочь. Эльфы сражались на земле и нападали с воздуха, подобно современной авиации. На битву были снаряжены все злые воинства О’Ши, возглавляемые Баод, богиней войны.
Перед битвой к Дунлаугу О’Хартигану и Мурраху обратились их возлюбленные-эльфийки, умоляя не вступать в бой. Пророческий дар хельве вещал, что героев ждёт смерть. Остроухие девы звали своих милых на далёкий остров, где люди остаются вечно молодыми.
Но разве можно удержать ирландцев от славной драки? Тем более, если это – битва за родину.
И они пали в бою, и погиб король Бриан, но Ирландия была спасена.
Победа при Клонтарфе положила конец разбойничьим рейдам викингов на Британские острова. Однако для Ирландии нашествия не кончились.
В 1171 году по наущению папы Адриана IV английский король Генрих II Плантагенет, используя распри между ирландскими королями, захватил часть побережья Эйре и объявил себя верховным королём острова. Кровопролитные войны продолжались почти два столетия, пока в 1367 г. в Килкенни не был принят статут, отделивший колонистов от кельтского населения. Отныне англичане должны были жить отдельно от коренных ирландцев, в своем районе, называемом Пейл (англ. Pale, букв. «граница», «ограда», область в юго-восточной Ирландии).
Установилось относительное спокойствие. Колонисты на рубежах Пейла стали понемногу смешиваться с кельтами. А колонисты в целом – начали подумывать об отделении от Англии. Но к моменту, о котором мы ведём речь, до этого ещё не дошло.
В 1431 году (тогда же сожгли Жанну д’Арк и родился некий Влад, будущий Дракула) из порта Кардона, что в Донеголе, на севере Ирландии, вышел в рейд пиратский корабль.
Скажем честно – ирландцы всегда были разбойниками и головорезами. Как любой уважающий себя народ, едва лишь подворачивался случай ограбить соседей, ирландцы тотчас собирались в поход.
Правда, в отличие от дальнобойных викингов, которые добирались до Сицилии и даже до Константинополя, сыны Эйре грабили кого поближе. Уэльс, Корнуолл, Англия, Шотландия – ну и, разумеется, острова Северного и Норвежского морей. Острова были предпочтительнее тем, что любой местный лорд может собрать (и то не сразу) лишь небольшое войско, а пока его бойцы наденут доспехи, ирландцев уже след простыл.
Мишенью донегольцев стали Шетландские острова. Взять там особо нечего, зато и оборона слабая, бой будет коротким.
Так и вышло. Набег получился быстрый и не хлопотный. Всё, что можно увезти, включая девок и овец, собрали к месту высадки для погрузки на корабль. Но кое у кого не утих зуд грабежа. Эти горячие ребята посматривали по сторонам жадными глазами, прикидывая, чем бы ещё поживиться.
День был ясный, море просматривалось далеко. Темноволосый молодчик, которого звали Нейл О’Хара, спросил одного из пленников на ломаном Норне:
«Что за остров вдали? Кто там живёт?»
«Атерстен, – кратко ответил пленник. – Там живёт смерть».
«Интересное имя! А много у Смерти овец?»
«Если ты смел, ирландец, плыви туда и сосчитай».
Нейл О’Хара был изрядным храбрецом. Он тотчас начал искать добровольцев, потому что одному грести лениво, да и неизвестно, сколько людей с оружием встретят их на Атерстене. Прослышав о его затее, вожак пиратов справился об острове у других пленников и подошёл к Нейлу с хмурым лицом:
«О’Хара, об этом острове говорят плохое. Там давно никто не бывал, а те, кто плавал туда, не вернулись. Если ты всё-таки поплывёшь, имей в виду – я не стану платить твоей матери за смерть сына».
«Никогда не скажут в Донеголе, что Нейл О’Хара – трус!» – огрызнулся парень.
«Тебя не в чем упрекнуть – ты бился наравне со всеми».
«И всё же я поплыву туда. Даже если никто не согласится плыть со мной».
Упрямство – отличительная черта ирландцев.
Справа и слева от карры, кожаной лодки Нейла, медленно проплывали островки, над которыми собирался туман. Небо понемногу заволакивали облака. Нейл знал – товарищи смотрят ему вслед. Они будут ждать его до завтрашнего дня, но вот решатся ли они высадиться на Атерстен, если он не вернётся?
Наконец, рёбра карры заскрипели о береговую гальку.
К моменту высадки Нейла стало совсем пасмурно. С неба сеялась мелкая водяная пыль, а с земли медленно восходил туман, становясь всё гуще и плотней. Сквозь его млечную пелену О’Хара смутно различал голые тёмные деревья. Это было странно, потому что на подходе он никаких деревьев не заметил. Да и пора листопада не пришла, почему же эти деревья облетели? Нейл ощупал рукоять меча и прикинул в уме, как быстрее перекинуть самострел из-за спины, чтобы сразу взвести тетиву.
Впереди, в тумане, Нейл заметил движущуюся фигуру. Он прислушался – не крадутся ли враги к нему с боков, пока одиночка отвлекает внимание? Но ни шорохов, ни треска веток слышно не было. Между тем фигура приближалась, почти беззвучно. Нейл присмотрелся: вроде бы, этот человек не держит оружие наготове или за спиной. Значит, не время обнажать меч.
К изумлению ирландца, это оказалась миловидная светловолосая девушка, одетая скромно и чисто, похожая на дочку небогатого хозяина. Она смотрела на Нейла без страха, но с каким-то напряжением и недоверием.
«Кто ты? – от волнения хрипло спросил О’Хара на Норне. – Ты из местных хозяев?»
«Да», – просто ответила девушка.
«Ты гуляешь одна? Это опасно. Мало ли, кого тут можно встретить».
«Никого. Здесь никого нет».
«Как тебя звать?» – Нейл, осмелев, подошёл ближе к девушке.
«Нива».
«Отличное имя! А я – Нейл О’Хара. Ты моя, Нива».
«Если ты не скажешь иначе» – загадочно ответила она, вглядываясь в лицо Нейла.
«И не подумаю! – ухмыльнулся Нейл. – Я увезу тебя отсюда в Донегол».
«Да, кто-то должен грести, чтобы увезти меня».
«Идём! Мне хватит такой добычи, как ты, больше искать нечего».
Прежде, чем отправиться за ним, девушка обернулась к деревьям, стоящим в тумане и сказала им нечто на незнакомом ирландцу языке. Нейл смутно догадался, что она прощается с ними. Ветер пошевелил туман, и тёмные деревья стали будто растворяться в нём. С ужасом Нейл понял, что видел не стволы и ветви, а только тени деревьев.
«Да ты…» – начал он было, но осёкся. Нива смотрела на него выжидающе, словно готовилась поймать слово, когда оно сорвётся с губ.
Нейл едва не произнёс «…ведьма», однако вовремя прикусил язык. Если бы он сказал о девушке по-другому, иначе, чем в первый раз, обязательно что-то случилось бы.
Поэтому он перевёл дыхание и твёрдо повторил то же, что говорил вначале:
«Ты моя».
Хотя теперь он ясно видел, что кончики ушей у девушки заострены.
Нива промолчала, но на губах её возникла – и тотчас растаяла, – улыбка.
Обратно Нейл грёб, сильно и часто взмахивая вёслами. Он хотел вернуться к своим до наступления темноты, потому что с темнотой – так ему казалось, – безмолвная Нива могла как-то измениться. Она сидела в карре, крепко держась за борта, и с тревогой поглядывала на море. Ветер усиливался, шла волна. Нейлу нелегко было править каррой, чтобы ту не слишком раскачивало.
Товарищи с удивлением и завистью глядели на его красивую добычу. Нейл, заметив эти взгляды, сразу заявил, чтобы пересечь все будущие разговоры:
«Ни продавать её, ни с кем-то делить я не стану. Если бы вы решились плыть со мной – другое дело».
Но вскоре ирландцы разглядели ушки добычи О’Хары. Общее мнение было такое: «Владей ею сам, нам и даром не надо». Вдобавок и вожак долго сомневался, стоит ли брать такую девушку на борт.
«Может, лучше оставить её на Шетландах? – предложил он Нейлу. – Пусть идёт куда угодно, удерживать не стану. Я заплачу тебе выкуп за потерю пленницы».
«Нет, я с ней не расстанусь» – упёрся О’Хара.
«Сдаётся мне, она тебя околдовала. Ей был нужен человек, чтобы переплыть с земли на землю. Смотри, твоя затея добром не кончится!»
«Я крещёный, верю в Бога и святого Патрика, – упрямился парень. – Мне вреда не будет!»
В отличие от прочих пленниц, Нива без обид и слёз доплыла до Кардоны, а затем отправилась с О’Харой на юг, в Айлех, где жила мать Нейла. Только теперь, по настоянию О’Хары, Нива завязывала голову платком по-девичьи. На половине дороги к Айлеху, на постоялом дворе, они оказались вместе на одном ложе.
Может быть, причиной тому стало одиночество, которое мучило Ниву. Она провела на острове долгие годы в обществе теней, беседуя с призраками деревьев, давным-давно срубленных людьми, и сама едва не стала тенью. Но Нейл много сделал для неё, хотя вряд ли в полной мере сознавал это. Она была благодарна ему, пусть даже не высказывала благодарности словами.
Видимо, главным оказалось то, что он не отрёкся от Нивы – когда увидел, кто она такая, когда ему предлагали оставить Ниву на Шетландах. Он вёз её с собой, оберегая, и ломал голову – что же с ней делать? Это слишком важная особа, чтобы обходиться с нею как с невольницей, но просто отпустить её он не решался – куда ей идти? Поступить так – всё равно, что зимой выгнать человека из дома.
Как бы то ни было, Нейл оказал Ниве большую услугу, и она отдарилась вполне.
Когда О’Хара показал Ниву своей матери, он неловко сказал:
«Это пленница с островов».
«Ну-ну, – хмуро молвила матушка, видя смущённое и довольное лицо девушки, – спасибо, что сказал, а то бы я запуталась, кто из вас пленник. Надеюсь, ты в своём уме, сынок, и соображаешь, кого привёл в дом?»
«Она моя!» – зарычал пират, чтобы мамаша не очень воображала о том, кто в доме хозяин. Это было третье, и последнее подтверждение, которое окончательно решило дело.
«И как я должна к ней обращаться? – ядовито, но уже мягче продолжала матушка. – Как к невольнице, как к служанке или как-нибудь иначе?»
Нейл только фыркнул:
«Пусть поп ответит, когда обвенчает нас, если на старости лет ты стала непонятлива».
«Ха, если я вдова, то уже и старуха?» – Мать возмутилась, и пошла-поехала ругань, как это водится у чёртовых ирландцев, верных Богу и святому Патрику.
Нет сомнений, что толков и пересудов об этой свадьбе в Айлехе хватило на долгие годы, раз уж история попала на страницы донегольской хроники. Хотя невеста держалась как настоящая леди, не в долгом времени с нею случилось то же, что бывает со всеми девицами, от батрачки до принцессы – она забеременела.
Хорошо это или плохо, но Нейл О’Хара продолжал заниматься тем, что у него лучше всего удавалось. Наконец, Нива Атерстен (тогда в Ирландии жёны не принимали фамилии мужей) уломала его стать купцом, тем более, что Нейл уже вышел в вожаки, умел и править кораблём, и отбить нападение.
Айлехские дамы не без опаски, но с интересом приняли Ниву в свой круг. Вскоре они обнаружили, что с её появлением на душе легче, болезни утихают, а в теле появляется особенная бодрость. Нанести визит супруге Нейла считали своим долгом и мужья дам, капитаны, китобои и купцы – это считалось почти гарантией возвращения из рейса.
Что дальше?
До сих пор в Донеголе помнят «Песню Нивы-из-Тумана»:
Я знаю три добрых земли –
В одной из них я родилась,
В другой я росла и цвела,
А в третьей с любимым сошлась
О первой земле улыбнусь,
С печалью вздохну о второй,
А третья земля – лучше всех,
Здесь другу я стала женой
Атерстены и О’Хара – потомки Нивы и Нейла, – во множестве живут на разных материках, от Европы до Австралии. Среди них время от времени рождаются дети с заострёнными ушами, а у некоторых бывают странные способности. Известен американец Кеннет О’Хара, который, впервые взяв лук в руки в 43 года, понял, что просто «не умеет» промахиваться. Именно он, изучив свою родословную, сумел восстановить историю о походе на Шетланды и диковинной «добыче» своего далёкого предка.
Кровь, воспринятая от женщины хельве, не теряет силы в поколениях.
Эльфы живы.