Правда жизни и правда искусства – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Первой не существует (хотя порой она дает о себе знать, обычно в самые неожиданные моменты). Вторая доступна лишь немногим – тем, кто понимает, что талант не дается по разнарядке или в результате тайного голосования, кто открывает талант в себе и вынужденно посвящает ему свою жизнь. Такая жизнь непредсказуема и коротка, а искусство вечно. Но противоположности объединяются, поэтому даже частные законы грамматики имеют прямое отношение к последним законам бытия.
Цикл произведений Бориса Штерна об инспекторе Бел Аморе, собранный здесь под одной обложкой, относили к юмористической фантастике. Или к иронической, сатирической – ведь есть же в нем анти(пост)советская какая-то сатира. Но все эти жанровые дефиниции ложны, они не ухватывают главного. Перед нами поэмы в прозе. Стилистическое совершенство, точность фразы, уместность цитаты, повторы и совпадения, рифмы и бородатые анекдоты – все это лишь части литературного механизма по трансформации смыслов и созданию миров.
Многие рассказы из этого цикла – начиная с самого первого, “Чья планета?” — давно стали классикой. Известные тексты впервые опубликованы в авторской редакции (оказавшись чуть брутальнее, они стали более выпуклыми и реалистичными; благодаря этому лучше высветился авторский замысел). Они дополнены новым романом “Вперед, конюшня!”, который писатель завершил незадолго до кончины. Раньше мы знали Бел Амора как скромного инспектора Службы Охраны Среды (СОС), теперь мы видим его в зените карьеры и славы. Тренер футбольной сборной, бригадный дженераль и спаситель Вселенной, он остался простым человеком из плоти и крови. Этим и интересен.
Согласно определению одного дикого робота, “человек – это тот, кто понимает искусство”. Но вот закон единства формы и содержания в искусстве, выведенный Штерном: форма гораздо важнее. Если форма совершенна, содержание стремится к предельному своему значению. Предельное содержание лучше всего ухватывает именно фантастическая литература – она создается на переднем фронте встречи с Неведомым и свободна от любых заранее заданных художественных условностей. Речь о том, что у Неведомого есть человеческое измерение. Даже если и нет, нужно его создать.
Кроме того, фантастика для Штерна важна как способ бегства от абсурдной реальности. Зацепив эту реальность крючочками букв, он предоставляет тексту развиваться по его собственным законам: глупое и злое отмирает, формируются новые смыслы и миры. Рождение и гибель, завершение и начало нового тут идут рука об руку, как в жизни. Взрыв (хохота), преобразующий реальность – фирменный прием писателя. Вселенная при этом рождается заново. Пространство-время и причина-следствие произвольно меняются местами. Генералы и футболисты, сантехники и космонавты, Блез Паскаль и баба Валя из соседнего подъезда оказываются равны перед этим катаклизмом. С точки зрения искусства даже Вселенная и футбольный мяч инвариантны. Все эти художественные трансформации, совмещения и смещения в литературном языке служат главному – выявить собственно человеческое в человеке. (Читатель полагает, что речь идет о персонаже по имени Бел Амор? Нет, речь идет о самом читателе.)
Главная функция человечества, по Штерну, состоит в следующем: “интеллектуально проникать, объединять, улавливать, еще больше понимать и использовать окружающие его силы”. Посредством физики, фантастики, и посредством футбола тоже. Смеясь, человечество примиряется с прошлым и встречается с будущим.