«Град обреченный» — роман воспитания. Ну или, если угодно, антивоспитания – с главного героя постепенно осыпается шелуха разнообразных «измов», пока Андрей не остается идейно и душевно голеньким в холодном враждебном мире. Обзавестись новой идеей он не успеет – мир его убил. Пусть даже и в аллегорическом смысле. Изя, впрочем, пытается Андрею посодействовать, но тоже не успевает. Хотя как сказать, вопрос достаточно интересный, просто я сейчас о другом.
О декорациях, в которых происходит действие романа. О странном Городе-Граде. О мире, в котором до конца прошел свой путь Андрей Воронин. По счастью, всего лишь до конца мира.
Странный мир. Непонятный и нереальный. То есть поначалу-то все кажется не таким уж и сложным. Инкубатор, выстроенный вполне рациональными на вид Наставниками под мудреный социальный эксперимент. Ограниченный стеной, обрывом и болотами на Юге. Немного смущает обезвоженный Север, но постепенное принудительное переползание Города вслед за водой в парадигму экспериментальной, так сказать, установки вполне вписывается. Даже перегоревшее, то ли случайно, то ли нет, аккурат перед гейгеровским переворотом солнце ничему напрямую не противоречит. Тем более что, как нам объяснили, Эксперимент есть Эксперимент.
Звучит, впрочем, один тревожный звоночек – власть Наставников над временем. В Город прибывают люди из хронотопов, отделенных друг от друга как минимум десятилетиями. Если точнее, то все поддающиеся датировке персонажи убыли между сороковыми и шестидесятыми двадцатого века. Роман написан в начале семидесятых, фокус на недавней истории вполне оправдан. И все-таки, как бы нам объяснить, хотя бы для себя, почему для Наставников двадцатилетняя разница во времени ничего не значит? Ну да, у меня найдется несколько гипотез на выбор. Первая – что вопрос вообще глупый, а Наставники по определению всемогущи. Лампочку разве что ввернуть не могут, а так – да. Вторая – что мигранты некоторое время лежат в анабиозе (в который вводятся, скажем, из чисто технологических соображений, в процессе доставки на место), а извлекаются оттуда по мере необходимости. Хорошая, кстати, версия. На фоне прочих странностей Города так пожалуй что и слишком хорошая. (Попутный вопрос – есть ли явные свидетельства прибытия кого-то из мигрантов не в хронологическом порядке? Я не помню – тем более что прибывает-то у нас на глазах только Сельма.) Ну и третья версия, на которую намекает эпилог – что физически никто никуда и не перемещается, а населяют Город вот эти вот самые особые нематериальные субстанции, независимые от тела.
Как там выразился Наставник? «Первый круг вами пройден». И где же у нас в ходу такие круги?
А это нам на нескольких страницах любезно объясняет один эпизодический персонаж. Если ограничиться кратким резюме, то:
цитата ГОЧитатели (я сейчас про себя в первую очередь) это место как-то игнорируют. Во-первых, Иуда-Ступальский авторитет еще тот, во-вторых, эпизод этот втиснут между двумя значительными сценами романа – Красным Зданием и ночными допросами, и там благополучно теряется. Или прячется.Андрей сказал, стараясь, чтобы получилось по возможности небрежно:– Вот этот пожилой господин полагает, что все мы находимся в аду.
– Пожилой господин абсолютно прав, – немедленно возразил Изя и захихикал. – Во всяком случае, если это и не ад, то нечто совершенно неотличимое по своим проявлениям.
А между тем. Ну да, чертей с вилами, котлов и серы в Городе вроде бы не наблюдается, но, как бы это выразиться? Есть варианты. Банька с пауками и страдание о том, что нельзя уже более любить у Достоевского, например. Но мне-то на самом деле видится скорее некая конструкция в сведенборговском духе, не столько, собственно, ад, сколько мир духов. Тут, впрочем, жирный дисклеймер – со Сведенборгом я знаком, как тот Иванушка-дурачок, в основном по борхесовскому предисловию и еще по нескольким пересказам примерно той же степени подробности. Но идея загробного мира, где мертвые живут, не зная, что они мертвые, и постепенно, сами того не замечая, дрейфуют в меру своих наклонностей к раю или аду, у меня ассоциируется именно со Сведенборгом.
Мир Эксперимента, казалось бы, одновременно несколько сложней и несколько статичней, однако... ну вот так оно все выглядит в эпоху атеизма и технического прогресса. Ангелы (ну или бесы) сделались Наставниками, Бог умалился либо отдалился. Помимо свидетельства Иуды (которого, вопреки Летову, в аду застать вполне естественно) можно еще заметить, что Андрей и фактически встречает здесь мертвых. Ну да, внутри Красного Здания – только Здание-то это вполне себе часть Города. Якобы (это Изя так Андрея утешает) увиденное внутри Здания лишь иллюзия. Ага, то ли дело снаружи – самая что ни на есть реальность. Ну, подумаешь – физика не очень понятная и статуи ходят, а так – реальность, да и все.
Доводилось уже слышать возражения, что, поскольку АБС были атеисты и материалисты, подобная мысленная конструкция им чужда. Не уверен, что вполне могу с этими возражениями согласиться. Убеждения – одно, художественная потребность, особенно если в числе прочего хочется вложить в произведение притчевой, аллегорический смысл – совсем другое. АБС написали «Отягощенных злом», АБС предпослали ГО цитату из Апокалипсиса (собственно, в черновиках он «Новым Апокалипсисом» и назывался, если не ошибаюсь). В конце концов, возвращаясь к одному из вполне себе зафиксированных замыслов братьев, книгу о Воронине создал вообще писатель Сорокин, а тот, как известно, в пивнушках с ангелами разговаривает. Совсем как борхесовский Сведенборг.
Ах да, и название. Помимо картины Рериха как таковой оно, я так понимаю, вполне себе отсылает к августиновскому «О Граде Божьем», да пожалуй, если уж педалировать тему, и к сведенборговскому небесному Лондону заодно.
Возвращаясь напоследок к заголовку колонки – Гаг вон тоже не сразу понял, какой именно ад имеет в виду его невидимый собеседник. Интересно, кстати, что у гигандийцев тоже совершенно непринужденным образом обнаружилась концепция ада, не находите?