Но если ты на самом деле такой...
всемог ущий, всесильный, всепонимающий...
разбер ись! Загляни в мою душу, я знаю, там есть
все, что тебе надо. Должно быть. Душу-то
ведь я никогда и никому не продавал! Она моя,
челове ческая! Вытяни из меня сам, чего же я
хочу, — ведь не может же быть, чтобы я хотел
плохог о!.. Будь оно все проклято, ведь я
ничего не могу придумать, кроме этих его
слов.. .
Аркадий и Борис Стругацкие
«Пикник на обочине»
Ну и к чему этот эпиграф? О ком это я — об Антоне Первушине, написавшем повесть «Корабль уродов», мягко говоря, по мотивам братьев Стругацких, или о себе самом, пытающемся что-то такое умное про неё сказать? И к кому это обращение — к богу или к читателю? Или к некоему идеальному читателю, для которого и пишутся все книги, который, в некотором смысле, и есть бог. Который всё поймёт, во всём разберётся и нас самих убедит, что мы не хотели плохого, когда это писали, и что особенно важно — плохого не сделали. И раз уж так сложилось, можно добавить и второй эпиграф, теперь уж точно о себе:
Судьи! Помер покойник барин-генерал,
царств о небесное, а то показал бы он вам,
судьям ... Надо судить умеючи, не зря... Хоть и
высеки , но чтоб за дело, по совести...
А. П. Чехов«Злоумышленник»
Будь моя воля, я и дальше продолжал бы сыпать цитатами. Например, цитатами о цитатах, из самого Первушина. Продолжал бы, потому что трудно начинать разговор непосредственно о повести. И она сама в этом виновата. С первых же строчек, которые, между прочим, тоже являются почти дословной цитатой, она вызывает... э-э-э... лёгкое недоумение. Потом, правда, это чувство проходит, но вопросы остаются.
Самый простой и самый сложный из них: а разве так можно? Это ведь даже не фанфик, не сиквел по Стругацким, а откровенный ремейк. Сюжетная канва «Пикника на обочине» взята практически целиком и спроецирована — куда бы вы думали? — на загадку Тунгусского метеорита. Что может быть оригинального в такой идее? Кто из писателей не мечтал написать свой «Пикник», о своей Зоне? И многие пробовали, но именно о своей. А переписать заново первоисточник никто как-то не догадался. Почему? Наверное, не хватало здоровой наглости, которая, вероятно, тоже сестра таланта. А вот у Первушина хватило. И наглости, и, приходится признать, её брата.
Взять хотя бы то же интервью доктора Перельмана (в оригинале -Пильмана), с которого начинается повесть. Ловкий ход, эффектный и экономичный. Не опознать здесь цитату может разве что абсолютно равнодушный к творчеству братьев Стругацких человек. А опознав, он сразу же задаст себе вопрос: а зачем? А затем, что так надо. Вместо того чтобы долго и энергозатратно вводить читателя в атмосферу повести, автор даёт ему ключ от чёрного хода. Один оборот — и ты уже там, в знакомом тебе мире. И не нужно никаких объяснений.
Разве что немного наивно выглядят попытки сделать вид, будто «Пикника на обочине» в этом мире не существовало. У нас сталкерами уже называют кого ни попа, а у них там, вишь ли, искатели. И не в Зону они ходят, а в Кратер, и не в «Борсче» в свободное время тусуются, а в Стекляшке. Во, какая разница! А смысл? Всё равно в конце повести герой упоминает Стругацких и цитирует эпиграф к «Пикнику». Да и гаечки эти... Раз уж пошёл автор в отказ, то и вместо них нужно было что-то другое придумать. Хотя, я ведь, признаться, не случайно чеховского злоумышленника вспомнил. Разбирался мужик в тонкостях сталкерского ремесла: «Лучше гайки и не найтить... И тяжелая, и дыра есть».
Однако вернёмся к тексту. Чуть позже выясняется, что описанный в повести мир знаком читателю сразу с двух сторон — по «Пикнику» и по воспоминаниям собственной юности. И герои-типажи взяты до предела узнаваемые, даже немного гротесковые. Персонажи комедии масок. Вот вам бедолага-кооператор, вот учёный-карьерист, вот энтузиасты-фуфлологи, вот комсомольский активист, активно перестраивающийся в бизнесмена, вот братки. Даже честный мент — и тот имеется. В общем — каждой твари по штуке, а некоторых и больше. Паранойев ковчег, корабль уродов. И что интересно — этот приём тоже работает. Потому что сама жизнь тогда была гротеском, фантасмагорией, нелепым коллажом из чужих идей и собственных иллюзий. Впрочем, об этом автор уже сказал, и сказал лучше, чем я. И даже намекнул, что не очень-то она с тех пор, за исключением декораций, сильно изменилась.
Перипетии сюжета тоже узнаваемы и предсказуемы. Зато как раз они могут заинтересовать, скажем так, не любителей фантастики в целом и творчества братьев Стругацких в частности. Все обязательные элементы мыльного детектива здесь присутствуют. В том числе, или помимо того — ещё и вездесущий, всё контролирующий сотрудник спецслужб. А по ходу всех этих приключений и злоключений герои ведут разговоры, подталкивающие читателя к разгадке тайны. Не такой уж, кстати, и таинственной, но уж какая есть. Так что никто не уйдёт обиженным, каждый получит порцию своего любимого блюда.
Кто-то ещё может клюнуть на обилие научных терминов — квазитрансцендентные структуры, нестационарная супербарическая аномалия, вариационный движитель. Только ведь и это — тоже декорация. Не в труднопроизносимых словах дело. Как ни называй чудо — Комната, Шар или Ось Гильзина — оно чудом и остаётся. Инопланетная хреновина, исполняющая твои желания. И весь вопрос в том, какие это желания. Старая, как мир, много раз спетая песня о счастье и смысле жизни. Но она без труда заглушает все научно-фантастические, сатирические и детективные арии, звучавшие до неё. Потому что это песня о главном. Вопрос, на который искали ответ авторы всех хороших, настоящих книг. И братья Стругацкие, и вслед за ними (след в след, как и положено ходить в Зоне) Антон Первушин.
Поэтому довольно забавно читать рассуждения о том, что автор «Корабля уродов» полемизирует со Стругацкими. На чужой-то территории? Оно ему надо? Того и гляди — под мухобойку попадёшь. Да и в чём узрели полемику уважаемые рецензенты? В том, что Андрей Тяглов просит счастья не для всех, а для себя одного? Так ведь и Рэдрик Шухарт в «Пикнике» о другом собирался просить, но разволновался, запутался и просто повторил слова глупого мальчишки Артура Барбриджа. Надеюсь, все помнят, что с этим идеалистом Арчи произошло дальше?
Да и не мог автор заставлять Тяглова произносить пышные слова про мир во всём мире, если, конечно, хотел, чтобы в его героя поверили. Другое время, другие приоритеты. И не факт, что это плохо. В настоящий момент наименьшую опасность представляет собой человек, заботящийся только о себе, а не стремящийся облагодетельствовать человечество. Глобальные идеи больше подходят подполковнику госбезопасности Лунькову. Всеобщее счастье — это по их ведомству.
А спор о том, нужно ли из зла делать добро — словесная эквилибристика и не более того. Жонглирование понятиями. И не звучит здесь Тяглов. Громко поёт, правильно и старательно, но не звучит. А как только переходит на свою личную боль, сразу становится убедительным. И очень важно, что именно он просит у Оси. Власти? Богатства? Бессмертия? Нет — сына. Просто сына, которого у него по милости всё того же Кратера так и не появилось. У Шухарта всё-таки была Мартышка, а у Тяглова — никого и ничего, кроме Кратера. Так неужели он должен был попросить о чём-то другом?
Кстати, финальная сцена повести производит сильное впечатление. Почти такое же сильное, как у Стругацких. Может, как раз потому, что идёт от души. А может, дело в том, что в оригинале был заложен невероятный эмоциальный потенциал, который срабатывает даже при повторном использовании. Но даже если и так, нужно ещё с этой энергией справиться, удержать её и удержаться в ней самому. Найти в себе нечто, способное выстоять под таким напором. Автор, судя по всему, нашёл и передал этот защитный амулет герою.
Да, сами мы уже вряд ли сможем измениться. Но пусть тогда наши дети вырастут лучше, сильнее и чище нас. Хоть на чуть-чуть. А внуки — ещё на немножко. И когда-нибудь люди станут такими, какими хотели быть мы. А значит, всё было не зря. Значит, мысль о том, что именно в продолжении рода заключается смысл жизни, не так уж пошла и банальна, как принято думать. Ладно, пусть не сам смысл, но хотя бы надежда на то, что он есть. Что они, наши потомки, его отыщут.
Так что, не полемика это. Свежее прочтение, переосмысление текста — да, пожалуй. Прошло немало лет с выхода книги Стругацких, и мир за это время сильно изменился. Многое теперь воспринимается иначе. Что-то уходит на второй план, что-то, наоборот, выпячивается, приобретает особое значение. И, наверное, есть смысл в том, чтобы прочесть любимые, знаковые книги по-новому. Во всяком случае, почему бы не попробовать, не примериться к высоте? А вот стоит ли при этом настолько откровенно использовать первоисточник в личных целях — не знаю, не уверен.
Планку, которую Антон сам себе поставил на предельную высоту, он, на мой взгляд, не преодолел. Возможно, и не мог. В самом лучшем случае получилось бы «как у Стругацких». Но и позорно под планкой он не пролетел, допрыгнул. Сбил уверенно, красиво и мощно. И право на ещё одну попытку заслужил.