— Папа, слепи мне окно!
Злата делает домик из пластилина. Четыре стены уже готовы, крышу (розовую и треугольную, как заказывали) слепил я. Теперь очередь за окном.
— Окно какое будет? — спрашиваю. — Голубое?
— Конечно, папа, — в голосе Златы бесконечное терпение и легкая снисходительность.
Я леплю окно. Вытянутое, в готическом стиле. Готово. Показываю Злате.
— Нет, папа. Не такое!
— А какое?
— Другое! Сейчас я тебе нарисую.
Злата берет фломастер и рисует. Классическое окно, разделенное на четыре части, как мы изображали в советском детстве.
— Понял. Сейчас, — я переделываю. Готическое окно превращается в простой квадрат, стеком я вывожу перекладины.
— Такое?
— Да! Теперь еще окно! И дверь!
Через несколько минут у домика появляются по окну в каждой стене (одно из них золотое. Простите, это концепт), дверь и два окна на крыше. Не спрашивайте, зачем. Ну, во-первых, это красиво...
— Красивый у тебя домик. Молодец, — говорю я. — Теперь все?
— Папа!
— Да?
— Слепи мне лошадку!
Я вздыхаю. Это она по адресу.
Мою личность создали книги и пластилин. Тысячи книг и тонна пластилина.
Поэтому крошечную лошадь я леплю на автомате. Сам поражаюсь, насколько быстро и легко я ее делаю. Раз-два и готово. С той же виртуозностью, с какой мой дед Гоша лепил пельмени, по сотне за раз, я создаю лошадь размером с двухрублевую монету. Когда-то на огромном поле, склеенном из нескольких разворотов газеты, где карандашами и засыхающим фломастером рисовалась река, сражались армии из сотен крошечных бойцов. Русские витязи и монгольская дикая орда. Иногда третьей стороной выступали викинги или ливонские рыцари. Это был настоящий пластилиновый мир.
Мы сами придумали правила и играли по ним. Мы с Юркой Рюминым, Андрюхой Башкирцевым, Димкой Ждановым или Симонычем бросали кубик и ходили, вымеряя путь полков спичечным коробком (тяжелая пехота на один, легкая пехота ходит на два коробка, конница на три). В боевом столкновении бросали кубики, вычисляя потери. Удар с фланга добавлял очков. Обход полка с тыла — давал право на дополнительный бросок кубика. Еще был алгоритм расчета стрельбы лучников (с учетом направления и силы ветра) и боевой катапульты. Фактически мы изобретали велосипед — настольные варгеймы. Эх, дорого бы я в то время дал за свод правил какого-нибудь Вархаммера! Или хотя бы за концепцию «гексогонального поля». Удивительно, в советское время массово выпускали книги «Юный командир», «Юный адмирал», готовили будущих солдат и командиров, но никто не догадался дать советским детям военно-стратегические настольные игры. Даже не сами игры, черт с ними. Мы все сделали бы сами, от игровых полей до фигурок, нам только нужны были обкатанные, четкие правила. Эх.
Наши правила были далеки от идеала, но это были правила.
Прежде чем играть, нужно было все слепить.
Для монгольской конницы требовалось полторы-две сотни лошадей (я не шучу). Для русичей — полсотни, у викингов вообще всадников не было, зато были драккары. Крошечные пластилиновые воины отличались только формой щитов и головы. Острая голова — русич в остроконечном шлеме. Голова с ободком — монгол в меховой шапке. Викинг носил рога (трудоемкий, гад), а кнехт-пехотинец (рыцарей было мало и все конные) был с круглой головой, его было сделать проще всего. У рыцаря — голова-ведро и щит с крестом.
Мы лепили свои воинства за час-полтора. Нам не терпелось начать игру. Причем большинство лошадей делал я, как специалист по скоростной лепке. Еще у нас был пластилиновый русский город с церковью, мосты через реку, татарский «сарай-бату» с юртами и лагерь рыцарей. Викинги просто приплывали по реке. Они же бандиты.
Мы выстраивали полки по родам войск и начиналась битва.
К чему это я? В общем, я сделал для Златы лошадку.
— Красивая лошадка?
— Да! — радуется Злата. — Очень красивая! Теперь свинку! И жирафа!
Теперь у нас есть лошадка, жираф, свинка, барашек, олень, верблюд и единорог (с золотым рогом и крыльями. Простите, это концепт).
— Папа, теперь лягушку! — требует Злата.
— Хватит, пошли зубы чистить.
— Ну последнюю!
— Злата, — подыскиваю я аргумент. — я не умею лепить лягушку. И вообще, уже пора спать.
Действительно, не умею. В воргеймах редко используют лягушек.
— Ничего, — терпение Златы бесконечно. — Я тебе покажу.
И действительно, показывает. Если бы я уже не сидел на полу, я бы сполз на пол. И тихо лежал бы там, ослабев от смеха. Злата садится передо мной в позе лягушки и делает соответствующее выражение лица.
— Видишь, папа? — говорит лягушка Злата. — Теперь лепи!
И я леплю с натуры. Лягушка у меня выходит так себе, но Злата старательно позирует. И, что удивительно, это помогает.
— Готово, Злата. Красивая лягушка? — я показываю. Лягушка сидит в той же позе, что и Злата. И даже выражение лица один в один.
— Да!
— Пошли тогда зубы чистить.
Я ставлю лягушку к остальным зверям. Теперь целый зоопарк.
— Все, зови маму, показывай ей своих зверей. И пойдем зубы чистить.
— Э! — возмущается Злата. — А я? Я еще лисичку не слепила!
— Злата! Хватит уже.
— Ну, папа! Одну лисичку! Маленькую! Пожалуйста! — она делает умильную рожицу. — Ну, пожалуйста! Или я буду тебя обнимать!
Это у нее такая угроза. Обнимается Злата с таким энтузиазмом, что кажется, вот-вот оторвет тебе голову.
— Ладно, только давай быстрее. Одна минута.
— Ладно.
Я встаю. Потягиваюсь... Сейчас бы пивка.
— Папа!
— Что Злата?
— Я не знаю, как лепить лисичку.
— И что делать?
Злата смотрит на меня:
— Ты же не знал, как лепить лягушку, и я тебе помогла. Теперь ты!
Пауза.
— Что ты имеешь в виду?
Я стою и изображаю лисичку. В смысле, лиса. На четвереньках, с прямой спиной и гордым профилем. А Злата старательно лепит с натуры. Через некоторое время у меня начинают дрожать руки и колени. Когда я пытаюсь пошевелиться, Злата возмущается.
— Э! Я же делаю!
...Хороший вышел лис, кстати. Думаю, это все гены.