Самое страшное кино.
Знакомство с этим фильмом (дебютом в кино замечательного режиссёра Константина Лопушанского) произошло у меня заочно ― в 86-м или 87-м году его посмотрел мой отец. Пришёл как-то совершенно потрясённый и потерянный, сказал ― в кино ходил. Был всего один сеанс, и, минут через десять показ остановили из-за шума в зале и продолжили для желающих в малом зале за закрытыми дверями. О как! Так что название я знал, и знал, что в фильме будет показано нечто ужасное. Позже, в конце восьмидесятых, по телевизору шли так называемые «недели иностранного кино» — японского, английского (впервые увидел «Шоу Бенни Хилла» именно тогда). И на американской неделе показывали двухсерийный «На следующий день» — так помню, в момент ядерных взрывов я просто в ужасе убежал из комнаты. Нынешняя молодежь этого уже не знает (и, наверное, слава богу!) — а мы, сорокалетние и старше, вовсю застали этот неконтролируемый страх, нападающий при словах «ядерная война». Нас учили этому в школе, мы читали об этом в газетах, видели по телевизору, нам говорили об этом родители. У нас дома лежала сумка с четырьмя противогазами, на всех ― вы можете себе такое представить?! И я умел быстренько натягивать «свой», самый маленький. Не без бравады, конечно, но как-то раз вдруг осознал, что если... Вот прямо сейчас, где-то над электромеханическим заводом (в нашем городке было крупное предприятие «оборонки», рядом базировался авиаполк, прикрывающий пол-Арктики, так что все знали ― в американских списках Котлас непременно есть ― и несколько лет назад, найдя наконец фильм Кубрика «Доктор Стрейнджлав» я совершенно неожиданно нашёл этому комичное подтверждение: единственный долетевший до СССР бомбардировщик сбрасывает свой груз именно на Котлас!!! — в 1963 году! Кубрик!!)... И всю оставшуюся жизнь будешь смотреть на остатки мира через эти запотевающие стеклышки противогаза...
Много лет спустя, значительно повзрослев, вполне осознанно уселся смотреть этот фильм. Визуализировал детские страхи. Сказать, что был потрясён ― ничего не сказать. Наверняка что-то тогда ещё недопонял, сейчас уже и не вспомнить, но пересматривать не решался очень долго. Даже в прошлом или позапрошлом году, когда вдруг нашла на меня волна посмотреть подобные фильмы и подряд переглядел и тот самый «На следующий день», и «Нити», и «На последнем берегу» — всё же «Письма мёртвого человека» отложил, не стал.
Сюжет фильма прост. Некий скорее всего американский город в первые дни после ядерной бомбардировки. В убежище под развалинами музея скрываются бывшие сотрудники. Туда же приходит из центрального бункера муж одной из работниц ― нобелевский лауреат Ларсен в великолепном исполнении Ролана Быкова. Ларсен сошел с ума, как, впрочем, и все остальные. Он уверен, что это не всеобщая война, а лишь локальный взрыв на военной базе под городом и неустанно ищет этому доказательства. С этой надеждой, что погиб не весь мир, а только их город, он и умирает, но передаёт её приютским детям, которых не взяли в бункер, а бросили умирать на поверхности.
--- Консервация ― это что? — Тридцать лет под землей. А может ― пятьдесят. А может, всегда.
«На исходе ночи» гораздо более позитивна. Там дело происходит на острове с военной базой. Ларсен ― всего лишь программист с базы. И там, действительно, взрыв происходит на самой базе, но некие «злые силы» хотят раздуть из этого случая уже всеобщую войну. Ларсен, объединившись с таинственными спецслужбами, добывает доказательства случайности уничтожения города на острове и отправляет их на «большую землю». Дети, в фильме уходящие во мглу, в книге выходят на берег, где их встречают кареты «скорой помощи» Красного креста, а Ларсена вывозят на вертолёте и он наконец видит голубое небо.
Нет, фильм по такому сценарию был бы пустышкой, хорошо, что его почти полностью отвергли. «Письма мёртвого человека» показывает весь ужас безнадёжности, когда видишь и знаешь, что это конец, что человечество погибло и сходишь с ума, пытаясь уверить себя и других, что нет, не всё потеряно, что есть ещё какая-то надежда, что пусть здесь всё погибло, но где-то там, за горизонтом, всё по-прежнему.
«Дорогой Эрик!» — надтреснутый уставший голос Ролана Быкова несколько раз за фильм начинает диктовать очередное письмо Ларсена своему пропавшему и наверняка погибшему сыну. И от одной интонации бегут мурашки. Ларсен верит, что его Эрик жив, хоть и не нашёл его ни в горящем аду, в который превратился город, ни в бункере (--- Пусти меня в детское отделение! — Ты что? Туда даже пьяные санитары стараются не ходить), рассказывает в этих не отправленных (даже и ненаписанных, скорее всего) письмах, где они живут и где («хоть это и невозможно») их похоронят, если они умрут, говорит, что ему нужно «всего одиннадцать таблиц», чтобы доказать, что мир не погиб и многое другое...
Сегодня по моему летоисчислению седьмые сумерки первого месяца снега. Значит, сегодня ― Рождество.
Одна из лучших ролей великолепного Ролана Быкова. В круглых очках, в изодранном парадном пиджаке (в котором получал Нобелевскую премию), с всклокоченными седыми волосами. В костюме химзащиты и противогазе. По слухам, он тяжело заболел после съёмок. Неудивительно. Пропустить такое через себя...
Дебютная работа Константина Лопушанского, режиссёра, снявшего за тридцать лет всего шесть фильмов, каждый из которых в определённых кругах производил фурор. Ученик, и, на мой взгляд, лучший преемник Тарковского.
цитировать
свернуть ветку