Наши звёзды. Анатолий Штейгер

Издательство Престиж Бук сделало замечательный подарок всем любителям русской поэзии.

Вышла книга, первая книга серии «Золотой Серебряный век», открывающая широкому читателю литературное наследие Анатолия Сергеевича Штейгера (1907-1944), поэта младшего поколения первой волны эмиграции, яркого представителя «парижской ноты».

В составе — три прижизненных поэтических сборника А. Штейгера, стихотворения из посмертной книги «2х2=4» (за исключением ранее опубликованных), а также печатавшиеся только в периодических изданиях.
Дополнительно включены: проза поэта, рецензии на его сборники, воспоминания современников, переписка с З. Гиппиус, письма к З. Шаховской и избранные страницы эпистолярного романа с М. Цветаевой.
----------------------------------------------------


...взяв в руки эту книгу и прочитав несколько страниц, я горько усмехнулся, вспомнив пословицу: век живи — век учись, а дураком помрёшь.

Так вот случилось, что я — к своему стыду — до сих пор не знал стихов Анатолия Штейгера.
Стихов невероятных, искренних, горьких, чарующих, простых, как правда, глубоких, как ностальгия...

Но теперь я их читаю.
Теперь я их знаю и люблю.

------------------------------------------------------ ------------------------------------------

             ***
Памяти изменчивой не верьте:
Поседев, былое не отдаст.
Только нежность сохранит от смерти,
Никому на свете не предаст.

Только нежность. От прикосновенья
Родилась и выросла она,
Только быстрой нежности мгновенья
Опьяняют благостней вина.

Ей одной, изверившейся, — верю,
Клятвой нерушимой не свяжу,
Самое заветное доверю,
Самое заветное — скажу!


            ***
Снова осень и сердце щемит –
Здесь сильнее дыхание грусти.
Эти дни хорошо проводить
Где-нибудь в захолустье.

Очертания острые крыш…
В небе ратуши темные башни.
Легкий сумрак… Стоишь и стоишь,
Заглядевшись на камни и пашни.

Вдаль уходят пустые поля,
Темнота опускается ниже…
Как ни странно, но все же земля
С каждым годом нам будто все ближе.

           
Сентябрь

Первый чуть пожелтевший лист
(Еле желтый – не позолота),
Равнодушен и неречист
Тихо входит Сентябрь в ворота

И к далекой идет скамье…
Нежен шелест его походки.
Самый грустный во всей семье
В безнадежности и в чахотке.

Этот к вечеру легкий жар,
Кашель ровный и суховатый…
Зажигаются, как пожар,
И сгорают вдали закаты.

Сырость. Сумрак. Последний тлен
И последняя в сердце жалость…
— Трудно книгу поднять с колен,
Чтобы уйти, такова усталость…


            ***
«Попрыгунья стрекоза
Лето красное все пела».
…Опускаются глаза.
Тихо катится слеза
По щеке, по загорелой.

Сердце попусту боролось –
Наступил последний срок.
Ждать, чтоб все перемололось,
Не по силам. Сорван голос,
Ты забывчив и далек.

Осень стала у ворот,
Листья мертвые в подоле.
Кое-кто ей подает…
(Никогда он не поймет
Этой нежности и боли).

Видно песенка допета
Вся до самого конца.
Не вернется больше лето…
Неумыта-неодета
Осень стала у крыльца.


        ***
Только раз дается в жизни счастье,
Только раз и только на мгновенье,
И не в нашей слишком слабой власти
Удержать его прикосновенье.
Только память с нами остается,
Точно крест на брошенной могиле,
И тоска о том, что не вернется,
Что из рук мы сами упустили…

Только раз бывают в жизни встречи,
Только раз, и этого довольно,
Чтоб навеки оборвались речи,
Чтоб глаза закрылись добровольно.
И уже навеки не поднялись,
Никому вовек не рассказали,
С чем они однажды повстречались,
Что они однажды отражали.

Да еще во сне бывает счастье,
Да еще во сне, когда
Через крышу высоко над спящим
Ворожит зеленая звезда.
Сердце бьется. Рай ли? наважденье?
Хоть еще мгновение одно.
И за это утром пробужденье
Нам как месть холодная дано.


            ***
Здесь главное, конечно, не постель…
Порука: никогда твое не снится тело.
И, значит, не оно единственная цель…
Об этом говорить нельзя, но наболело…

Я бы не брал теперь твоей руки…
Упорно не искал твоих прикосновений.
Как будто невзначай – волос, плеча, щеки…
Не это для меня теперь всего бесценней.

Я стал давно грустнее и скромней.
С меня довольно знать, что ты живешь на свете.
А нежность и все то, что в ней и что над ней,
Привыкла ничего не ждать за годы эти.

Так мало надо, в общем, для любви…
Чем больше отдает – тем глубже и сильнее.
Лишь об одном молюсь и день и ночь: живи,
И где и для кого – тебе уже виднее…


                ***
                                              «Я выхожу из дома не спеша…»
                                                   К. Елита-Вильчковскому

Я выхожу из дома не спеша.
Мне некуда и не с чем торопиться.
Когда-то у меня была душа,
Но мы успели с ней наговориться.

Так, возвратясь с работы, старый муж
Сидит в углу над коркою ржаною,
Давно небрит, измучен, неуклюж,
И никогда не говорит с женою.
Да и она: измучена, стара…

А ведь была как будто бы пора…
Теперь совсем иная наступила.
И ни к чему была здесь игра…
И чтоб игра, нужна к тому же сила.

…бродить в полях, но только одному.
Не знать часов. Без цели, без дороги.
Пока в сентябрьском палевом дыму
Не сгинет лес. Покамест носят ноги
Пока внизу не заблестят огни,
Не запоет сирена на заводе…

Но разве в этом мире мы одни,
За городом в такие точно дни,
Искали что-то, только что? в природе.


                ***
Я стал теперь взрослее и скромней,
Но в сердце те же розовые бредни.
Воздушный замок грудою камней
Лежит в пыли, не первый, не последний…

И так идут короткие года,
Года, что в жизни лучшими зовутся…
И счастье в двери стукнет лишь тогда,
Когда «войди» — уста не отзовутся.


                ***
Все может быть… Быть может есть — не рай,
Но что-нибудь, что отвечает раю:
Неведомый и непонятный край,
В котором… Только что я, в общем, знаю…

Но может быть… И если это есть,
То что нам делать в сущности на свете —
Ходить в кафе? работать? спать и есть?
Но мы не дети, мы, увы, не дети.

…переступить невидимую грань,
И все вдруг станет радостней и чище.
Отец и няня… Няня, няня, встань,
Зачем ушла из детской на кладбище.

Я без тебя так страшно одинок,
Я о тебе, тридцатилетний, плачу.
(Я даже схоронить ее не мог,
Припасть к руке. Увидеть дроги, клячу).

Еще хоть раз поговорить с отцом,
Там время может быть у нас найдется.
Не так как было пред его концом…
Но кто мог знать, что он уж не вернется.

Он уходил на час, а не на век
И, вот, упал у Городского Сада…
Усталый, важный, грустный человек,
Проживший жизнь (несладкую) как надо.

И этот друг… Хотя, какой он друг,
(Но он мог стать мне самым лучшим другом),
В большой палате окнами на юг,
Он на платок в крови глядел с испугом.

В начале мы не говорили с ним,
Потом минуту, (я ходил к другому),
Но много надо ли от нас больным…
В больнице все не так и по-иному.

Умней бы было ехать не простясь…
— Ты будешь жить. (Впервые «ты» как дети,
Сказали мы краснея и стыдясь.)
На третий день ты умер на рассвете.

…и несколько других еще имен
Наедине я часто повторяю…
А если смерть короткий только сон?
Но как узнать… Я ничего не знаю…


                ***
У нас не спросят: вы грешили?
Нас спросят лишь: любили ль вы?
Не поднимая головы,
Мы скажем горько: — Да, увы,
Любили… как ещё любили!..