Энрике Гонсалес Мартинес (*)
Старая борзая
Сердце, старая борзая!
Колебанья презирая,
друг отважный и прямой,
ты всегда кидалась в бой,
мой порыв опережая, —
в свете дня, во тьме ночной.
Ныне, друг мой по борьбе,
волю я дарю тебе,
с долгой службы отпускаю.
Твой лирический приют
травы густо заплетут.
Отдохни, забот не зная,
сердце, старая борзая!
Ты шею лебедю-обманщику сверни...
Ты шею лебедю-обманщику сверни —
он белой нотою звучит в озерной сини;
ему, застывшему в законченности линий,
чужда душа вещей, природа не сродни.
Беги от косных форм, от стертых слов — они
не согласуются с укрытой в сердцевине
глубинной жизнью, и — люби сильней отныне
живую жизнь, и ей свой трепет объясни.
Взгляни на мудрую сову в ночи беззвездной,
когда, слетев с плеча Паллады шлемоносной,
неслышно на сосну спускается она.
Ей не дана краса лебяжья; но пытливый
зрачок ее, во мрак вперяясь молчаливый,
читает тайные ночные письмена.
Сумей пройти над жизнью...
Сумей пройти над жизнью всех явлений
неспешно, отрешенно; и ясна
тебе предстанет снега белизна,
вен синева и роз огонь весенний.
Пусть все в твоей душе оставит след
и глубоко, и верно, и чеканно:
проникновенный монолог фонтана
и горестной звезды дрожащий свет.
Пусть арфою Эола над вершиной
ты, отданный ветрам на произвол,
струной бы чуткою воспроизвел
молитвенный напев и рык звериный.
Пусть будет чуждо сердцу твоему
все, что волнует человечье стадо;
возделав душу, обретешь награду:
услышишь тишину, прозришь сквозь тьму.
Пусть ты себя возлюбишь в сердце строгом,
в нем заключив весь ад, все небеса,
и в сердце пусть глядят твои глаза,
чтоб необъятный мир постичь в немногом.
И пусть, оковы жизни разреша,
с собою взяв весь мир, тобой творимый,
услышишь ты свой стих неповторимый,
где бьется жизни легкая душа.
Дом при дороге
Дом при дороге — он во мне самом,
в открытом настежь сердце, — грустно в нем.
За эти годы в нем перебывало
необычайных странников немало,
но чаще пустовал он день за днем.
И видел он
в улыбках жизни и в ее блужданьях
один и тот же бесконечный сон —
о легких встречах, скорых расставаньях.
И редко, редко путник уходящий
для гостя нового оставит огонек,
в ночи горящий,
и, покидая дружеский порог,
напишет несколько приветных строк.
Нет — большинство гостей уходит в нетерпенье,
едва спугнет их преждевременный закат,
и в доме остаются хлам и чад,
умерших песен неприкаянные тени
и стертый след на каменной ступени.
И потому, когда в ночи глубокой
неведомый мне путник одинокий
затеплит огонек, тогда:
— Кто там теперь? — гадаю я в тревоге. —
То запоздалая любовь зашла с дороги
иль загостилась старая беда?
Безмятежность
Эта ночь принесла трепетание звездного света,
серовато-жемчужное небо с осьмушкой луны;
в серебристом тумане тропинки неясно видны,
и пространство умолкло, в прозрачную млечность одето.
И пробилась в душе долгожданного мира примета,
словно тайный источник несущей покой тишины.
Ненадежному счастью невзгоды теперь не страшны,
присмирели они, как ягнята на пастбищах лета.
Тот, кто духом смирился, не станет других осуждать
Ни за зло, ни за смерть, ибо ночи дано охлаждать
неуемность порывов, смягчать непокорную жалость;
и с собой примиренная жизнь размышляет в тиши,
что такое моя безмятежность, дремота души —
то ли доблесть и жертвенность, то ли отказ и усталость...
Воспоминания сада
Эта серая морось мир окутала снова,
от ненужного горя жизнь темна и тяжка.
У порога души постучала тоска,
как усталая странница в поисках крова.
И дыханье жасминов из сада ночного...
Бередит мою рану острый запах цветка.
Вспоминается вечер... Ползут облака,
моросит, и давно все к отъезду готово.
Острый запах жасмина... Дождя шепоток,
неумолчное в мокрой листве бормотанье,
бесконечных тягучих признаний поток...
И печаль воскрешает в туманном сознанье
чьи-то слезы, летящий по ветру платок
и корабль, отплывающий в скорбном молчанье.
Переводы — М. Квятковской
______________________________________________________ ___
Поэты новых дней
Поэты новых дней споют легко и строго
божественную песнь, неведомую нам;
созвездья новые, полны иной тревогой,
пошлют иной удел их беспокойным снам.
Поэты новых дней пойдут своей дорогой,
шагая по большим невиданным лугам;
услышав нашу песнь, сочтут ее убогой,
на ветер выкинут наш сон, как старый хлам.
Но будет это все напрасно и случайно;
в душе останутся и страх, и та же тайна,
и прежняя тоска, и злая тишина.
Они увидят: мрак грозит навечно миру,
из праха подберут заброшенную лиру,
и тот же стих — наш стих — подскажет им она.
Перевод — О. Савича
------------------------------------------------------ ----------------------------------
(*)
ГОНСАЛЕС МАРТИНЕС, ЭНРИКЕ
ГОНСАЛЕС МАРТИНЕС, ЭНРИКЕ (González Martinez, Enrique) (1871–1952), мексиканский поэт.
Родился 13 апреля 1871 в Гвадалахаре. Учился медицине и 17 лет занимался врачебной практикой, пока в 1911 не переехал в Мехико, где вошел в творческое объединение писателей и художников «Мексиканский Атеней», сыгравшее большую роль в развитии национальной культуры 20 в.
В 1926 был назначен послом в Испанию и пробыл на этом посту до 1936.
По возвращении на родину посвятил себя литературе.
Лирика Гонсалеса Мартинеса в своей эволюции являет образец развития современной испаноязычной поэзии.
Первый поэтический сборник Гонсалеса Мартинеса Прелюдии (Preludios, 1903) создан в русле эстетики модернизма. Но в книге Тайные тропы (Los senderos ocultos, 1911), куда вошел знаменитый сонет Смерть лебедя (La muerte del cisne), поэт восстает против многих новаций модернизма.
Напыщенной и искусственной поэзии подражателей Р. Дарио он противопоставляет искренность и напряженность лирического чувства.
Влияние Гонсалеса Мартинеса в латиноамериканской литературе было особенно ощутимым в период 1915–1925.
Умер Гонсалес в Мехико 19 февраля 1952.
источник —
http://www.krugosvet.ru/enc/kul...
| Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «ФАНТОМ» > Энрике Гонсалес Мартинес |
Тэги: поэзия
7
спасибо!
331
просмотры
Комментарии