«Китай не хочет, чтобы его постигали»
АЛЕКСЕЙ МАСЛОВ — один из ведущих российских китаистов и востоковедов, доктор исторических наук, профессор, автор 15 научных монографий, президент Федерации шаолиньских боевых искусств.
«А. К.
Получается, что диалог западной цивилизации и Китая — это разговор слепого с глухонемым? Не в этом ли и сила, и слабость Китая в смысле его экспансионистских намерений?
А. М.
Это сила, но не слабость. Потому что Китай удовлетворен той картинкой, которую он транслирует во внешний мир. Если картинка транслируется плохо, он ее подправляет. Например, долго считалось, что Китай в военном и технологическом плане слабая страна. Сейчас Китай развивает вооруженные силы и всем об этом громко рассказывает. В Китае многим приятно, что мир рассуждает о китайском чае, о терракотовых воинах в Сиане, что к ним едут иностранцы тратить деньги. Но если речь идет о реальном постижении Китая, встает вопрос: а зачем Китаю нужно, чтобы его постигали, как какую‑то лягушку? На этом была основана критика востоковедения со стороны представителей стран Востока — некогда колониальной науки, в которой есть хозяин и есть объект для экспериментов. В Китае же нет никакого «западоведения» — есть изучение, например, экономики Европы, Америки, но комплексного «западоведения» не было никогда. Китай не хочет, чтобы его постигали. Мы со своим западным сознанием считаем, что культурное тело цивилизации, внутренний закон, имманентный моральный кодекс равноценны для всех — просто выражаются в разных формах, что китайцы мыслят так же, как и мы, только выражают свои мысли по‑другому. А китайцы не считают, что европейцы мыслят так же, как они. Вот в этом и есть главная нестыковка. Китай никогда не затрагивает чужие культурные традиции. Он не подавляет их, не поддерживает, они для него внефеноменологичны. То есть он не воспринимает их никак. Китай не экспортирует свою идеологию и не будет. Он не будет обращать никого в правильность своей веры. Для Китая экономика — прежде всего. И в этом плане, казалось бы, хорошо, что Китай, в отличие от американского экспорта демократии, никого не подавляет идеологически. Но, с другой стороны, надо понимать, что вещи, которые ценны для нас в нашей культуре (поэзия Петрарки, роспись Сикстинской капеллы), с китайской культурой несоотносимы. Это не значит, что китайцы будут их уничтожать, — ни в коем случае. Они просто не будут поддерживать те ценности, которые Европа пестовала в течение столетий, в том числе и вытекающие из культуры морально-этические достижения вроде вольтерьянства и культуры Ренессанса, которые несоотносимы с китайской психологией. Сейчас Европа волнуется по поводу наплыва беженцев из Сирии, которые приносят иную культуру общения. Но беженцы экономически слабы, они приходят, чтобы сесть на стул местной культуры. А когда приходит Китай, он создает свое пространство и вытесняет из этого пространства всех остальных. И самое главное — он не требует от принимающей культуры ничего, не хочет, чтобы она его финансировала или спонсировала. Китайцы говорят: дайте нам пространство. Мы будем платить налоги, поддерживать местную рабочую силу, но мы будем самостоятельны с культурной точки зрения. В этом плане он безопасен, он не требует ресурсов, Германии не надо будет платить китайцам пособие. Но они окапываются, расширяют свое культурное пространство. Вот это и есть логика китайской культуры. Европейское пространство схлопывается, в Китае, равно как и в большинстве восточных стран, нет очагов роста европейской культуры. А вот очаги роста китайской культуры есть повсеместно. Она оказалась более витальной, чем европейская, — потому что европейцы очень ценили сохранение культурной идентичности со своими ценностями и пытались ее экспортировать, а китайцы экспортировали только экономику. Китайцы не пытаются делать китайцами европейцев, не обращают в свою веру, их просто становится все больше и больше, и они вытесняют, раздвигают плечами несуществующую стену. «