«Мыслящий» ящик из под конфет «Золотой ключик» и Золотой бурундук

«Фантазия — это очень неплохо!.. Фантазия — большая сила, большая радость... Фантазия плоха, когда она отрывается от действительности!»

Из разговоров Золотого бурундука с Серёжей. (Вс.Н. Иванов «Золотой бурундук»)

ВСЕВОЛОД НИКАНОРОВИЧ НАСТАИВАЕТ НА ФАНТАСТИКЕ

Дорогой Александр Матвеевич! Взял я как-то в руки Вашу книжку [«Тайна Красного озера»] и, как пишет Лермонтов, «забылся волшебным вымыслом». Должен Вам сказать, что за многие, многие годы не видал я книжки такого напряженного интереса, такого сильного движения темы. <...>

И знаете, кого Вы напомнили мне Вашей манерой писать Жюль Верна, именно его. Даже Ваши типы — этот профессор Черемховский с дочерью Анютой — напоминает мне кого-то из «Детей капитана Гранта». Он ясен, добродушен, он не лезет вперед своей учённостью, он по-настоящему, по-благородному, не по-фельдшерски учён. Хорош и Дубенцов, очень хорошо сделано его первое появление. Хороша, чиста Анюта. Хорош и следопыт Пахом Степанович. Да всё хорошо. И очень ценно, что будучи советскими людьми, эти люди остаются и настоящими русскими. Книжка настолько добра, что в ней просто жаль, что убит Соломдига, а особенно жаль Орлана. Симпатичного пса, поэтому следует в следующих изданиях описать больше и спасти. <...>

Знаете, мне кажется, что если Вы — говорю не обинуясь — сознательно пойдёте за Ж. Верном, если Вы разовьёте тот колоссальный запас возможностей, которые имеются у нас в науке, то Вы можете создать очень интересные фантастические произведения на научной основе необходимые советской литературе. Что-то вроде полёта на Луну, по ракетному принципу Циолковского — посмотрите книжку «Вне Земли» — или что-нибудь в этом роде. А отчего не залезть на пять км в глубь земли в поисках урана? Главное, в Вашем творчестве нет той казённости, нарочитанности, заданности, которая отличает, увы, почти всю нашу современную литературу, делает её малочитабельной. <...>

ВСЕВОЛОД НИКАНОРОВИЧ САМ ПИШЕТ СКАЗОЧНЫЕ ПОВЕСТИ

Александр Матвеевич Грачёв не прислушался — не «пошёл за Жюлем Верном» и не стал «развивать колоссальный запас»... А вот сам Всеволод Иванович попробовал себя в сказочной фантастике, написал «Весеннюю повесть о ящике на окне» (1957, Хабаровск; 1959, Тамбов; 1960, Южно-Сахалинск), затем фантастическую повесть для детей «Золотой бурундук».

Эти повести совсем не в традициях Жюль Верна. Правильнее было бы дать им подзаголовки «Сказочная повесть» или «Повесть-сказка». Так было бы точнее жанровое определение. Ведь сюжеты обоих книг основаны на волшебном или чудесном. В «Повести о ящике на окне» (в Тамбовском издании слово «весенняя» в заголовке отсутствует) «Ящик», «Земля», «бобы», «кот Филька» — общаются между собой сами по себе, а Алёша со своими родными и близкими, находясь на той же жилплощади, сами по себе.

Книжку Всеволода Никаноровича Иванова «Весенняя повесть о ящике на окне» издавали трижды — в 1957 году (Хабаровск, иллюстрации В.И. Ярошенко, тираж 30 000 экз., в 1959 году (Тамбов, иллюстрации А.К. Свищева, тираж 50 000 экз., в 1960 году (Ю.-Сахалинск, иллюстрации В.В. Васильева, тираж 15 000 экз.)

ЛЮБОПЫТНЫЕ, НО НЕ ДЛЯ ДЕТЕЙ, ФАКТЫ О «ВЕСЕННЕМ ЯЩИКЕ...»

Из записной книжки № 3 Вс.Н. Иванова:

«5 ноября 1954 года. Обсуждение «Ящика» в ССП [Союз советских писателей. Хабаровское отделение].

Шундик Н.А.: Юмор, замечательно, философского смысла много! Не всё чётко очерчено. Происхождение жизни можно [от]бросить. Алёша м[ожет] попасть на опытные поля... Конкретные факты. Ящик — потерялся... Противопоставление Мальчик (неразб.) 6 стр. — мыши. 8 (неразб.) Так орг. — производят продукты (доброта?). Ограничиться солнцем научить трудно.

Пришвин А.А.: Старо. Андерсен... Находка — ящик. Как растёт — лучше всего. Алёша (неразб.) 9 лет. Не видел растений. Ботанику — не учили. Комплекс[ный] метод слишком широк. И социализм — чересчур!!! Ребёнок, видя, сам дойдёт... Разговор папы — короче! Ящик д[олжен] б[ыть] крепче — больше связи с колхозом. Город — большой, в деревне не бывал.

Шестакова Ю.А.: Читали ребята с интересом. Поэзия роста. Бабушка + [хорошо]. Это пробел в нашей школе. Земля заговорила: трудно, бессвязно. Образ Земли облегчить. Редиску съел! Нет! Папа везёт [сына] в совхоз. Редиска — парнишке.

Туркин В.П.: (неразб.) не перефразирую. Мама — более активна. Ящик-квадрат. Голова? Сердце? Ложечка? Кот (неразб.) не видел весны? — стр. 18.

Шестакова Ю.А.: Отнесёт семена в класс. Ваня, Саша. Вода и удобрение для земли.

Опубликовано: «Непрерывное движение духа...». Дневник и записные книжки Вс.Н. Иванова. Авт.-сост. Н.С. Позина. — Хабаровск : КГБНУК «Хабаровский краевой музей им. Н.И. Гродекова», 2012. — 380 с. 10 с. ил. С. 154. Тир. 300 экз.

СОН-ПУТЕШЕСТВИЕ НА СПИНЕ С ПЯТЬЮ ПОЛОСКАМИ

Бурундук попадает к Серёже за два рубля с полтиной с базара. Мальчик и бурундук привязались друг к другу. У Серёжи трудности в школе, на носу Новый год и надо завершить учебную четверть с положительными отметками... Бурундук в благодарность за отношение к себе со стороны мальчика, решает помочь ему «учиться, чтобы он стал сильным»... Случай, как говориться, подвернулся. Елка принесла в квартиру запахи тайги... Новогодняя ночь, мечты и пожелания в праздник хорошего, славного... Золотой бурундук решает познакомить Серёжу с дальневосточным краем без помощи карт и картинок в учебниках: «Летим смотреть! — На чём летим? — Садись мне на спину!.. Ты же крошка!.. — Ты забыл, что в мысли, в фантазии всё можно... Серёжа прыгнул на золотистую спину, широкую как папин диван». Золотой бурундук становится в ряд сказочных гужевых средств передвижения: Сивка-Бурка, Серый Волк, Конёк-Горбунок... Лишь маршрут его передвижения иной — территория Дальнего Востока. Точнее — над ней. Серёжа видит обширные пространства с огромной высоты.

Правда, и об этом нельзя умолчать, есть еще и другие волшебные способности у Золотого бурундука. Он может перемещаться не только в реальном пространстве, но и во времени, причем, с «заездом» в мифологические пространства и сны. Именно такую возможность использовал Золотой бурундук, когда они встретили на Великой водяной дороге Мангму Хотто-бира шамана, направлявшегося в Верхний мир. Золотой бурундук организовал Серёже путешествие в недра земли к залежам каменного угля, нефти, газа и руд, в богатые кладовые хребта Джугджур. По пути они попали в сон (!) молодого геолога, мечтающего найти алмазы в тайге. Серёжа, как добрый мальчик, попросил Золотого бурундука помочь юноше-геологу. На что бурундук дал согласие...

До начала лета бурундук прожил в городской квартире. Были ли у Сергея ещё путешествия на бурундучьей спине с пятью полосками по бескрайней дальневосточной земле? Неизвестно. Об этом Всеволод Никанорович умолчал в своей повести. Зато у самого Золотого бурундука состоялось путешествие в коробке из под обуви «Скороход» на катере «Берилл» из Хабаровска по Амурской протоке в село Бычиха. Там он был выпущен на волю, и молнией скрылся в листве большого куста сирени...

Книжку Всеволода Никаноровича Иванова «Золотой бурундук» издавали дважды — в 1963 и 1984 годах. Первый тираж был 30 000 экземляров, а второй — 300 000. Редактором первого издания был В.И. Клипель, второго — Р.А. Шарова. Иллюстрировали книгу — в 1963 году В.В. Васильев, в 1984 году — С. Есипов и Г. Лавриненко.

«НАРИСОВАТЬ МОГУТ ЧТО ХОЧЕШЬ...»

Мои встречи с Вс.Н. Ивановым: из устных рассказов Евгения Васильевича Короленко

Евгений Васильевич Короленко (1929-2000). График, живописец, Заслуженный художник России. Участник многих международных, всесоюзных и республиканских выставок. В частности, в Международной выставке стран социалистического содружества, посвящённой Международному астрономическому году (1974) в г. Баку, где был представлен его аллегорический триптих «Моя Земля». (Подробнее см.: «Техника молодежи», 1975, № 6, с. 12-13:

«Это было в начале 1960-х годов. Жил и работал я в Комсомольске-на-Амуре, но, используя любую возможность, старался как можно чаще бывать в Хабаровске. Там и художественная жизнь была активнее, да и учителя мои уже перебрались в краевую столицу. Собираясь компаниями, ходили из мастерской в мастерскую, смотрели работы друг-друга, обсуждали, спорили... И все, конечно же, не без вина и застолий. В очередной приезд, после дружеских посиделок, вдруг обнаружили, что поиздержались... Утром, проверив и обдумав все возможные источники денежных средств, пришли к выводу — иссякли они. Я сидел тихонечко в сторонке, у меня-то какие «источники», я ведь приезжий. Ещё для себя предстоит занимать у кого-нибудь на дорогу домой.

И тут Зорин говорит:

— Евгений, выручай! Вся надежда на тебя!

— Как выручай? Чем выручай! Нету у меня денег, Валентин! Ты же знаешь...

— Ты не понял, — подошел ко мне Зорин. — Тебе надо к Всеволоду Никаноровичу сходить! Занять у него денег. Он тебя уважает. Молодой, талантливый! А нас он как облупленных знает, ни за что не даст.

Я попытался как-то возразить: Мол неудобно...

— Наоборот! У тебя все козыри: приехал из Комсомольска, поиздержался... ну там, на краски и кисти, к примеру. Работу привёз, обещали купить... Через день-два, мол, заплатят — отдам... Только вот что: проси непременно больше, рублей пятьдесят. Потому как Всеволод даёт только половину от того сколько просишь! Ясно! Умойся как следует, причешись и с Богом...

Сказано сделано. Иду на ватных ногах на улицу Калининскую. Свернул во двор, друзья-художники поотстали, у пивного погребка дожидаются. Позвонил... Впустили... Мнусь на пороге, не поднимая глаз, что-то промямлил Всеволоду Никаноровичу в качестве вступления, потом дошёл и до полтинника в займы...

— Машенька, — позвал Всеволод Никанорович супругу. — Надо бы молодого человека выручить. Пятьдесят рублей, я думаю, всё же многовато будет, дай ему двадцать пять.

Вынесла из дальней комнаты супруга купюру. Ровную, будто отглаженную, видимо, где-то в ящике камода под тяжестью книг лежала.

Распрощался я скоренько, и к своим...

День прошёл, другой... Когда третий наступил — кошки на душе заскребли. Ни о каком веселье и думать не могу. Долг отдавать надо... Слёзно ко всем обращаюсь, выручайте... Они понимают, карманы выворачивают, куда-то убегают, возвращаются... Высыпают мелочь на измазанный красками, уставленный полными пепельницами, стол. Пересчитываем по очереди. Перекладываем с места на место кучки мятых рублёвиков: «Двадцать, двадцать два... Во! Всё, набрали. Двадцать пять ровнёхонько!»

Есть сумма для возврата, а радости нет...

— Ты чего сидишь? Бери, неси отдавай! — говорит Валентин.

— Как я эту мятые рубли да мелочь буду отдавать? — Показываю на кучу бумажек вперемежку с медью.

— Да-а!... — призадумалась братия.

— Всё! Придумал! — сгребая деньги со стола воскликнул Зорин.

Из мастерской двинулись опять же на Калининскую. Там на углу Карла-Маркса и Калинина на первом этаже сберкасса была — в доме с луковицей на крыше. Высмотрели в окошечке помоложе кассиршу и к ней. Так мол и так... Всю историю рассказали про занятые двадцать пять рублей у великого писателя. Оказалась она знает его, как же, видный такой, в соседнем доме живет... «В нашем банке сберкнижку имеет».

Поменяла нам в самом лучшем виде. Прямо из новенькой пачки денег двадцать пятку с Лениным вынула.

Что ж, думаю, раз такое доброе дело совершила, да и личиком приятная — знакомиться надо:

— Меня Евгением, говорю, зовут, художник я, а Вас как?

— Нина, — отвечает она. — Кассир, между прочим, сберегательного банка.

«И с юмором всё в порядке», — подумал я. Ещё раз поблагодарил и попрощался.

На звонок в дверь квартиры семьи Ивановых жму, как к себе домой. Долги отдавать, оказывается, тоже вещь приятная. Мария Ивановна дверь открывает.

— Проходите, молодой человек, разувайтесь.

Благодарю её за приглашение, гордо прохожу в комнату, обгоняя её. Всеволод Никанорович за столом письменным сидит, пишет что-то.

— Вот, — говорю, аккуратно вынимая из внутреннего кармана только что положенную туда двадцатипятирублевую купюру. — Как и обещал. Спасибо Вам большое!

Прямо смотрю в глаза Всеволоду Никаноровичу, а поймать взгляд не могу. Мимо меня куда-то смотрит, плечами пожимает, рот кривит, непонимающего человека изображает. А потом, не глядя в мою сторону, говорит:

— Чего ты Машенька! Я что-то не пойму! Что-то не так? Так скажи...

Обернулся я, а за мной стоит Мария Ивановна и делает какие-то знаки подбородком. То на стол глянет, то на меня скосит глаза, то закатывает их к потолку.

— Да что случилось? Объясни толком, Маша. Мы что? Больше занимали ему?

Мария Ивановна обошла стол, встала рядом с супругом и обратилась к нему:

— Сева, этот молодой человек — кто?

— Евгений Короленко, — отвечает Всеволод Никанорович.

— Нет Сева, я тебя спрашиваю, кто этот человек по профессии? Чем занимается?

— Евгений-то? Художник он. Ты же сама знаешь, Маша. Вон и меня нарисовал. — Иванов повернулся к портрету на стене.

— Вот и я говорю тебе, Сева! Молодой человек — ху-дож-ник! И она, перехватив взгляд супруга, подбородком показала на купюру, которая без единого сгиба лежала на письменном столе и переливалась яркими красками.

— Правильно, Сева, ху-дож-ник! А художники, Сева, ведь могут нарисовать что захотят. И твой портрет могут и... Ленина барельеф, если очень-очень захотят.

Всеволод Никанорович недоверчиво взял в руки купюру, стал внимательно её рассматривать, глядя то на меня, то на Марию Ивановну:

— Да нет! Не стал бы Евгений такое делать. Ведь правда, Евгений?

Пришлось мне им всё рассказать. Не то, чтобы прямо уж всё, а лишь с момента обмена в сберкассе мятых купюр и мелочи.

— Мария Ивановна, — желая рассеять все её сомнения, сказал я, — позвоните в сберкассу. Кассиршу Нину спросите, она подтвердит мои слова.

И знаете ли, позвонила Мария Ивановна всё-таки в банк. Правда, потом, когда я уже ушёл от них. Как узнал что звонила? Красавица-кассирша вечером во время нашей прогулки в ПКО про это сказала...»

Е.В. Короленко рассказывал, а я слушал и едва успевал записывать за ним. Виктор Буря.
Хабаровск, мастерская художника Г. Зорина, август 1999 года.

На этом можно было бы завершить разговор об авторе сказочно-фантастических историй, если бы не одна загадка, которую Вс.Н. Иванов «озвучил» в повести «Тайфун над Янцзы» (1954). Загадка достойная знатоков фантастики. В повести упоминается реально изданный (причём, неоднократно) фантастический роман некоего «Лейтенанта Фукунаги». Пересказывается и содержание: «Лейтенант Фукунага пророчески описывал в своем романе тот блаженный миг, когда он неожиданно пустит со своего миноносца мину в американский флагманский броненосец «Хоустон», что произойдёт невдалеке от Шанхая. В ответ на это, фантазировал этот молодой военно-морской писатель, Вашингтон в грозной ноте потребует казни этого замечательного самурая. Лейтенанта Фукунага поставят у борта его же миноносца, взвод матросов даст по нему залп из винтовок, и — совершится чудо: все выпушенные пули посыплются бессильно на палубу между гордым лейтенантом и его рыдающими от счастья матросами. Это чудо — вмешательство самой богини Аматерасу Оми Ками, богини Солнца, родоначальницы японского народа. Японский самурай бессмертен! Умереть он не может! И тогда японский флот бросится на американские дредноуты, будет топить их, как котят, и преследовать до берегов Америки. В золотую Калифорнию будет высажен десант из железных японских пехотных дивизий, которых там встретят японские дивизии, сформированные втайне из японских колонистов, приехавших туда якобы для того, чтобы разводить капусту, редьку и картошку. Военно-морской беллетрист предсказывал, что такие события разыграются в 1936 году».

Добавлю, этот роман имел предисловие адмирала Суэцугу.
Вопрос знатокам звучит так: «Как назывался роман? Где и когда он был издан?»*

* Не успел я выкурить сигарету, как знаток vokula ответил: Киосукэ ФУКУНАГА (то ли лейтенант, то ли капитан флота) роман свой издал в 1934 году, он тут же был переведён на русский и издан Воениздатом — под названием «Записки о будущей японо-американской войне». Предисловия написали не только адмирал Суэцугу Нобумаса, но и адмирал Като Кандзи. Да ещё Карл Радек — вступление.