Чарльз Стросс: откуда взять деньги на полет к звездам?

Мое интервью с. Из родной газеты. Думаю, в скором будущем в «МФ» будет много больше

Британский писатель Чарльз Стросс (род. 1964) – один из самых популярных англоязычных фантастов, представитель нового поколения авторов, которое на своей шкуре испытало, какое это проклятие и благословение – жить в эпоху технологических перемен.

Свой первый рассказ Стросс опубликовал в 1987 году, первый роман («Небо сингулярности») – гораздо позже, в 2003-м. Зато потом он, что называется, оторвался по полной: за прошедшие девять лет издал 17 романов, образующих несколько циклов, среди которых – космическая опера, научно-фантастические книги о мире близкого будущего, «лавкрафтианская» серия про организацию, противостоящую оккультным угрозам, и даже своего рода экономическая фантастика о предприимчивых людях, которые путешествуют по альтернативным мирам и извлекают выгоду из торговли технологиями.

В конце мая Чарльз Стросс прибыл в Таллинн, чтобы принять участие в литературном фестивале HeadRead, и дал небольшое интервью «ДД».

Хочу быть фантастом!

– Не так давно видный экономист Пол Кругман упомянул вас в своем блоге, сообщив заодно, что ваша книга «Племя Нептуна» – это лучший фантастический роман на тему межзвездных финансов. Как вы отнеслись к столь внезапной славе?

– Кругман и в прошлом отзывался о моих работах весьма лестно, мы с ним встречались – и я обнаружил, что он поклонник фантастики... Мне это все, конечно, очень приятно: ах, большой человек заметил мою книгу! Я понимаю, почему это произошло. «Племя Нептуна» выходит в Америке в июле, и это особенный роман. Состояние современной научной фантастики тревожит меня в нескольких аспектах, и один из них – это чрезмерно частое использование абсурдно легких способов передвигаться от планеты к планете или от звезды к звезде. В реальности для того, чтобы добраться до другой планеты, требуются годы, а чтобы долететь до ближайших звезд – целые столетия. Это очень нелегко. Кроме того, когда люди говорят, мол, мы полетим на Марс и колонизируем Красную планету, потом полетим на астероиды и станем добывать там полезные ископаемые, – очень хорошо, отвечаю я, но откуда вы на все это возьмете деньги? Как эти проекты будут финансироваться? Я подумал и решил, что если расходы на межпланетные и межзвездные перелеты столь высоки, значит, они требуют появления нового типа денег. Вот об этом и мой новый роман.

– Вы поняли, что станете писателем, когда лет вам было всего ничего...

– Восемь, если быть точным. А романы я попытался писать, когда мне было тринадцать или четырнадцать. И не то чтобы я знал, что буду фантастом, скорее, я этого хотел. Знай я, что моя жизнь будет такой непростой, я бы передумал! (Смеется.)

– Как это получилось? Что должно произойти, чтобы ребенок в восемь лет сказал: я хочу быть писателем-фантастом!

– Для этого нужно с младых ногтей читать научную фантастику и находить ее куда более интересной, нежели считающиеся обязательными для чтения мейнстримные тексты. А еще мне было любопытно, как мы соотносим себя с искусственными вещами, которыми наполнен окружающий мир, и я задавался вопросом, как люди могут жить в далеком будущем – в обществе, которое пока что не существует. Проблема в том, что обычные художественные романы о чем-то, что происходит вокруг нас, по сути своей ограничены реальностью, которая отходит в прошлое. Есть вещи, о которых такие романы рассказать не могут.

Мудрость и технологии

– Например?

– Мы живем в эпоху удивительных технологических перемен. Если в вашем романе никто не сидит в Интернете, если не упоминаются дистанционно управляемые роботы-убийцы, обстреливающие ракетами Пакистан, если герои не говорят через странные светящиеся экраны с людьми на другом конце света, – такой роман не способен сказать ничего полезного о том, как живет и чем дышит современный человек. Потому что именно так мы и живем! Получается интересная штука: по большей части знаменитые современные романисты – это люди за пятьдесят, то есть в возрасте, когда человек перестает быть гибким и восприимчивым к нововведениям, однако именно этим романистам мы доверяем – и готовы выслушивать их мнения о том, как люди себя ведут, о чем думают, что делают. Такой вот парадокс...

– Считается, что эти люди более мудры, точнее, умудрены опытом, которого нет у молодых.

– Мудрость, безусловно, важна, но посмотрите с другой стороны: по мере развития технологии наша психология тоже меняется. Скажем, уже в конце 1980-х можно было предсказать, что вскоре полупроводниковые микросхемы подешевеют настолько, что в каждом мобильном телефоне появится фотокамера. Чего никто не мог предвидеть – ни фантасты, ни мейнстримные писатели, – так это того, как фото- и видеокамеры в мобильниках изменят нашу жизнь. В Великобритании зародился феномен, который назвали happy slapping – «радостное избиение»: группа подростков окружает человека, один из них его оскорбляет или бьет, а другие снимают происходящее на камеры в мобильниках, чтобы потом выложить записи на YouTube. Некоторые случаи заканчивались смертью. К счастью, сейчас так почти уже не развлекаются – после того, как суды отправили несколько человек в тюрьму за соучастие в убийстве. Технология нас меняет, и фантасты чувствительны к этим изменениям больше, чем реалисты.

– Вы пишете очень много, более того, вы пишете очень разные книги, от космоопер до мистики, пусть и сопряженной с техникой. Ощущение такое, что вы стремитесь занять все доступное литературное пространство...

– У меня есть несколько пороков. Я чрезвычайно ленив, мне быстро прискучивает то, что я делаю, и меня очень легко отвлечь. Вот почему я пишу настолько разные книги. Когда вы издаете книгу и она хорошо продается, первое, о чем просит вас издатель – это написать еще одну почти такую же, ну, может, чуть-чуть другую. И это очень легко сделать, но заниматься одним и тем же десять лет подряд – боже упаси. Мне нужно отклоняться от заданного курса. На деле я не так уж много пишу, в среднем это книга в год плюс несколько рассказов. Но несколько лет назад у меня в жизни был период, когда я дошел до отчаяния, – и тогда я писал по две с половиной книги в год. Еще был год, когда мою книгу издатели разделили на две. Кажется, что моя писательская производительность высока, но это иллюзия.