«Татарская пустыня» Дино Буццати

Мне не просто найти слова для «Татарской Пустыни» Дино Буццати, а всё потому, что давит мощь романа. Хочется передать ощущения адекватно, хотя понимаю, что воплощение неизбежно будет мелковатым и грубым – в сравнении с тем, каким представляется ПРАВИЛЬНЫЙ, в полном смысле соответствующий роману отзыв. «Татарская пустыня» — произведение внушительных силы и глубины. Это роман-притча и роман-отражение, — предупреждение, — ориентир, — постижение. Зеркало, в которое если заглянешь, то увидишь себя в бурном потоке жизни и времени.

«Татарская пустыня» входит в личную библиотеку Борхеса *, а «случайным» произведениям там, насколько могу судить, нет места. Роман Буццати по праву считается произведением мировой литературы. Но это всё ярлыки – вещь сама по себе наносная, искусственная. А роман, его наполнение – они Настоящие. По количеству страниц произведение сравнительно невелико, однако как же оно объемно по сути! Роман и аллегоричен, и жизненно-реалистичен.

Дино Буццати – особый для меня писатель. «Мой». Он пишет о том и так, что не просто находит во мне отклик, но резонирует и «звенит». Однако Буццати – писатель каждого. Потому что творчество этого итальянца, не сомневаюсь, затрагивает нутряное. Ибо не может жизнь человеческая не проноситься по неумолимым волнам времени. «Татарская пустыня» — роман о человеке во времени, роман о времени, что сначала течет незаметно и будто где-то в другой реальности, затем настигает, заставляя себя ощущать, и увлекает в своем потоке, а потом – в конце концов – уносится дальше, прихватив с собой, оказывается, жизнь. Оно уносится – таким, каким было всегда, неизменным, но изменившим.

«Татарская пустыня» — роман о времени, ежесекундно изменяющем жизнь, только сначала, до определенного момента, не замечаешь и не понимаешь этого, пребывая в иллюзиях, которые, думаешь, составляют Смысл, а затем – словно со стороны (и от этого еще обиднее и больнее) вдруг остро сознаешь, что, оказывается, есть Река, и она уже унесла тебя от слишком многого, но унесет и дальше. Вопрос только, от чего еще? От чего еще – важного и по-настоящему ценного, что можно пропустить, если вовремя (очень точное слово!) не спохватиться? Думаю, читать этот роман полезнее всего в возрасте от 17-ти до 23-х, когда «ничего не потеряно» и «всё впереди». Однако заглянуть в зеркало и – главное – принять и повзрослеть сущностно не поздно никогда. И это автор подчеркивает финалом произведения.

«Татарская пустыня» — это роман о личности, возможности ее внутреннего, духовного развития. Если скажу, что это произведение о жизненной трагедии, касающейся каждого, то буду в равной степени и прав, и не прав. Ведь достаточно принять Реку, осознать себя в ней, прийти в согласие с природой, как исчезнет свойство трагичности, а вслед за ним и чувство фатальной разрушительности времени.

В романе автор изображает мотивы и ожидания от жизни, движимый которыми человек сам загоняет себя в ловушку. Буццати показывает как силу убедительности, так и абсолютную бессодержательность и иллюзорность подобных устремлений. Вновь эффект зеркала. Автор очень точен и мудр. И заглядывает он глубоко. Потому и является произведение таким пронзительным и мощным.

Неоднозначное у меня впечатление от авторских характеристик чувства любви и соответствующих отношений, которые, впрочем, вплетены в повествование лишь вскользь. Есть подозрение, что Буццати не имеет ввиду именно настоящее это чувство, а говорит о том, что часто за него выдают – оболочку без должного содержания. Хотя возможна и иная трактовка, которая не влияет на органичность произведения и целостность его восприятия. Впрочем, всё в «Татарской пустыне» служит главной идее. И нет в романе лишнего: ни образа, ни эпизода, ни строчки.

Язык «Татарской пустыни» прост. Но как же точен! А это уже многое говорит о таланте автора. Сюжетная канва весьма скупа, произведение лишено событийной динамики. Но ведь это роман-притча. И читается он с интересом – не тем, который возникает, когда читаешь / слушаешь какую-нибудь занимательную историю, но интересом, свойственным процессу духовного познания, куда при этом примешиваются ощущения узнавания, понимания, сопричастности, выступающие своего рода условиями наложения – наиболее «правильного» и полного – содержания романа на восприятие.

И выходит так, что главного героя, Джованни Дрого, чувствуешь, видишь мир его глазами, ощущаешь то и так, что ощущает он. И Крепость, где служит герой, становится не просто местом действия, но той самой Крепостью, в одном из помещений которой стоит твоя кровать, и когда ложишься спать, слышишь, как «хлюпает цистерна», и еще звуки голосов перекликающихся солдат; а когда выходишь на стену и смотришь на север, туда, где безжизненным полотном раскинулась татарская пустыня, чувствуешь, как ворочается где-то внутри тянущее ожидание, готовое – стоит только увидеть хотя бы только признаки искомого, желаемого – пробудиться радостным волнением в предвосхищении близости в твоей жизни больших событий – тех самых, что ждешь всю жизнь, но о которых не говоришь и не скажешь никому. Потому что они – сокровенное. И ты, привыкший ждать и верить, верить и ждать, знаешь, что о подобном мечтает почти каждый в Крепости. И это тебя с ними одновременно и роднит, и заставляет относиться с настороженностью – вдруг шанс обрести мечту выпадет не тебе.

Глазами Дрого я видел Крепость изнутри и со стороны, испытывая те разные чувства, которые по воле автора владели героем. На протяжении повествования я был одновременно и Джованни, и самим собой, пропуская через себя мысли и переживания героя. Несколько раз перечитывал отдельные абзацы, восхищаясь поразительной, невозможной точностью характеристик, образов, состояний. Финал же читался очень медленно (и это было совершенно не намеренно) – потому что прочувствовалось – будто бы само по себе – каждое слово. А последние строки – как же в них много всего!..

…Много всего в романе, очень объемном, глубоком, мощном, Настоящем.

И вот еще что – Буццати ни к чему не призывает и не старается учить. Он лишь подносит зеркало.