Презабавная «эпоха», и не большая вроде, но вместила в себя «поколения», кучу направлений, противостояние и замирение идеологий. Столько страстей, столько истерик, все любят друг друга и кого попало, и как возвышенно! Красногубые «роковые» дамы, сляпавшие свой «роковой» образ из французской модной поэзии и самых пошлых романсов, и дамы «милые», но с сильным характером, и всех их надо любить поскорей, а то застрелятся, отравятся или еще какую штуку выкинут – особо модно было влюбиться в лучшего друга непосредственного возлюбленного. А мужчины не отставали: стрелялись или собирались стреляться, мучились любовью и снова собирались стреляться, и все в честь Пушкина, в день смерти Пушкина, в день рождения Пушкина. А еще модно было любить женщин женщинами – и уж самые модные, вроде Гиппиус, такого упустить не могли. Отличную штуку, le geste éclat, выкинула Мариэтта Шагинян, вообще взяла и вызвала на дуэль Ходасевича (впрочем, быстро стала хорошей девочкой, написала не очень символистскую «Гидроцентраль», получила Сталинскую премию – тут, главное, все искренне, «du fond du Coeur»). И стихи, стихи куда ни глянь, на всех лотках брошюрки новых поэтов, бывшие держиморды торгуют символистскими изданиями и при приближении студентов выкладывают причудливо украшенные, дурно сшитые и напечатанные книжечки на видное место.
Очень мне нравится это время, особенно люблю плюхаться в болоте авторов второго-третьего разбора. Но вот, как-то раз (повествовательная интонация), натолкнулся на рассказы Брюсова – это было очень болезненное столкновение. Брюсова я ценю, конечно, он долго разгонялся и у него не так много первоклассных стихов, но то, что он «много сделал» для развития русского модернизма не вызывает у меня сомнения. До столкновения с рассказами, из художественной прозы я читал у Брюсова только исторические романы: «Алтарь победы» и «Огненный ангел» – и честно скажу, что это была те еще меледа, хотя бы потому что Анатоля Франса я уже читал, и даже он мне радости не доставил. Собственно, это касается большей части прозы Брюсова, стилистически он вроде бы близок к Франсу, но даже до казенно-красивого, стандартно-приподнятого слога со стандартными штампами не дотягивает: хотя есть у него что-то близкое к: «Il s’approchait doucement de la natte où elle reposait, et puis s’asseyait sur ses talons, les jambes repliées, le buste droit, dans l’attitude héréditaire de toute sa race» или «Bientôt ils découvrirent de toutes parts des femmes qui s’empressaient près des demeures ascétiques comme des abeilles autour des ruches». Ну не мог же Франс придумать не затасканного сравнения «comme des abeilles autour des ruches» — оно и по-русски было не первой свежести «как пчелы вокруг улья», вот и Брюсову в прозе это толком не удавалось.
Я далек от того, чтобы с хоть с какой то полнотой поговорить о всех рассказах Брюсова, так, некоторые:
«В зеркале»
Кстати, недурственно. Одна из любимейших тем романтизма в кубе, кубышка романтизма. Зеркала, отражения, двойники, правда, уже не 1846 год и у Брюсова нет юмора Достоевского. А так, неплохо, рассказ подан как некие вроде-дневниковые записки дамы, и пишет эта дама прилично, почти то, что в немецких учебниках называется «im hochromantischen Stile», и обязательно что-нибудь, где-нибудь «затрепещет» или будет «трепетать» — это уж как положено. Но автор тихонечко подводит нас к «жуткой» загадке в конце, которая, благодаря умелому нагнетанию макабра и напряженности, смотрится и органично, и интересно. Все добротно сделано, и к месту. Как литература, рассказ интересен исключительно тем, что его написал Брюсов, но вот как «жанровая литература» (вот что Фантлаб с людьми делает!), очень неплохо.
«Теперь, когда я проснулся…»
Опять про психопатов.
Хорошо, что был Эдгар По, тут без него нельзя, хотя и Гюисманс тут явно бродит, и отечественные декаденты первой поры – штучка вторичная донельзя, читаешь как четки перебираешь. Исследования границы яви и сна, погружение в «извращенное» сознание, сознание садиста, не какой-то домашний садизм с «сечением» Сологуба, а эдакий с мрачным шиком, «сладостный», «французский» садизм. Салонный оккультизм и спиритизм тех времен дает о себе знать: «Я прибегал ко всем известным мне приемам и средствам: искусственно нарушал кровообращение, гипнотизировал сам себя, пользовался и морфием, и гашишем, и всеми другими усыпляющими ядами, но они мне давали только их собственные чары. После возбуждения, вызванного демоном индийского мака, наступало сладостное изнеможение , бессильная зыбь сонной ладьи на неизмеримом океане, рождающем из своих волн все новые видения,- но эти образы не повиновались моим заклятиям» — шлеп, да шлеп, костяшками; а ведь даже Сологуб «мелкого беса» уже написал. Очень тяжеловесно, сон овладевает – нет, не читателем, а героем рассказа. В общем фантазии «порочные», «влекущие», но «губительные». Есть и растерзанный труп – автор считает его трупом персонажа, но это растерзанное тело Эдгара По.
«В подземной тюрьме»
Прям по шутке Эко «naturalmente, un manoscritto»: ага, конечно же, рукопись.
А вот это, если честно, вообще жалкое чтиво. Фантазии гимназиста, такого банального нервного, фантазирующего, с кокардой на фуражке и Анатолем Францем под подушкой, тайком таскающего кое-какие не вполне пристойные романы из библиотеки папочки (чин шестого класса, прокуренные баки и Владимир на груди). В декоративные исторические реалии вписана «трагическая» история, «соединение несоединимого», контраст на контрасте и другие страсти. Османы захватывают Отранто, «гордая красавица» Джулия в гарем не идет, предпочтя «смрадную» подземную тюрьму, где ее ждут куда более захватывающие приключения. Насилие, немного клубнички (но и она весьма «hochromantischen»), и предсказуемый сюжетный финт в конце, все. Не рекомендую даже открывать.
«Обручение Даши. Повесть из жизни 60-х годов»
Я читал этот рассказ после потока «фантастических» и немного одурел от реализма, Брюсов-реалист, это интересно. И даже более того, Брюсов основывает историю на записках отца, на реалиях семьи своего деда. Главный герой Кузьма (во многих смыслах Кузьма, фалалей), купеческий сын, но сам он стремится из «темного царства» Тит Титычей к свету, есть у него и проводник – некий Аркадий, из энтих, с идеями, «новых людей». Кузьма всячески стремится, пока не сталкивается с подлостью «новых», пока Аркадий не хочет воспользоваться «по-новому» сестрой Кузьмы – Дашей. В общем, купеческому сыну приоткрывается, что «новые ценности» всячески «эмансипирующие человека от всего отжившего», на самом деле просто модное поветрие и прикрытие для старых добрых гнусностей (о, на самом-то деле вечно актуальный рассказец). Для начала, стоит сказать, что Брюсов далеко не Лесков и высмеивать/критиковать «нигилистов» путем не умеет. Текст получился весьма гладкий и ладный, но не более того. Можно взять в пример самые интересные эпизоды, дневниковые записи Кузьмы: интересно, характерно, но не более чем нужно, типические черты, типическая речь, но и совершенно не специфическая, обычная, вот и его батюшка, купец и речь у него купеческая, типическая, но совершенно без соли и перцу. А посему, не очень плохо, но пресновато.
«Последние страницы из дневника женщины»
Совершенно безнравственный рассказ, номер подвергся аресту и все такое – скандально, про «клубничку», убийство, народу нравится! Типическая-типическая «современная женщина» пишет дневник, а в этом дневнике раскрывается такое – разврат, страсть, противостояние мужчины и женщины, лесбийская страсть, преступление, все пороки современности и прочие радости. Невероятная дешевка, растянутый пошлейший романс с попытками впихнуть «психологию». Страсти такие сильные, что аж сдувают, имена все роковые (Модест), а позы все классицистские: «Я убью себя!», «Я убью тебя!». Скучно, барин.
«Республика Южного креста»
Ну тут уж Брюсов почти фантаст, конец цивилизации, социальное безумие, интересная придумка. На Южном полюсе возникает эдакая полу-утопическая республика, и все у нее идет хорошо, пока не становится очень плохо. Люди начинают заражаться некой болезнью, «противоречием» (тут что-то очень символическое, или см. «Бес противоречия» Эдгара По, а то и просто интересная болезнь), их поступки теряют осмысленность, они все делают словно наоборот: «Заболевший вместо «да» говорит «нет»; желая сказать ласковые слова, осыпает собеседника бранью и т. д.», а потом и вовсе с глузду двигаются. Брюсов более или менее интересно описывает хаос и «разложение» социума, кавардак и попытки немногих всему этому противостоять. Ну такой, «декадентский» анализ модных идей о конце цивилизации. Как цивилизация кончится, что начнется: «Для женщин единственным законом стала жажда наслаждений. Самые скромные матери семейства вели себя как проститутки, по доброй воле переходя из рук в руки и говоря непристойным языком домов терпимости. Девушки бегали по улицам, вызывая, кто желает воспользоваться их невинностью, уводили своего избранника в ближайшую дверь и отдавались ему на неизвестно чьей постели», вот это для меня отдает какими-то средневековыми представлениями и апокалипсисами, «скотское сладострастие» — вот это вот все. Но если закрыть на это глаза, то довольно занимательно, даже, я бы сказал, ново и интересно. Написано блекло, какие-то публицистические интонации интересны, но не развиты.
Вот и хватит. Попытался охватить все виды рассказов Брюсова, насколько мне это было интересно. Если резюмировать – это ужасно. Первое, что бросается в глаза – полная вторичность его рассказов, и если в поэзии он рано или поздно ее преодолел, переработал все, что дали ему французы, то в прозе ему это не удалось. Возможно, проза для него была отработкой и обработкой определенных тем, неким вспомогательным механизмом, нужным для его поэзии и переводов, но сама по себе никакой ценности не представляет. На мой взгляд.