Огромное спасибо Оле, потратившей немало своего времени на то, чтобы отредактировать и исправить огромное количество ошибок.
Исправления внесены и в первый пост, есть и довольно принципиальные вещи, так что советую освежить воспоминания.
Следующая часть, где все происходящее становится совсем сумасшедшим, будет где-то недели через 2.
Библейская башня
¯ Джек.
Он не отвечал.
¯ Джек, — позвал я еще раз.
¯ Черт тебя подери, Джек, — произнес Джои. Впусти нас.
¯ Ну давай. Пожалуйста, — сказал я.
Мы стояли здесь уже наверное с полчаса, но с той стороны двери слышали лишь тишину. Я беспокоился, но по тому, с какой ярость Джои сыпал проклятиями и раз за разом повторял, что Джек ведет себя по-идиотски, я понимал, что он напуган по-настоящему. Незнающий Джои мог бы подумать, что раздражается он от напрасной траты времени, от собственного неудобства, но я-то слышал, как его голос ломался от беспокойства, как тревога стискивала его горло. Джои начинал ненавидеть Джека за то, что тот делал с собой уж слишком сильно это его ранило.
¯ Открой чертову дверь, сукин ты сын. Просто открой дверь, черт тебя подери, ебаный ты мудак!
И с рычанием, плюясь, он обрушивал очередной град ударов на дверь. Внезапно, во время паузы, когда Джои остановился в изнеможении, раздался щелчок, и дверь отворилась.
Джек расслабленно сидел на полу, держа перед собой Библию Гедеона и какую-то распечатку. Я присмотрелся: колонки цифр, букв и каких-то еще символов, двоеточия, точки с запятой, знаки вопроса, около каждого числовое значение. Я догадался, это была раскладка значений ASCII для клавиатуры, от нуля до 255, код, который используется для того, чтобы перевести информацию в бинарный код, с которым может работать компьютер, язык, состоящий из нулей и единиц, из серий включений и выключений электрического тока. Текст был разбит на байты, каждый байт состоял из восьми битов, восемь двоичных ячеек шифровали единицы, двойки, четверки, восьмерки и так далее до 128, точно так же, как такие же ячейки в десятичной системе означали единицы, десятки, сотни и так далее... от 00000000 до 11111111, от нуля до 255. Джек использовал их как ссылки в тексте.
С одной стороны стопка листков, с другой пачки бумаги, часть в уже разорванной упаковке, вокруг развалены груды листов, наваленные друг на друга. Я видел, как он взял чистый лист с верха стопки, взглянул в Библию, кончиком карандаша нашел нужное место, затем отыскал подходящее значение ASCII и начал переводить текст в двоичный код. Весь пол за ним усеивала забракованная бумага, я присел на корточки, чтобы посмотреть поближе. Отброшенные листы были заполнены числами: 45, 37, 56 от верхнего левого края и вниз, а рядом столбики вычислений. 37 было 1 плюс 4 плюс 32 ... 10100100 в двоичной системе. Рассматривая другие листы, я осознал, что он раз за разом возвращался к одним и тем же числам. Он мог бы просто собрать все необходимые значения для нужных ему букв и чисел, но вместо этого снова и снова рассчитывал их по новой. Каждую букву, каждое двоеточие, каждую точку он проверял по таблице значений ASCII, даже если уже успел поработал с ними мгновение назад.
Пока я смотрел, он взял страницу, почти полностью заполненную нулями и единицами, каждый байт отделен косыми чертами, а затем внес число, над которым только что трудился, на этот лист. Затем снова вернулся к Библии, оттуда к таблице ASCII, и опять к своим вычислениям, чтобы найти очередное значение. Как только страница оказалась заполненной, он встал и пошел в угол комнаты. Он был бос. В углу возвышалась башня из готовых листов, уложенных текстом вниз, она уже достигала уровня его груди.
¯ Какого хрена...
Джои шагнул в угол. Я знал, что он хочет схватить первый лист с верхушки стопки, сунуть в лицо Джеку и спросить, что, черт его побери, происходит. Я слышал скрип половиц дешевой комнаты, арендуемой Джеком, они гуляли под ногами Джои. Я видел сжатые добела костяшки его пальцев, разворот его плеч, и я знал, что башня была неустойчивой. Господи Иисусе, стопка бумаги была высотой Джеку по грудь, но не опиралась ни на одну из стен. Было чудо, что Джек сумел довести ее до такой высоты без...
И я увидел, как задрожали половицы под бумажной башней переведенной Библии, как она накренилась и упала, бумажные листы взмыли в воздух и разлетелись в разные стороны, они скользили друг около друга, планировали, врезались и падали вниз как бумажные аэропланы.
Мы потеряли Джека в этот день; мы все потеряли друг друга в этот день, потому что Томас был мертв, Джекс сошел с ума, Джои ушел в себя, а я... Часослов был тем единственным, о чем я мог думать.
Большая картина
Я переворачивал листы, не обращая внимание на кровь из многочисленных ссадин, капающую на бесценные страницы. До меня издалека, еле слышно, доносился звук сирены, непрерывно звеневшей с того момента, как разлетелось стекло. Я был прикован к книге этим странным чувством уверенности, хотя и не понимал, в чем же был уверен. Страница, другая, еще одна, и передо мной лежала Британия – Британия без Глазго и Лондона. Я не мог отыскать на привычных местах и другие крупные города, быть может перенесенные куда-то еще или изменившее очертания. Карта из прошлого, или будущего, или из какого-то воображаемого места, кто знает?
― Макромимикон. Большая картина, — говорил мой дядя. Что же это? Кто-то говорит, что для каждого он представляется чем-то своим – я думаю – я не уверен точно -, но мне кажется, что это в каком-то смысле зеркало мира или что-то гораздо большее, включающее в себя и наш мир.
Еще одна страница – Европа – и еще, и вот перед мной раскинулась целая планета, проекция глобуса, искаженная так, чтобы втиснуться в прямоугольник книжного разворота
.Чтобы показать рваное побережье Антарктики, бегущее вдоль нижнего края страницы, картограф пожертвовал негостеприимными полярными регионами; трансформация шара в двухмерное изображение заставила верхушки континентов северного полушария в верхней части карты растянуться, так что Северный Ледовитый океан превратился в простой канал с обеих сторон стиснутый Гренландией.
― Это чертовски хорошая история, — сказал Джек, когда мы еще сидели вместе. Я тебе дам один совет, — продолжал он. Не верь ни единому слову из нее.
Он снова замер, уставившись на дверь.
Меня лихорадило, но я знал, что жар вызвала не только кровопотеря. Мне надо было убираться отсюда. Я должен был уматывать отсюда к чертям вместе с книгой, а не завороженно перелистывать ее страницы, словно студент в этой университетской библиотеке. Ведь я был здесь глухой ночью, вооруженный стеклорезами, набором отмычек и прочим инструментом взломщика, с минуты на минуту ожидая того, что меня поймают по в буквальном смысле горячим следам, по кровавым отпечаткам пальцев на разбитом стекле, на деревянном столе, за которым я изучал Книгу. Но я не мог остановиться.
― А не выпить ли нам? – сказал Джои. Он сидел на деревянной скамейке, вытянув ноги, а сейчас наклонился вперед, чтобы посмотреть на лежащих на траве Джека и Пака.
― На хрена? — ответил Пак. — Я никуда не пойду.
Сигнализация продолжала звенеть, до сих пор никто не пришел; я чувствовал, что пора остановиться, но не мог, это было как если бы кто-то пытался заставить меня прекратить процесс осознания себя; я чувствовал, как моя окровавленная левая рука тянется перевернуть следующую страницу. Я знал, что заляпал кровью Сибирь, что порчу бесценный артефакт. Я знал, что охрана будет здесь с минуты на минуту. Я знал, за то что я натворил, я могу оказаться в тюрьме. Господи, Книга была настоящей, я держал ее в руках, здесь и сейчас. Кровь стучала в висках, кровь заливала мне глаза, кровь пачкала все, к чему я прикасался, но несмотря ни на что, я все же перевернул страницу.
Новая незнакомая земля
Я смотрел на огромный мир, который простирался передо мной. Это был мир, где Антарктика была всего лишь окончанием большого южного континента. Это был мир, где Гренландия стала всего лишь островом в устье реки, гигантская дельта была образована с одной стороны Баффиновым заливом, а с другой сжатым к северу Гренландским морем. Азия и Америка были просто ... мысами, выступами на огромном гиперборейском континенте, а Северная Ледовитая «река», разделяющая их, брала свой исток далеко на севере, где-то за пределами карты.
С востоком и западом история повторялась, топография лежащего передо мной мира была мне абсолютно незнакома; западное побережье Америки было продлено далеко за Аляску на север и запад, вокруг него и вниз разрослась Антарктида; восточное побережье Китая изгибалось вокруг залива размером с Балтику, а там, где должен был находиться Берингова пролив, расположилась совершенно иная «река», текущая на север. На востоке на дальнем конце Тихого океана (если быть точным, то за восточным Тихим океаном, так как на этой карте западная и восточная части Тихого океана имели совершенно разную акваторию) находилась какая-то совершенно новая земля. Я перевернул следующую страницу.
Масштаб карты снова изменился, и теперь известная мне топография составляла не более чем одну шестнадцатую от показанного на новой карте. Северо-восточное побережье Великой Антарктики изгибалось, чтобы соприкоснуться с странной землей на востоке, которая в свою очередь продолжалась до тех пор, пока не встречала на своем пути берег континента, изогнувшегося вдоль и вниз от Китая; Западный Тихий океан теперь выглядел как внутреннее море, карликовое по сравнению с землями, окружающими его с трех сторон, он чем-то напоминал огромное Средиземное море, с собственным Гибралтаром, образованным краешком Южной Америки и выпуклостью Антарктики. Гиперборея с севера, рассуждал я, Субантарктика с юга, и Азия, расположившаяся гораздо восточнее известного нам Востока.
Еще одна страница и еще, и мир, который был мне знаком, оказался всего лишь крохотной частью невообразимо огромного ландшафта. Я не был физиком, но знал достаточно о гравитации и материи, чтобы понимать, сейчас я смотрю на планету, на которой человек не может жить. Это была планета, стоящая в одном ряду с Юпитером или Сатурном. Я углублялся в Книгу, перелистывая по две-три страницы за раз, и масштаб каждой новой карты был больше предыдущей, но до сих пор я так и не понимал истинной величины этого мира, который от страницы к странице продолжал расти. Континенты становились островами, лежащими вдоль береговых линий, в свою очередь становящимися континентами. Десять страниц, двадцать. Известная мне земная топография в этом масштабе уже не была заметна, а карты все продолжали обрисовывать изломанные границы воды и суши, в рамках этого мира термины вроде «континент» или «океан» казались лишенными всякого смысла.
Безмолвный мир
Сердце билось и голова кружилась так, что я только сейчас осознал, что рев сирены, который я слышал до этого, был всего лишь расплывчатым отдаленным звоном в ушах. Никто не пришел. И никто не придет. Я знал это с уверенностью того рода, которая иногда бывает во сне. Я был убежден в этом, так же как был уверен в том, что архаичный текст передо мной реальность, а не причудливая выдумка, и даже более того — что этот текст более вещественен, чем простая реальность.
Я был уверен в этом, еще до того как перевернул самую последнюю страницу Книги, до того как увидел самую последнюю карту, на которой древний картограф изобразил границы известной ему вселенной, пустая, совершенно плоская равнина, расходящаяся во все стороны от крошечного, сложноустроенного центра, мир миров оказался всего лишь оазисом, из которого начинался пунктир невообразимо длинной дороги, ведущей к непостижимо далекой точке.
Я был уверен в этом еще до того, как, шатаясь, вышел из подземных коридоров библиотеки и попал в безмолвный мир, до того, как побрел через обезлюдевший кампус, до того, как очутился среди асфальтовых улиц и многоквартирных домов, на дорогах, где, не обращая внимания на команды светофоров, по-прежнему менявших красные, янтарные и зеленые огни, пустели автомобили. Я знал это, пусть даже и не мог подобрать слова, что выразить свою смутную, тревожную уверенность.
Я закричал, но некому было меня услышать.
Я не знал, в какое мгновение перешел сюда, в эту новую реальность: было ли дело в моей крови, попавшей на Книгу, которая после подобного магического помазания высвободила свою силу, или же было достаточно просто открыть фолиант, чтобы вокруг меня отворился проход. А может в другой мир меня выбросил сокрушительный взрыв стекла, закрывавшего хранилище Книги; быть может в последнем случае за стеклом был не сжатый воздух, а что-то менее вещественное, какая-то эфирная сила, которую высвободило мое вмешательство, и быть может сейчас она продолжает распространяться во все стороны, трансформируя все, с чем соприкасается.
Трансформация
Мы стояли в церкви в задних рядах, Джек, Джои и я. У него была большая семья, у Пака, у него было много друзей, так что церковь была полна людей. Я слышал, так часто бывает, когда кто-то умирает слишком рано. Смерть молодых заставляет скорбеть слишком многих. Но Джека мы сюда затащили с трудом: с самого начала он говорил, что не собирается приходить, что он не будет сидеть и слушать священника, декламирующего банальности и поющего эти долбанные церковные гимны, до ебеней восхваляющих ебаного бога на ебаных Небесах. Он выразился именно так.
Я посмотрел на них обоих, Джек и Джои стояли рядом со мной, оба молчаливые, оба в черном — темные костюмы и настроение темнее ночи. И в этот момент у меня в голове возникла абсурдная мысль, глупая, сумасшедшая ассоциация, что сейчас они выглядят как чертово голливудское клише: пара секретных агентов, или гангстеров, или людей в черном. Ангелы смерти, терпеливо ждущие, чтобы собрать свой урожай.
Они повернулись ко мне абсолютно синхронно, как две части единой машины, и я вздрогнул, увидев их пустые глаза, потому что внутри себя я ощущал такую же пустоту.
У меня в голове крутилась забавная мысль, а что если в мире все осталось на своих местах, но изменился я? Это идея пришла ко мне, когда я бродил по безлюдным улицам, шагая по проезжей части знакомых и незнакомых трасс ― может быть мир всегда и был таким, но только трасформировавшись, я впервые сумел увидеть его всех красках и почувствовать, что я в нем совершенно один? Я шел по едва знакомым улицам и точно знал, что эта реальность была всеми заброшена и необитаема; это не имело никакого рационального объяснения, но я был совершенно уверен, что мир, в который я попал, каким бы сортом ада он ни был на самом деле, был моим и только моим. Это было похоже на момент во сне, когда ты понимаешь, что спал, и проснулся в реальном мире... чтобы понять, что ты по-прежнему во сне.
Не знаю, как долго я бесцельно бродил по новой реальности, поражаясь сюрреалистичности зданий вокруг, пребывающих на всевозможных стадиях распада: давно заросшие руины, а рядом совершенно нетронутые строения, в которых до сих пор горел верхний свет, на коврах лежали детские игрушки, а из радиоколонок доносилось шипение белого шума. Казалось, будто жители города пропали в самый разгар своих обыденных дел, но этот процесс растянулся на века, и за все это время ни один так и не заметил пропажи других, и так продолжалось до самого последнего человека, который будто покинул этот мир за несколько секунд до моего появления.
― Так ты правда веришь в Книгу? – спросил меня Джек. – Ты правда думаешь, что сможешь найти ее?
Он прикончил рюмку узо, ослабил черный галстук и налил себе следующую. После похорон мы пошли к нему, вся комната была усыпана пустыми бутылками и пивными жестянками, среди которых стояли пластиковые пакеты с пока еще полными. Мы собирались напиться. Этой ночью каждый из нас собирался напиться в лежку, чтобы хотя бы слегка забыться.
Я покачал головой и печально усмехнулся.
― Может это всего лишь старый дурацкий розыгрыш. Но... я хочу знать. Я просто хочу знать. Всю свою жизнь я хотел знать... существует ли она в реальности.
― Нет ничего реального, — сказал Джои.
― Все реально, — возразил Джек. – Все правда, но ничто не разрешено.
Я подумал, что это какая-то цитата. Мне показалось, что я узнал ее, но не мог вспомнить откуда она, и кроме того она звучал как-то неправильно.
Я смотрел то на одного, то на другого, мы были насквозь пропитаны парами алкоголя и горем, я чувствовал, что впал в состояние, которое иногда бывает под кислотой, когда ты уверен, что только что понял нечто очень важное и тут же навсегда это забыл.
Без ответов на вопросы, без поводов успокоиться
И вот теперь я сижу в этом пабе, где на барной стойке до сих пор стоят наполненные бокалы, на столах валяются пачки сигарет и зажигалки – Господи, когда я забрел сюда, в одной из пепельниц дымился окурок – и ни одной души. Только память о том, что когда-то здесь были люди. В последние несколько часов я раз за разом прокручивал в голове все произошедшее, но ни на йоту не приблизился к тому, чтобы хоть что-то понять. Без ответов на вопросы, без поводов успокоиться, единственное что у меня оставалось, это все тоже чувство, которое я испытывал каждый раз, когда бросал взгляд на Книгу, смесь страха и изумления, ужаса и экстаза.
Передо мной на столе лежала Тайна.
А может быть я умер и весь этот мир не более, но и не менее, чем просто мои персональные врата к... чему-то, что открывается за ними. А Книга? Быть может это моя выдумка, мое творение, дожидающееся здесь момента, когда я наконец осмелюсь взглянуть в глаза факту своей смерти и пересечь границу неизвестности. А может быть вся моя жизнь до сих пор была выдумкой... или даже повторением какого-то сюжета, созданная всего лишь для того, чтобы привести меня к этой книге с картами, а семейные предания и легенды всего лишь подсказки, чтобы понять какую-то сакральную тайну. И друзья, обретенные и снова потерянные. Все они вели меня к тому, чтобы я открыл Книгу и наконец осознал истинное положение дел.
Я скучаю по вам: Джек, Джои, Томас. Мертвец, тоскующий по тем, кого он оставил, кажется нелепостью, но я скучаю по ним, пусть даже по правде их никогда и не существовало. Если моя жизнь до находки Книги была лишь фантазией мертвеца, считающего себя живым, то они были всего лишь крохотными частями меня самого, отрезанными и воплотившимися в человеческую форму, чтобы составить мне компанию в грезе о жизни. Я вспоминал Джека и Джои, пламя и лед, свет и тьму. Я вспоминал Томаса и все сильнее чувствовал себя обманутым и преданным. Нет! Они были реальны – мне хотелось так думать – все, что я знал о них, каждый денек на траве у библиотеки, это все было правдой и по настоящему, пусть даже на самом деле и происходило по другому. Думаю, у меня была жизнь без Книги, безо всех этих историй – простая жизнь, переигранная после смерти с вариациями, которые тихой сапой должны были навести меня именно на эти размышления. Мое воображение рисовало Джона и Джои в церкви, а позади них там, где должен был стоять я, оно дорисовывало Томаса. Может его смерть была еще одной подсказкой, которую оставило мое подсознание? Я надеялся, что это правда. Я очень сильно надеялся на это.Куда же мне отправиться дальше? Здесь – Лимбо, пустынный мир, мне оставалось надеяться, что это просто граница чего-то еще. И Книга была доказательством чего-то большего, чем просто спрессованные воспоминания одного человека, замирья позади замирья; и если, листая ее, я пробуждался от иллюзий, то среди ее страниц должна скрываться подлинная история моей жизни – моей смерти – от и до. Я был один в мире, являвшемся мельчайшей частью огромной вселенной. Конечно же, в этой необъятной вселенной должны быть еще уголки, в которые попали другие души тех, чья смерть была всего лишь новым рождением внутри их собственных грез. Знают ли они, что мертвы или мне выпал жребий пробудить их? Есть ли меж этих миров дороги, по которым странствуют другие души? Сколько из них покинули свои пустынные миры в поисках собратьев, и какие города возвели эти души, повстречавшись на просторах потустороннего мира? Господи, в этой книге могли скрываться карты ада, хотя с тем же успехом в нее могли быть вписаны и ключи от рая. Я даже не знаю, каждый ли умерший получает свою путеводную книгу или я был обладателем единственной копии. И я до сих пор не знаю, какой путь выбрать, чтобы начать путешествие. Но я думаю! Я думаю, что впереди меня ждет еще многое, о чем предстоит узнать.
Дорога праха всех мертвых
[/p]Я планирую отправиться в путь завтра. У меня в руках Книга, зовущая в великое приключение. Сейчас она лежит на столе в пабе прямо передо мной, и теперь я наконец вижу то, что не мог понять вначале. На обложке Книги уже не было плана укромного закутка библиотеки, где я ее обнаружил. Я и не заметил, как она изменилась; теперь на переплете из кожи была вытеснена схема расстановки стульев и столов вокруг меня, а на первой странице можно было увидеть чертеж этого богом позабытого местечка. Книга менялась по мере того, как ее владелец двигался. И в центре карт всегда находился обладатель Книги. А что же глиф, странный глаз на обложке, который повторялся на каждой карте? Это был символ читателя– а также по совместительству хранителя и создателя – собственной персоной: овал туловища, как если глядеть сверху, внутри круг головы и четыре полукруга, чтобы символически отметить конечности. А прямоугольник, заключающий в себе весь остальной рисунок – это без сомнения Книга, Макромикон, Великий Список, который стал частью меня. И куда бы теперь меня ни занесло, эти первые страницы покажут мне карту места, где я очутился, с любой необходимой точностью, даже в тех дальних уголках, которые я могу сейчас увидеть только на картах с самым большим масштабом.
Завтра я действительно отправлюсь в дорогу. Путешествие начнется с улицы, которую в моем мире называли Грэйт-Уэстерн-Роуд, дальше по еще одной знакомой, но уже изменившейся улице. А впереди, там, где она переходит в Кроу-роуд — незнакомое место. И в этом месте передо мной откроется новая, абсолютно неведомая трасса, которая, как кажется, несет какое-то особое символическое значение – дорога птицы, прилетающей полакомиться падалью, птицы вестника смерти, и путь, уводящий на закат, к землям мертвых. Возможно, я неправильно читаю, но меня не покидает ощущение какого-то особого смысла в этом всем. По правде говоря, пока я не знаю, что же буду делать дальше, когда доберусь до морского побережья, но у меня было подозрение, что там, далеко на западе, находится только начало моего пути. Я вспоминаю истории о Нью-Мексико, пустынной, пыльной страны миражей, и дорогу, которая называлась Jornada del Muerto – Путь Мертвеца, это странно... я не могу даже слегка представить себе свое путешествие, как я могу надеяться пересечь эти океаны и континенты, выглядевшие на большой карте островками и лужицами? Надо быть дураком, чтобы пытаться преодолеть расстояния, по сравнению с которыми любые известные мне казались карликовыми.
Я сижу в пустом баре, и понимаю, что здесь — финальный акт всех моих колебаний и сомнений.
Но все-таки у меня есть цель. Я вспоминаю последнюю страницу Часослова и дорогу, идущую на север из крошечного оазиса в центре, она ведет куда-то за пределы этого мира-вселенной, в какое-то место, которое не влезает даже на карту такого гигантского масштаба. Интересно, не тот ли это путь, который мы в итоге все должны пройти до самого конца, пусть даже если начало путешествия занимает вечность, а сама дорога продлится вечность вечностей. Это может быть дорога в ад, или прочь оттуда, на Небеса, или куда-то в еще более странное место; в конце концов, если этот пустынный мир – мое Лимбо, то возможно ад и рай не более чем глухие деревеньки в метафизическом пространстве, описанном в карте, и я буду проходить мимо них как паломник с сердцем, устремленным к моей цели, и с взглядом, направленным далеко за горизонт, а под моими ногами будет клубиться тлен, тот прах, в который мы все возвращаемся, сбросив жизнь как старую кожу.
Я допил пиво, которое нацедил себе в этом пустынном, впрочем с чертовски хорошими кладовыми, пабе. Что же, пришло время искать место для ночлега. Мне хотелось, чтобы где-то здесь, в переделанном мире по-прежнему стоял мой собственный дом и чтобы последнюю ночь я провел в собственной постели.
Быть может завтра я снова проснусь в мире, заполненном людьми, в иллюзии реальности, реконструированной из моих воспоминаний, спасающей меня от леденящей правды. Я чувствую, какая-то часть меня страстно хочет этого. Но у меня есть Книга, а на ее страницах карта, а на этой карте отмечен мой путь. И есть еще одна часть меня, которая завтра хочет проснуться с той же правдой.
Но сейчас — время сна – даже если это сон, который нафантазировал себе мертвец, стиснутый в объятиях смертного сна – я должен быть отдохнувшим завтра. В этом была ирония, даже среди вечного покоя я по-прежнему нуждался... в отдыхе.
Меня ждет длинная и извилистая дорога тлена... может быть это дорога праха всех мертвецов.