|
Большое спасибо всем за участие в опросе.Мне было интересно услышать Ваш ответ.
Если честно, мне самому хочется написать на этом материале только исторический роман, ну разве что с небольшими элементами мистики (если это так можно назвать) и с небольшим «уточнением» материала.Дело в том, что в судьбе Романа Диогена есть небольшое «тёмное» пятно в биографии. Может быть, удастся кое-что раскопать.
Четыре года назад дело закончилось трёхстраничным прологом
Пролог.
Тёмные волны плескались о борт старого торгового корабля. Доски отзывались тихим стоном при каждом движении. Старушка-катерга на свой лад бунтовала против этого путешествия. Но ни бородатый капитан, сотни раз ходивший этим маршрутом, ни уставшие матросы, ни отряд охраны не обращали на этот тихий бунт никакого внимания.
Лишь единственному пассажиру никак не удавалось заснуть. Каждое поскрипывание досок отдавалось в его мозгу треволнениями и отголосками почти позабытого, а теперь вновь появившегося страха. Страха перед казнью…
Мятежнику милостиво предложили чашу и шёлковый шнур. Кое-кто решил вспомнить древний обычай. Это было что-то вроде последнего издевательства над вестархом-бунтовщиком.
Огромные кулаки человека сжались. Мускулы, некогда налитые молодостью и силой, теперь стали дряблыми и слабыми. Ноги покрылись многочисленными шрамами и мозолями. Они отняли у него всё, кроме жизни. И ту пленник спас лишь благодаря своей удаче и привлекательной внешности: он смог встретиться с императрицей. Та заменила казнь ссылкой подальше от столицы.
Но теперь, похоже, всё изменилось: старушка-катерга, куда его посадили поздно ночью, плывёт куда-то. Интересно, куда? В знойную пустыню, на скалистые острова или в земли северных варваров?
Но вот раздался звук глухого удара о пристань. Мгновение – и скрип досок прекратился. Катерга достигла пункта назначения. Через минуту пленника вывели воины в тёмных плащах, под которыми были сокрыты мечи и доспехи. К чему такая таинственность? Пусть лучше казнят прямо здесь, на воняющем тухлой рыбой пирсе, и конец мучениям! Всё, надоело! У него уже больше нет сил сопротивляться и жить дальше. Бывший вестарх просто до смерти устал.
— Избавитель, прими меня, — сухими губами прошептал пленник.
Его охрана не услышала или не показа вид, что услышала, эти слова. На голову ему накинули мешок. Но перед этим он всё же успел заметить почти позабытые места. Странно, прошло-то всего полгода, а вестарху казалось, что целая вечность минула с того памятного дня свидания с императрицей.
Пленник не обращал внимания на тихий разговор стражников, что вели его куда-то и даже на то, что его посадили в какую-то повозку.
Раздался свист опускающегося бича, быки скучающе, привычно замычали, и повозка тронулась.
Вестарх всё гадал, зачем он понадобился здесь. Может быть, кто-то из его старых недругов занял престол? Нет, иначе бы очередным утром пленник просто не проснулся. Или посинел бы, вкусив отравленную еду. Или «случайно» упал со склона. Или «вдруг решил утопиться» в море, а стража «не сумела бы» его остановить.
Тогда кто-то из родичей смог помочь опальному вестарху? Да нет, он сейчас ничем не может быть кому-то полезен. У него не осталось ни денег, ни особых связей при дворе. Лишь всепоглощающая ненависть у него в сердце и жажда несбыточной мести – в мыслях.
Но вот снова раздался свист бича – и быки, помычав для порядку, остановились.
Вестарха толкнули в спину: мол, иди, двигай ногами. Пленник послушно пошёл, ведомый под руки охранниками.
Ноги ступали сначала по мощёной улице, а затем, после скрипа открываемой калитки, — по мраморным плитам.
Это могла быть просто вилла какого-то знатного человека, но сердце не хотело верить доводам разума и твердило, не переставая: «Я снова здесь! Здесь! Здесь!».
Потом вестарха подхватили уже новые руки: эти были явно посильней и уверенней. Вполне возможно, пленника велю сюда те же люди, что некогда принесли шнурок и чашу.
Внезапно, погружённый до этого в воспоминания о былых днях, разум вестарха словно взорвался: с его головы сняли мешок.
Огонь восковых свечей и нефтяных ламп, казалось, мог потягаться со светом солнца, настолько ярким он был.
Вестарх упал на колени: перед ним была она, императрица. Та, кто некогда спас его жизнь.
Уже немолодая, сорока лет от роду, она сохраняла блеск былой красоты. Не самое полное приятное лицо, проницательные глаза. Фигуру подчёркивала пурпурная хламида.
— Приветствую тебя, сын Константина, — так же императрица назвала его в тот, прошлый раз. – Ты рад снова вернуться?
— Если бы рубище пленника и мешок, то я мог воздать должное красоте града и его правительницы, — Роман редко говорил витиеватыми фразами. Это было не для него. Воин должен быть воином, а поэтов и писателей в стране, похоже, было много больше воителей.
— Ты ничуть не изменился, сын Константина, — императрица улыбнулась. – Быть может, ты простишь тюремщиков за плохое обращение, если я скажу тебе кое-что…
В покои императрицы промелькнула какая-то тень. Очередной безликий слуга, коими полнился дворец. Евнух, скорее всего.
— Великая, — слуга распластался на полу, облобызав туфельку правительницы. – Ваше повеление исполнено.
Подбородок императрицы чуть дёрнулся в знак того, что она довольна новостью. Слуга поднялся на коленки и, пятясь задом, начал покидать покои.
— Новый Иерусалим завтра узрит нового василевса, — императрица довольно улыбнулась, когда слуга уже ушёл. – Надеюсь, ты ничего не имеешь против императорской диадемы, сын Константина?
Дыхание бывшего вестарха перехватило. Он боялся, что это всего лишь шутка. Но глаза императрицы говорили обратное.
Обрадованное сердце рвалось из груди. Глаза заблестели. Пленник впервые за эти месяцы вздохнул полной грудью. Василевс. Он станет василевсом…
Ошарашенный разум ещё пытается убедить сына Константина в том, что всё это ложь. Но сердце не хочет в этом убеждаться. Оно не может не верить. Именно за это он страдал в ссылке, вдали от столицы, в родных краях…
— Я вижу, что не против, — императрица говорила так. Как будто подтверждала чьи-то слова. Она убеждала себя в чём-то. И наконец-то решилась. – Тогда поднимись с колен. Не должно тому, кто завтра станет василевсом ромеев, становиться на колени перед кем-нибудь.
— Я больше ни перед кем не буду становиться на колени, императрица.
Человек, который некогда был вестархом, минуту назад — пленником, а вскоре станет василевсом, поднялся с колен. Его руки сжались. Месть владыки скоро настигнет тех, кому предназначена.
— Слово Романа Диогена, — добавил он во весь голос.
|
цитировать
свернуть ветку
