Одно из самых заметных, ярких и запоминающихся произведений у Леонида Андреева. Повесть носит явный антивоенный характер, где война представлена гипертрофированно, намеренно гротескно, явно с целью вызвать у читателя сильное чувство, которое ещё долго не пройдёт после прочтения.

Здесь даже солнце обливается кровью, подобно лысой голове, с которой сорвали скальп. И безумно ухмыляется, сошедшее с ума, кричащее, выжигающее всё вокруг, несущее погибель, а не уютное тепло и радость. Этот жуткий оскал заметен у погибших солдат. Безумие затопило мир, охваченный войной, где люди уподобились животным, уничтожая друг друга, и сама Земля готова расколоться пополам. Финал, где небо становится полностью алым и появляется сам Красный Смех, очень сильный.

Повесть актуальна в наши дни, и актуальна в принципе. Она несёт единственный посыл: война — это ужасно; это гибель человека, как физическая, так и моральная, духовная. Это гибель Земли и Мира

10 из 10.

Эмоциональная, горячая и страшная статья, действительно похожая и на проповедь, и на крик.

Большевизм у Андреева бескомпромиссно ужасен, и он умеет передать этот ужас и эту ненависть.

Хотя большую – ну тут уже не ненависть, а недоумение и гнев ¬– вызываете него политика европейских стран, которую он открыто приравнивает к предательству Иуды, или, в лучшем случае, «умыванию рук» Пилата.

Несмотря на импульсивность автора, на его непримиримость, есть тут что-то, заставляющее смотреть на него как на человека благородного от природы, внутренне искреннего. Эта его вера в человечность – что вот де, надуться такие же человечные люди во всем мире, что придут и помогут человечным людям в России, так что «даже крови проливать не придется» – всё это на поверку такое наивное; не видел ты, будущего, Леонид Андреев, не видел, что таких людей в других странах во все времена лишь единицы, и их-то кровь и проливается в конце-то концов. И вот эта вера в то, что «такие колоссы, как Русский Народ, не погибают» – это в нём подкупает, так что даже ошибки его выглядят как искренность, как естественное свойство видеть в большинстве людей то, что есть и в тебе.

«Искусство политики, как и черная магия, столь тёмное и тонкое дело, что и здесь помимо двух указанных объяснений: предательство или безумие, могут существовать и иные побудительные причины…». Еще одна фраза, плотно засевшая в мозгу. Это сравнение с черной магией. И так можно подумать, даже глядя сейчас на мир.

А ещё – чувствовалось, но не оформилось в четкую мысль у автора, было лишь тем разовым обвинением в безумии или предательстве, но сквозь век видно, что это не разовое, не помутнение – то отношение к России, какой бы она не была за этот век. Придите, смелые честные люди мира! – зовет автор, подозревая по себе смелых и честных людей. Но если приходят, то по той же «черной магии», за своей лишь выгодой, во всегда, по их мнению, варварскую Россию. Мысль горькая, но, в каком-то смысле, заставляющая быть более стойким и мужественным.

Читая рассказ, не мог отделаться от ощущения – всё вспоминал «Останкинскую трилогию» Владимира Орлова. Есть что-то похожее в этой пакостной, но по-своему симпатичной нечисти с её понятным баловством и даже тягой к хорошему, к добру. Так и хочется сказать, что это вещи из одного мира – они и по настроению, по её иронии, похожи. Но это так – стороннее, внешнее. Но нельзя не упоминать, так как и в этом есть своё очарование.

Любопытно вспыхнуло «не противься злу», и мне почему-то кажется, тут оно – это иронический камень в сторону толстовского «непротивления злу насилием».

Интересный рассказ. Хотя, по-моему, в первой трети автор всё-таки слегка увлекся диалогами – что не так страшно, ведь в этих диалогах был свой юмор – и будто затягивал переход основной идее.

По-моему, упор в заглавии всё-таки лучше ставить не на слове «добро», а на слове «правила». Какие тут могут быть правила? Вот и герой, понимающий всё буквально, обламывается именно на этом. Вот надо ему чтоб всё было расписано «так делай, а так не делай», как в инструкции. Но тут – вот сплошные противоречия. Не загнать добро в правила, не снарядить это добро справочником. Совсем другое оно – иногда от души, там, где не сразу-то его и чувствуешь.

Хорошая вещь – добрая, забавная; что называется, «приятная во всех отношениях». Хоть немного и непохожая на то, что я привык видеть у Андреева с его некоторой мукой и душеной тяжестью. Но это даже хорошо – с этим рассказом моё представление о Леониде Андрееве стало гораздо шире.

Я читал эту повесть (а я определяю её как повесть, хоть и очень большую – всё-таки один герой, одна тема) долго. Главная причина в том, что она казалась мне очевидной и, соответственно, немного скучной. Для меня были ожидаемы переживания героя, и даже те трудности, с которыми он должен – вот просто обязан был, авторской волей – столкнуться. Мне был понятен – и, следовательно, очевиден – главный герой: эдакий мелкий интеллигент с его переменчивостью ощущений. Он будто не свои чувства переживает, а отражает общие волнения: то страх, то нежелание этой самой войны, непонимание её, то, поддавшись общему настроению, приливы патриотизма, то сочувствие врагам-немцам, таким же, как и он, людям, то ненависть к ним. Герой, маленький человек (как видно уже и из иного названия повести), и переживания его маленькие, личные, хоть и не лишённые больших трагедий – тоже личных. И вместе с тем, выглядит всё это как-то, по-моему, монотонно. Монотонная рефлексия. Даже ввиду больших личных переживаний, впечатлительности – и в суммарном итоге, того давления, которое оказывает война на душу и психику мелкого интеллигента, и в его лице, на средний класс в целом (то самое «иго»).

Леонид Андреев один из тех редких авторов, которые умели быстро отвечать на происходящие события, писать «на злобу дня», и при этом быть вечным – нести в этих произведениях и что-то вечное. Вот и сейчас, читая, я ловил нечто современное, когда «и вот война, а тут всё так же, все живут как жили», замещение дела пустыми переживаниями и рассуждениями (такими вот интеллигентскими до вселенской высоты) –

Одним словом, даже при определённых достоинствах эта повесть была у меня в тени другого антивоенного, жуткого и более раннего произведения Андреева – «Красного смеха». И своей определенной банальностью буквально растворялась в этой тени. Но и плохой, «пустой» эту повесть я тоже назвать не могу – так она резонирует (всё-таки) с днём сегодняшним.

На мой взгляд – одна из сильнейших вещей Андреева. Мощная. И тяжелая. Тут поругивают его нарочитый притчевый стиль. Но, по-моему, именно он здесь и нужен. Его странная литературная напевность усиливает тяжесть – тяжесть внутренней неизъяснимой тьмы и тяжесть внешних задумчивых и страшных образов, от деформированного а-ля Кафка (ещё до Кафки, да) внешнего облика спрута, паучьих ножек и мертвого глаза Иуды, до скупого, но страшного описания избиений Иисуса. Это давящее произведение. Оно обрушивается откуда-то сверху и вжимает в пыльную горячую землю, не дает вздохнуть полной грудью. Но при этом и завораживает.

Андреев выбрал Иуду. Большой писатель выбирает точку, фигуру, вокруг которой он проворачивает историю, вокруг которой он проворачивает весь мир, если так надо. Булгаков выбрал Пилата. Андреев выбрал Иуду. И выбор его гораздо сложнее. Это не каноническое прочтение. Но сложность тут – не обелить Предателя и не героизировать. Иуда Андреева – сама ночь, копошенье теней. Сама ожившая ложь. Но вместе с тем, в этой черной фигуре он смог сделать свои оттенки, саму двойственность, так выпукло явленную внешне, и гораздо тоньше – внутренне. И темнота его имеет противоречия. И темнота его имеет искаженное понятие любви. Леонид Андреев любит исследовать темные души, и здесь он доходит до самой библейски темной. И заставляет ощущать искаженную правду – так же библейски размашистую, но текучую и переменчивую как шевеленье ночных теней.

Булгаков проворачивает мир вокруг Пилата, показывая в знакомой ему Москве мир Пилата. Андреев проворачивает мир вокруг Иуды и показывает мир Иуды. Мир лжи и предательства – тихих и незаметных, в которых его предательство как крик о себе, вселенский акт. Иисус искупает грехи мира. Иуда Андреева забирает с собой ложь и предательства мира, перекрывает собою их все – от лжи и предательства фарисеев и слепой толпы, до трусости учеников Иисуса – но не ради человечества, а ради себя, в своей искаженной ревностной любви и желании быть первым рядом с ним. Иисус на кресте, на холме, над городом, над миром, Иуда в петле, над пропастью и в яме с гнилым скотом.

Я после таких вещей Андреева болею, да. Мне как-то муторно и тяжело. Но не могу не любить такие его вещи – страшной подавляющей силы, которую он бросает тебе в сердце, долго потом ноющее, и разум, долго потом находящийся в возбуждении от не до конца полученных ответов не до конца сформулированные вопросы.

Леонид Андреев, по-моему, несомненный гений. Хоть и гений темных сторон и скользких душевных теней. А извлекать такие тени и такие стороны – общечеловеческие, а не какие-то мелкие, личные – невозможно без определенной боли, дискомфорта, и – иногда даже – безотчетного страха.

Худшее проявление классической русской литературы т.н. «золотого» века. Тонны причастных оборотов и описаний природы, неба и воздуха к месту и не к месту. А главная цель любого классического романа — раскрыть характеры персонажей не достигнута. Намек на понимание и сопереживание есть только к одному из 7 ГГ (отчасти потому что его действия абсурдны, и этот абсурд стилистике автора передать удалось). Рассказ посвящен Толстому, вот, думаю, что Лев николаевич мог б объяснить автору, что для описания характера недостаточно описания внешности или поведения.

Это притча о похождениях Иуды рядом с Христом. Я не знаю, насколько точно облачены в художественную форму библейские события в этой книге, но если и тут автор приврал то это полный фейл. Язык вульгарный, «возвышенный». Сюжета и персонажей, как таковых, и нет — это просто притча и фигурки делают то что им должно, кривляясь по воле автора, чтобы неразумный читатель получше эту волю уразумел. Ей-богу, по теме лучше оригинал, или хоть статью в Википедии почитать. Про библейские главы МиМ вообще молчу, их и упоминать то в одном абзаце с этим произведением грешно.

Фантазия у Леонида Андреева — развита на ять.

Но, при чтении, меня не оставляла мысль, что этот текст — мелодия, и развивается по-мелодичному. То-есть, алгебраически, умственно, кабинетно.

На потребу читателя.

Андреев хорошо умеет подбирать слова и компоновать текст, он отличный психолог, и понимает, как и что и каким образом будет воздействовать на читателя.

И люди у него — это марионетки, которыми он, автор, работает, заставляет их двигаться так-то и так-то; люди для него — актёры, которыми он, как режиссёр, работает, заставляет их улыбаться, вздыхать, плакать, смеяться — по собственному щелчку.

Все эти переживания настолько клинически выписаны, что душу не захватывают вообще.

Есть писатель, который лично пережил предсмертное состояние и описал его, это Достоевский.

Гораздо более простыми словами.

Так и понял, за что хвалят эту книгу? Ну, описал автор евангельские события более-менее комплексно, с другими акцентами (в частности, главный герой не Христос, а Иуда), выдал, так сказать, «фанфик».

В чём были цель и смысл — непонятно. Персонажи, в основном, отталкивающие. Религиозный аспект обнулён полностью, вот так обошлись с Евангелиями. Реально, кусочек книги Дмитрука «Битва богов» про то же самое в сто раз более сакрален и логичен, да так, что просто диву даёшься, в стиле: «Почему я сам до этого не додумался?»

Сильно! Мощно! Кратко! Потрясающая вещь! Можно перечитывать каждый вечер!

Всё-таки Андреев как никто другой из русских классиков погружается в тёмные неизъяснимые глубины человеческой души, психики, человеческого естества. Вот этот рассказ – одно из подтверждений тому. Убийство. Исповедь убийцы, написанная им в сумасшедшем доме. И тут же чудовищная глубина и парадоксальность. Безумно интересен сам герой и то, как из раза в раз меняется восприятие его. Изначально кажется, что он – это тот же Раскольников, но Раскольников «у которого получилось», Раскольников «совсем не тварь дрожащая». Убил своего друга (как бы друга), убил из холодного, почти научного желания убить. Или есть в нем что-то от талантливого мистера Рипли? В любом случае он сам по себе достоин встать в ряд известнейших литературных убийц – как он показывает себя публике и «гг. экспертам», не выворачивая своё нутро, а будто выходя на свет софитов, под овации, но всё же потом – выворачивая… Тут и Кафка есть (ещё не существующий как писатель) – отношения героя с отцом, например. Но всё же узнаваемое Андреевское – бесконечное погружение в глубину, сквозь эгоцентричное, где четкость и холодность ужа сама вызывает ощущение ненормальности, сумасшествия. Так безумен или здоров? Так здоров или безумен? Само приближение к личности героя, его внутреннему существу (а смысл художественной литературы это отчасти и есть попытка срастить читателя с героем) заставляет и себя чувствовать безумно, странно, страшно. Очередной опыт (из чтения Андреева) похожий на соприкосновения с чем-то сверхъестественным. Опыт обжигающе холодный, выбивающий из спокойного равновесия своей неизъяснимостью, отсутствием точки опоры. В очередной раз прихожу к выводу, что Леонид Андреев (не весь, конечно, а такие вот его вещи) для меня как наркотик, который стоит потреблять лишь в маленьких дозах. Иначе изменения внутри могут быть весьма тяжелыми…

Что-то не смешно, да и не серьёзно тоже. Хороша первая фраза, когда чёрт продышал дырочку в замёрзшем окне, и замечательна кошка, объявляющая, что она снимает с себе всю ответственность за происходящее. Оно и правильно, кошка-то видит чертей и понимает, что происходит. А в остальном текст рассказа тонет во всякого рода междометиях. Представляю, как веселился автор, выписывая все эти «блям-блям», а вот читателю не слишком весело.

Сатана-романтик. Это по настоящему, что то новенькое, несмотря на то что роману уже более ста лет. Первая половина книги шла прям на ура, тянула на максимальную оценку, но вторая половина увязла в бесконечных диалогах и мыслях о Марии. Задумка и мысль очень сильная, люди страшнее дьявола и т. Д. Но чувствуются, что у Андреева не хватило сил закончить данный роман.

Роман написан в форме дневниковых заметок мелкого петербургского служащего. Дневнику тот доверяет свои наблюдения, размышления, страхи и радости в первый год Первой мировой. Другое название — «Признания маленького человека о великих делах» — отлично отражает суть произведения.

Здесь нет батальных сцен, большой политики и судьбоносных решений, нет великого и героического. Человек ходит на службу, читает газеты, общается с такими же обычными людьми. Страх, внезапные вспышки патриотического угара, гордость за народ и царя, уныние, непонимание происходящего — настроение меняется вместе с «общественным мнением». Сначала война где-то там, далеко, потом она незаметно входит в повседневную жизнь — похоронки, раненые, всё для фронта, всё для победы. Рушится привычная жизнь, в голове, так же как и в газетах, в слухах — хаос и раздрай.

Документ эпохи — начало событий, перевернувших вскоре и Россию, и весь мир. Хотя автор ещё не знает об этом — на дворе 1916 год. Сильная книга о маленьких песчинках в жерновах истории.

Чистый возвышенный гимназист становится предводителем разбойничьей шайки, не корысти ради, а свободы для. В романе хватает действия, горят помещичьи усадьбы, гуляют разбойнички, хозяйственные крестьяне грабят потихонечку. Ради чего? Простые люди на то и просты, им всё ясно — один раз живём! Извечные вопросы, волнующие идеалистов, ушедших «в народ», границы дозволенного, мессианство и жертвенность — это только для Сашки. Достоевщина, душевный надрыв и вечная русская тоска.

У главного героя есть реальный прототип — Александр Савицкий, занимавшийся «экспроприациями» на волне событий русской революции 1905 года и, в итоге, убитый полицией.

Русский бунт, бессмысленный и беспощадный — в некотором роде — настоящий главный герой книги.

Достойная пьеса Леонида Андреева. Не дотягивает до «Жизни человека» и «Черных масок», но хороша по-своему. Узнаваемая Андреевская пафосность и максимализм. Автор пишет своими переживаниями и опытом. В каждой странице читается определенный эпизод его биографии или черта характера: стремление к смерти, предательство любимой женщины, убогие друзья, несбывшаяся жизнь. Как и во многих произведениях последних лет жизни Андреев тяжело переживает непонимание окружающих, отвержение и пытается возвыситься над миром посредством своей тоски и невроза, что заканчивается у него всегда одинаково. Ставлю на одну ступень с пьесой «Тот, кто получает пощёчины», так как настроение и тема схожи, но «Собачий вальс» все же филиграней. Про конец жизни у Андреева есть интереснейшая пьеса «Реквием»: абстрактно, образно, страшно, необычно. Если читать все вместе: «Собачий вальс», «Реквием», «Жизнь Человека» и, например, пару рассказов «Полет» и «Три ночи», то сложится картина того, как чувствовал смерть и видел свой жизненный итог Леонид Андреев.

«Быстры, как волны, все дни нашей жизни...» (песня)

Написанная в 1891 году пьеса была спустя столетие воплощена в формате аудиоспектакля.

Место действия — Москва, время — середина 90-х. Века, понятное дело, XIX.

Мы попадаем в молодёжную студенческую компанию, гуляющую на Воробьёвых горах, этакой пикник на природе, с пивом и вином, с закусками и самоваром… впрочем, самовар они не достали, с пением песен и разговорами.

А в центре внимания молодая взаимно влюблённая пара, Николай и Оля, Оленька, Оль-Оль — так зовёт её ласково Николай, Коля. Романтика и лепота молодой счастливой влюблённой жизни…

А потом реальная и отнюдь не романтическая жизнь поворачивается к нашим влюблённым совсем другой стороной, и 18-летняя Оля имеет за собой скелеты в жизненном шкафу, и настоящее наших героев совсем не радужное, и вообще — дни нашей жизни наполнены, как это обычно и бывает, не только ласковым щебетом и любовным воркованием, но и порой мучительной прозой существования, вполне материальной и весьма грубоватой.

Спектакль великолепно выполнен и потому приобщение к нуждам и заботам более чем вековой давности происходит более чем достоверно. Тем более, что и спустя столетие многое остаётся таким же...

Первый прочитанный мною текст Леонида Андреева. Рассказ, открывший дверь в страшный, красивый, сводящий с ума творческий мир автора.

Питерская готика? Подражательство? Да, но только по форме и сюжету. Не смотрите на них, смотрите на чувства, ощущения и мысли героя. Ведь они подлинны и в них весь Андреев. Я верю, что именно этот рассказ всецело про него самого.

Андреев никогда не стеснялся писать с себя. Что в рассказе перекликаются с жизнью писателя? Исключение из университета за неуплату, бедность, холодный Петербург и его окрестности, где жил свои последние 12 лет писатель. Смерть женщины, которую он любил — трагическая кончина его первой жены. Из неожиданного: Норден — это практически фамилия второй жены его друга Репина «Нордман», с которым Андреев часто виделся и гостил в его имении «Пенаты».

Но ведь это не главное? Сюжет и детали здесь только для того, чтобы рассказать, как герой и автор ощущают себя в мире. Что же тогда? Я думаю, это невероятная тоска, которая, кажется, не приходит сама, а ее приносит таинственный черный человек. И это Андреевское «я умираю».

«Тоска» и «смерть» — пожалуй, самые характерные слова в жизни писателя. Депрессия, лечение в клинике, пожизненные тяжелые безысходные настроения. Сколько раз он вредил себе (мне кажется, это было именно тяжелое вредительство, а не попытки суицида, ведь если бы он хотел убить себя, то убил бы — не в первый, но во второй или третий раз)? Как нещадно пил. Как выбирал женщин, которые ему не отвечали, потом страдал и снова пил. Человек убивал себя сознательно и бессознательно всю жизнь и таки смог этого добиться: в 48 лет рано сдало, поврежденное в попытке юношеского «суицида», сердце. «Разве всегда знают люди, отчего они умирают?». А разве всегда знают люди, что имеют право жить и быть счастливыми?

Андреев не был бы самим собою, если бы просто подал нам тоски и печали. Как настоящий художник, он рисует пугающую картину темной романтики. Кто Андреев, если не романтик? Печальный, но видящий красоту в страшном и создающий ее там, где логичнее плакать. Плакать и сходить с ума. Кажется, что если слишком увлечься Андреевым, то можно заразиться некоей душевной болезнью. Ведь как пугающ смех, когда совсем не смешно, люди без лиц, ужасно серьезные дети, смерть, о которой говорят с улыбкой, и белая снежная тоска. Как вроде — белый цвет это чистота, светлое начало? Прожив на Севере много лет, могу сказать, что белый чистый снег и бесконечная гладь, сливающаяся с небом, — это пустота, одиночество и тоска, которые поглотят тебя, если не осознавать опасности.

«Как мне объяснить ему, что молчание — есть естественное состояние человека, когда сам он настойчиво верит в какие-то слова, любит их ужасно.» Молчание писателя. Слова Леонида Андреева. Замечательный автор. Читать и помнить его.

Крохотный текст Леонида Андреева. Кажется, очень интимный, что хотелось неловко закутаться в плед или кота. Форма как будто заимствована у фольклорных историй: песен, притч и сказок. Может быть, это отголоски его деревенского детства и простого происхождения, но звучит текст как песня в прозе. Очевиден смысловой куплет и повторяющийся припев. Одинаковые слова, фразы, ритм используются, чтобы заворожить героя-жертву, но как и следовало, под чары попадает и читатель. Леонид Андреев умеет писать как художник или даже как музыкант. Мои большие, предчувствующие неприятный исход, мурашки, однако, повторяли некоторые слова вслед за змеей и не желали, чтобы песнь сия заканчивалась. Конечно, не про змею и ее жертву эта история вовсе, хотя понимайте как хотите: мне иногда кажется, что Андреев писал для себя, и что мы там подумаем, ему не важно.

https://kobold-wizard.livejournal.com/1017199.html

Мне кажется, что в каком-то из снежнокомовских сборников мне встречался рассказ с аллюзией на тему этого текста Андреева. Дело было давно, могу и путать. Ранее Леонида Андреева не читал, и чаще слышал про его сына Даниила и мистический текст «Роза мира», который тоже не читал.

Главный герой рассказа — молодой террорист-девственник, спасаясь от преследования полиции, скрывается в борделе. За нужную сумму он надеется снять девку, запереться с ней в комнате и... выспаться. Он в бегах уже третьи сутки и еле стоит на ногах. Аренда же только комнаты в борделе вызовет лишние подозрения. Так в одной комнате оказались заперты борец за светлое будущее и та страдалица, ради которой он готов погибнуть. Выспаться чертовка ему так и не дала, угадала, кто перед ней, и начала шантажировать.

Должна была быть дуэль между двумя персонажами. Их позиции кружат словно инь и ян, кусая друг друга. Революционер оказывается не так стоек, как хотел бы быть. Проститутка хватает свое нежданное счастье, в кои-то веки поверив, что сможет изменить жизнь. Фабула хороша, вот только стилистика Андреева — тягучая и болезненная. Это не словесное фехтование, а вольная борьба на бордельных простынях. Удушение вместо порезов.

Итого: В рассказе есть много интересных образов из той эпохи русской истории. Шел 1907ой, и интеллигенция во всю заигрывала с революцией. Герой Андреева с одной стороны карикатурен, а с другой — притягателен в своей наивности.

Л. Андреев писатель очень неоднозначный и сверхпессимистичный. Данное произведение именно такое на все 100%.

Эта повесть о войне и смерти.

Такой войны я еще в литературе не встречал… Она бессмысленна беспощадна, как русский бунт. Каждое слово автора о войне высасывает силы и истощает читателя. Интересно то, что и войны в повести как таковой нет. Нет батальных сцен, героизма, разгромов ,побед и тактики. Есть окружение, паника, голод, инвалиды, калеки, горы и канавы трупов, собаки падальщики, недосып доводящий до смерти, отступление, бег, погоня за призраками и неразбериха. Неприятеля в книге вообще нет, он не нужен –такой прием добавляет еще большей неопределённости и бессмысленности в происходящий ужас.

Война калечит и пожирает солдат, но ей мало и в тыл она протянула свои жадные щупальца, метостазными судорогами отравляя мирную жизнь. Люди в тылу живут в страхе, ненависти, ищут врага в соседе, ненавидят всех и все.

Сама земля устала уже от этого безобразия .Почва пропиталась жирной кровью и стала похожа на череп с содранной кожей, обнажившей на поверхности белые трупы, словно отторгая отвратительных мертвых опарышей из своей плоти. И над всем этим царствует что то огромное страшное и смеется красным смехом…

В итоге пред нами невероятной пронзительности антивоенное произведения не для слабонервных. Читать ценителям Андреева однозначно.

Короткий рассказ. Несколько минут чтения — а поди ж ты! Цепляет. Не по-детски цепляет. Уже который день под впечатлением.

Короткий рассказ. Всего три блока (условно) — и три состояния души, три цвета настроения, три сущности бытия.

Обычное кладбище. Березки, трава, полевые цветы. Могильные холмики, покрытые травой, могилы с крестами, погребения с памятниками. Маленькое, жадное кладбище. Время идет, кладбище растет. Березки, трава, цветы уступают место асфальту, И борьба памятников нарастает, продолжается. Грустно, любопытно, хоть и цинично, но забавно: мертвецам все равно, а живые все пыжатся.

Кладбище в душе. Холмики над надеждами, покосившийся крест над талантом. Могилы с мертвыми стремлениями. Досадно, жутко, больно, страшно. Особенно, когда в могилах значимые.

Кличи юродивого, заклинания доброго волшебника, ламент прекрасного принца над хрустальным гробом спящей принцессы и не одной: «Пусть же воскреснут мертвецы!» И рефрен: «Ах, как прекрасна жизнь для воскресших!»

Нет, не пугайтесь. Это сейчас пройдет.

А мелодия «Hell's Bells» продолжит звучать.

Не знаю, можно ли рекомендовать, но... это выше всех похвал!

Хотел добавить в «похожие» очевидный роман Жана Фрестье «Гармония или ужасы войны» (Harmonie ou les Horreurs de la guerre, 1973), но его тут не нашлось...

Рассказ частично перекликается с «Христианами». Но здесь, кроме вопроса о том, что такое вера добавляется ещё один: что такое добро? Лучшего персонажа, чем чёрт для этого исследования взять трудно. Ведь сам по себе чёрт, который возжелал творить добро — нонсенс. И взять ему в учителя-оппоненты священнослужителя добавляет рассказу драматизма и остроты.

Андреев, утрируя до предела механическое, буквальное следование заповедям, церковным ритуалом и правилам, выводит обычного «как бы верующего» человека. Он, как и Носач, готов петь псалмы в церкви, креститься на иконы, поправлять свечи и Бог (а может и чёрт) знает, что ещё делать, будучи уверенным в том, что вот он истинно верующий. Вместе с тем, лишь только ступает за порог церкви, как у него из головы тут же улетучивается вся благость. Он ведь уже помолился, покаялся, сделал угодное Богу дело, порадовал Создателя, явившись в Его храм. Что же ещё надо?

Вместе с тем чёрт не таков, он своим пытливым почти абсолютным умом пытается проникнуть в тайны добра, веры. Найти тот самый скрытый первоисточник. Но кроме противоречий ничего не может увидеть. Даже те правила, с которыми знакомит его священник, оборачиваются в исполнении чёрта во зло. Голый, бездушный интеллект не может различить ту тонкую грань, ту смутную точку пересечения противоречий, где и находится истинная вера, истинное добро. Возможно, все злоключения чёрта на этой тропе могли бы позазаться уморительно смешными, если бы не та драма, которая их сопровождает. Сложно представить, что должно чувствовать разумное существо, которое искренне жаждет добра, но каждый раз оказывается не в силах.

Ещё один пласт смыслов скрывается и в самом священнике. Он старый, беззубый, почти впавший в детство, и до краёв наполнен благодатью, добром и верой. Он совершенно искренне пытается помочь чёрту. (Хотя тут вполне можно увидеть, что, кроме жажды помощи ближнему своему, им в некоторой степени движет и гордыня. Как же! Смотрите все! Я даже чёрта обратил к добру и вере!) Но вот его беда в том, что, изначально добрый по своей природе, чувствующий, что такое добро, любовь, вера, попик совершенно не в состоянии выразить это. Не может облечь в слова, научить, помочь.

И всё-таки, даже несмотря на последнюю сцену рассказа, где чёрт в своём церковном пристанище застывает в бездействии, остаётся надежда на то, что когда-нибудь, он всё же сможет понять, что такое добро. Ведь несколько раз он прикасался к нему.

Андреев поставил в этом рассказе несколько очень важных вопросов, но ответов на них не дал. Скорее всего, для каждого эти ответы будут своими.

Да, это сильная книжка. Не только нестандартностью взгляда на известный всем и каждому банальнейший сюжет. Сильная — нестандартностью ГЛУБИНЫ взгляда. Иэ разряда истин, поражающих воображение очевидностью невероятного. Интересно ли тебе будет, уважаемый потенциальный читатель — не знаю, интерес — вещь сугубо индивидуальная. А вот будет ли полезно... — ДА, безусловно. Будет.

***

...Ведь у того, кто любит Бога

Вне суеты пустых словес,

Причин для Жертвы – очень много,

Но лишь Одна – имеет вес:

***

Не повеление Кумира,

Не своеволие волхвов,

Не бред тщеты Спасенья мира

От тяжести его грехов,

***

И не Служения дорога

Всесильной Благости Небес,

Всего лишь — дань Желанью Бога,

Любовь – вне суеты словес…

Совершенно потрясающая вещь! Книга из той категории, когда после прочтения нельзя сразу взяться за что-либо другое. Нужно просто побыть наедине со своими впечатлениями. Не способен на какие-нибудь ещё комментарии.

Парализованный кролик, или Зов бездны

***********************************

«На один миг сверкающий огненный ужас озарил его мысли, открыв перед ним черную бездну.

И черная бездна поглотила его»

(Леонид Андреев. «Бездна»)

***

По молодости лет я раньше не понимала, зачем люди перечитывают одни и те же произведения. Так много «неизведанных» книг! Зачем возвращаться к прочитанным? С возрастом моё мнение на этот счёт изменилось. Достаточно было перечитать несколько романов, и этот процесс пришёл в систему.

С творчеством Леонида Андреева я познакомилась в очень молодом возрасте. Это классика. И, как любая литература, которую мы относим к этой категории, она значима для духовного и интеллектуального роста человека. Это Литература с «большой буквы».

Поводом к повторному прочтению рассказа Л. Андреева «Бездна» послужила рецензия, оставленная на сайте LiveLib, а также некоторое удивление: оказывается, этим автором интересуются и в наше время! И, наконец, то, что я не смогла припомнить, о чём этот рассказ. Да это было и не столь важно. Важно, как он отзовётся в моей душе сегодня, спустя много лет.

Бездна … Что это? У этого слова имеется несколько значений: пространство неведомой глубины, неисчислимое множество, пропасть, гибель, мрак, ад …

Какую же бездну рисует Леонид Андреев? На мой взгляд, он показывает нам не одну бездну. И бездны эти неоднозначны ... Не забываем и о том, что «каждый видит то, что хочет видеть».

Без краткого изложения сюжета рассказа, простите, не обойтись. И всё-таки лучше сначала прочитайте рассказ. Он совсем небольшой.

Впервые «Бездна» увидела свет в 1902 году. Андреев написал рассказ немного раньше –в 1901-м.

Девочка (17 лет) и почти мальчик (21 год) гуляют в предчувствии любви, ещё не понимая, что это такое. Дети… Они наслаждаются общением друг с другом: говорят, говорят, говорят … С четырёх часов дня загулялись до самого позднего вечера, когда уже стемнело, и забрели незнамо куда. Лиза не понимает, где они очутились. У неё одна надежда на своего спутника – Немовецкого. А паренёк, хоть и знает обратную дорогу в город, видит, что попали они в нехорошее, опасное место. Они натыкаются на трёх подвыпивших мужиков. Когда случилось изнасилование, мальчик сходит с ума.

Я так понимаю рассказ Андреева. Кто-то видит иное. Читайте! У вас будет собственное мнение.

В 1902 году ошеломляющее впечатление на читателей и критиков произвел финал рассказа. А на мой взгляд, он весьма неоднозначный. И не финал на меня, например, произвёл наибольшее впечатление (он закономерный, если видеть то, что увидела я), а встреча в лесу с тремя мужиками. И не только это. Ещё — множество баб с мокрыми подолами, изгвазданных глиной, грязных, вылезающие из какого-то глиняного карьера, ямы, как грибы после дождя.

Уважаемые читатели, не забывайте, в какое время был написан рассказ. Вспомните, как воспитывались девочки и мальчики из хороших семей. Это же ода целомудрию! Девочки – чистые и невинные, готовые жизнь отдать за любимого. Любовь для них – розовая мечта, романтика, упоительные грёзы, восторженные стихи в альбомах … Не нога, а ножка. Не рука, а ручка. Туфельки, перчатки, ленты, кружева и шляпки… Сравните с современными девочками 17 лет от роду. 11 класс. Наши – не такие…

А Немовецкий? 21 год. В наше время в армии мог послужить и мужества набраться. Перед нами же совершенно незрелый ни физически, ни морально, подросток. Он беспомощен до глупости! С четырёх часов дня до вечера заливаться соловьём, витать в облаках и не думать совершенно о безопасности, если не о своей, то о безопасности девочки. Инфантилизм. Драться не умеет, этому не учат. Зато тщеславия и самомнения через край. Даже инстинкт самозащиты не включился! Это его и погубило. Вместе с Лизой.

Немовецкий мог бы принять правильное решение, когда понял, где они с девушкой очутились. Эти продажные бабы-шлюхи, вылезающие из ямы все в грязи, некоторые с мужиками (ясное дело, в нетрезвом состоянии) были для чистеньких деток неподходящей компанией. Зато безопаснее с ними было пойти по дороге. Наш чистоплюй повёл девочку через лес. И даже, когда они столкнулись с гоп-компанией, можно было бы сразу «дать дёру» и, может быть, и удрали: всё-таки мужики были пьяные. Опять же ему показалось не по чину. Подошёл к ним, словно парализованный кролик, и полез сам в пасть удава.

А потом случилось непоправимое, такое ужасное, что наш мальчик на какое-то время потерял рассудок. Его поведение достаточно ясно говорит о помутнении ума. Финальная цитата «Бездны»:

«На один миг сверкающий огненный ужас озарил его мысли, открыв перед ним черную бездну.

И черная бездна поглотила его».

Автор ясно говорит (по крайней мере, мне ясно), что разум Немовецкого не смог вместить ужас происшедшего и погрузился (возможно, на время) в черную бездну безумия.

А разве не бездна – колоссальный разрыв между воспитанием хороших детей из благородных семейств и реальной жизнью, от которой нельзя отгородиться крепостными стенами, привёл к трагическому финалу?

Какая ещё бездна скрывается в рассказе Л. Андреева? Автор очень ярко рисует представителей разных классов – разных миров, между которыми разверзлась социальная бездна. Эта пропасть рождает ненависть. И плоды этой ненависти нам показаны с ужасающей реалистичностью.

Как много всего уместилось в небольшом рассказе!

Вообще, в своё время вокруг «Бездны» разразился литературно-общественный скандал. А знаете ли вы, что Андреев хотел написать рассказ «Антибезна», но так и не написал. Зато он пишет «Письмо в редакцию» Немовецкого. Потрясающая вещь, которая проливает свет на «Бездну» и подтверждает мои ощущения после чтения рассказа. Да! Вот именно!

Немовецкий не воспользовался беспомощностью изнасилованной девочки, не похоть им овладела. Не в этом проявилась его звериная сущность. Судите сами. В подобной ситуации далеко не каждый станет уподобляться шакалу и изнасилует осквернённое тело. Нет! Это не типично. Более естественное поведение мужчины в этой ситуации брезгливость, омерзение, гадливость:

«И все-таки она, Зина, которую я так любил даже за полчаса до всего, что совершилось, стала для меня чужой, жалкой, ненужной и даже физически противной…»

«То же, что совершилось со мной, именно потому и страшно, что оно не чуждо никому. С большей половиной человеческого рода произошло бы, наверное, то же.

Все мы — звери и даже хуже; чем звери, потому что те, по крайней мере, искренни и просты, а мы вечно хотим и себя и еще кого-то обмануть, что все звериное нам чуждо. Мы хуже, чем звери… мы подлые звери…»

Не следует забывать и о том, что сексуальное насилие, далеко не всегда, — удовлетворение похоти. Чаще, — это насилие над личностью, унижение, оскорбление. Жертвы насилия в большей степени страдают не от причинённой физической боли, а от нравственного унижения. Поэтому они проходят психологическую реабилитацию.

А знаете ли вы ещё, что в подражание письму Немовецкого было письмо в редакцию от Зинаиды Немовецкой? Да, автор сделал её женой нашего героя. А потом ещё было «письмо босяков» …

А вот Л.Н. Толстой не понял «Бездну». Сильно ругался, чем весьма огорчил Леонида Андреева. Зато Максим Горький встал на сторону Андреева. Но не на долго. Поссорились и Горький пересмотрел своё мнение. Вот так.

В общем, рассказ не однозначный, да к тому же с такой интересной «биографией». Читайте! На свете так много разных интересных книг и авторов. Леонид Андреев – один из них.

Казалось бы, как много времени прошло с момента написания, как много лет минуло с окончания первой мировой...

Но война остается войной, смерть — смертью.

Я читаю эти строки и понимаю, что все такое же может твориться в этом мире, и происходит, да..

Хорошо написанный рассказ ни о чём. Герой, а верней — персонаж, абсолютно пуст, автор не удостоил его даже имени. Даже спиться он не сумел. Даже смерть его оказалась никчемушной, не имеющей никакого отношения к его смутным мечтам о жизни и любви. Читал, ждал, не дождался. Наверное, так и должно было быть.

Рассказ из разряда «Когда деревья были большими» и ведется от имени шестилетнего мальчика.

Юра — любознательный и весьма наблюдательный ребенок, радуется каждому дню и печалится от того, что плачет мама. Но застав плачущим отца, он интуитивно чувствует трагедию...

«Цветок под ногами» — это про него, про Юрку — такой же мелкий и беззащитный, такой же хрупкий и ранимый, но при этом он — самое дорогое, что связывает родителей...

Жутко философская притча. Что есть Добро и как творить благодеяния?

Герой рассказа — старый черт, уставший от пакостей и решивший дарить людям добро. Только ему нужны строгие правила оказания благотворительности, за которыми черт обратился к старенькому попу. Но Евангелие и прочие умные книги черт сам знает назубок, и перечислением заповедей его не удивишь. Черту нужны Правила — когда и как применять эти заповеди, конкретное описание действий в каждом случае...

И было бы смешно, если б не было так грустно. Каждый человек находит своего подсказчика — у кого совесть, у кого интуиция, у кого «внутренний голос». И нет единых Правил для добра. И легко было бы отличить его от Зла, если бы четко знать — что есть Зло...

Вроде бы поучительная сказка, а оставила горькое послевкусие.

Я не был на войне, что не мешает мне догадываться — это не самое беспечное занятие. Но Андреев для пущего обострения задействует приёмы уже откровенно грязные, сюрреалистические.

Писатель не был современником 'Войны и Мира' — а зачарованная славящим войну наполеоновским ампиром молодежь в те дни действительно взывала о нотациях.

Посмотрите на 'Морпехов' Сэма Мендеса — герои жаждут действия, и, если потребуется, убийств — но не получают этого, их воинский долг остаётся неотданным, а демобилизация — деморализует.

Это вполне можно представить. На мой взгляд, Мендес наиграл нечто куда больше утонченное, нежели Андреев. И для морпехов 'Ад' сложился именно таким, нечасто разыгрываемом в искусстве образом.

Но когда я скажу Вам, что автор взятой прозы неоднократно прибегал к суициду, сомневаюсь, что это будет шоком — ведь невротизмом склонного к преувеличениям романтика текст вымочен до неприличия.

Проза Николая Никулина — хроника очевидца, и ужасает хлеще любой придумки. А что андреевская сказка? Сказка отрезвить не может...

Повесть написана в 1906. На тот момент она была предельно актуальна. Губернатор дал приказ стрелять в толпу. Теперь он сам должен умереть. Вся повесть — ожидание человеком своей смерти, по сути, революционной казни. При этом в правомерности и даже необходимости предстоящего убийства никто не сомневается, и прежде всего сам губернатор. Он человек очень порядочный, совестливый, но он человек долга. Дал приказ, потому что считал это необходимым. О жертвах он сожалеет, о приказе нет. Так же точно для кого-то является долгом его убийство. Всё, что происходит, необходимо. Лев Толстой, доведённый до логического завершения, только без толстовской любви к человеку.

При всей спорности идеи «Губернатор» — объективно очень сильная вещь. Андреев вообще умел заставить читателя проникнуться тем, что он хочет ему, читателю, сказать. В данном случае казнь справедлива и не страшна. Даже для жертвы. Даже, если жертву жалко. А через два года вышел «Рассказ о семи повешенных». Вещь запредельно сильная. Думаю, каждый, кто её прочёл, независимо от отношения к смертным приговорам, проникся хоть на минуту её настроением. Нельзя так с людьми, даже самыми гнусными уголовниками. Страшна смерть, ещё ужаснее её ожидание. Так ведь и губернатор ждёт казни, и не сутки, недели. Но в «Губернаторе» совсем другое настроение, скорее благостное. Как объяснить? Очень просто. Семеро — наши, губернатор — не наш. «Судите праведно; наши б не были виновны».

В рассказе, можно сказать, что и вовсе нет какого-то отвлеченного символизма. Мистика — да, но конкретная, необходимая для повествования. На самом деле, этот рассказ — шарада, головоломка, но сильно нарушающая законы жанра: неискушенного читателя, ухватывающего только видимые повороты сюжета, он будет раздражать своей кажущейся бессмысленностью, а для достаточно эрудированного и способного читать между строк рассыпанные по тексту зацепки слишком бледны и малозаметны. Но достаточно сделать одно (но главное) верное предположение, как запускается цепная реакция: из глади повествования одна за другой выступают «закладки», осмысление которых в свою очередь заставляет «засветиться» следующие. И вот уже совсем проходные, незначительные фразы рассказчика оборачиваются пазлами головоломки, а всё произведение обретает глубину и законченность (не становясь от этого менее трагическим, да и попросту страшным). Сыграйте в эту игру, не пожалеете!

Очень приличные отзывы на этой странице, умеют фантлабовцы и прочувствовать русскую классику и поделится чувством. Видно, что вещи Андреева вызывают психическую реакцию разных типов.

«Литературными воспоминаниями» Вересаева зафиксирован еще один: «Мы читали «Красный смех» под Мукденом, под гром орудий и взрывы снарядов, и — смеялись. Настолько неверен основной тон рассказа: упущена из виду самая страшная и самая спасительная особенность человека — способность ко всему привыкать. «Красный смех» — произведение большого художника-неврастеника, больно и страстно переживавшего войну через газетные корреспонденции о ней».

Редкий момент в жизни, когда я каждой частичкой своего мировосприятия ощутил прикосновение к прекрасному.

Полный изящества и символизма слог настоящего ювелира слова сумел подвергнуть великолепной обработке алмаз библейских мотивов.

Ни один мой отзыв не передаст красоты этого произведения. Буду лаконичным: 10/10

Леонид Андреев — мастер произвести впечатление, искусно играющий на струнах души читателя, часто заставляющий последнего испытывать сильнейшие эмоциональные переживания. Его проза мрачна, но одновременно ярка и всеми цветами радуги переливается на солнце. Читать такое сложно. Мне так ясно, что это лучше читать не слишком крупными порциями, иначе художественный мир Леонида Андреева, несмотря на то что цветной, будет просто-напросто давить своей мрачностью и безнадёжностью.

«Жизнь Василия Фивейского» — это история горя и безумия. Сплошного горя и безумия — пожалуй, тоже сплошного, хотя поначалу кажется, что всё нормально, всё в порядке... всё как у людей (рефрен, не раз повторявшийся в повести). Сам отец Василий — человек добрый и кроткий, мечтающий о жизни простой, обычной, какую может позволить себе служитель Бога. И начиналось всё как следует: сам Фивейский, красавица жена, двое ребятишек — сын и дочка. Но пришла беда, и всё понеслось под откос: сначала попадья стала сама не своя, потом начала отдаляться дочь... И с третьим ребёнком не слава богу: он родился идиотом — новая беда для семейства отца Василия.

Повесть разделена на двенадцать глав, и чем больше порядковый номер главы, тем сильнее и сильнее сгущается мрак. Он обретает очертания, кажется, только вот протяни руку — и сможешь до него дотронуться. Но это туман, это ночная метель, мятущаяся за заиндевелыми стёклами. Она, хоть и эфемерна, но вполне слышно стучится в окна и двери, прыгает на порог, всё время заставляя помнить о себе. От этого становится ещё жутче, и ожидание неминуемых новых бед и невзгод всё крепнет и крепнет...

Да, такое тяжело читать, но иногда полезно: после знакомства с подобного рода произведениями охватывает чувство катарсиса, которое даже может не отпускать пару дней.

Я, конечно, знаю в общих чертах историю о предательстве Иуды. Но Евангелия я не читала, так что в подробностях не знаю библейской версии событий, не знаю их трактовки той или иной христианской церковью. Так что и впечатления мои здесь только от прочитанного без сравнения с первичной историей.

На первых страницах мы видим такой довольно-таки неприятный образ главного героя: как внешне — уродливо-двуликий, так и по поступкам — мерзко-изворотливо-завистливо-злобный какой-то. Но идет повествование, и Иуда Андреева постепенно перестает таким восприниматься, в нем проявляется какое-то достоинство, внутренний стержень (на фоне намеренного предательства это особенно странно). Он ли меняется по ходу истории или мое восприятие его? Я склоняюсь ко второму. Почему же это происходит?

Иуда умен, очень умен, а другие ученики у Андреева какие-то откровенно глуповатые. Даже Фома, который своим стремлением всё подвергать сомнению, склонностью всё обдумывать мне близок и симпатичен, даже он выглядит не разумным человеком, а в лучшем случае тугодумом.

Иуда любит Иисуса, всей душой, но вроде бы безответно, ведь Иисус как будто кроме снисхождения, доброты ничего более не проявляет к Иуде. Невольно пожалеешь его, ведь тщеславные Петр и Иоанн (вечно попусту спорящие о том, кто из них «будет первым возле Христа в его небесном царствии») Иисусу как будто куда милей, но почему? Иуда заботлив, внимателен. Иуда возмущен как низко оценили Иисуса, как легко переживают его смерть ученики (они спали и ели, когда умер Иисус!), как слепы все люди, которые так и не поняли, кого они распяли (как же они не видят???)

Иуда убивает себя, потому что на этой земле ему уже нечего делать, его влечет к Христу и он видит свое место рядом с ним, он идет к Иисусу и просит встретить его ласково. Иуда не чувствует за собой вины, не раскаивается, потому что у Андреева Иуда, предавая Христа, вроде бы как исполнял свой долг перед ним, чуть ли не нехотя выполнял молчаливую волю самого Иусуса. Ему просто не в чем раскаиваться, ему только есть о чем сожалеть и на что гневаться.

А что же другие ученики? Струсили, отступились, смалодушничали, понадеялись на справедливый суд, оправдали себя тем, что всё равно ничего не смогли бы сделать против солдат... Любили ли они Иисуса? Иуда упрекает их, что нет, иначе спасали бы учителя ценой своей жизни, не рассуждая.

Так кто же здесь предатель, ведь Андреев писал «нечто по психологии предательства»? Ученики, покинувшие своего учителя в беде? Люди, кричавшие вчера «Осанна!», а завтра «Распни его!»? Понтий Пилат, умывший руки? Или всё же Иуда, продавший господа и сам потом ничего не сделавший для его спасения?

Этот вдохновлённый расстрелами мирных демонстраций и политическими убийствами бурных 900-ых рассказ кажется мне одним из лучших художественных осмыслений истоков российских революций. Губернатор провинциального города в минутном порыве гнева и досады приказывает стрелять по толпе бунтующих рабочих. Неожиданно, будто бы случайно оказавшись виновником кровавой бойни, убийцей женщин и детей, он пробуждается от душевной спячки чиновника, убеждённого в справедливости привычного порядка и своих действий. Он переживает драму самоуверенного представителя общественной элиты, который постепенно осознаёт себя преступником, отверженным порядочными людьми, и тем самым отдаляется от близких и товарищей, полагающих, что в приказе стрелять не было ничего неправильного, и готовится принять смерть от вынесших ему приговор подпольщиков.

В повествовании есть замечательный эпизод с письмом от рабочего, который, проклиная губернатора как злодея, пишет всё же, что не желает ему смерти, поскольку «по взглядам моим я против убийства. Из плохого ничего хорошего выйти не может, и в борьбе, которая ведётся оружием, победителем всегда будет не тот, который лучше, а тот, который хуже, то есть который жесточе, меньше жалеет и уважает человеческую личность, неразборчив в средствах. Хороший человек, если будет стрелять, так непременно либо промахнётся, либо устроит какую-нибудь глупость, от которой попадётся, потому что душа его стоит против того, что делает его рука. По этой именно причине, я думаю, так мало в известной нам истории удачных политических убийств, потому что те господа, которых хотят убить, подлецы, знающие всякие тонкости, а убивающие их- честные люди, и влопываются».

В экранизации 28-го года эти слова преобразились в любопытный интертитр: «Мы, большевики, против индивидуального террора!» В самом деле, ведь большевики уничтожали не отдельных людей, а целые классы.

https://scontent-mrs1-1.xx.fbcdn.net/v/t1.0-9/523777_532718200075613_1788901560_n.jpg?_nc_cat=109&_nc_ht=scontent-mrs1-1.xx&oh=241051df5c6a4baa019594904458f7ea&oe=5CB698EA

Нестерпимо талантливая вещь. Оглушает нервы и душу.

В этом произведении слилось и его мастерское владение литературной драматургией, и необычная тематика, и материал.

Повесть парадоксальная, потому на религиозном материале раскрывается тема Веры. Не той, где свечки и ритуалы напоказ, а настоящей, сокровенной и скрытой.

Пласт за пластом открывается душа героя — Иуды. Неспокойная, одержимая любовью и безумной идей. Отталкивающая и одновременно притягательная.

Каким образом автору удалось это сотворить — чорт его знает.

Каждый абзац — как будто плугом переворачивает пласты повседневности, открывая корни души.

Андреев гениальный писатель, но в силу неудачного сочетания обстоятельств, категорически не до оцененный.

По тематике и манере подачи очень самобытный. Не слабее Чехова и Булгакова.

Сатана пришёл на Землю...

Казалось бы, свита Воланда через два десятка лет весело прокатилась по Москве, а у Мережковского — и того ранее Антихрист довлел своим суровым ликом над человечеством. Но мрачный романтик Леонид Андреев привёл на лик своего мира, мира умирающего человека, другого Сатану. Мы никогда не узнаем, каков же он на самом деле — ведь ему пришлось вочеловечится, чтобы прочувствовать все нюансы тварного бытия, и отразить, таким образом, в кривом зеркале Человека как такового — существо, которое падший ангел так презирает...

Но даже в своём презрении он верит в Венец Творения, верит в заповеди и изначально светлую природу человека. Именно поэтому он приходит в сей мир как романтик, эдакий добродушный прожигатель жизни, искренне любящий людей. Он воплощает в себе благородство и искреннюю, светлую и чистую любовь, любовь к прекрасно духовной сути Человека, его пути к совершенству и добродетели, его смирению и глубинной святости.

Некоторые литературоведы говорят о том, что Сатана Андреева — это ницшеанский Ubermensch, «сверхчеловек». Но мне кажется, он скорее «Aussermensch», «внечеловек», какое-то идеалистическое представление о нём, и, да, в этом автор смыкается с классической немецкой философией. Сатана — существо вне Человечества, точнее, он сущность внекультурная, надкультурная, он пришёл сюда познавать. Он индивидуалистичен до предела, безумно одинок и безудержно романтичен. Никакие узы не связывают Очеловечевшееся Зло, уже Злом не являющееся, с этим тварным и жестоким миром. Сатана — идеалист, последний романтик, пытающийся смело искать в людях изначально доброе и светлое начало, которое взяло бы верх при разрушении устоев этого слегка гротескного мира. Сатана в отрыве от всего воплощает в себе идеал Человека.

«Ubermensch» — это Фома Магнус, отринувший от себя принципы и швы социального уклада, возжелавший стать Царём в новом, земном Аду, жестокий и умный покоритель мира... Но все его стремления разбиваются о приземлённость, об отсутствие полёта фантазии и мелкотравчатость творимого зла. Он, словно собственный тёзка — апостол Фома — поставил под сомнение идею Человека, и встал над ней, отринул её. Но он не стал чем-то более высоким, из-под сокрушённой Идеи выползла лишь обезьяна, злая, лысая и бесхвостая обезьяна, которая и является сутью Человека без святого идеала. А Мария... что Мария? Она несёт в себе образ, но не суть. Она переплетение двух начал, начала святости, точнее, образа святости, и саморазоблачающего Зла, порока и гнусных, словно украденных, сладостно-гнилостных страстей.

...Так в мир пришёл новый анти-герой, противоположность героя. В прошлое ушли метущийся Печорин, подлый Лужин, пустоцветы Элен и Анатоль Куракины, болтливый и простоватый Фамусов. Теперь в новом литературном пространстве, вслед за растерянным мошенником Магнусом вступили неунывающий Хулио Хуренито, большой ловкач Невзоров с Ибикусом под мышкой, растерянный «вор», сотворённый фантазией Алексея Леонова, великий комбинатор Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер и — как апофеоз — свита Воланда, славно погулявшая на просторах этого мира, и закольцевавшая его само в себе. Это мир жуликов, строящих новый мир на совсем иных принципах, где нет места Идее Человека.

...Так умирающий Леонид Андреев предвосхитил всю эпоху, которая последовала за Революцией. Действительно, шла другая эпоха, но это был вовсе не тот Человек, о котором мечтали просветители и энциклопедисты, марксисты и народники, не тот, кого искала Американская Мечта и христианские проповедники.

P.S. Но в мрачном мире Леонида Андреева есть что-то, что ещё несёт в себе частичку Идеала, нечто, вносящее покой в душу излишне вочеловечившегося Сатаны. Это Искусство, несущее на себе отпечаток гения, не опошленное и не изуродованное массой обезьяноподобной «человечности». Ведь действительно, есть нечто правильное в том, что люди берегут искусство и держат его в тиши и покое, чтобы оно было само по себе, а несовершенный человек чувствовал рядом с ним робость...

Как всегда, я не совсем согласен с ощущением Леонида Андреева... Но склоняю пред ним голову, со всем уважением...

...«три дня и три ночи находился он под загадочной властию смерти...»

Что там, за тёмным взором человека, который уже глубоко ушёл в смерть, настолько глубоко, что перестал быть человеком как таковым? Который стал совершенно иным существом, но волею загадочных сил вновь вернулся в уже непригодное для существование жилище, для существа, ставшего слишком другим? Ставшего не только внешне, но и внутренне... мёртвым, что ни называй под этим понятием?

...Видимо, в глазах Елиазара поселилось Нечто, абсолютно чуждое нашему с вами миру, дышащее холодом совсем другого бытия / небытия, в котором все понятия рационального мира, где само понимание жизни не имеет ни малейшего смысла? Когда Елиазара пытаются спросить, кто он, ничего не приходит иного, кроме: «Я был мёртвым». Как можно описать это состояние абсолютной инаковости другого существования, если всё в этом тварном мире, который постоянно находится в процессе разрушения, преходяще? Лишь Солнце, лучи света и тепла могли пробудить в насильно воскрешённом теле мертвеца хоть что-то, похожее на стремление к жизни.

Отчего Пешков, большой друг Андреева, назвал «Елиазара» лучшим отечественным произведением о смерти? Мне кажется, автор не пытался найти в смерти ни Небытия, ни Царства Небесного, ни Геены огненной. Он увидел в ней нечто, отстранённое, холодное и таинственное, абсолютно чуждое нашей тварной природе, что-то настолько чужое, что даже невозможно это описать простыми словами, ни даже передать образами, как это пытается тщетно сделать скульптор Аврелий. Это... просто другое.

Таков Леонид Андреев. Странный и сумрачный человек, которому суждено было прожить такую короткую жизнь... И познать тайну, так интересовавшее его знание, познанное Елиазаром.

Рассказ... О предательстве?

Да, именно о предательстве, предательстве обдуманном, спланированном и преследующем конкретную цель. Вопрос только: какую?

Висящий на ветке Иуда Искариот, швырнувший в лица палачам своего бывшего учителя тридцать сребреников стал бродячим сюжетом богословской литературы, который затем перекочевал и в художественную. Загадка этого образа, тайна мотивов его деяния будоражила воображение многих, каждый пытался понять, как апостол может быть предателем? Сатана, сребролюбие, Божья воля?

Любовь и стремление изменить мир к лучшему — так говорит Леонид Андреев.

Иуда из Кариота был маленьким, уродливым и лживым человечком со злым языком — это так. Он не был таким сильным и громогласным, как Пётр, мудрым, как Фома, или мягким, как Иоанн. Но именно он, пропитанный всей мерзостью этого мира, изуродованный им от самого рождения, всей душой способен потянуться к чистой святости праведника Иисуса. Апостолы несли Его слово, преклонялись перед Ним, молились на Него, но только один единственный, бедный и лживый Иуда понял Иисуса. Понял, что Он строит совсем новый мир, в котором люди будут другими, чистыми, светлыми и праведными, что они будут стремится к добру. именно из-за горячей любви к учителю он предал его в руки палачей, предвидя, что мучительная смерть Иисуса на кресте сбросит пелену глаз равнодушных людей. Они станут оплакивать смерть праведника, мучиться, что допустили эту нелепую и жуткую смерть,вспоминать Его слова, осмысливать их, и стремится искупить вину. А когда мир станет другим, когда изменятся к лучшему люди, вернуться Иисус и его любимый ученик Иуда, не нуждающийся более в ненависти и обмане, и, как братья, прогонят смерть.

Таков Иуда из Кариота, рождённый воображением Леонида Андреева. Странный, болезненный образ, где страдание переплетается с любовью, где из откровенной грязи вырастает неожиданная святость. Но в тоже время это образ очень близок нашей литературе, с её трагическим, слегка истеричным надрывом и тоскою.

...Тьма...

Странная немного повесть, выросшая из типично русской литературной традиции, традиции осмысления тем чистоты и порока, которую многие писатели стремились постичь через образ падшей женщины, находя в них этот шокирующий контраст. Соня Мармеладова у Достоевского, Катя Маслова у Толстого, Таня купринской «Ямы» — все эти образы порождены странным, слегка брезгливым исследованием своих собственных пороков и добродетелей. Когда читаешь подобные вещи, поражает их откровенная болезненность и невротичность — именно поэтому охватывает чувство некоторой неловкости при прочтении, скажем, «Крейцеровой сонаты» — такое чувство, будто писатель выворачивает наружу не грязь комнат окраинного борделя, а свои собственные пороки, свою несдержанную похоть, пропитанную при этом чувством столь же несдержанного стыда.

Почему повесть странная? Потому что это повесть-ощущение, для того, чтобы прочувствовать её, нужно залезть в сознание Леонида Андреева, понять его мысли и чувства. Есть два человека, два мира — человек Идеи, революционер, отдающий всего себя борьбе за эфемерный будущий мир, и есть опустившаяся проститутка, которая по прежнему мечтает о том, что найдёт своё счастье. Но...

Впервые юный революционер взглянул, по настоящему взглянул в лицо человеку, живому человеку, ради которого и строит этот лучший мир. И он понимает, что счастье недостижимо для этой изорванной, изуродованной и несчастной души, которая давно уже не понимает, что такое благо. И приходит понимание, что эта его святость здесь, на дне жизни, совершенно не нужна, что его жертвы и победы никому не надобны. Он может лишь присоединится к ним.

Ну а с другой стороны... Его идеализм заразил и ту, у кого нет надежды, она приняла в себя жадно, целиком, пламя идеи разрушения этого грязного, заплёванного мира, ограниченного стенами небольшой комнатки с кроватью, разрушения, перед которым не устоит ничего...

В общем, моё толкование вовсе не обязательно принимать всерьёз, я могу ошибаться в своём прочтении эссенции Андреева. Но склоняю главу, склоняю главу...

Патриотизм в наше время — понятие самое опошленное и оплёванное, оплёванное тупой пропагандой, желанием прислонится к чужому величию, банальной ненавистью ко всему миру. Омерзительное и подлое время, когда «всё дорого, а человек дешёв», воскресло в наши дни, точнее, оно никогда не умирало, всегда было нашей реальностью, и оно оставило свой жирный и грязный отпечаток на коротком слове из трёх слогов — Ро-ди-на.

Студент Чистяков живёт в этой грубой и жестокой мерзости, которую старается отторгнуть всеми силами. Он живёт мечтами о тех странах, где люди живут по человечески, уважают друг друга и где можно жить по человечески. Конечно, дело здесь не в иных странах, где масса своих бед и горестей, дело здесь в мечте о жизни... опять — о Жизни. Почему же Чистяков изменился, точнее, изменил отношение к окружающему? Маленький смешной серб Райко научил его жалости и любви к своей земле, своему языку и такой родной тоске, которая, облекаясь в заунывную песню, несётся над заснеженными полями несчастной, изуродованной и всегда горестной страны. Чистяков ясно, как увидел, что эту страну, свою Родину, можно любить и жалеть, как родную мать, пусть даже и в такое тоскливое безвременье, предрекающее кровавую бойню будущего полустолетия...

Согласен ли я с Андреевым? Отчасти — безусловно, согласен с тем ощущением любви к родной земле и родному языку, согласен с его ощущением тоски и безвременья, которое вновь охватило нашу страну, атмосферы ненависти и тягучего страха друг перед другом. Лучше это выражено, конечно, у позднего Лескова, это трудно описываемое ощущение любви к родной и земле и ненависти к тем, кто её обрекает на это тоскливое безвременье, к этому ощущению всеобщей злости, хамства и какого-то болезненного самодовольства. Но даже автор великого «Загона» не сделал это чувство таким лиричным, как мрачный и меланхоличный Леонид Андреев.

Леонид Андреев создал мрачный, тягучий и объёмный рассказ о мгновениях перед неизбежным концом. Это чем-то похоже на то, что писал Виктор Гюго в «Le Dernier jour d’un condamné», только французский классик написал лишь о нарастающем ужасе и страхе человека, идущего на гильотину. Леонид Андреев пошёл дальше, поставив перед лицом смерти целые миры.

Ведь каждый человек по своему проживает свою жизнь, по своему её чувствует, проходит сквозь мгновения, минуты, часы отпущенного времени. Греческие бездельники, видимо, были правы, когда называли человека микрокосмом, ведь каждый из них по разному смотрит в лицо неизбежному, и осознаёт его близость. Ведь, когда до смерти остаётся всего несколько дней, ты чувствуешь всё куда острее. Мечтательный романтик, как бомбистка Муся, уйдёт в свои грёзы, осознавая, что она бессмертна, и смерти нет на самом деле, ибо жизнь есть нечто хрупкое, нечто нематериальное. Есть сухой и рациональный Вернер, который, перешагнув безумие хаотичной реальности, обрёл любовь и гармонию просто к тому, что она — есть. И Сергей Головин, молодой и крепкий военный, с наслаждением будет тянуть и разминать свои вскоре умершие мышцы, ведь в простой гимнастике столько наслаждения, наслаждения своим собственным,крепким, живым телом. И Василий Каширин, всегда бравирующий со смертью, насмехающийся над ней, оказался не способен принять её, и просто умертвил сам себя — убил свою душу.

В общем-то, это рассказ не о грядущей смерти, а о жизни, о её последних и наиболее острых мгновениях, когда человек раскрывает сам себя перед лицом неведомой Вечности, последний раз вдыхая сладкий весенний воздух уже чужого мира. А маленькие миры маленьких людей, даже таких жалких, как Янсон и Голубец, ушли в неведомые глубины, оставив после себя трупы с вывернутыми шеями, которые вдруг перестали быть ценными и важными, перестали быть людьми. А весна продолжается, солнце восходит, и ласково освещает молодую, новую листву. Ведь большой мир жив, пусть даже семь ушедших людей этого не почувствуют.

Я никогда не понимала, кто такой Иуда. Вернее, наоборот, понимала это слишком ясно: отъявленный негодяй и предатель. Но меня удивляло то, как при всей своей отъявленности он вошёл в число двенадцати. Иисус ошибся в нём? А как же тогда вся его нечеловеческая мудрость? Или изначально пригревал его на груди с единственной целью – чтобы было кем быть преданным? Но тогда сама суть «предательства» сводится на нет, и половина терзаний Иисуса меркнет.

Не помню, когда мне впервые пришла в голову мысль, что если все события Нового Завета действительно имели место, то всё должно было быть совсем не так, как описано в моей детской библии. Иуда не стал бы учеником, не будь достоин этого, просто в какой-то момент официальная версия потребовала «козла отпущения», и он оказался в кандидатах. И либо предательство ему вовсе приписали, либо… Вспомним: ведь Петр тоже по-своему предал. Слишком многими способами можно предать: по-крупному и по-мелкому, совершенно не обязательно с умыслом; и как много зависит не собственно от действий виновника, а от субъективных трактовок, предвзятых мнений и неинформированности окружающих, которые потом напишут книги. Ах, как интересно было бы именно с этой точки зрения взглянуть на историю Иуды!

Повесть Андреева – есть попытка ответа на все мои вопросы. Но попытка половинчатая: автор ставит под сомнение лишь трактовку факта предательства, но не оспаривает ни сам факт, ни отвратительный образ Иуды. Я думаю, что этого недостаточно.

Но всё это диспуты околорелигиозные. А в плане чисто литературном налицо оригинальная задумка и прекрасный язык подачи. И что немаловажно для людей глубокорелигиозных: версия Андреева достаточно канонична и ничьих чувств оскорбить не должна.

P.S. Лично для меня образцовой трактовкой противоречивости образа Искариота, видимо, навсегда так и останется песня Йовин «Иуда».

Атмосферно, но непонятно. Хоть бы намек, точку, чтоб было куда двигаться мысли, но нет.

Вспоминая этот рассказ мне представляется белое заснеженное поле, полное неясных, туманных теней, ты видишь их только краем глаза, а как только пытаешься взглянуть в упор — пустота. Что-то здесь не так, и кажется что вот-вот сможешь ухватить взглядом хоть одну тень, сможешь хоть что-то рассмотреть но снег и туман снова обманывают тебя. Белое на белом — едва различимый контраст, может быть всего лишь игра света в холодном зимнем тумане..

Описание гимназистика в шинелке на вырост сделано прекрасно, но сам сюжет рассказа да такой степени навяз в зубах, что становится жалко читателей конца позапрошлого века, которых с лёгкой руки Гоголя и Достоевского без удержу кормили несчастьями маленьких людей. А ведь талант автора несомненен. «Берегись, душа, ожгу!» – кто ещё мог так сказать?

Свинцовый по тяжести рассказ, прижимающий читателя к полу своим мрачным и горестным духом. В этом весь Андреев, незаслуженно забытый от того как и что он писал.