Удивительно «попаданческая» песня. Не только по содержанию, но и по смыслу, по сути, по… эээ… градациям аспектов болевых ощущений Души. Удивительно ещё и то, что из четырёх десятков попаданческих опусов, что довелось вкушать за последний год, исполняется оная песня героем — попаданием всего в двух.

Полагаю, что виной тому — довольно экзотическая судьба самого текста и специфика жизненной позиции его Автора. Думаю, не шибко ошибусь, ежели предположу: и до сих пор большинство тех, кому песня нравится, уверены, что ее автор — Ножкин, а не Агранович. Не менее достоверным будет и второе предположение о массовом заблуждении в происхождении главного героя: почему-то статистика зрительского восприятия связывает оного героя если не с белоэмиграцией, то уж точно — с неким «диссидентствующим пассионарием».

На самом же деле даже тогда, когда песня предназначалась киногерою — уголовнику — рецидивисту (ещё задолго и до Жженова и до Ножкина), песня у Аграновича УЖЕ БЫЛА. Готовая.

Именно в ЭТОМ её, так сказать, изначальная прелесть. Настоящий, подлинный, 100%-нодостоверный «всхлип Души» не только не должен быть «слюняво-сопливым» (ибо ненатурально, недостоверно и пошло), но и не должен содержать мало-мальски реальной «конкретики процесса». Максимум — какие-то смутные «ментальные картинки — образы», не более того. Далее же — как говорится, «…каждому — по сути и силе воображения его...»

Много ли можно сказать о 14-ти строчечном микро-рассказе, кроме того что это почти фантастический рассказ... Действительно: издайте тоненькую книжечку стихов семинаристу, которого гнетут издёвки однокашников и презрительные поучения наставников; организуйте маленькую выставку акварелей начинающего художника, затейте аукцион его картин — ведь это всё будет совсем недорого...

Думаю, что на Фантлабе не надо уточнять — насколько могла бы от таких «мелочей» альтернативно поменяться история ХХ века...

Сегодня подобный фильм-короткометражка классифицировался бы как социальная реклама. Написан этот мокро-сценарий был по заказу Госавтоинспекции. Сюжет: некто в чёрном приносит розочку на кладбище... автомашин. Вот его жертва — расплющенный «Москвич». Человек нахально перебегал дорогу. «Москвич», чтоб не задавать его, — свернул на левую сторону... Совесть заела пешехода...

Евгений Агранович в своих воспоминаниях пишет, что генерал-заказчик, не тронув ни одной буквы, подписал сценарий в производство.

Я часто об этом думаю. О подвигах, про которые никто никогда не узнает и не вспомнит. Сколько их было в Великую Отечественную? Сколько солдат пали, закрыв грудью своего товарища, сколько в отчаянной атаке брали высоту и умирали от дурацкой шальной пули. Думаю, как это брать Рейгстаг, идти в последнюю атаку, зная что война уже вот- вот закончится, а ты можешь пройти ее всю и вот так, в этой последней атаке, взять и умереть. Смог бы я подняться в штыки, закричать «Ура» и пойти на штурм? А сколько таких солдат не дожили до этих последних майских дней 45-го? Никто уже не знает, а скоро и знать будет некому. «От героев былых времен не осталось порой имен».

Меня всегда завораживало это стихотворение. Мне казалось, что Агранович, когда его писал, думал о тех же вещах. Но думать — мало. Надо еще и перенести все эти мысли на бумагу. А потом еще и написать музыку. И стихотворение и песня практически идеальны. От этих строк до сих пор мурашки по коже, но главное, что они заставляют вспоминать. Думать об этих безымянных героях, о том, как скоротечна и порой несправедлива жизнь, которая заставляет одних пережить три войны, голод, страдания и умереть в безымянной могиле всеми забытым, а других спокойно жить в своем мирке спустя десятилетия, воевать с ветряными мельницами и считаться героем.

Вроде бы совсем простая, бытовая картинка фронтовых будней из траншей переднего края... Но насколько же она Аграновичем точно и детально «прорисована«!.. Александр Твардовский начал печатать (в газетном ещё варианте) главы из поэмы «Василий Тёркин» с 1942 года, хотя сам образ Тёркина и некоторые отдельные стихи появились ещё до начала войны. И вот никак не смогу я сказать, что это стихотворение (тоже 1942 года!) Аграновича — хоть чуть ниже уровнем, чем всенародно известный Тёркин.

Буквально несколько-минутный сюжет: молодые солдаты в немудрёном траншейном блиндаже, с брёвнышками всего лишь в один накат: «Потолка привычный гнёт /Вечный запах гари...» и вдруг — ночной миномётный обстрел, который фронтовики называли «беспокоящий»... но солдаты-то в блиндаже, что называется, ещё не нюхавшие толком пороха и нервы у них на пределе: «Сели, ждём, — куда теперь? / Взвыла мина волком — / Застучали прямо в дверь / Нервные осколки. / Все упали на живот...»

Как точно подчёркнута неопытность молодых солдат — даже в блиндаже «Все упали на живот...» И вот тут-то, совершенно в манере Василия Тёркина: «Но, спокойно сидя, / Наш сержант кивнул на вход: / «Можно, заходите!»

К сожалению, в отличии от части других стихотворений Аграновича фронтовых лет, по этому стихотворению я не нашёл сведений о его публикации в военные годы... жаль, если бы тогда оно было достаточно широко известно — это стихотворение 23-х летнего Аграновича могло бы уже в 1942 году стоять в одном ряду со стихами маститого, к тому времени, автора Василия Тёркина.

Тут под названием рассказа надо было бы сделать подзаголовок: «Бюрократическая история в пяти письмах». Фактически: так оно и есть — это переписка между автором скульптур из корней деревьев и председателем некоего Худсовета Союза художников о получении копии Протокола заседания худсовета с заключением об «отсутствии в работах автора никаких признаков искусства, таланта и мастерства». Аграновичем эта переписка (наверное всё-таки, как минимум в самом конце) вымышлена, но прочитав этот «эпистолий» и вполне отчётливо представляя себе систему работы худсоветов эпохи СССР — так и хочется, почти по Станиславскому, воскликнуть: «Верю!»

И да здравствует победа остроумно-бюрократической художественной идеи над административной тупостью чиновничьих отписок! Остаётся только добавить, что рассказ был опубликован в «Литературной газете», когда она издавалась более чем миллионным тиражом. А всякие советы-комитеты ещё вовсю «свирепствовали», определяя «уровень художественной ценности» работ того или иного художника.

Неподцензурная, ставшая очень быстро «народной», вроде бы как шуточная (а на самом деле глубоко трагическая) песенка о суде над «тунеядцем Иосифом Бродским». Обвинённого, что нигде не работая — «Ходил в джерси, ходил в нейлонах, / Гонял на «Волге» голубой / Поил красоток эталонных / на свой доход нетрудовой.» А далее — последнее слово подсудимого: «Ну да, какие там нейлоны! / Пиджак был драный у меня. / Обедал кубиком бульонным, / Делил рублёвку на три дня.»

Итог известен — отправили на пять лет в Заполярье перевоспитывать физическим трудом... А Анна Ахматова (хорошо знакомая и со стихами Бродского, да и с самим Бродским) пророчески заметила: «Рыжему делают Биографию!»

Что, вроде бы, может быть скучнее, чем рассказ о работе сценариста, делающего коротенькие рекламно-поучительные кино-ролики по заказу Госавтоинспекции — крохотные, буквально одно-минутные, паузы телеэкрана заполнять, рекламы-то тогда ещё в эфире не было... Но даже лишь чтение пересказа Аграновичем этих мини-сценариев — уже вызывает улыбку, представляю как в советские времена реагировал на такую «милицейскую рекламу» тогдашний зритель!

Эпизод: «Женщина в каком-то пустом складе... рядом пробегает мышонок... женщина вскакивает на стул, задирает полол, истошно визжит... Появляется милиционер с аптечными весами в руке. На одной чаше мышонок, на другую сыпятся разновески пока весы не выравниваются... голос: мышонок весит 20 грамм (взгляд камеры на орущую женщину) — боится. Следующая сцена: женщина перебегает улицу... голос: самосвал весит 20 тонн. Не боится!»

Не сочтите за спойлер этот отзыв: рассказ и настолько невелик, что читатель просто не успеет ощутить интригу, да и найти рассказ в сети практически мало-реально. А «в бумаге» он вышел лишь дважды — в 1998 и 2001 годах, смехотворными для тех времён тиражами по одной тысячи экземпляров.

А суть рассказа такова: за бухгалтером, виртуозно «дополировывающим» годовой отчёт, приходит старуха-смерть — та самая, с косой и в чёрном плаще с капюшоном. Но бухгалтер — тот ещё высоко-профессиональный бюрократ))) — категорически не согласен «проститься с юдолью горестей земных» и не только требует предъявить заказ-наряд на его (Ивана Гавриловича) кончину, но и не соглашается с правильностью «начисленных» ему 65 лет, 2 месяца и 9 дней. И виртуозно доказывает, что «своего положенного времени» — не получил... и не только потому, что «день рождения и день смерти — считается за один».

На требование бухгалтера провести выборочную ревизию его жизни и убедиться что он получил, а что нет — смерть вынуждена согласиться, ибо и она в своей «епархии» — лицо подотчётное и «срок опущенный» должен по балансу быть абсолютно точным. Итог ревизии приводит старуху-смерть в глубокое замешательство: у человека из жизни бессовестно украдено очередями в магазинах, ожиданиями в приёмных, бесполезными совещаниями-летучками и даже скучно снятыми фильмами и бездарно сыгранными футбольными матчами — 17 лет, 2 месяца, 13 дней и 3 часа. Старуха-смерть в шоке: «Где ж я это дополнительное время наскребу? Я же тоже лицо подотчётное!» Но и на это у бухгалтера-профессионала находится решение «как балансовую точность соблюсти»...

Ничего не скажешь, песня известная, но не могу представить, чтобы кто-то начал читать её текст как стихи. Вне музыки эти слова просто не существуют. Да и сама песня исполнена сопливой эмигрантской тоски. Сбежать, чтобы хлюпать носом по зарубежным ресторанам... Нет и ещё раз нет.

Всего лишь один отрывочек из авторского текста — порой может сказать больше чем многословное «рассуждение на тему»... Достаточно просто проиллюстрировать каким высоким трагизмом баллады заряжена у Евгения Аграновича эта поэма: «Колонного зала ему не давала / Всесильная Фурцева в славе своей, / Его же в ту пору концертная зала – / Легла от тайги до британских морей!»

Коротенькая песня-пародия на известную песню «На позиции девушка провожала бойца». Она может восприниматься как злое издевательство над памятью о солдатах, воевавших на Великой Войне... Если не знать, что автор слов этой пародии прошёл Великую Отечественную с лета 1941 до мая 1945, от обороны Смоленска и до штурма Кёнигсберга. Да и ещё, кроме этого, — он относился к тем солдатам, которых фашисты «не утруждались» брать в плен, а сразу и безоговорочно расстреливали.

Только лишь на двадцатилетие Победы — в 1965 году прозвучало знаменитое: «Фронтовики — наденьте ордена!» и прошли награждения фронтовиков первой «памятной» медалью... А до этого, когда выставлять напоказ свои фронтовые заслуги было ещё не принято, — было именно так, как писал Агранович в далёком 1951 году: «А пиджак – негнущийся, как памятник — / В сундуке скрывает ордена».

Но суть стихотворения — как раз не в том, что «Родина должна знать своих героев!», а в том, что героем был весь народ. И только человек, прошедший войну с лета 1941 по май 1945 — мог так образно и ёмко всего лишь двумя строчками подчеркнуть бытовую обыденность фронтового героизма: «Автомат лущил патроны-семечки / И плевался медной шелухой». Я считаю, что эти строчки вполне сопоставимы с лучшими стихами многих поэтов-фронтовиков.

С сегодняшней точки зрения — совершенно рядовое стихотворение о проблемах экологии... Но ведь написано-то оно в далёком 1956 году. И написано — очень далеко не об экологии! Даже не за сам общий смысл стихотворения, идущий в разрез с глобальными задачами выполнения гос.плана по дОбычи (как писали классики: «План — по валу! Вал — по плану!»), а за всего лишь одну строфу: «По-всякому на этом свете ловят: / Щук – на блесну, а птичек – на пшено. / Мышей – на сало, а людей – на слове. / На доброте ловить – запрещено» — это стихотворение в те годы никак не могло быть где-то опубликовано.

И уж тем более — если прочитывать аллюзию о «ловле на слове» не в смысле библейской притчи о «ловце человеков», а о современной стихотворению работе органов гос.безопасности.

Вполне себе поэтическая фантастика ближнего прицела: «Да народ мы ловкий / И когда людей пошлют на Марс, / С учётом нашей подготовки / Возьмут без очереди нас».

Несколько лет назад был свидетелем, когда в Парке Горького на праздновании Дня «Войск Дяди Васи» несколько голубых беретов призыва эдак 1965-1970 года пытались на примере этой песни объяснить «младшему (лет на 30) призыву», что десантнику пристало стремиться на Марс, а не ...в фонтан.

Молодёжь не въехала... Сказала, что мы мол вас, деды, безусловно уважаем и всё такое, но Захер-Мазох нам ваш Марс. А фонтан на гражданке — это в компенсацию армейской марш-бросковой кричалке «Пыль, пыль, пыль, пыль от шагающих сапог...» Мою попытку рассказать, что автор Марша десантников имеет отношение и к Пыли — не восприняли даже и деды((

Очень тёплое стихотворение-воспоминание о довоенной Москве, когда в Зарядье, на месте снесённой уже в наше время гостиницы «Россия» (которая «Мелочь деревянную сдула и смела...») — были переулочки, застроенные столетнего возраста ветхими рублено-тёсанными домишками с покомнатным печным отоплением...

Тёплое, уютное, милое ретро... И вдруг, как внезапный ушат ледяной воды, стоки: «...Я ещё не знал тогда, что теплом запасся / На четыре лютых фронтовых зимы». Так внезапно кардинально переломить настроение читателя — может только настоящий поэт...

В 1962-63 годах по всей Москве печатали «Еврея–священника»... в списках на пиш.машинках. Наверное общее количество копий по стране — превысило тиражи очень многих сегодняшних изданий фантастических романов. Всего 18 строф, но — целая маленькая поэма о «безродных космополитах» 50-х годов... Всего две строфы из начала — скажут больше, чем любой развёрнуто-многословный отзыв:

Он кончил институт в пятидесятом — / Диплом отгрохал выше всех похвал.

Тогда нашлась работа всем ребятам — / А он один пороги обивал.

Он был еврей — мишень для шутки грубой, / Ходившей в те неважные года,

Считался инвалидом пятой группы, / Писал в графе «Национальность»: «Да».

... и последняя строфа

Еврей мораль читает на амвоне, / Из душ заблудших выметая сор...

Падение преступности в районе — / Себе в заслугу ставит прокурор.

Надо сказать, что Агранович не знал лично Александра Меня... И «словесный портрет», и биография — абсолютно не совпадают... Но сколь яркие аллюзии!!!

Одно из малоизвестных стихотворений автора (даже на авторском сайте оно отсутствует), написанных ещё во время войны. Но я не побоюсь утверждать, что это фронтовая поэзия высочайшего уровня. Сопоставимая с лучшими стихами военных лет Симонова, Суркова и других поэтов, чьи стихи многие тысячи раз переписывались фронтовиками или пелись всей страной. А это «позабытое» стихотворение — проще привести целиком, чем рассказывать о нём в отзыве.

Майор приказал кормить людей, / И – чтобы внешний вид. / А мой котелок решета худей. / Пулями весь пробит.

Зеркальце есть у меня про запас, / Одно на целый взвод. / Вижу я в нём скулу и глаз, / Носа кусок и рот.

В копоти я, как котёл из огня, / Кожа темна, как броня... / Интеллигентная мама моя, / Ты б не узнала меня.

В 1976 году советский астрофизик И.С.Шкловский в журнале «Вопросы философии» опубликовал статью «Одни ли мы в мире» — об уникальности земной цивилизации. Статья вызвала общественный резонанс и стала «программной» у широких кругов творческой интеллигенции. Импонировала идея Шкловского о том, что одиночество человечества во Вселенной накладывает на него высокий уровень нравственной ответственности за сохранение жизни на Земле — единственной во Вселенной колыбели разума.

Евгений Агранович за некоторое время до этого написал стихотворение «С борта космолета», которое отправил в журнал с просьбой переслать Шкловскому. Не смотря на изрядную в стихотворении долю юмора (а иначе строку: «Как инструмент общения / Кувалду исключим» — воспринимать трудно))) — Агранович в очень поэтической манере фактически поддерживал идею Шкловского: «Пусть хватит человечности / На звездный океан, / Ведь на ладони вечности / Мы — горсточка семян!».

А через некоторое время в журнале «Знание — сила» была опубликована статья Станислава Лема о жизни во Вселенной, сопровождаемая статьёй Шкловского, в которой он изящно, с глубочайшим уважением в адрес Лема и совершенно академично, — разносит в пух и прах его концепцию Лема, доказывая что тот ничего не смыслит ни в физике, ни в математике... и дополнительно «в доказательство» приводит стихотворение Аграновича.

Позже Шкловский извинялся перед Аграновичем, что не смог до него дозвониться и отдал в публикацию стихотворение, фактически, без его разрешения. На что Агранович ехидно «великодушно разрешил» Шкловскому и в дальнейшем публиковать любые свои произведения без его — Аграновича — ведома.

Яркий образчик оптимистической фантастики ближнего прицела: «Мы еще в футбол играть научим марсиан / Марсианских синеньких ребят ... Скоро, обещаем, будут крылья у людей / Сами полетим, куда хотим!». В 1970 году, всего-то через 9 лет после полёта в космос Юрия Гагарина, — советские мальчишки в это искренне верили...

Сегодня это, увы, уже сродни написанным Михаилом Кульчицким весной 1941 года строкам: «И вот опять к границам сизым, / Составы тайные идут, / И коммунизм опять так близок, / Как в восемнадцатом году.

У тех мальчишек и девчонок, которые встретили денежную реформу 1 января 1961 года имея в своих детских копилках 1-2-3 копеечные монетки — этот мультик наверняка вызовет совершенно чудесные ностальгические воспоминания. Ведь их медная мелочь, которую взрослые до этого момента и за деньги-то не считали, — вдруг мгновенно подорожала сразу в 10 раз! Главное — это было вовремя сообразить и успеть 1 января изъять из копилок всю эту «бывшую мелочь», пока родители ещё тебе не объяснили, что «это уже не игрушки«! Я, помнится, — вовремя успел)))

Вполне себе научно-фантастическая детская песенка (начинающаяся словами «Космос чист. Лечу в дорогу смело») о казавшимся в 1960 году таким близком будущем, когда Человечество будет жить в Космосе как в большой и дружной разнопланетной семье, где: «Если на Земле чихает кто-то из ребят, / С Марса «будь здоров!» кричат».