Изобрети слова.

Когда переполняют чувства, когда для описания событий не хватает знания даже двух родственных языков, изобретаются слова.

Когда для выражения словами не хватает событий, происходящих даже в двух родственных государствах, изобретаются события.

Первая «Сельва», которая «не любила чужих», вышла года два тому назад, однако забыться за это время не успела. Там было всё довольно просто: «Туземцы, это земляне. Земляне, это туземцы. Унесите туземцев». «Бремя белых», «Запад есть Запад...» и всё такое прочее. Вот разве что украинские первопоселенцы — унсы вызывали некое сомнение. Впрочем, и им на Земле несложно отыскать аналог — буры. Дебри буша, закулисные интриги монопольных корпораций, престарелый звёздный диктатор и его неоперившийся внучок-наследник, всё это было смешано и переварено в какой-то безумный компот. Вкус был необычный, но в основном приятный. Яркий был роман, хотя и чересчур «шутейный». Впрочем, хоть и было там, над чем посмеяться, было и над чем подумать. Вот только мучила меня одна мыслишка: что-то это мне напоминало. Не стилем, не мастерством автора, закаруселенного собственной фантазией, а общим таким настроением. Напоминало, но вот что? И только когда я дочитал до середины вторую книгу, меня как ударило: ну конечно! — Гулливер! Как его там... «Путешествие в Лапуту, Бальнибарби, Глаббдобдриб, Лаггнег и Японию».

Сейчас уже нельзя досконально выяснить, зачем это было проделано. Наверное, есть много обстоятельств, заставивших Льва Рэмовича обратиться к сложнейшему жанру политического памфлета, жанру, в котором в наше время не работает почти никто. И сразу всё становится понятно. За нелепыми, абсурдными событиями на планете Валькирия прячется она, сегодняшняя жизнь, наполненная преступными разборками, финансовыми афёрами, презрением к простому человеку, телесериалами, религиозными и политическими фетишами и бесконечными выборами очередного незнамо кого. Ведь и Свифт писал не о лилипутах и великанах, а об Англии, которую он всю свою сознательную жизнь любил и ненавидел. И соплеменники его, случалось, верили, что описывает он реально существующие страны, цокали языками, смеялись и показывали пальцем (да и как тут не поверить, ведь была же в этом списке и реально существующая Япония!). Так и мы обманулись и читали «Сельву» словно фантастический роман. И сейчас напоминаем их, тогдашних англичан, которые читают книгу о последнем путешествии Гулливера в страну разумных лошадей. И обнаруживаем с ужасом, что вместо забавных лилипутов или туповато-умных лапутян на нас из зеркала смотрит морда ненавистного грязного йеху: «Господа, господа, что ж он делает?! Это уже не смешно!»

Пересказывать вторую «Сельву» так же бесполезно, как и первую — сюжет укладывается в две строки на обороте книжки. Альянс политиков и мафии, с коего всё началось, обернулся «одеялом», которое каждый тянет на себя, бурам (пардон, — унсам) выпала роль камешка меж двух жерновов, а туземцы оказались далеко не простыми ребятами и превратились из «потешных» в настоящие войска, способные вести серьёзную герилью. Любовь туземной атаманши и «сына неба» Дмитрия Коршанского, вначале столь курьёзная на фоне всяческих туземных мумбо-юмбо, оборачивается бесконечными супружескими скандалами. Спивающийся генерал-губернатор допивается до суицида. Планета в блокаде. Ненависть накапливается как гной. Всё меньше хохм, всё больше крови, как оно обычно и бывает. И попробуй, разберись, кто прав — внук президента, ставший волею судеб вождем народа дгаа, или спятивший от просветления туземный генерал с инопланетной эктоплазмой в черепушке. В общем, «Партизаны – хорошо, а душманы — плохо». Банановой экзотикой здесь уже не пахнет. А пахнет, судари мои, переворотом, и даже двумя — у землян, и у аборигенов. Попранное человеческое достоинство берётся за оружие, и выясняется, что оружие стреляет. Пулями. А пули убивают. До смерти.

И каждый отвечает за козла.

«Я не претендую ни на что, мне не нужна власть. Я хочу одного — жить. Нет, вру. Жить как человек. И работать. Работать так, чтобы не стыдно было получать чины и награды. Я хочу видеть вокруг нормальных людей и самому быть нормальным. Вот только не знаю я, что это такое — норма. И никто не знает».

Так говорит себе новоявленный диктатор Валькирии Христофор Руби, маленький человечек, урвавший шанс не только выбраться из нищеты, но и обрести смысл существования. Но мы-то прекрасно знаем, чем мостят дорогу в ад.

Жанр памфлета не признает ни логики, ни смысловых ограничений, ни связной последовательности событий. Изысканная речь сменяется туземным «beche de mer» или блатным жаргоном безо всяких переходов. Видимо, так надо, потому что впечатленье это производит ещё то. У Вершинина все идёт в дело — карикатурный оборотень-спецназовец и пушкинский Петруша Гринёв, доктор Борменталь и Фридрих Барбаросса, вместе со своими рыцарями служащий на побегушках у отставного мафиози. Ассоциаций и исторических параллелей в романе много, даже слишком, и это не всегда идёт ему на пользу. Даже на самых безобидных строчках читателя мучает вопрос: а нет ли здесь какого-нибудь подвоха? События кружатся, сплетаются и обрываются на самом интересном месте, конца у книги нет. Что дальше? Как из этого выкрутится автор и его герои? Написанная превосходным языком, сложная для восприятия, переполненная событиями и слишком узнаваемыми героями, вторая «Сельва» не решила тех проблем, которые возникли в первой книге, а только их усугубила. И бесполезно ждать, что они решатся в третьей. Так не бывает, господа. В памфлете всё кончается кошмаром и кровавой баней или, как это случилось с досточтимым Гулливером, полным отвращением героя к окружающему обществу.

А в идеале — не только героя, но и читателя.

Сельва умеет ждать. Человек — не умеет. И судя по книгам Льва Вершинина, вряд ли когда-нибудь научится. Готовы ли мы к такой книге? Не знаю. Я был бы рад сказать, что она никого не оставит равнодушным, так ведь совру — оставит. Возможно, наши потомки на далеких планетах будут запоем читать «Сельву», цокать языками, показывать пальцем и приговаривать: «Эк чего нагородил! Голова! Ну, голова!», потом подберут автоматы и двинутся дальше — оставлять кровавые следы на пыльных тропинках. А может, эти книги «в ту пору прекрасную» будут читать только дети, как сейчас лишь они читают повести «про Гулливера».

А сейчас эта книга слишком взрослая. Нам страшно видеть йеху в зеркале.

Изобрети слова. Изобрети события. Так надо, чтоб народ узнал себя.

А за козла я сам отвечу.