На просторах бывшего СССР в принципе не так уж много хороших и сверхпопулярных фантастов. Дуэтов среди них только два (и с одним мы уже беседовали — см. интервью с Олди в сентябрьском номере). Ну, а знаменитых соавторов, друг на друге женатых — и вовсе один случай, совершенно уникальный.

* * *

«Отличность» Дяченко даже не в том, что они просто хорошо пишут (и этим, как все талантливые авторы, из общей массы выделяются). Пожалуй, есть и еще некое отличие, в самом процессе творчества: когда двое пишут один роман действительно по-разному, друг за другом проводят текст сквозь себя — а получается в итоге монолит.

И всякий раз остается некая недоговоренность, неразгаданность. Вроде бы взяли интервью, получили ответы на все вопросы, но...

Эта недоговоренность нас и озадачивала все время знакомства с творчеством супругов Дяченко. Поэтому, как только появилась возможность, мы тут же и поговорили с ними, желая самолично во всем разобраться.

Начнем с общего вопроса. Что для вас литературное творчество? Не просто в смысле «профессия», «стиль жизни», «способ самовыражения», а в более глубокой перспективе — когда вы пишете, надеетесь ли вы чего-то добиться? Что-то изменить? Это инструмент или нечто самодостаточное? Какова высшая цель?

СЕРГЕЙ: Говорят, есть три профессии, подобные Богу — священник, судья и врач. Все они имеют дело с жизнью и смертью, решают судьбу человека. Но я бы отнес к этому перечню и профессию писателя. Великие книги изменяли ход истории — они формировали мораль наций, неся освобождение или порабощение. В цивилизации много зависит от ИДЕИ — и книга здесь инструмент Бога или Дьявола. Посмотрите на разгул нынешнего терроризма, бесстрашие современных (или прошлых) шахидов. Многое в их поведении диктуется книжными заветами. Посему литература вовсе не игра, не одно из развлечений — это то, что определяет наше будущее. И мне вовсе не безразлично, какие книги нас окружают.

Точно, книга, вещь живая, может быть и очень агрессивной. Но что из себя представляет какой-нибудь «Кривой против Марсианина», помимо непроходимой глупости?..

СЕРГЕЙ: Очень многие тексты, в том числе и в нашей фантастике, не просто скудоумны — несут агрессию, хаос, являются слепком психопатичности их автора и общества в целом. Читатель заражается вирусом насилия, эпатажем силы, мнимой свободы, забывая о поиске истины. Не нам оценивать наши книги — но для нас они знак вопроса, а не восклицания.

Мы не кличем вперед, а предлагаем, как правило, задуматься, сделать выбор... И стараемся, чтобы в этом мире было хоть на каплю больше доброты.

МАРИНА: Мой соавтор излишне пафосен. Конечно же, мы ничего не проповедуем — это не задача литературы. Просто пишем в свое удовольствие, для себя и для тех людей, мнением которых мы дорожим — наших родителей, друзей. И для дочери Стаски. Сейчас ей восемь лет. Но в будущем она, мы надеемся — наш читатель...

По затронутой теме «скудоумности» — когда вы пишете что-то новое, не посещает ли вас дежа вю? В последние годы довольно громко звучит среди читателей мнение о том, что фантастические романы читаются все труднее именно по причине своей постоянной вторичности. К двум третям книги — ощущение, что все это уже читал. Вчера или десять лет назад, по-разному. И ведь фактически это правда.

Фантастики это касается куда больше, чем, скажем, любовных романов или детективов. Само слово «фантастика» подразумевает нечто новое, неизвестное, увлекательное. Но невозможно бесконечно изыскивать новое, в любом случае мы приходим к повторению, что может быть даже смертельным для жанра. Что вы думаете по этому поводу? Способна ли сфера фантастики «родить» что-то кардинально новое, или искателям откровений стоит «забить и читать старую добрую классику»?

МАРИНА: Что может быть тривиальнее романов о любви? Все эти унылые встречи, зарождение чувств, роковые треугольники... Плохо написано — эффект дежа вю. Хорошо написано — говорят, художественное открытие. То же и с фантастикой.

СЕРГЕЙ: Не совсем так. Что произошло с научной фантастикой как разделом художественности? Где нынешние Жюль Верны? Помню, когда я учился во ВГИКе, в 70-х годах, был одержим идеей создать новый жанр, научно-художественный, такой вот кентавр. То есть, чтобы ткань произведения несла в себе и элементы научного открытия, и была насыщена характерами, имела сюжет и прочее...

Лучшее, что я сделал в этом плане — документальный фильм «Генетика и мы» 1978 года. Его герой — реальный ученый, генетик, Кир Гринберг, к нему обращается героиня, у которой уже есть ребенок с болезнью Дауна (нерасхождение хромосом), и она ждет следующего ребенка, у которого огромный риск той же неизлечимой болезни. Может ли она иметь ребенка? Что будет с ним? Может ли наука ей помочь? Что генетика несет человечеству?

В то время у нас в стране происходило возрождение этой науки (разгромленной Сталиным), и состоялся Первый конгресс генетиков — в Москву со всего мира приехали выдающиеся ученые. И мы к ним обратились с теми же вопросами. И вот они, взаимодействуя с реальной героиней, со всеми ее страхами и ожиданиями, рассуждали о возможностях появившейся тогда пренатальной диагностики, о геноинженерии и будущем человечества.

Героиню играла актриса — ученые были подлинны. И в финале, когда наш врач определил хромосомы плода и с вестью: «Ваш сын будет здоров!» спешил обрадовать героиню — зал вставал и аплодировал. Фильм получил Гран-при Всесоюзного кинофестиваля, многие его и называли синтезом науки и искусства, я же убедился, что это путь в никуда... Следующий фильм — шестисерийный художественный телефильм «Николай Вавилов» — уже не оставлял места для «сайенс».

То есть, в итоге вы убедились в том, что художественное для вас приоритетнее научного?

СЕРГЕЙ: Скорее, что кесарю — кесарево, а науке — науково... Сейчас место научной фантастики прочно заняли разные «Очевидное-невероятное», «Дискавери» и прочие телепередачи и книги подобного рода. Информативность их на голову выше романов, в которых эксплуатируется какая-то научная идея.

Очень верное рассуждение, сложно не согласиться.

Но вот пришел черед задать вам, наверное, наиболее частый и надоедливый вопрос, который вам задают. Заранее прошу прощения. Как вы пишете вместе? Что в складывающемся тексте зависит от каждого из вас? Насколько часты противоречия, конфликты, и как они отражаются на результатах? И бывали ли моменты, когда вы привлекали посторонние силы, чтобы разрешить какое-то противоречие?

Мы действительно устали отвечать на такие вопросы, кроме того, есть некая «тайна фирмы». Скажем лишь, что противоречия и конфликты неизбежны, и, может быть, даже полезны — все дело в том, чтобы найти компромисс, чтобы энергию противления переплавить в силу созидания. Это очень сложно — но интересно. Посторонние силы могут привлекаться (друзья, родители), и мнения их крайне важны — но определяет все наши собственные доводы друг другу, осознание позиции соавтора, уважение к этой позиции, попытка взглянуть на свое решение в соусе сомнения...

Вроде бы на вопрос отвечено, а процесс ваш творческий все же не освещен. Хорошо, попробуем с другой стороны.

Считается, что супруги Дяченко пишут в первую очередь о любви. Но как бы вы сами определили основные темы своего творчества, и, как считаете, чем обусловлено их преобладание в ваших текстах?

Это темы, казалось бы, совершенно банальные — жизнь и смерть, добро и зло, власть, карьера и любимое дело, преступление и наказание... Мы не видим здесь отличия фантастики от искусства в целом.

Ну, а насколько любовь может быть необычной и фантастической в книгах с фантастическим содержанием и антуражем? Не собираетесь ли вы написать роман о, скажем, любви человеческой девушки и разумной рептилии (между которыми может быть, например, сильная телепатическая связь), человека-мужчины и бесполого ИскИна, двух совершенно нечеловеческих существ? И если бы вы решили об этом написать, что было бы главным для вас в таком романе, ради чего он бы писался?

МАРИНА: Роман о любви девушки и разумной рептилии — если таковой считать дракона-оборотня — написан. Он называется «Ритуал» и является одним из наших любимых.

СЕРГЕЙ: Неважно, каких существ мы описываем — мы исследуем душу человека, то, что важно и интересно нам. Вообще же, тема любви — главная тема литературы и искусства — нечастый гость в фантастической литературе. Я бы классифицировал «с точки зрения любви» всю фантастическую литературу так:

— Произведения, которые счастливо обходятся вообще без всякой любви — их множество. Это в первую очередь разные зубодробильные, шипообильные и алиенообильные боевики, в том числе космические.

— Вещи, где любовь играет фоновую роль или настолько условно-символична, что выступает как басенный персонаж. Это большинство фэнтези с разными там худосочными принцессами, королями, рыцарями и магами.

— Тексты, где любовь присутствует как важный фактор сюжета и прописана достаточно подробно — но в рамках обычной психологии взаимоотношений. Это, как правило, реалистическая фантастика, требующая от автора знания жизни и умения передавать ее многомерность: любовь ведь, так сказать, необходимый компонент бытия. Таких книг, кстати, немного. Пример — «Мастер и Маргарита» Булгакова.

— Романы, повести, рассказы, в которых тема любви есть главный или один из главных сюжетообразующих факторов, и где эта самая любовь исследуется под ракурсом, невозможным, парадоксальным для «обычной» литературы. Это и есть самая интересная для меня ниша фантастики. Именно здесь фантастика может сказать новое слово, открыть интересные горизонты для нашего ума и сердца. Здесь колоссальные резервы креативности, психологии, социологии, прогностики. Это то, что готовит нового человека...

Но это и самая сложная нива, подобная минному полю. Оступился на неправдоподобности, на банальности — и все, трах-тарарах. Попыток такого рода очень мало, их можно сосчитать на пальцах. Пример вершин — «Солярис» Лема, с любовью Криса и искусственной Хари.

Но это о любви, где роль играет инстинкт, так сказать, продолжения рода в прямом виде. Но любовь ведь не только включает секс — может его и исключать. Любовь матери и ребенка, отца и сына, любовь к месту своего рождения, к другу, к родине, к самому себе, в конце концов... Возможности этой темы неисчерпаемы.

У каждого автора есть так называемый «спектр доводов». Кто-то в пяти романах утверждал и развивал одну и ту же мысль о тщете всего сущего, кто-то кричал в полный голос о принципиальной невозможности любви и человеческого равенства. Кто-то, описывая совершенно разное, говорил в основном о красоте. Какова основная, наиболее часто повторяемая мысль вашего творчества?

Все очень просто и не нами сказано: относись к другому так, как бы ты хотел, чтобы относились к тебе самому. Не будь рабом и не стремись стать господином, ибо это суть одно и то же. Радуйся, что у тебя есть этот день, а в нем — улыбка твоего ребенка.

* * *

Наверное, в действительности основу творчества супругов Дяченко можно выразить этой фразой — «хорошо забытое новое», ведь они пишут об извечном, но в рамках жанра фантастики все же по-новому. Пожелаем им успеха в деле освоения любовно-фантастических пространств!