Роман Шмараков «Автопортрет с устрицей в кармане»

О творчестве Романа Шмаракова я узнал лет 10 назад. На одной из всероссийских встреч сайта Лаборатория фантастики, куда как-то раз заехал представитель небольшого издательства «Шико». Все тогда столько обсуждали новую на тот момент книгу Романа «Овидий в изгнании»… Что последний экземпляр забрали прямо передо мной. Потом всё, разумеется, забылось — автор специфичный, издаётся преимущественно в мелких региональных издательствах. И вот два года назад «Автопортрет с устрицей в кармане» вышел в Эксмо. Отличный шанс наконец-то познакомиться с автором, решил я и кинул книгу в бездонный вишлист.

Дошли до романа руки только в начале этих майских праздников, после ударной 60+ часовой рабочей недели. Думал, раз в книге большой шрифт, всего 250 страниц и детективный сюжет, то быстренько её проглочу и двинусь дальше. Как же я ошибался… Да, отчасти сказался перегруз на работе, но читать книгу было физически тяжело.

Дело в том, что детектив в случае «Автопортрета» — всего лишь фасад огромного здания. Причём ещё и вычурный. Кроме стилизации под классических представителей жанра, автор тут неплохо поиграл с формой. В результате весь текст похож на пьесу, потому что состоит только из диалогов. Читать непривычно, но потом втягиваешься. И вот здесь-то притаился переход на второй слой романа. Помимо основного сюжета персонажи очень любят рассказывать разные истории толстовскими абзацами на пару страниц. В духе Кентерберийских рассказов Чосера, как услужливо напоминает Мария Галина с обложки. А кроме этого, есть и параллельный сюжет, который развивается в конце каждой главы… На картине. В нём волк (!) рассказывает разные истории пастушке. Кажется, что они вообще никак не связаны с основным повествованием, а только с владельцем и автором картины, но в конце Роман лёгким росчерком пера увязывает их в общий сюжет. Что очень здорово, правда, есть одна загвоздка — все эти вставные эпизоды невероятно сложны для восприятия. Особенно у волка. Обычно на них мой мозг окончательно выходил, не оставив обратного адреса, и я начинал засыпать.

Но основная проблема романа — это обратная сторона его же достоинства. Автор невероятно эрудирован в вопросах классической литературы, живописи и прочих культурных аспектах и очень активно это использует. Если уровень начитанности у читателя значительно ниже, то вы временами будете стоять и смотреть, как этот красивый постмодернистский поезд несётся мимо вас и лишь обдувает ветерком. Но местами, где мне удавалось не вывалиться из контекста и расшифровать происходящее, всё оказывалось весьма забавным и даже вызывало улыбку с парой смешков.

В итоге за ширмой английского детектива у нас оказался красивый, остроумный и глубокий роман с очень высоким порогом вхождения. Читать рекомендуется только на свежую голову, тогда есть риск получить настоящее удовольствие. В противном случае можно иногда поймать ощущение, будто ходишь на вторую работу. Мне в целом понравилось, но чтение стало настоящим испытанием на усидчивость.

Когда-то очень давно, когда все свои знания о мире я получала в основном из книг, я была уверена, что существуют благословенные края, где вокруг ветшающих особняков разбиты парки с фонтанами и азалиями, где в тихих комнатах люди говорят об античных философах и едят варенье серебряными ложечками, а в свободное время коллекционируют монеты и играют в любительском театре. Там можно завтракать малиной и медом, наслаждаясь видами с террасы, днем гулять зелеными лужайками или над тихой речной волной, вечером подслушивать в библиотеке разговоры людей не то, чтобы умных, но уж во всяком случае отменно образованных, а ночью таскать из кухни печенье и, в общем, ничем больше не заниматься.

И все, чем приходится платить за светлую и беспечную жизнь элоев – зловещей неизбежностью убийства, которая довлеет над каждым не подающим вида обитателем дома. И это ощущение бодрит и освежает, и придает смысл благостному однообразию, которое любого деятельного советского пионера, конечно, взбесило бы. Причем до такой степени, что уже на третий день он начал бы искать потенциального злоумышленника среди своих подозрительно рассудительных домочадцев, соседей по улице и случайных проезжих. Ведь убийство обязательно будет! Мне эти края представлялись истинным раем.

В современных романах подобная атмосфера практически утрачена, современное умничание, эффективность и стремление к оригинальности портят самую ее суть, которую не реанимируешь ни декорациями, ни стилизованными репликами. Да и мотивации нынче не те. Справедливости ради нужно заметить, что райскую прелесть сознать можно только на контрастном фоне, и поэтому умничающим оригиналам от детектива отдельное спасибо. Остается, конечно, открытым вопрос, зачем, собственно, обращаться к «мертвому жанру» и спорить с классикой, и так ли актуальны сейчас работы «в технике великих мастеров»? Но, смею надеяться, у меня есть ответ.

Можно, конечно, еще раз сходить в пинакотеку и поклониться Мемлингу, но ни с чем не сравнимое счастье услышать от старого друга, что вот, появился новый Мемлинг, и предвкушать встречу с ним, и, о чудо! не разочароваться. И не будем забывать, что кроме нас, одержимых «бесом чтения» уже не третий и даже не четвертый десяток лет, есть еще и чистые души, вкусившие этого плода недавно. Мне кажется, более того, я уверена, что каждое поколение должно иметь своих собственных мушкетеров, свой стимпанк и свое английское убийство. Это ни в коем случае ни постмодернизм, это я назвала бы скорее экологическими требованиями к литературной среде.

Не скажу, что это лучший детектив, или лучшие плутовские истории, которые мне довелось читать, не буду даже утверждать, что их симбиоз оригинален, но с того момента, как викарии, библиотеки, дагомейские богини, и железнодорожные расписания, то и дело перемежавшиеся фресками и живописью в основном богословского толка, внезапно сменились г-дами Клотаром, Корвилем и де Бривуа, мне пришло в голову, что литературный жанр по примеру живописи стоило бы определять выбором натуры. Детективная натура – это ведь не детектив, который по идее должен быть современен в том смысле, в каком должна быть современной новая теорема, если уж вы беретесь ее доказывать. Напротив, детективная натура – это экскурс в некое пространство, где нас приглашают присоединиться к определенной эмоции (детективы ведь тоже бывают разные).

Безусловно, на эту мысль меня натолкнуло обилие живописи и в прямом, и в метафорическом смысле наполняющей текст, но как бы прямо к нему не относящейся. Мне даже показалось, что, следуя логике живописности, я разгадала логику произведения в целом и с этого момента перестала его читать, а стала рассматривать как картину, существующую перед моими глазами целиком одномоментно, как кусок времени лежит перед глазами вечного существа. И вот, когда я больше не пыталась собрать эту конструкцию, а позволила каждому ее кирпичику спокойно занять на моем воображаемом полотне наиболее удобное ему место, все как-то само собой обрело композицию и перспективу.

И вот уже, вместо того, чтобы банально вовлечься в сюжет и следовать прихоти внесюжетных историй, я стала помимо собственного желания ловить «привидевшиеся» на краю восприятия образы и воспринимать то, что не может быть напрямую вербализовано, и воспринято может быть только на уровне ассоциаций. По первым страницам, напомнившим «Портрет Дориана Грея» мне показалось, что я найду удовольствие в афористичности и шоковом повороте сюжета, но нашла я его в том надмирном положении, которое текст позволил мне занять по отношению к себе. Автор собрал все любимые мной безделушки в одну коробку, и вручил мне со словами «надеюсь, вам понравится то, что у меня вышло», как будто что-то тут может не понравиться!

Скорее всего, я разгадала ребус, который мне никто и не загадывал, но я не порчу себе настроения такими мелочами. Я благодарю автора за прекрасный язык, преподнесенный так лирически и с такой декадентской ностальгией, за отсутствия суеты и грязи, за путешествие в благословенные края, где я была счастлива когда-то, и в который, оказывается, еще можно иногда вернуться.

Важное предварительное замечание: мне посчастливилось ознакомиться с полным текстом книги, не с отрывком в «Новом мире».

В предисловии к «Автопортрету с устрицей в кармане» упоминается, что топоним Бэкинфорд возник в результате ослышки писца при переписывании средневековой хроники. В российской словесности подобная ослышка (она же мондегрин) лучше всего известна по строке, которую не писал Батюшков: «Шуми, шуми, волна Мирона». Сам роман открывается загадочным эпиграфом на итальянском — что-то о стрелах неизбежной смерти — на большее моего знания языка Петрарки не хватает. Может быть, какой-то зажравшийся читатель саркастически хмыкнет, но этого хватило, чтобы меня заинтриговать.

Интрига продержала меня до последней страницы. Постараюсь не раскрыть тайн «Автопортрета...», хотя, если честно, я не уверен, что сам их все раскрыл. Объем книги невелик, а повествование настолько насыщенно, что строго говоря, это четыре полноценных книги в одной. Во-первых, очень правдоподобная и достоверно-ироничная стилизация под английский бытовой роман конца позапрошлого века. Во-вторых, чисто английский же детектив. В-третьих, литературная шкатулка с секретом и двойным, а то и тройным дном: список той самой средневековой хроники с ослышками, затертыми кляксами, маргиналиями, и винными пятнами к тому же оказывается палимпсестом, и едва различимые следы знаков на пергаменте могут как поведать о скрытом, так и внезапно укусить за бочок. И наконец, эти три ипостаси сводятся воедино в диалоге между реальностью и ее восприятием — кстати, такой диалог лежит в основе квантовомеханической картины вселенной, где, как сравнительно недавно было доказано экспериментально, наблюдатель таки может решить, ведет ли себя квант света как волна или как частица.

А эпиграф оказался из трагикомедии «Верный пастух» Джанбаттиста Гуарини, написанной в 1590 году. Вот так-то.

ДОМ, ГДЕ РАЗБИВАЮТСЯ КРЕМАНКИ С АЙВОВЫМ ВАРЕНЬЕМ

»- Я думаю, и человек с драконом в гербе не обрадовался бы, встретив его живого в лесу, — заметил Роджер, — будь даже он точно такой же, лазоревый и с бордюром. Это тонкий вопрос об отношении искусства к действительности.»

Свершилось! Роман Шмараков написал книгу с четким сюжетом. То есть, написал еще два года назад, тогда же прочла в журнальном варианте и отзыв оставила. Может потому теперь, когда книга вышла полностью, не спешила браться: не возвращайтесь туда, где бывали счастливы и всякое такое. Но нельзя же вот просто так взять и не читать Шмаракова. Не устояла и не пожалела. Не столько даже потому, что детективная история, заявленная в начале, получит продолжение, развитие и непредсказуемую развязку. Хотя почему нет? Нарочитое небрежение сюжетом не раз становилось предметом моих сетований автору — словно олимпийцы когда-то склоняли слух к стенаниям смертных.

Дело не столько в том, что к финалу читатель получит возможность воскликнуть: «Убийца садовник!», сколько в атмосфере богатого, безалаберно ведущегося господского дома, в какую погружаешься, начав читать. Занятно, два года назад это был для меня Уилки Коллинз, сейчас — пьесы Бернарда Шоу и Уайльда (смешать, не взбалтывая). Менять угол зрения, расширяя горизонты и протягивая новые связи, свойство хорошей литературы. Сюжет прост. Благородные бездельники, состоящие в родстве, свойстве и дружеских отношениях с почившим хозяином и его перманентно отсутствующим наследником, находят приют в поместье. Хлопоты по ведению дома главным образом лежат на Элизабет — воспитаннице.

Девушка не лишена творческих амбиций, мнит себя художницей и собирается в ближайшие выходные устроить выставку. Нет, исключительно «для своих», но будет Роджер, который пишет обзоры для «Ежемесячного развлечения», если он черкнет пару благосклонных строк, не исключено, что это станет началом карьеры. Судя по всему, работы не производят должного впечатления и надобно дополнительно украсить комнату. Элизабет и помогающая ей Джейн собираются поискать подходящих финтифлюшек в кладовке, дверь в которую заслоняет тяжелый шкаф, коего им не сдвинуть. Джейн отправляется за подмогой, оставив подругу с говорящим попугаем, а когда возвращается, находит девушку и птицу мертвыми.

Пока прибывший из Лондона Детектив ведет расследование среди броуновского движения населяющих дом людей. А его обитатели предаются изящным остроумным пикировкам, словно бы тотчас и напрочь забыв о смерти молодой женщины, бывшей им другом, автор направит повествование к любезным его сердцу вставным новеллам. Рассказчиком выступит Волк, слушательницей Пастушка с пасторали (сомнительного качества). И да, это будут очаровательные рекурсивные спичи, а читатель, еще меньше персонажей склонный рефлексировать по поводу малого почтения к смерти героини, которой не успел полюбить. не раз и не два засмеется.

Собственно только и будет что улыбаться, посмеиваться, смеяться. Гомерически хохотать, как случалось с «Овидием в изгнании» здесь у меня не получилось, скажу честно, но несколько идиотическая (подозреваю) блаженная улыбка с губ не сходила. Не в пример интересному на старте, но нагоняющему тоску в процессе Кальвино, глубоко трагичному в сути Переку и суховато-академичному Джону Барту, Шмараков умеет смешить, делая это виртуозно. Льстящее интеллектуальному снобизму ощущение, что не только можешь потреблять продукт отменного качества, но еще и получаешь немалое удовольствие пребудет с читателем.

Но ради этого одного не взялась бы читать Шмаракова. У его текстов есть удивительное свойство очищать душу, как чистят днище лодки от напластований морского мусора; избавлять от ненужного. Читаешь и физически чувствуешь, как отщелкиваются, отпадая от тебя хвосты сиюминутной суетности. Стой, а как с убийством? О, будет раскрыто, не сомневайтесь. И безупречный логический ход мысли бравого инспектора доставит удовольствие любителям детективных сюжетов. Это будет весело и занятно в процессе и «Мне очень жаль. Ты не представляешь, как мне жаль» — в конце. За тем и читаю.

«Другой бы посоветовал тебе купить на эти деньги хороших книг, которые бы тебя образумили, но поскольку я знаю, что книг, способных на это, нет...»

Персонажи входят и выходят (иногда буквально, иногда из ткани повествования) и говорят, говорят, говорят. А так же рассказывают и повествуют. Делают они это так дивно (на мой вкус гораздо более чем в «Лысой певице» Эжена Ионеско (которую, по случайности, я у него только и читала) части тела которой торчат из «Автопортрет...»), что совсем вылетает из головы то, что вообще-то это детектив и неплохо бы чуточку пораскинуть мозгами, помимо наслаждения текстом и, эпизодически, непристойно конского ржания.

Жалко только что написанное ради удовольствия автора не будет (инфа сотка) нести такого же удовольствия, всем взявшимся читателям.

Кстати, в кино ближе всего к «Автопортрету...», на мой взгляд, «В прошлом году в Мариенбаде».