Леонид Добычин «Козлова»

За день до нынешнего пушкинского юбилея случился другой юбилей. 130 лет исполнилось Леониду Ивановичу Добычину. «Бывают странные сближения», заметил как-то Александр Сергеевич. И впрямь, странные: Добычин в каком-то смысле полная противоположность Пушкину.

Пушкин — Солнце, Христос русской литературы, искупивший своей гибелью все ее грехи заранее. Добычин — глубоко в тени, изгой изящной словесности. «Анализ забытого творчества» называется одна из первых современных статей о нем, написанная Виктором Ерофеевым (откуда я вообще узнал когда-то о его существовании).

Пушкин — создатель современного русского языка. Добычин — свидетель и регистратор его глубочайшего кризиса и преобразования после Революции (первые фразы рассказа «Козлова»: «Электричество горело в паникадилах. Сорок восемь советских служащих пело на клиросе»).

Даже в судьбе они противоположности. Пушкин погиб, пытаясь убить своего обидчика. Добычин сам бросился в реку с моста от горькой обиды на разгромную критику. Даже в личной жизни. Пушкин — известный волокита за юбками, Добычин — гомосексуалист.

Но обоим есть место в моем сердце, хотя, конечно, места эти разного объема. Даже вот в связи с юбилеями они для меня вместе. 5 июня я был на смене, так что юбилейное чтение рассказа «Козлова» устроил 6 июня, вместе со стихами Пушкина.

Добычин, в отличие от все принимающего дзен-буддиста Пушкина, все отрицает. Назвать его противником, или даже критиком, Советской власти язык не поворачивается.

Его Козлова (имени этой молодой женщины мы никогда не узнаем) мещанка из высшего провинциального круга. Она «бывшая», а теперь та самая советская служащая. Для нее дореволюционная хрустобулочная Россия — утраченный рай, навсегда потерянный идеальный уклад жизни. Теперь она может только вздыхать о нем над страницами старых приложений к журналу «Нива».

Для персонажа это так, но не для автора. Едкими, колкими фразами, иронией, зашитой в самый синтаксис фраз, остраненностью своей он препарирует, взвешивает и исчисляет Россию последнего царствования и находит ее слишком легкой. Настолько, что ветер истории сдул ее напрочь.

А что же сам ветер перемен, Революция? В первые же ее годы Добычин увидел то, на что многим другим понадобился весь жестокий опыт 20 века. Как это с горечью сформулировал на склоне лет другой нынешний юбиляр Леонид Леонов: «Эксперимент с человечиной не удался».

Люди — слишком инертный материал и лепить из них прекрасное человечество будущего ой как сложно! Козлова и ее близкие — магматическое вещество первоначальных стихий, косная земляная масса, которую Ветром просто так не огранишь в чудесные творения духа и разума. Добычину смешно над потугами революционного порыва. Он считает, что она скорее ветрА пускает от бесплодных усилий.

Он описывает на пяти страницах целый год из жизни своей Козловой. И все для нее и для города, в котором она живет, остается на круге своя. Никуда это косное общество ,описанное еще Гоголем, не сдвинулось: интриги, сплетни, пустая суета — все на месте. Поменялись только лозунги, но не сам уклад быта или мышления обывателя.

Иному может показаться, а не похож ли Добычин на слишком нам сегодня знакомый тип интеллектуала «со светлым лицом», либерала-западника?

Ан нет. На заднем плане рассказа проходит фигура «мосье Пуанкаре», преподавателя французского языка в местной гимназии и любовного интереса Козловой. То, каким жалким ничтожеством, надутым от пустого самомнения, показан этот «мосье», то, что он целиком и полностью продукт и единое целое с породившим его западным обществом, прямо говорит — Добычин и к «святым чудесам» Запада столь же скептично относится, как и к нашему богоспасаемому Отечеству.

Добычин все отрицает, но, тем не менее, не нигилист. Он ставит проблему не смысла, а самой возможности существования. Об этом хочется порассуждать в следующий раз, в обзоре на собрание его рассказов.

П.С. И вот напоследок еще одно «странное сближение». Добычин Пушкина не упоминает. Но вот сон Козловой о женихе (прямо, как сон Татьяны в «Евгении Онегине») у него имеется. Но если сон Татьяны Лариной является поворотным пунктом, точкой, с которой началась перестройка ее чувств, а потом и жизни в целом, то сон Козловой для нее не меняет ни-че-го. И в этом тоже мне видится сущностная полемика двух наших замечательных юбиляров.