Чайна Мьевиль «Последние дни Нового Парижа»

Франция под гнетом фашистской оккупации. На дворе 50-е годы, и Второй мировой войне все еще нет конца. Вероятно, ситуацию усугубил С-взрыв — некое событие, неожиданно высвободившее фантазии набиравшего силу сюрреалистского движения в форме появляющихся тут и там причудливых существ-манифов. По полуразрушенному Парижу странствует одинокий боец Сопротивления, умеющий входить с манифами в контакт. Эта книга — хроника безумного выживания, безнадежного, обреченного путешествия непонятно куда… которое, однако, постепенно обретает цель и смысл.

Не роман, преступно короткая повесть, которую отчаянно хочется растянуть — столько на ее страницах имен, фактов и описаний существ. Не то набросок полноценного романа, не то творческий эксперимент — энциклопедия сюрреализма в нестандартной форме, поскольку не менее увлекательным, чем повествование, оказывается приложение с описанием манифов — в сущности, кратким анализом представленных в «Последних днях» работ художников. Определенно не хватает только вклеек с репродукциями. Не обязательно упоминаемых манифов, но вообще — для создания соответствующей атмосферы. Конец 30-х — начало 40-х годов были удивительным временем для расцвета сюрреализма. Еще когда война не началась, еще когда не добралась до Франции, в Европе витало ее предчувствие. Кто, как не художники, мог его выразить? И кто, как не сюрреалисты, провозгласившие главенство в творчестве бессознательного?

Для тех, кто знаком с сюрреализмом бегло, лишь по фамилии Дали, «Последние дни» могут стать настоящим открытием. Для более погруженных в искусство людей наверняка станет подарком встреча со знакомыми именами. Здесь фигурируют Андре Бретон, Макс Эрнст, Дора Маар, Ман Рэй, Ремедиос Варо, Ханс Беллмер и многие другие — одни на правах создателей манифов, другие в качестве эпизодических героев повествования. Сама же повесть превращается в своего рода манифест: это утверждение взгляда на мир глазами художника, и также — намерения его изменить. Наиболее восхитительный эпизод «Последних дней», на мой взгляд, проходит на полуподпольной сходке сюрреалистов. Они не строят планов по свержению вишистского правительства, не примыкают к партизанскому движению. Они просто играют в «изысканный труп» и рисуют колоду карт. «Игра — это сопротивление». И то, что в настоящем, нашем мире могло выглядеть бегством от реальности, в альтернативной Франции Чайны Мьевиля становится руководством к действию, способным переломить ход истории.

Вместе с тем, это, кажется, еще и манифест самого Мьевиля, протестующего против выхолощенности современного мира. Кошмары фашизма в «Последних днях» приоткрываются с неожиданной стороны. Источником самой большой опасности оказываются не вооруженные солдаты и шпионы, не жуткие медицинские и оккультные эксперименты, но — пустота, стремление стандартизировать и обезличить все и вся. Идеальный мир в представлении нацистов — лишенный противоречий и изъянов, мир, в котором не оставлено места воображению. Не так уж он далек от мира сегодняшних правительств и корпораций.

Стоит, впрочем, еще раз напомнить, что писатель не старается этот творческий манифест как-то художественно украсить. Может, такой задачи и не ставилось, кто знает? Как уже было сказано выше, книга невероятно коротка. Она лишена атмосферных описаний окружения, создающих ощущение присутствия, как это было, например, в мьевилевском магнум опусе «Вокзал потерянных снов», зато в ней на страницу текста с избытком имен и пересказов внешнего облика манифов. Она безэмоциональна. Энциклопедия. Признаюсь, «Последние дни Нового Парижа» вызвали у меня чувство восторга, который, однако, сродни восторгу, возникающему не от прочтения хорошего романа, а от прогулки по хорошему музею.

Несколько лет назад, читая роман Кристофера Мура «SACRÉ BLEU», я словно окунулся в импрессионизм. Я слышал те имена, я видел некоторые из тех картин, но никогда не вникал в суть, а мимо меня проходил огромнейший пласт культуры.

Теперь, читая «Последние дни Нового Парижа», я ощущаю примерно то же самое. Теперь с сюрреализмом. Сюрреализм словно странного вида шутиха, наполовину диван, наполовину кден, но с головой козла, взрывается в моем мозгу стаями бумажных журавликов, десятками кукольных ручек, сотнями искусственных зубов и зубных протезов. Взрывается под звуки марша Мендельсона, плеска морских волн, наполненного любви кошачьего мяуканья. Образы сменяют друг друга, перетекают из одного в другой. Незнакомые имена и названия выпрыгивают из страниц книги, окружая плотным коконом воображение. Сюрреализм ощущается карнавалом из «Паприки» Сатоси Кона, он шумный и яркий, странный и, в некотором роде, манящий. К этому я не был готов.

Сюжет «Последних дней Нового Парижа» весьма прост – 1950 год, в оккупированном Париже выживает партизан, когда-то член группы сюрреалистов «Рука с пером», Тибо. Однажды он встречает странную девушку Сэм, которая мечтает написать книгу о Новом Париже. Или нет? А в 1941 году в Париж, по пути в Прагу, попадает ученик Алистера Кроули Джек Парсонс. Цель Парсонса – уничтожить Рейх, но методы его… специфичны.

Мьевиль, словно сюрреалисты прошлого, создает свою версию Изысканного трупа, соединяя вместе на первый взгляд несовместимые вещи. Оккупированный Париж во время Второй Мировой. Тут автор сгибает воображаемый лист и добавляет следующий слой. Сюрреализм и сюрреалисты. Получается устойчивая основа, следующий изгиб листа. Оккультизм и магия. Ощущаете это? Еще нет? Лист снова сгибается, словно сам собой. Нацистские эксперименты. Слишком схоже с оккультизмом? Не без этого. Глаз не успевает поймать момент, а лист уже согнут, пустое место манит. Параллельные вселенные? Почему бы и нет! Труп закончен, пришло время развернуть лист… Почему он превратился в книгу?

Первую скрипку играет мир романа – можете мне поверить, такого вы еще не видели. Новый Париж густонаселен манифами и последствиями их существования. Что такое манифы? Это ожившие образы, созданные творчеством сюрреалистов, из их картин, статей, коллажей и стихов. Манифы – ожившие мечты художников и поэтов, писателей и архитекторов. Здесь люди едят человеческие руки, растущие из раковин, розовая пижама дарит необыкновенную силу, а стихотворные строки могут оживать. В Новом Париже манифы и партизаны воюют с нацистами, легендарные гиганты из картин путешествуют городом, а при помощи волшебной сюрреалистической игральной карты можно призвать Парацельса или Зигмунда Фрейда.

Язык Мьевиля сух, но его скупых мазков хватает, чтобы представить себе всю странную притягательность сюрреалистичного города, всю его конвульсивную красоту. Ощущаешь себя чужим в этом мире, особенно когда, как я, из сюрреализма знаешь только «Сына человеческого» Магритта. Но его, мир, хочется изучить, увидеть больше. Увы, роман заканчивается слишком быстро. Даже сам автор в послесловии, ох уж это послесловие (слом четвертой стены, привет), предполагает, что мир романа намного больше, но…

«Последние дни Нового Парижа» во многом типичный роман Чайны Мьевиля. Он ни на что не похож, совмещает в себе на первый взгляд несовместимые вещи, а погружаться в придуманный автором мир – чистое удовольствие. А с другой стороны – это огромное исследование целого направления в искусстве, проделанное скрупулезно и основательно. Мне понравилось.

made in China.

Я конечно не так много прочитал книг Чайны Мьевеля чтобы делать глубокие и далеко идущие выводы, но по моему мнению это провал.

Казалось бы идея книги вполне вписывается в общее мироощущение автора, безумие сюрреализма, демонические ужасы, город обладающий своей атмосферой, знаковые исторические события. Все это должно было сложиться в нечто необыкновенное, шокирующее, пленительное и завораживающее. Но после прочтения ничего этого у меня не случилось.

Если до этого у автора место действия обладало своим шармом и уникальной атмосферой, то Новый Париж вышел никакой. Нет никакой погруженности что в предвоенный Париж, что в Париж переродившийся. Было несколько удачных кадров, вступительная сцена, кафе «Два маго», финальная битва. Но все это фрагментарно, и не складывается в общую убедительную картину.

Большая часть местного «бестиария» это переписанные произведения сюрреалистов, а следовательно не плод авторского соображения, что для меня вылилось в минимальное сопричастие к «увиденому». В плане того, что вот идет маниф, это из такой-то картины, созданной таким-то автором/художником. Точка. Конечно, может быть, я тот самый человек с самой жалкой реакцией на сюрреализм из эпиграфа. Но кроме того, что автор молодец, и проделал огромную работу по собранию образов сюрреалистического искусства, как широко, так и менее известных источников, и мыслей, какие все таки затейники, эти художники, не возникло. К слову, все участники этого сюрреалистического движения для меня так и остались именами на страницах. Никто из них не ожил на страницах, не получил свою индивидуальность, выпуклость. Не появилось желания поискать оригиналы картин, почитать о истории автора и работы. В отличие от книги SACRÉ BLEU. Комедия д'искусства — Кристофера Мура. Там художественный бомонд, да и сам Париж, подан более чем живо и натурально.

Ну да, к слову, главный герой вышел более чем странный (мягко выражаясь). Он выступает перед нами в роли камеры, транслирующей эпизоды происходящего в Новом Париже. Вписанные исторические экскурсы, как личные, так и общие, больше похожи на справочные сноски, сделанные на скорую руку. Ну еще как главный двигатель движущий его самого к финалу. Т.е. отвечающий за экшен. Слабовато и маловато, на мой взгляд.

Книга конечно может и сложная в плане восприятия, или подготовленности читателя. Но обилие действия, и ярких фрагментов позволило прочитать достаточно быстро. Может быть главный посыл скрыт глубже, чем он мне открылся в финальной сцене. Может быть все сюрреалистическое движение тут описано именно так, как и должно, а я не понял. Или это вообще не главное.

В общем, использую многими любимую, и распространенную, кулинарную аллегорию, Последние дни Нового Парижа — для меня вышли диким винегретом, обильно сдобренными манной кашей. Выходить будет легко и красиво. Но сомнительное удовольствие можно получить от данного блюда.

«Последние дни Нового Парижа» держат оборону от обвинений сразу на нескольких фронтах. Желающих произнести идиотское «Что курил автор?» должен отбрить уже эпиграф, послесловие прикрывает тыл: я не я и лошадь не моя. Мол, просто запись чужой, ну да, не очень логичной и дёрганной истории. Пусть так, пусть Мьевиля нельзя упрекать в нагромождениях несуразностей, затянутости и в то же время скомканности фабулы, плоских персонажах и длиннющих (вот как это, только длиннее) предложениях — от главного всё равно не отбиться.

Главное — запретный жанр: любовное признание. Мьевиль триста с лишним страниц бесстыдно признаётся в любви к сюрреализму и Франции эпохи интербеллума. Отсюда пафос, захлёбывающаяся речь, наконец, общая невнятица. Такие книжки пишутся с очевидным наслаждением, но читать их неловко, как неловко смотреть на чужие объяснения. Излияния чувств и в жизни, и в литературе всегда кончаются ничем, слова путаются, всем скучно и холодно стоять на улице: «Господи, да поняла я, долго ещё?».

И потом, ведь это тупик. «Последние дни» — Мьевиль химически чистый, доведённый до абсурда, с засахарившимися фантазмами и двойным твистом в финале. Чуковский писал, как трудно быть Маяковским. Он отрубает хвосты у комет, выдёргивает себе живые нервы, женится на деревянной скрипке, облако обряжает в штаны — а всем плевать, потому что до этого он выкинул ещё тридцать два таких фокуса. Мьёвиль давно сделал девяносто шесть и к тому же запряг главных психов европейского искусства, но лишь быстрее получил тот же результат. Надежда мелькает в самом финале: сбеги ты уже из всех этих чёртовых городов разом, из Армады, Лондона, Нон-Лондона, Нью-Кробюзона, Нью-Парижа! Но нет, «Тибо переводит дух и переступает границу, возвращаясь в Новый Париж, всё тот же старый город». Действительно, куда он денется от своей возлюбленной, после стольких-то усилий. Осада только началась.

Даже небольшой объем этой книги не скрывает одного весьма печального факта — материала на роман у автора не набиралось. Получилась, скорее, неприлично раздутая по объему повесть. Даже нет. Я бы назвал это рассказом с огроменным вступлением. Большую часть книги не происходит практически ничего. Герои бродят по Новому Парижу наблюдая все новые ожившие сюрреалистические картины, изредка переговариваются ни о чем. Возможно, читатель, по задумке автора, тут должен проникаться атмосферой. Но у меня не получилось, ниже расскажу почему. Примерно половину глав (пусть и меньшую по объему) составляют флешбеки о том, как Париж докатился до жизни такой. И эти главы совершенно, совсем-совсем ничего не дают повествованию. Выкини их, замени тремя абзацами — роман бы потерял исключительно в объеме. Это просто переливание из пустого в порожнее, рассказ о том, что или и так очевидно, или не имеет никакого значения в текущей фабуле. Чувствуется, все писалось ради последней главы. И она действительно хороша. Будь она оформлена как отдельный рассказ или повесть (естественно, с соответствующим вступлением) — цены бы не было. Но автору-то нужен был роман. Хоть маленький, хоть плохонький, но роман. Пришлось растягивать. В том числе весьма убогой попыткой литературной мистификации (послесловие) и вредным для книги глоссарием.

Почему вредным? Потому что ссылка на конкретные источники лишает роман главной фишки — сюрреализма (понимаю, что здесь я вступаю на зыбкую почку субъективизма, ну да и ладно). Сюрреализм на то и сюрреализм, что отказывается от идеи рациональной эстетики, обращается к бессознательному, к подсознанию субъекта творчества. Он волен понимать картину (скульптуру, текст) во всем широченном диапазоне образов, которые она может вызывать. Но когда сюрреалистические описания снабжаются прямой ссылкой на то, как это должно выглядеть, вся магия куда-то пропадает. Вместо широченного пласта возможных толкований остается одно единственно-верное, то, которое закладывал автор. По-моему это обедняет роман и еще как. Доходило и до прямого конфликта, когда я, читая книгу представлял себе что-то одно, но, посмотрев в примечание и погуглив понимал, что должен был представлять совсем другое и сейчас нужно перестраиваться.

Впрочем, ведь примечания можно и не читать (или читать после прочтения), что я и советую делать.

Безусловно, роман этот — авторский эксперимент, и весьма смелый. Но назвать его удачным у меня не поворачивается рука. При этом, не смотря на всю критику, которую я на роман обрушил, он оставил у меня, скорее, положительные впечатления. Но другие книги автора оставили у меня куда лучшее впечатление (кроме разве что «Рельсов» — еще одного эксперимента, книги в жанре янг-эдалт с практически дословным переписыванием некоторых сцен из «Моби Дика»). Начинать с него знакомство с творчеством Мьевиля категорически не рекомендую.

https://kobold-wizard.livejournal.com/928361.html

После неудачного, хоть и атмосферного «Переписчика», можно сказать, что Мьевиль исправился. Объема стало больше, и талант разгулялся. Автор стянул свои дикие фантазии хоть каким-то фрагментированным сюжетом. О незаполненных промежутках читатель может догадываться, исходя из своих знаний об оккупации Парижа. Мир-двойник очень похож на наш. Про многих действующих лиц можно прочитать в Википедии. Главное помнить, что в романе есть только образы, а не реальные люди. Как в «Постоянстве памяти» Сальвадора Дали, мы видим нечто, напоминающее часы, но неизвестно, что в действительности мы видим.

Действие развивается параллельно в двух разных периодах. В 1941ом году, который очень похож на наш, американский журналист Вариан Фрай пытается вывезти из Франции интеллигентов и художников, на которых объявлена охота. Беглецы до поры до времени спрятаны на загородной вилле, где предаются своим странным забавам вроде известного «изысканного трупа». Они выступают за свободу в искусстве и в жизни, что прямо противоречит фашистской традиционной строгости. Их искусство вероятностно, хаотично, безумно.

На дворе 1950й. Война так и не закончилась. Франция остается разделена на оккупированную зону и Виши. В Париже партизаны из Сопротивления борются с нацистами. Такая альтернативная история бывала уже не раз. Разница в том, что Новый Париж — вероятностный, хаотичный, безумный. Люди издревле мечтали, что искусство изменит мир. Из полотен должны были рождаться гармония, здоровья и чистота — все то, что превозносят фашизоидные традиционалисты. Вместо этого образы шагнули из манекенов, игральных карт и коллажей, созданных сюрреалистами, дадаистами и прочими модернистами. Они шагнули дословно, без допущений и условий, воплощая новое мироустройство. По руинам родного города пробирается главный герой, вынужденный прятаться от патрулей Гитлера и кукол Беллмера, коллаборационистов-сатанистов и марионеток из растительных волокон и цветов. Практически все бытие в 1950ом году концентрируется в бегстве и наблюдении. Получившийся травелог страдает от буквального перечисления увиденного, воссоздавая ощущение человека, пытающегося выжить в патовой ситуации.

Мьевиль вновь создал мир после Катастрофы. Ее побочным эффектом становится рождение существ, изуродованных физически и психологически. Таков мьевилевский взгляд на Революцию — разгул стихии, неизбежный при накопленных противоречиях. Его не волнует этическая оценка причин. Катастрофа произошла, изменив навсегда расстановку сил. Новый Париж стал «миром, оскверненным искусством и демонами».

Книга получилась безусловно неидеальная. Объяснимая фрагментарность повествования не удерживает взгляд, заставляя скользить по многочисленным описаниям существующих живописных полотен. Боевые действия описаны бесцельно, поскольку сюрреалисты даже в Сопротивлении остаются сюрреалистами. История ограничена взглядом «из своего окопа» без каких-либо сведений о мире за немецким оцеплением. Никакого Восточного фронта, Британии, Германии и даже Холокоста. Хотя, как знать, возможно из Франции все именно так и виделось.

Итого: В 1936ом году Сальвадор Дали по политическим причинам рассорился с группой Андре Бретона, основоположника сюрреализма. Дали бросил фразу, ставшую канонической: «Сюрреализм — это я». Каталонец с острыми усами справедливо вписал свое имя в историю, но в его тени затерялись десятки, а то и сотни других художников. Многие из них, в том числе и Бретон, исповедовали левые взгляды троцкистского толка. Именно поэтому они попадали в немецкие лагеря и вступали в Сопротивление. Книга Мьевиля — это памятник их борьбе, как непосредственной в виде партизанских вылазок, так и идеологической. Они были против магистральных линий Гитлера и Сталина. В конце романа Мьевиль приводит список имен и произведений искусства/идей, звучащих в тексте. Это около 50 страниц, почти 15% от всей книги. По ним проходишь, как по кладбищу, понимая, что Сюрреализм — это они, и их много.

Прочел после рецензии «МирФа» и рекомендации Олди. Вывод из обеих был примерно следующий – роман стоящий, но тяжелый для восприятия, не для широкого круга читателей. Уже настораживает. К тому же моя прошлая попытка знакомства с Мьевилем не сложилась. Потому брался за книгу с некоторой настороженностью. И, как оказалось, зря. А ведь как пугали.

Пугали погруженностью текста в, так сказать, материал. Да, упоминаний представителей сюрреализма, как известных, так и забытых, а временами, как мне показалось, попросту вымышленных, так и их творчества огромное количестве. И тем не менее, полное незнание мною «матчасти» никак не помешало восприятию текста. Уверен, знатоки конечно получили больше удовольствия от узнавания и улавливания тонких оттенков тех или иных сцен, но человек «не в теме» тоже без проблем ловит суть происходящего и может наслаждаться ею в полной мере.

Пугали сложным образным языком. Хм, язык действительно интересный, сочный и красивый, образный теми самыми сюрреалистическими образами. Но читается очень легко, ощущения, что прочитал абзац и не понял, о чем это, нет и в помине. Прогулки по улицам Нового Парижа сильно напомнили перемещения по Теням из «Хроник Амбера» Желязны. Кроме того, текст довольно короткий, как-то даже не тянет на роман. Так что, если кому-то идет туговато, долго напрягаться не придется.

Пугали скукой. И действительно, добрых две трети текста события развиваются крайне степенно. Финал в противовес очень бодрый, я бы сказал – стремительный. Но и с начала я не скучал. Новый Париж так интересно исковеркан взрывом С-бомбы, что его просто интересно рассматривать, даже если у его извращенных достопримечательностей вообще ничего не происходит. Ну, а последняя глава, ох, эта развязка! Она стоит того, чтоб поскучать немного вначале, хоть, повторюсь, со мной такого и не было.

За всем этим сюрным антуражем – нечто авантюрно-приключенческое (почему-то вспоминается «Статский советник») с примесью того самого трэша. А все вместе, на удивление цельно, гармонично и увлекательно.

Взгляд на свободу творчества против диктатуры шаблона через призму войны с фашизмом и фигуру самого фюрера. Взгляд свежий, интересный и с безуминкой.

Если коротко – мне понравилось. Не показалось ни сложным, ни заумным, ни скучным. Если и есть какие-то узкопрофильные моменты, они не мешают насладиться текстом. Чего-то действительно «недлявсехшнего» не заметил.

Точно не понравится «заклепочникам»: научного обоснования работы С-бомбы, принципов псевдожизни манифов и подробных инструкций по вызову нацистских демонов в книге нет.

1950 год. В Париже всё ещё идёт война. Она не закончилась ни в 44, ни в 45. Всё потому, что произошёл некий С-взрыв и теперь Париж это нечто вроде Зоны. Здесь живут манифы — манифестации искусства, то есть сошедшие с картин художников странные или очень странные вещи. Нацисты для борьбы с ними призывают демонов, а охотники за артефактами тайно пробираются в город, чтоб вывезти их и продать на чёрном рынке.

Тибо, чьи родители погибли от немецких пуль — входит в группу партизан, он случайно встречает девушку Сэм, которую принимает за одну из таких охотниц. Но она не из таких.

Тибо ходит своей супер-пижаме, дающей неуязвимость. И помогает Сэм фотографировать манифов для написания книги Последние дни Нового Парижа. Вот такая рекурсия.

Параллельно нам показывают предысторию, события 1941 года. Вариан Фрай, реальный деятель, руководитель комитета спасения в вишистской Франции встречается с Джеком Парсонсом, учеником знаменитого мага Алистера Кроули.

И чем дальше, тем чудесатее! Там и скандально известный доктор Мегеле, и Ад, как сторона войны, имеющая агентов, и куча художников и писателей, реально действующих в организации сопротивления. Но обрывается сюжет очень уж быстро, кажется, что это даже не роман, а скорее большая повесть.

В конце автор рассказывает об истории создания книги и наводит таинственности. Якобы некий 80летний француз встретился с ним в отеле, причём личность собеседника не удалось выяснить даже через частного детектива... Не знаю, на сколько это было так, но там говорится, что Мьевель по сути лишь дополнил и приукрасил рассказ старика, в котором он подозревал Тибо. Всё это звучит сюрреалистично, но в общем-то и само произведение таково.

Если хотите погрузиться во что-то необычное — то эта книга для вас. Если вы что-то понимаете в живописи, хотя бы как я, то некоторые вещи будете рады распознать, ощутить ту самую радость узнавания.

Моя привязанность к творчеству Мьевиля всегда висела на очень тонкой нити — с одной стороны, мне безумно нравятся его сюжеты, персонажи и атмосфера, но с другой, я почти органически не перевариваю сюрреализм\фантасмагорию\абсурдистику и прочее. В подавляющем большинстве случаев, почти всегда, автору удаётся удержаться ближе к реальности, чем к литературному хаосу, но здесь он еле-еле удержался на грани.

Вполне себе внятная, хоть и не хватающая звёзд с неба, треш-авантюрная история на фоне города со сломавшейся реальностью, в котором Сопротивление, нацисты, демоны Ада и порождения сюрреализма режут друг друга без особой надежды на чью-либо однозначную победу. В то же время, здесь очень-очень много всяких аллюзий, скрытых смыслов, намёков, метафор и прочего, призванного углубить и наполнить повестование смыслом, но на деле лишь усложняющего прочтение и осознание. В зависимости от восприятия можно получить удовольствие просто отключив мозг и не задумываясь над «сложными вещами», ну или наоборот — размышляя над каждой страницей в стиле «что же автор хотел сказать».

По остальной части — повесть слабовата. Спустя месяц после прочтения в памяти не поблекли только Изысканный труп и описания сюррелистического Парижа с его населением. Ярких моментов мало, за исключением некоторых эпизодов — действие скучное. Что уж говорить, если «послесловная» история написания этой книги интересней её самой? Вот это было по-настоящему круто и напомнило мне, за что вообще люблю творчество Мьевиля. А чтоб грамотно воспринять хотя бы четверть сюрреалистичных отсылок — я слишком груб и необразован, читал буквально «с яндексом в руках», чтобы понимать, что вообще имел в виду автор.

P.S. Был разочарован Фанзоном, идущим по печальному пути российского издателя Кинга. И там и там последние их повести с помощью шрифта и огромных пустых пространств растягиваются до предела и продаются под видом полноценных книг за полновесную цену. Я не против отдельных изданий повестей и даже рассказов, но покупая книгу рассчитывал на 350 страниц истории, а не пробелов, полей и межстрочных интервалов.

«Последние дни Нового Парижа» Мьевиля задевают чувством ревнивого восторга, который один знаток умершего искусства испытывает, встречая другого такого же. Мьевиль обыгрывает его во время встречи Тибо и Сэм. Сюрреалист, воюющий с помощью живого и опасного искусства, хочет обнаружить того, кто жаждет сохранить умирающий город и его величие так же, как он сам, но подозревает сообщника и в злом умысле, и в некомпетентности. Представить город, в котором самое неожиданное творчество оживает под властью неодолимой силы, — это умственное упражнение, которое захватывает полностью.

Если смотреть сюжетно, то это такая дикая альтернативная история про схватку нацистов, вызывающих демонов, против произведений сюрреалистов, оживших после взрыва С-бомбы. Нацисты по Мьевилю на творчество почти не способны, поэтому им приходится изощряться. А вот сотрудничество телемитов и сюрреалистов создает удивительный механизм, который зацикливается в нескончаемом взрыве, дающем энергию бродячим картинам. Мьевиль делает полуразрушенный Париж изолированным и постоянно изменяющимся произведением искусства, которое может оценить только тот, кто рискнул жизнью, ведь наружу оно не выходит. Там много таких деталей, в которых я вижу тоску по дикости и одновременной старомодности людей, которых больше нет. И текст в «Последних днях» лишь простейший фундамент для фантазий, которые рождаются, когда отталкиваешься от этого текста. Это очень захватывающие фантазии, поэтому базовость самого текста отступает в тень.

Постаралась и переводчик Наталья Осояну https://t.me/magie_bizarre, и сам Мьевиль, сделавший дополнение со ссылками на произведения сюрреалистов, в которых приятно покопаться. Это такой интертекст, проводник, а не роман. Еще интересно, сколько творчества женщин-сюрреалистов внедрил в свой Париж Мьевиль. У человека никогда левацкие идеалы не расходятся с делом.

С чего бы это человеку, придумавшему скарабееголовых хепри и рельсовое море, подключаться к коллективному бессознательному сюрреалистическому и заимствовать оттуда горящих жирафов, телефонолобстеров и людей в шляпах-котелках с яблоками вместо лиц? Приступала я к чтению с этаким подозрительным прищуром, но закончила книгу с той восхищенной улыбкой, которая у меня обычно появляется при взаимодействии с чайнинскими текстами.

Расстановка сил в Париже 1950-го года такова: не только оккупировавшие его нацисты никуда не делись, но еще по улицам разгуливают материализовавшиеся в результате S-взрыва произведения сюрреалистов (манифы), а кроме того, демоны (нормальные такие адские рогатые демоны), ну и оккультисты до кучи, причем немцы заключили с демонами договор о сотрудничестве и пытаются поставить себе на службу манифов. Главный же герой, член Сопротивления, становится свидетелем странного поведения манифов, а еще встречает женщину, которая выдает себя за писателя-документалиста, и отправляется с ней в путешествие по Новому Парижу (будучи одетым в пижаму и с изысканным трупом* на поводке), давая нам рассмотреть, во что превратился город. В ретроспективной сюжетной линии-1941 нам расскажут о причинах S-взрыва. В конце, как намекает название, все изменится.

Для тех, кто не посвятил десяток лет изучению сюрреалистов, добрый автор снабдил произведение примечаниями, в которых разъясняет, какой маниф откуда повылазил. А еще более добрые люди составили гид по манифам, местам и персоналиям: https://medium.com/@Nicky_Martin/graphic-annotations-of-china-mi%C3%A9villes-the-last-days-of-new-paris-fb2abe8fc578 . Благодаря этому не придется мучиться в догадках, кому же это пришло в голову базилику Сакре-Кер выкрасить черным и превратить в трамвайное депо, а Триумфальную арку использовать в качестве писсуара (нет, это не Чайнина идея). Также не ему, как ни странно, принадлежат женщина-велосипед и слон-паровой котел. В этот раз Мьевиль не столько сочинял безумное окружение, сколько расставил уже имеющиеся образы и запустил туда героев. Зачем? Может, ему хотелось столкнуть живое искусство и мертвое, ретроградное. В нашем мире 30-х немецкие национал-социалисты назвали авангардное искусство «дегенеративным», и придумыванием обидных названий дело не ограничилось. А в Новом Париже огромная статуя, произведение гитлеровского любимца Арно Брекера, правильный и эстетический совершенный мраморный мужчина, топчет и уничтожает манифов и людей заодно. Может, Чайне хотелось свою образованность показать (помимо собственно работ сюрреалистов, автор перелопатил их журналы, манифесты, письма). В любом случае, Новый Париж отправляется в список Городов, Которые Хочется Посетить (Но Не Жить Там Ни в Коем Случае) к Нью-Кробюзону, Армаде, Послограду, Бещелю/Уль-Коме и разным Лондонам, а автор из списка любимых и не уходил никуда.

*Изысканный труп вы, скорее всего, видели, а может, и сами делали так: один человек рисует что-то наверху листа, загибает, чтобы не было видно, и передает другому. Когда все участники игры самовыразятся таким образом, листок разворачивается, а то, что получилось, и есть изысканный труп.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2bWOF0e).

Андре Бретон вспоминает, как в собрании сюрреалистов на рю дю Шато, 54, придумали коллажную технику “изысканного трупа”; трудно сказать, в какой мере участники сходных посиделок (прописанные Мьевилем вскользь и нарочито небрежно) отдавали себе отчет в истинном потенциале сюрреалистической бомбы. А однако ж, в их вселенной она возымела на ход войны не меньший эффект, нежели в нашей — испытание атомного оружия против людей в Хиросиме и Нагасаки, если не больший. Ведь применение атомной бомбы над Японией “закрыло” Вторую мировую и начало Первую Холодную; детонация же С-бомбы перевела ход истории на рельсы, по которым Вторая мировая 1941 года докатилась если не до Рельсоморья, то до Нью-Кробюзона и Железного Совета.

В конце концов, не лучшей ли характеристикой Гитлера является — посредственный художник?

Вторая мировая война и сценарий победы в ней стран Оси — любимое ристалище мастеров попаданса и альтернативной истории, а приверженность сановников нацистской Германии экзотическим оккультным учениям, обычно доходившая до псевдонаучного абсурда (а порой — до щедрого спонсирования этнографических экспедиций в Тибет), — благодатное поле для посева и сбора урожая мистических криптоисторий. Смотрите внимательно, как надо.

А... а что, так можно было? — эхом отдается в рецензиях.

События повести происходят в альтернативной временной линии в 50-х годах. Париж всё ещё оккупирован нацистами, но больше пострадал не от военных действий, а от загадочного S-взрыва, выпустившего в реальность «манифестации – существа, явления и архитектурные изыски, созданные безграничным воображением сюрреалистов 30-х годов. Главный герой книги, партизан-сюрреалист Тибо бродит по Парижу в поисках своего предназначения, и, кажется, в итоге, всё-таки находит...

Если кратко, то мораль «Последних дней...» укладывается в старую шутку: «Без искусства мы все умрем. С искусством мы тоже умрем, но зато не так прозаично». Ради того, чтобы донести до читателя эту мысль, Чайна Мьевиль в очередной раз конструирует странный и – теперь это слово можно применить совершенно обоснованно – сюрреалистичный город. Вот только в отличие от других его историй и город и безумие, в нём творящееся, имеет под собой реально существующую основу – Париж (собственно, он и остался Парижем) в повести, а также холсты, книги, манифесты, аппликации, рисунки, скульптуры известных и не очень художников-сюрреалистов. И, несмотря на то, что больше полсотни страниц в конце посвящены разъяснению всех цитат и отсылок, книгу лучше читать с открытой Википедией или какой-нибудь иллюстрированной искусствоведческой энциклопедией. Ведь если жирафы Дали или многочисленные «изысканные трупы», возможно, знакомы читателю хотя бы отдалённо, то имена Одильона Редона или Марухи Мальо вряд ли скажут что-то неспециалистам. Хотя для меня приятным сюрпризом стало появление на страницах книги реально существовавшего в нашем мире Джона Парсонса – это довольно любопытный, пусть и в некотором смысле комический персонаж, жизнь которого заслуживает отдельной повести, а то и романа.

В итоге у автора получился изысканный респект предшественникам-сюрреалистам, гимн созидающей силе искусства, нанизанный на простенький авантюрный сюжет с нацистами, сравнимый с пунктирностью и легкомысленным трэшем сюжетов игр серии Wolfenstein. И всё бы было неплохо, если бы не то, что эту коротенькую повесть в русском издании не растянули на триста пятьдесят страниц четырнадцатым кеглем, да ещё и с гигантскими полями. Я понимаю, что у «Фанзона» могли быть на то основания, например, требования автора, правила лицензирования или ещё что-то, но это вторая повесть Мьевиля (после «Переписчика»), которую выдают за полноценный роман, и, соответственно, продают за полноценную сумму...

Не дождался официального перевода, но и неофициальный оказался весьма неплох. Как и сам коротенький роман, прочитать который можно всего за пару часов. И эта пара часов пройдет довольно бодро и одновременно вязко, Чайна в очередной раз придумал интересную концепцию, смешав альтернативную реальность, где Вторая Мировая война подзатянулась еще на полдесятка лет, с настолько густым сюрреализмом, что кажется, будто ты сам находишься в альтернативной реальности и читаешь существующий в ней приквел-спин-офф к «Вокзалу потерянных снов». Рогатые обитатели ада только усиливают это ощущение, а всяческие сюрреалистические полотна, разбросанные тут и там – словно живые иллюстрации к творящемуся безумию. Увы, но за исключением концепции и практически всегдашней для произведений Мьевиля анархической безуминки в романе нет ничего, что бы выгодно выделяло его из всей библиографии, а короткий объём (право слово, я повести длиннее читал!) и зацикленность на сюре, которого здесь чрезмерно много и который мне не совсем пришелся по вкусу, не дают оценить на что-то большее, чем «приятный середнячок». Однако всем любителям фантазий Мьевиля пропускать не рекомендуется ни в коем разе.

После «Рельс» как-то ничего больше из Мьевиля читать не приходилось. Да там в основном повести и рассказы издавались, к которым я прохладно отношусь. Но вот мимо нового романа (который, положа руку на сердце, всё-таки большая повесть), пройти не смог. И правильно. Как же мне нравится именно вот такой Мьевиль, вязкий и тягучий, кажется читал бы, читал и читал бесконечно... И как же я рад, что с рельс Чайна перенёс меня в Город. Он же любит Город, а я люблю города, которые вырастают из под пера этого «новогостранного» бунтаря по жизни. Новый Париж, где пули могут летать по замысловатым траекториям, а де Голль, спасая честь Парижа, отдает приказ взорвать Триумфальную арку — писсуар, исключением не стал. Но почему же так мало то! И пусть для создания той реальности автор использовал образы известных (и не очень) сюрреалистов, а не исключительно свою буйную фантазию, книга от этого только выиграла. Такой себе экскурс по вехам сюрреализма (как движения, так и произведениям искусства) получился, помимо прочего. Кстати, в примечания заглядывал лишь изредка, не хотел портить общую картину, что складывалась сама-собой в моей голове, во время прочтения. Но иногда любопытство брало верх... )

Жалею только об одном, маловато будет! Когда теперь ещё Чайна так порадует...