Аркадий Аверченко «Трагедия русского писателя»
- Жанры/поджанры: Реализм
- Общие характеристики: Сатирическое | Ироническое
- Место действия: Наш мир (Земля) (Европа (Западная Европа | Южная Европа ))
- Время действия: 20 век
- Линейность сюжета: Линейно-параллельный
- Возраст читателя: Любой
Русский писатель в Париже через несколько лет перестает быть и русским, и писателем.
Впервые — «Юг России», 1920, № 167 (25 октября (7 ноября)) (под названием «Оторвыши»).
Перепечатано — «Новая вечерняя газета» (Владивосток), 1922, № 39 (22 декабря).
Входит в:
— журнал «Мухомор 1922'02», 1922 г.
— сборник «Записки простодушного», 1923 г.
— журнал «Смехач 1927'18», 1927 г.
— антологию «Юмористические рассказы», 1990 г.
— антологию «Инкогнито», 1991 г.
— антологию «Юмористические рассказы», 2011 г.
Периодика:
Отзывы читателей
Рейтинг отзыва
technocrator, 4 марта 2019 г.
Внешне сатирическая, а внутри проникнутая ностальгией мини-зарисовка эмигранта. Часть грустно-иронических заметок «Простодушного» из Константинополя — города, ставшего прибежищем наводнившим его «белым» русским.
Повествует о неком мэтре, через год-два сытой жизни вконец офранцузившемся и забывшем как писать по-русски. Трудно сказать, имелась ли какая-нибудь реальная фигура в виду. Имхо, просто громкие показные изъявления любви к покинутой России противопоставляется желанию оставаться ближе к родине и её «осколкам»...
Не изменив своим словам, в Париж Аверченко не уехал, несколько лет спустя скончавшись после болезни в Восточной Европе...
zdraste, 25 января 2019 г.
Это очень короткий рассказ, который написан около сто лет назад, но имеет особую актуальность в наше время. А наиболее яркий пример для этого рассказа является — Набоков:
»
.......... Меня же только мутит ныне от
дребезжания моих ржавых русских струн. История этого перевода
-- история разочарования. Увы, тот «дивный русский язык»,
который, сдавалось мне, все ждет меня где-то, цветет, как
верная весна за наглухо запертыми воротами, от которых столько
лет хранился у меня ключ, оказался несуществующим, и за
воротами нет ничего, кроме обугленных пней и осенней
безнадежной дали, а ключ в руке скорее похож на отмычку.
Утешаюсь, во-первых, тем, что в неуклюжести предлагаемого
перевода повинен не только отвыкнувший от родной речи
переводчик, но и дух языка, на который перевод делается. За
полгода работы над русской «Лолитой» я не только убедился в
пропаже многих личных безделушек и невосстановимых языковых
навыков и сокровищ, но пришел и к некоторым общим заключениям
по поводу взаимной переводимости двух изумительных языков.
Телодвижения, ужимки, ландшафты, томление деревьев,
запахи, дожди, тающие и переливчатые оттенки природы, все
нежно-человеческое (как ни странно!), а также все мужицкое,
грубое, сочно-похабное, выходит по-русски не хуже, если не
лучше, чем по-английски; но столь свойственные английскому
тонкие недоговоренности, поэзия мысли, мгновенная перекличка
между отвлеченнейшими понятиями, роение односложных эпитетов --
все это, а также все относящееся к технике, модам, спорту,
естественным наукам и противоестественным страстям --
становится по-русски топорным, многословным и часто
отвратительным в смысле стиля и ритма. Эта неувязка отражает
основную разницу в историческом плане между зеленым русским
литературным языком и зрелым, как лопающаяся по швам смоква,
языком английским: между гениальным, но еще недостаточно
образованным, а иногда довольно безвкусным юношей, и маститым
гением, соединяющим в себе запасы пестрого знания с полной
свободой духа. Свобода духа! Все дыхание человечества в этом
сочетании слов...»