Йозеф Рот «Марш Радецкого»

Понял, отчего Гольдштейн включил этот роман в число наиболее значительных в 20 веке. Он хорош, как Кельнский собор: величественная картина развала и угасания Австро- Венгерской империи, выписанная мастерски, с всеохватностью автора. Отдавая должное, отмечу, что любить и перечитывать такой роман сложно — все в нем статуарно, минимум диалогов, фресковый размах, ну и история тлена, угасания в отсутствие экспрессии не так, чтоб эмоционально потрясает. Это такая покрытая несколько патиной классика, в которой все хорошо и соразмерно — чем то сродни Будденброкам, которые, к слову, слогом попроще. Памятник эпохе, ручной выделки эпичная грустная фреска — антагонистична по интонациям и манере всеми любимой швейкиане.

Удивительно, как из легкой и веселой штраусовской музыки (собственно «Марша Радецкого», названного так в честь соответствующего фельдмаршала) мог родится такой невыносимо занудный и унылый роман. Я от первой до последней страницы текста ждала, что вот сейчас, СЕЙЧАС хоть что-нибудь уже произойдет. Но нет, ничего не происходит. Объявление Первой мировой, так же уныло и бессмысленно описанное, как и весь текст, приносит небольшое облегчение: по крайней мере понимаешь, что вот это уже конец. Собственно, всю книгу понимаешь, что на этом история закончится, потому что с Первой мировой пришла смерть описанному тягостному в своей однообразии и бессмыслице мирку австрийских военных, которые никогда не воевали, а делят свое время между строевой подготовкой и пьянками. И объявлению войны даже как-то радуешься, потому что вместе с ней точно должно сгинуть описанное поколение амеб, которые почему-то у автора называются людьми.

По порядку: роман описывает жизнь трех поколений одной семьи австрийских военных. Первый из них по случайности спас самого императора Франца-Иосифа в одной из битв, а его сын и внук немного этим пользовались, но много гордились. Никто из них особо никуда не продвинулся и ничего не свершил. Даже сам факт заведения семьи и детей для каждого прошел как-то незаметно — как и вся жизнь, собственно. Тихая военная служба в невоенное время, муштра, распорядок, пьянство украдкой, такая же размеренная и бессмысленная гражданская служба на пенсии. Вот этих людей вполне можно было бы заменить роботами. То, как описывает Рот их внутреннюю жизни, а точнее — ее полное отсутствие — вгоняет читателя в ужасающее уныние на первых же страницах, которое долго не отпускает по окончанию книги. Настолько равнодушно и бессмысленно проходят жизни этих трех поколений, настолько шаблонно, настолько не задевая никаких струн души. Где-то в мире происходит что-то. Талантливый писатель или просто чуткий человек способен извлечь все радости и ужасы из собственной души и воображения, однако ни у одного из героев Рота не усматривается ни того, ни другого. Если автор хотел создать образцово «никаких» людей без чувств, устремлений и биографии — ему бы это удалось. В мире романа «Мы» Замятина они бы чувствовали себя отлично.

По сочетанию внешней истории — повествование подходит к началу мировой войны и в нее упирается — роман схож с «Волшебной горой» Манна, но насколько же он не похож на нее содержательно, притом, что Манн тоже нудноват, будем честны. Все, что есть необычного и интеллектуального у Манна, все, что отличает «горный» мир от совсем иного дольнего — здесь стерто. В мире Рота, собственно, и мира как такового нет: герои глядят на него из окошечка казармы, их чтение составляет устав воинской службы или что там было в Австро-Венгрии взамен него, и вся жизнь проходит, как в советском бюрократическом кошмаре, в выполнении бессмысленных действий и столь же бессмысленном досуге. Ее не озаряет совершенно ничто ни в хорошем, ни в плохом смысле, и так — до самого конца романа, нет никакого спасения, и остается только радоваться гибели этого удушливого серого мирка. Роман удручающе зануден.

При всех литературных достоинствах, перед нами унылое и откровенно скучное произведение. После прочтения трети книги возникло желание бросить, но при этом гладкость текста (спасибо переводчику) и относительно высокий темп чтения позволили быстро разделаться с ней. С самого начала нам показывают застывшую в своих «традициях» страну, главными символами которой выступают стареющий (или вечно старый?) император, армия (и ее зеркало — администрация) и тот самый марш Радецкого. Никакой авторской ностальгии по уходящей империи в тексте не чувствуется, как не чувствуется никакой симпатии к главным действующим лицам. Поэтому для постороннего читателя (а таковым являются все, кто не жил в Австро-Венгрии, каковых, понятно, уже не осталось) текст никак эмоционально не цепляет.