Евгений Дубровин «В ожидании козы»

Эта повесть удачный пример произведения совмещающего в себе по-человечески ужасные эпизоды с лёгким, подростковым повествованием. В отзывах здесь кто-то написал про детскую книжку «Тук-тук-тук» Носова, мне тоже именно она и приходила на ум при чтении. Только здесь читателю будет не только весело, но и больно.

Поставил невысокую оценку потому что некоторые ключевые эпизоды показались мне несколько натянутыми, неправдоподобными.

Скажу откровенно, ребята. Более странной, более сильной, более искренней книги мне читать давно не приходилось. Книга, скорее всего, позиционируется как детская. Более того, с первых страниц может показаться – что она, эта книга, и вправду – детская.

Ну, посудите сами – главный герой – мальчишка, подросток. Все повествование – ведется именно от лица мальчишки – главного героя. Все события книги, все ее посылы преломляются сквозь призму мальчишеского восприятия. Но какие же взрослые вопросы ставит порой книга! О чести и дружбе, об отношениях детей и родителей, о любви, о взрослении.

А странной книга мне показалась вот почему. Написана она – в 1968 году. У власти бровокустистый Леонид Ильич. Все известные мне произведения о войне, которые писались в то время, рисовали встречу семьей вернувшегося фронтовика более — менее шаблонно – горячие совместные объятия, поцелуи со слезами, подарки – жене – отрез, или кофточка с «драконами и змеями», детям – медали-цацки. Потом должен следовать обильный обед, на который, кто с чем, приглашаются все соседи. Затем – здоровый сон и на утро – праведный труд.

В этой книге все немного так и, в основном, не так. Фронтовик приходит с фронта, а его подросшие сыновья (одному – главному герою, четырнадцать, другому – восемь) – ему не рады… Отвыкли. С мамкой было как-то проще, привычнее. На мамкины наказы и наказания можно было наплевать и завеяться на целый день не знамо куда с дружбанами… С папкой – так не прокатит. Папка, с первого же дня, берется воспитывать жестко, приучать к беспрекословному послушанию, к труду. А мальчишки – тоже не лыком шиты – дерзки, свободолюбивы. Нашла, что называется, коса на камень… «Поладят ли отец с сыновьями?» — одна из интриг книги.

Другая загадка книги – объявившийся «мамин брат Сева». Тоже фронтовик. Летчик, «три раза в самолете горевший». Лицо – маска из лоскутков обгорелой кожи. Но какой-то он уж слишком странный, этот «мамин брат». Выяснится ли что про него до конца книги? Или он так и останется маминым братом со странностями? – еще одна загадка книги.

Воспитывать сыновей объявившийся отец-фронтовик пытается всю первую половину книги. Во второй половине – отец, не найдя работы в родном городе, перевозит семью в другой, далекий, город. И, вскоре, вместе с матерью отправляется куда-то, за тридевять земель, купить козу. Мальчишки, «на несколько дней» — остаются сами на хозяйстве. И, в итоге, вся вторая половина книги похожа на, в общем-то, обычную книгу про приключения и проказы братьев в непростое послевоенное время.

Конец книги меня поразил своей неожиданностью. Кому-то, возможно, он покажется слабым, а мне он представился очень жизненным. И очень страшным. Страшным в своей обыденности. Обыденности обесценивания человеческой жизни в то непростое время.

Что это, если не яркий образчик советского послевоенного хоррора?

Всё даже начинается в духе чистейшей хоррора/триллера про маньяка — автор рисует совершенно жуткую экспозицию со связанными, раздетыми, намазанными колесным маслом детьми, которых бичует некое чудовище, называемое просто «Он», с большой буквы. Ну да, потом мы узнаём, что в действительности эта сцена была не такой жуткой, но впечатление уже создано. Кроме того, нас ждёт великое множество других, не менее страшных сцен:

На фоне этого видятся и другие, более «обыденные», но не менее впечатляющие сцены:

И, конечно же, ошеломляюще-жуткая концовка, в которой

Возможно, это и не лучшая советская книга, которую я читал, но самая страшная, самая необычная, неожиданная — это точно.

Доселе детские книги про войну и послевоенное время мне попадались совершенно другого плана: как посреди развороченной взрывами полянки синели уцелевшие васильки, как голодно, но дружно бегалось, как детство тонким лучиком пробивалось сквозь омерзительную кромешную стену беды. Здесь же забудьте про лучики, забудьте про васильки. Эта повесть страшна даже не конкретно военными ужасами — бомбежками, расстрелами, смертями. От нее прет просто каким-то мистическим животным необъяснимым страхом. Как будто, пока ты читаешь про череду проделок и последующих наказаний, где-то на заднем фоне все бродят и бродят босховские фигуры — в маске из-под противогаза, с заплаточным лицом, с мертвой собачьей головой. Больше же всего меня повергает в панику то, что это не какой-нибудь послевоенный роман Кэндзабуро (для него эти фигуры были бы впору), не некий латиноамериканский магреализм и не взрослая сказочка для непослушных — это позиционируется как реалистическая проза и изволь ее так и воспринимать, а не можется. Из-под истории о житье-бытье двух ребятишек, да мамки их, да батьки, вернувшегося из плена, да загостившегося дядьки сочится безумие, рванувшее в эпилоге не хуже какой мины. А хотели-то люди всего ничего — построить козу да завести дом.

Вот так едва ли не походя открываешь для себя новое писательское имя (знающий человек воскликнет возмущённо «Да какое же оно новое!» и будет по своему прав, но я, к своему стыду, только сейчас узнаю этого замечательного автора).

Мать как-то в порыве откровения рассказывала, как в первые послевоенные годы они с отчимом ездили в батраки в Прибалтику, как работали там за кусок хлеба, и как отчим, будучи старым опытным и повоевавшим солдатом, отбил её, 16-летнюю девчонку, у полупьяных местных парней-хуторян... Вот именно об этом первом послевоенном «счастливом» годе и идёт речь в этой книге. Простая бедная семья, сорванцы-мальчишки, отбившиеся от усталых материнских рук в безотцовское военное лихолетье, мины и патроны в качестве игрушек, полуголодное существование. И возвращение считавшегося погибшим отца — за прошедшие годы отсутствия он, конечно же, почти напрочь забыт сыновьями и потому тут же возникает конфликт между хватившими самостоятельности и вольницы пацанами и бывалым фронтовиком-отцом, совсем позабывшим, что такое дети, сыновья...

Вот эти ежедневные пацанские будни (повествование ведётся от имени старшего парня), вот эта маленькая всамделишная домашняя войнушка с уже почти что настоящими «военными действиями», эти реалии тех скудных на всё человеческое лет — всё это плавно катится строка за строкой и глава за главой, ты жутко переживаешь за то, как выберутся мальчишки из тех тупиков, в которые они сами себя загнали...

А потом совсем неожиданный финал, выворачивающий наизнанку и расставляющий сразу всё на свои места решительно и окончательно...

Непременно читать, просто без тени сомнения, выбрать буквально несколько часов и прочитать эту коротенькую книгу. Беспредельно военную послевоенную книгу. Ничем не меньшую по силе воздействия, чем приставкинская «Ночевала тучка золотая».

Крепкая, профессионально сделанная повесть, главным и основным приемом которой является контраст между нерефлексивным изложением событий от лица подростка и эмоциями читателей. Некоторым образом, тематически сходным, но решенным совершенно в иной , многословной и рефлексивной манере, является «Искупление» Маккьюэна: помните, там девочка от недомыслия брякнула, а потом долга совестилась и разбиралась с собой. Рассказчик повести кого только не предал в том или ином виде, но мастерство Дубровина именно и заключается в отсутствии дидактики. Автор предлагает читателям подумать, что связано со свойствами личности, а что является частью общего возрастного инфантилизма. Плюс честная подача зарождения во взрослеющем подростке чувства стыда и вины. Вещь без внешних завитушек, в стилистическом плане однородна и проста, а таки цепляет не шутейно. Снятый сильно по мотивам фильм «Француз» основную тему не передает, а лишь использует второстепенную сюжетную линию.

Есть замечательный цикл детских рассказов Носова «Мишкина каша», «Огородники», «Фантазеры». Абсолютно вневременные вещи, когда там дело происходит, кто скажет с ходу — 50-е? 60-е? 70-е? А между тем это довоенные рассказы. Милые, детские довоенные рассказы. Так вот «В ожидании козы» — это «Мишкина каша» сквозь призму только окончившейся войны. 46-й год. Где стук по крыше, это не сорока, это смерть. Это действительно стоит прочесть.

Повесть, безусловно, стоящая. И основана она на эффекте усыпления бдительности читателя, который автор доводит буквально до совершенства. Книгу я обнаружил на сайте, где рекомендовали литературу с неожиданными концовками. Прочитав аннотацию и с десяток страниц, признаюсь, высокомерно фыркнул — хм, мол, книжка про деток: ну что может тут быть неожиданного! Хотя и настроился на то, что сюжет откаблучит какой-то фортель в финале. И вот даже не смотря на то, что я уже ждал чего-то нетривиального, последние страницы меня буквально психологически вывернули наизнанку. На протяжении всего повествования мы, конечно, видим послевоенную нищету и безотцовщину, но это всё так мастерски перемешано с детско- юмористическим стилем, что трагедии не замечаешь. Все эти императоры Веспасианы, Диктаторы, Братства Свободы, первомайские стенгазеты и прочее... Над некоторыми эпизодами я откровенно хихикал в подушку. И в конце нас окатывают ледяным душем и тыкают мордочкой в грязь. Да ещё и целых три раза.

Но если быть откровенным, то сразу после прочтения, мне показалось, что финал гораздо ужаснее, чем он есть на самом деле. Конечно, позднее я понял, что советский автор в 1968 году не мог написать того, о чём я подумал. Хотя наш современник, описывая послевоенщину и голод придумал бы именно это. Меня сбило с толку письмо Анатолия жене, полученное сыном в самом начале книги... Может кто-то тоже так подумал? Если у кого-то мелькнула такая же мысль про, так скажем, альтернативный финал и про значение разговоров про козу, то тот поймёт о чём я говорю. Или я один такой плохой?