Борис Толчинский «Боги выбирают сильных»

Начиная со второй части для меня стало очевидно, что я расхожусь с автором в базовых вещах: в вопросе ценностей и в отношении к главным героям.

София в авторской оценке дана как сильная, яркая личность, страстная и талантливая натура, из тех, что творят историю. Вот такая, сильная, которую боги, в конце концов, выберут. Но я увидела в ней другое: инфантильную особу, которая играет в яркие игрушки. И власть для нее — это только и всего лишь игра. По крайней мене из текста не следует, что она преследует более благородные цели, чем усесться на папенькин престол. Что будет, если вместо Юстины будет править ее дядюшка? Да ничего не будет, они стоят друг друга. Героиня совершенно равнодушна и к детям, и к мужу, и к любовнику (ее поворот к Марсию показался мне резким и неубедительным), и у отцу. Она играет человеческими жизнями, но она не знает цены этим жизням, потому что она при всей ее образованности, крайней ограниченная особа. У нее бескрылая душа. На этом фоне даже ее дядюшка начинает смотреться более выиграшно, потому что у него есть живая и человеческая страсть, пусть и несколько извращенная.

Еще один очень неприятный момент — это эротика. Назовите меня тысячу раз ханжой, но в книге, которая претендует на интеллектуализм и направлена не на массового читателя, такие сцены не нужны.

Что удалось очень хорошо: реконструкция языческого менталитета.

София очень четко объясняет читателю, чем живут аморийцы: они обожествили механизмы власти и изгнали из своей жизни нравственный императив. Нельзя не оценить, как точно схвачены главные черты римского язычества: обожествление механизма власти и в конце концов обожествление своего я. Когда София говорит, что «я верю в себя» — это очень здорово звучит, потому что здесь показана вся безысходность и ограниченность языческого культа, не имеющего выхода в трансцендентное измерение.

Для амарийцев Бог — это ментальный инструмент, с помощью которого они структурируют свое земное бытие. Это нечто полезное и безусловное, как сила притяжения. Не верить в него — нелепо и опасно. Но в такой вере нет свободы. Именно недоказуемость Его бытия делает веру человека или его неверие свободным духовным актом.

Язычество ограничено, но античная цивилизация глубоко чувствовала ограниченность этого мира, отсюда пессимизм ее философем, презрение к жизни, равно присущий стоикам и эпикурейцам. Античность была глубока в своей трагедии, а аморийцы просто не поняли, что с ними произошло, что их так, простите, оглупило. Тут поневоле задумаешься, не правы ли Ульпины, стремящиеся разрушить этот мир? Эфир — это такой наркоз для души. И герои этого романа пребывают в блаженном неведении о своем ничтожестве, о том насколько душно в мире, забывшем о Христе.

Удались некоторые второстепенные герои. Марсий получился однозначно лучше Варга, а Медея намного лучше Софии. Ее чувства понятны и человечны. Она мечется, выбирает, сомневается. Вроде бы она тоже бьется за власть, но совсем не так, как София. Потому что София хочет возвысится на еще большую высоту, а Медея хочет подняться из ничтожества. Разница огромная.

Удачен поединок Софии и Корнелия. Он написал хорошо, динамично... Даже жалко Корнелия в этот момент становится.

Есть и чисто технические недочеты: явные длинноты и в описаниях, и в диалогах. Кажется, что автор слишком сильно полюбил и свой мир, и своих героев, и боится разрушить эту гармонию. Посмотрим, сумеет ли он раскачать корабль аморийского быта-бытия в завершающей части трилогии?