Майкл Муркок «Карфаген смеётся»

...Меня ведёт кусок железа, вложенный мне в живот. Они преследуют меня. Новый Карфаген, вечный Карфаген, delendum esse, но жив ещё, Византия мертва, трон пуст, Третий Рим сокрушён... Я величайший изобретатель своего времени, я самый недооценённый гений века, я боролся за счастье всего человечества, за плывущие в воздухе города, за прекрасные и смелые порывы мысли, которые пресекали дети Сиона. О, эти жестокие хазары! Ich keine Jude. Я сам решаю, кто они и где они. Пока Карфаген победил, но Византия жива!

----------------------------------------------

Максим Пятницкий снова пытается найти место в сложном мире послевоенных лет, пристраивая свои сомнительные таланты всюду, где только можно. Он был монтёром, лектором, изобретателем, авиаконструктором, актёром, бродягой, подсудимым...

На самом деле Пьят — это просто несчастный полусумашедший старик, который пытается понять, почему же он в свои восемьдесят очутился в лавке поношенной одежды, отчего не сбылись его юношеские грёзы? Это вовсе не значит, что он выдумывает своё прошлое, вовсе нет. Просто он пытается выставить свои многочисленные неудачи, нереализованные проекты, нелетающие самолёты и прогоревшие инвестиции как следствие предательства, неудачи, преследования миньонов Карфагена. Скорее всего, Пьят — это просто неплохой инженер и механик с невероятно раздутым эго, шлейфом болезненного и нереализованного самолюбия, с попытками прислонится к величию им же выдуманной мифической Византии, где протестантизм, православие и техничский прогресс слились в экстазе «фаворского света».

Во многом Пьят — это едкая пародия на муркоковского «Вечного воителя», это совершенно неудавшийся герой, неудавшийся борец. Он выдумывает себе Врага — красноармейа-еврея Бродманна, который даже не покидал границ Союза, при этом якобы преследует нашего героя в его воспалённом воображении совершенно искусственно создал себе возлюбленную, выращивая её из сексуально озабоченной тринадцатилетней проститутки, его Мечом служит острый, как он считает, талант к созиданию, который раз за разом подводит всех окружающих. Даже борьба Хаоса и Закона здесь представлена в виде палитры шизофренического бреда о Византии и Карфагене, о сотканных из противоречий идей расовой борьбы между Добром и Злом, Порядком и Анархией.

О, линия Закона здесь выстроена очень любопытно. Больное сознание Пьята видит воплощение своей Византии и в черносотенных измышлениях своей юности, и в европейском консерватизме образца XIX века, и в радикальном консерватизме «куклус-клана», котором противостоит Хаос — левые, они же сионисты, они же кочевники, они же социалисты и коммунисты, они же негры и прочие низшие расы... В интерпретации Пьята Закон неизбежно оборачивается фашизмом в широком смысле этого слова.

В общем, это ещё один роман-ощущение, роман-концепция, роман-противоречие. Иллюстрация бурной ломки старого мира «долгого XIX века», крушение веры прогресс и её опрокидывание в прошлое. Описание эпохи постмодернистского сплетения смыслов и концепций, подмены понятий и деконструкции основ цивилизации, их эрозии и подмены смыслов. Страшная, жуткая эпоха... И полковник Пьят, вечный лжец, который лжёт отныне даже самому себе, в авангарде этого мира, плоть от плоти его.

Вторая серия приключений отвратительного типа (вышла в 1984 году) не содержит таких откровенных комедий, как защита диплома из первого романа, но есть достаточно схожих моментов на грани этого. Читать тяжеловато, только участившиеся провалы нашего мемуариста в его настоящее разбавляют утомительный процесс. Мне кажется, автор демонстрирует, как выживание в XX веке расчеловечивает выжившего, и как остатки человечности пытаются задним придумать оправдание произошедшему. Ненадёжный рассказчик тут успешно возводится в степень. Художественно это сделано прекрасно, но материал гадостный. И это писалось одновременно с «Городом в осенних звёздах»? Следующая серия написана с заметным перерывом, будет интересно узнать, как изменится стиль.

Перевод читаемый, учитывая сложность, хотя некоторые решения вызывают вопросы, например, во многих американских местах слово «наличные» употребляются так, где было бы естественнее увидеть «средства». Перевод момента с жульничеством с чеками понять мне невозможно.

Похоже, перевод «животные в жару» вместо животных в течке становится одной из фраз, которые чаще переведены у нас неправильно, чем правильно, наряду с «вакуумными трубками» вместо электронных ламп и «бисквитами» вместо галет (кстати, тут и «бисквиты» есть). В одном месте написано «керасин».

Продолжение приключений Пятницкого. Сбежав из России при помощи миссис Корнелиус, Пьят садится на корабль, с которого начинается его долгий путь эмигранта. Он надеется осесть в Англии, но его ждут Турция, Италия, Франция и разнообразные приключения в США.

В втором романе цикла про Пьята мы наблюдаем за расцветом его мегаломании. Лучше всего коротко и доходчиво про мегаломанов написал А. Рубанов в романе «Йод». Все, что происходит в жизни Пьята полностью вписывается в эту схему.

Отчасти, это справедливо, потому что Пьят все-таки еще молод и наивен, хоть и хочет казаться мудрее и прожженнее, чем он есть. Но с другой стороны, он живет в собственном придуманном мире, и не очень адекватно оценивает реальность. И Муркок на удивление хорошо описывает различия между реальностью и восприятием Пьята.

Этот путь героя в полной мере описан в первой половине книги. Во второй половине герой окончательно перестает развиваться, и циклы повторяются в иных декорациях.

Впрочем, декорации эти в отличие от поднадоевшего однотипного шизофренически-шовинистического бреда уже престарелого главного героя, которым то и дело прерываются приключения молодого Пьята, чрезвычайно интересные. Это и Стамбул, город контрастов, в котором выживают русские беженцы-эмигранты. И турецкие повстанцы в горах Анатолии, и отблески второй греко-турецкой войны. Дальше мы встречаемся с итальянскими футуристами, французскими промышленниками. А в США так и вообще погружаемся в самую гущу сторонников ку-клукс-клана, а затем и в шоу-бизнес. Муркок проводит нас вместе с героем по самым интересным и значительным событиям той эпохи, создает целую галерею образов. Вся мировая история потихоньку разворачивается перед нашими глазами.

Хочется отметить, как виртуозно Муркок создал образ высокофункционального шизофреника. Во-первых, это образ Бродманна, этакого «черного человека», который, «преследует» Пьята. Он видит его повсюду, и каждый раз его появление символизирует обострение болезненного состояния героя. Во-вторых, кусок железа, который, как герой думает, враги поместили ему в живот, чтобы в помощью магнита направлять его туда, куда они хотят. Он все время сопротивляется, и все равно его бросает по карте мира из одной страны в другую. В третьих, новая Эсме. Потеряв свой «идеал», Пьят замещает его, найдя другую, внешне похожую девушку, и начинает верить, что это и есть та самая возлюбленная. И в отношениях с ней мы видим, что Пьят не чудовище, ему нужны любовь, принятие и стабильность. В сумасшедшем мире их нет, и он сам создает себе такой островок, пусть и выдуманный, а потом снова теряет его и мучительно пытается вернуть. Есть у него подруга миссис Корнелиус, реальная женщина, единственная из всех, кто понимает его, жалеет и часто спасает. Но она слишком реальна, и возможно даже является альтер-эго Пьята, его женским воплощением.

В целом это грандиозный по своему замыслу роман для тех, кто интересуется историей двадцатого века. Восхитительно неполиткорректный, когда герои говорят то, что думают, не беспокоясь о том, чтобы задеть чьи-то чувства. Яростный, жестокий, яркий, сумасшедший, местами страшный, потому что человеческая натура выпирает изо всех щелей, а реальность гораздо страшнее любой фантазии.

Отличная криптоистория с элементами дизель-панка. Отдельное спасибо переводчику и издательству ФКК за огромный труд, понятно, что аудитория у этого цикла небольшая, и все же вы это сделали. Буду с нетерпением ждать продолжения на русском языке.