Пьер Гийота «Эдем, Эдем, Эдем»

Порнуха сос мыслом

Пьер Гийота написал книгу о недопустимости социального института рабства на материале рабства сексуального. В «Эдем Эдем Эдем» он изобразил предельную степень деградации рабов, их хозяев и окружающих, до какой их доводит право собственности на человека, уравнивающее раба не только с животными, но и с неживым имуществом. Автор показывает: когда с человеком можно сделать что угодно (в том числе пытать, насиловать, калечить и убивать) и не понести за это никакой ответственности, оскотиниваются все без исключения. Да что там оскотиниваются – сатанеют. То есть в основе «Эдем Эдем Эдем» лежит справедливый призыв к борьбе против рабства во всех его проявлениях, в особенности принудительной проституции, и в целом против человеческого бесправия.

Прекрасный, гуманистический, благородный призыв! Однако он облечен в форму, которую я не могу охарактеризовать никак иначе, как «роман-изнасилование». Для надежности объяснения, что сексуальное насилие – это очень плохо, Пьер Гийота решил изнасиловать читателей буквами, чтобы те на своей шкуре прочувствовали все ужасы неограниченной эксплуатации человека человеком. Решил – и да, в самом деле изнасиловал.

Непрерывная какография

Буквонасилие над читателем в «Эдем Эдем Эдем» построено на двух простых как палка приемах.

Второй прием – это непрерывность. Текст написан единым псевдо-предложением, то есть нормальные предложения вроде «Роман пошевелил. Роман дернулся. Роман умер.» соединены вместо точек запятыми и лишены положенных им прописных букв; изредка для обозначения переходов от одной сцены к другой используются знаки «/» и «//». Даже в самом финале вместо точки стоит запятая, намекая, что на последней странице заканчивается только этот роман, в то время как рабство и скотство продолжаются. Непрерывность синтаксиса, когда глаз не видит ни начала, ни конца фраз и вынужден ползти по строкам без привычных ориентиров разметки, служит поддержкой непрерывности первого приема, о котором ниже: вы не сможете перескочить с невыносимого абзаца на следующий в надежде, что он будет менее ужасным, ведь там нет абзацев. Да и перескакивать бессмысленно – первый прием монотонно применяется на протяжении почти всего текста. Перелистните пять страниц – увидите то же самое, перелистните 50 страниц – и снова одно и то же.

Первый прием – это даже не порнография, а какография (др.-греч. κακός – «плохой» + γράφω – «пишу»), то есть описание всего самого мерзкого, отвратительного и чудовищного, что только смог выдумать автор. [Барсукам дальше читать нельзя!] О, если бы персонажи всего лишь совокуплялись в извращенных формах – нееет, они еще и непрерывно пердят, срут, ссут, блюют, роняют сопли, скребут чирьи и паршу, лижут, жуют и глотают грязь и все истекающие из тел друг друга выделения. Дело происходит в Алжире, в борделе у военного лагеря где-то на краю Алжирской войны, поэтому там все потные, давным-давно немытые, покрытые песком, пылью и самыми разными пачкающими веществами; люди ужасно воняют, животные воняют, здания воняют и вообще от всего несет таким смрадом, что просто не продохнуть. Однако редкий персонаж проявляет хоть какое-то неприятие происходящей антисанитарии. Меня, например, не переставало поражать, что никто не пытается высморкаться, хотя у всех носы забиты соплями – или дают им течь на губы и так ходят, или шмыгают, максимум могут выковырять засохшую пропыленную козявку и, разумеется, тут же съесть.

Так что если кто-то покупал «Эдем Эдем Эдем» ради горячей порнухи, я вас предупредил. Жесткое порево всех со всеми там составляет где-то 95% текста, но мне сложно представить, чтобы хоть у кого-то оно могло вызвать минимальное возбуждение. Говно, моча, рвота, сопли, пот, жир, гной, ушная сера, грязь, селитра и прочее покрывают совокупляющихся сверху донизу, в результате их половые беснования – а иначе хронические эрекции и мгновенные бурные эякуляции у всех и каждого не назовешь – вызывают одно лишь отвращение. Так и задумывалось автором, ведь он рассказывает не о любви по взаимному согласию, а об использовании живых людей в роли секс-кукол. Посмотрите, молча указывает Пьер Гийота, насколько ужасна принудительная проституция, от человека же ничего не остается, кроме выделяющего технические жидкости куска мяса с натертыми, треснувшими, разорванными слизистыми; причем и от клиентов остается немногим большее, разница лишь в том, что клиенты рано или поздно из борделя уходят.

Но зачем?

В целом, «Эдем Эдем Эдем» – это провал. Роман не доносит до читателя идею о недопустимости социального института рабства, ее приходится реконструировать, с усилием очищая идейную основу от слоев засохшей спермы и других выделений. Он доносит до читателя, что, во-первых, у автора съехала крыша на полях Алжирской войны, во-вторых, он не смог придумать для передачи своих идей никакой другой формы, кроме порнографии с какографией. Больная кукуха родила какуху – почти как гора родила мышь, только с соплями и чирьями. Также всю книгу (это же роман-изнасилование) не покидает ощущение, что в первую очередь Гийота интересовало именно насилие над читателем, чтобы и читателю досталось по самое не балуйся, а не разговор о справедливости для бесправных и обездоленных.

Это ощущение усиливает тот факт, что персонажи, даже самые измученные и покалеченные, являются неубиваемыми суперменами с бронированным иммунитетом, судя по тому, сколько травм они получили и сколько различной грязи было ими съедено за одни рядовые сутки из тех 2696 дней, что продолжалась Алжирская война. Раб со сломанной рукой то страдает от боли, то ползает на двух руках как ни в чем не бывало. Человек, укушенный в носоглотку тарантулом, то умирает от яда, то встает и продолжает совокупляться. Прислуживающий в сортире борделя хромой, которому досталось больше прочих, после череды изнасилований спокойно идет насиловать собаку. В этой фантасмагории какой-либо социальный комментарий попросту теряется, и если автор полагал иначе, то у него совсем плохо с осознанностью. Хорошо у него с сочинением, кто как посрал и наблевал в перерывах между половыми актами или прямо в процессе – но это же тупняк, что может быть проще для писателя, чем усложнять чтение письмом о говне и сперме без абзацев и точек?

Тот случай, когда максима Дэвида Фостера Уоллеса не сработала. «Эдем Эдем Эдем» требует усилий – и еще каких! – но не заслуживает их вовсе.