Эрих Мария Ремарк «Ночь в Лиссабоне»

«Этичная безнравственность,

или что вы скажете Войне, оказавшись в ней?»

Лично для меня символично, что последний отзыв в уходящем 2023 году я пишу именно на роман Ремарка «Ночь в Лиссабоне». Ведь это, с одной стороны, не только финальный, но и мой пятисотый отзыв на fantlab.ru. А, с другой, он пишется на книгу, которую я успел прочитать за один майский вечер в далеком 2022 году, на исходе и растворении последних примет прошедшей жизни. Но не будем о грустном... Хотя как не о грустном, когда мы о романе Ремарка?

Вообще, писать о романах этого немца сложно хотя бы потому, что лишь пересказом, пусть и лаконичным, интересным и увлекательным тут явно не отделаешься. Я не думаю, что выскажу какую-то крамолу, если вспомню конвейер мемов и шуточек а-ля для высоких эстетов в литературных группах: в них пародируется как будто сквозная для любого произведения писателя схема написания. Последняя включает в себя ГГ, пережившего или переживающего войну; его возлюбленную, которая имеет смертельную болезнь и умирает в финале книги; бесконечную трагедию ГГ в связи со смертью умирающей возлюбленной на фоне гибели человечества и человечности, ну и заодно всего старого мира персонажей романа. Колода сюжетных ходов не слишком богатая, а оттого и не очень вариативная при том или ином раскладе. И потому вызывающая у пресыщенной публики, да и, чего таить, у многих нормальных читателей определенную скуку при прочтении трудов Ремарка один за другим.

Но «Ночь в Лиссабоне», разумеется, порожденная той же самой формулой, даст фору почти любому другому роману автора. Почему? Прежде всего — рост и опыт. Долгая писательская карьера не могла не заточить до предела перо Ремарка, превращая затертый шаблон в шедевр, от которого не оторваться до самого конца. Но лишь многолетним мастерством, как мне кажется, всего не объяснить. Это, скажем так, формальная сторона дела. А какова же содержательная?

На мой взгляд, все дело в вопросе, который Эрих М. Ремарк ставит в центре своего сюжета, и том ответе, который он предлагает читателю. Ответе, который, как и сам вопрос, видимо, несколько теряется многими читателями. Введу для примера читательскую цитату по начатой в предыдущем отзыве на Лонгиере об инопланетном традиционализме традиции:

»...нарочитые супружеские измены и нарочитые же духовные метания по этому поводу» (mputnik)

«Отдельно хотелось бы выделить такой эпизодический момент, как отношение героя к изменам его жены ближе к концу произведения: рассказчик даже отдельно наделяет ГГ «титулом» рогоносца, хотя этот эпизод не несет ни малейшей смысловой нагрузки для повествования. Возникает стойкое ощущение, что тема для автора болезненна и вписана в текст без особой надобности, чтобы высказаться «по поводу»» (korantir)

Остановлюсь на этих двух. Действительно, на фоне бесконечной внешней миграции из страны в страну с состоянием глубинной внутренней эмиграции, проникновений и побегов из концлагерей, череды встреч с другими беглецами, с фашистами и с обычными равнодушными мещанами, каковыми герои книги были сами не так давно, мотив измен кажется каким-то слишком выпуклым. Слишком центрирующем на себе внимание. Слишком приметным. Почему он так нужен Ремарку? У меня есть предположение, которое как раз и конвертируется в якобы центральный (если он вообще есть) вопрос романа и предлагаемый автором ответ на него в виде последних месяцев из жизни Хелены. Это, признаюсь, настолько смелое в виду отчетливых доказательств предположение, что найти на него соответствующих цитат оказалось крайне затруднительно по сравнению с аналогичной процедурой в комментировании Лонгиера. И здесь больше косвенных, чем прямых подтверждений. Но обращу внимание вот на такие строки из последней четверти «Ночи в Лиссабоне»:

«Мы стояли на лестничной площадке. Из приоткрытой двери спальни на бронзовые орнаменты перил, на плечи и губы Хелен полосой падал трепещущий свет камина.

«Ты не знаешь, какой ты, – пробормотала она, глядя на меня сверкающими глазами, которые сквозь маску казались, словно у змеи, без белка, были просто неподвижными и сверкающими. – Но должен бы знать, до чего унылы все эти донжуаны! Будто платья, которые надеваешь один раз. А ты… ты – душа».

Наверно, костюмы, которые мы надели, облегчили нам использование подобных слов. Я ведь тоже надел домино, несколько против воли, но мои вещи, как и ее, за день отсырели и сейчас сушились у камина. Непривычная одежда в таинственном интерьере belle époque изменила нас, отверзла наши уста для иных слов, нежели обычно. Верность и неверность утратили свою бюргерскую весомость и односторонность, одно могло быть другим, существовало не только одно или другое, но великое множество оттенков, и названия утратили значение.

...

«Я не жалуюсь, – сказала она совсем рядом с моим лицом. – Как мы можем жаловаться? Кем бы мы стали иначе? Скучной заурядной парой, которая ведет скучную заурядную жизнь в Оснабрюке, с заурядными чувствами и ежегодной поездкой в отпуск…»

Я невольно рассмеялся: «Можно и так сказать».

В этот вечер она была очень веселая и праздновала его как торжество. Со свечой, в золотых туфельках, купленных в Париже и спасенных, она побежала в погреб за новой бутылкой вина. Стоя на верху лестницы, я смотрел, как она выходит из темноты, освещенное, поднятое ко мне лицо на фоне несчетных теней. Я был счастлив, если можно назвать счастье зеркалом, в котором отражается любимое лицо, чистое и совершенное на фоне несчетных теней»

Прежде, чем прокомментировать процитированное, необходимо задать контекст. К тем самым все еще не названным авторским вопросу и ответу. Немецкие интеллектуалы и писатели антинацистского и антивоенного характера во время и после войны много рассуждали об этике и нравственности. Можно как минимум вспомнить размышления Ясперса и вине и ответственности немецкого народа, Бонхеффера о господстве глупости в душах поддерживающих и игнорирующих злодеяния, Арендт о банальности зла и т. д. Любопытным будет привести мысли коллеги Ремарка по писательскому цеху, Брехта по тому же поводу из недописанной экспериментальной работы «Ме-Ти»:

»...иные хвалят известные страны за то, что они порождают особые добродетели, вроде смелости, жертвенности, любви к справедливости и т.д. Я с недоверием отношусь к подобным странам. Если я слышу о том, что на корабль в качестве матросов нужны герои, я спрашиваю, не сгнил ли он и не устарел ли»

«На свете есть мало занятий, — которые бы так расшатывали мораль человека, как занятия моралью»

«Я полагаю, что в стране, вроде нашей, безнравственно все — и разрушение семьи, и ее сохранение»

Последняя цитата особенно подходит под обсуждаемый сюжет, но и она, и остальные сноски на Брехта нужны для того, чтобы обозначить его необычный взгляд на мораль. Не совсем мейнстримный как для антивоенной «тусовки», так и для марксистского лагеря, которого записывать можно с некоторым количеством примечаний. Так вот, исходя из великолепной статьи Сергея Земляного (который и перевел «Ме-Ти» на русский, а сама статья есть как в первом и единственном русскоязычном издании книги, так и в сторонних открытых источниках) «Человеческий проект Бертольта Брехта», главная этическая мысль Бертольда заключается в построении такого общества, где мораль не требовалась бы. Где не нужны герои, вспоминая другое изречение писателя из пьесы «Жизнь Галилея»: «несчастна та страна, которая нуждается в героях». Или: «Имеется в виду мечта Брехта о стране, которая не требовала бы от своих обитателей никаких особых добродетелей, а потому не нуждалась бы в писанной этике». Справедливость и нравственность должны быть частью жизни, настройкой общественных ритмов для прокладывания действий отдельных людей, вспоминая другие цитаты Брехта из того же «Ме-Ти»:

«В странах, которые хорошо управляются, нет нужды ни в какой особой справедливости. Справедливому там не хватает несправедливости так же, как не хватает боли тому, кто любит жаловаться. В таких странах под справедливостью понимается нечто изобретательное, такой продуктивный образ действий, который уравновешивает интересы разных людей. Акт справедливости привлекает внимание. Он недешево стоит. Он дорого обходится тому, кто его совершает, или его родственникам»

И да, такой вариант коммунистического общества — мещанский, потребительский рай Бертольда Брехта. Но всем бы такой рай! Как сказал все тот же Сергей Земляной:

«Этическая новация Брехта, между тем, не сводится к его утопии и реабилитации эгоизма: в центр того «умного места», где должна дислоцироваться его левая этика, он поставил, в разрез с вековыми философскими обыкновениями, не мудреца, не святого, не героя, а самого обыкновенного, среднего человека, обывателя, озабоченного выживанием и чуждого всякого идеализма. Того, кого немцы называют Jedermann, со всеми его эмпирическими слабостями, с его житейской хваткой, расчетливостью и мимикрией»

Но как это все связано с почти забытым в этом тексте Ремарке? Контекст размышлений и рефлексий немцев той эпохи — вопрошание о том, как жить в Войне. Для Брехта, который начал писать «Ме-Ти» еще до начала новой мировой войны, сама жизнь есть Война, но это сути дела не меняет. Для Ремарка жизнь стала Войной навсегда после развязывания Второй мировой. Поэтому для обоих писателей центральный вопрос в двух романах один и тот же: что делать тому самому бюргеру, обычному человеку, не-герою, в мире, ставшем сплошной и тотальной Войной? Брехт предлагает на руинах разрушенного Войной мира построить общество, где не надо быть героями, где не нужна проговариваемая и прописываемая, внешняя и формальная мораль, справедливость, нравственность (все из того же «Ме-Ти»: «Мне доводилось слышать: надо быть правдолюбивым, надо выполнять свои обещания, надо бороться за добро. Но деревья не говорят: надо быть зелеными, фрукты должны падать на землю вертикально вниз; надо шелестеть листвой, когда подует ветер»), т. е. изничтожить условия для необходимости таких явлений. Для нужды в героях. Но Ремарк дает кардинально противоположный ответ. Ответ, характеризующий писателя как морализатора, но не в негативном смысле этого слова. А как одно из возможных решений в непростые времена. И теперь, в этом месте, я наконец могу вернуться к цитате из «Ночи в Лиссабоне».

«Верность и неверность утратили свою бюргерскую весомость и односторонность, одно могло быть другим, существовало не только одно или другое, но великое множество оттенков, и названия утратили значение», чистоту Хелен на фоне теней и т. д. Можно вспомнить и другой яркий отрывок, в котором речь идет уже не столько об изменах Хелены, но в целом о том, что она раскрыла для Шварца:

«Я проводил его взглядом. Порядок, думал я. С пытками, выстрелами в затылок и массовыми убийствами! Лично я предпочту сотню тысяч мелких мошенников вроде здешнего хозяина!

«Как самочувствие?» – спросила Хелен.

«Нормально. Не знал, что ты умеешь так браниться».

Она рассмеялась: «В лагере выучилась. Как это освобождает! Год интернирования вдруг свалился с плеч! Но ты-то где научился драться разбитыми бутылками и пинком делать мужиков евнухами?»

«В борьбе за права человека, – ответил я. – Мы живем в эпоху парадоксов. Для сохранения мира ведем войну».

Почти так оно и было. Приходилось лгать и обманывать, чтобы защититься и выжить. В ближайшие недели я крал у крестьян фрукты с деревьев и молоко из погребов. Счастливое время. Опасное, смехотворное, иногда унылое и часто забавное – но отнюдь не горькое. Я только что рассказал вам про инцидент с хозяином; вскоре число подобных случаев возросло. Наверно, вам и это знакомо?

Я кивнул:

– Если удавалось посмотреть на них так, то часто было смешно.

– Я научился, – сказал Шварц. – Благодаря Хелен. Она больше не копила прошлое. То, что я ощущал лишь временами, стало в ней сияющей реальностью. Прошлое каждый день отламывалось от нее, как ломается лед за всадником, скачущим по Боденскому озеру. Зато все стремилось в настоящее. То, что у других распределяется по всей жизни, у нее сосредоточивалось в мгновении, но не цепенило ее. Она была совершенно раскрепощена, весела, как Моцарт, и неумолима, как смерть. Понятия морали и ответственности, в их тягостном смысле, более не существовали; их место заняли высшие, почти неземные законы. Для другого у нее не было времени. Она искрилась словно фейерверк, но без пепла. Не хотела, чтобы ее спасали; тогда я еще в это не верил. Она знала, что ее не спасти. Но поскольку я настаивал, соглашалась… и я, глупец, тащил ее по дороге скорби, по всем двенадцати остановкам, от Бордо до Байонны, а потом по бесконечному пути в Марсель и сюда»

Что же это за такие законы, высшие и неземные, которые выше морали и ответственности? Законы выживания? Или реализованное предложение Хелен «жить неосторожно»? Нет. Мне видится, что отказ от бюргерской, условно земной морали и ответственности, нравственности и этики — это причастие Высшей Этике и Небесной Морали. При этом необязательно видеть здесь некий христианский мотив или вообще позиционирование некоего присутствия божественности. В конце концов вспомним, что Шварц ответил рассказчику по поводу бога:

"– Вы нашли Бога? – спросил я. Вопрос грубый, но он вдруг показался мне настолько важным, что я все-таки задал его.

– Лицо в зеркале, – ответил Шварц.

– Чье лицо?

– Всегда одно и то же. Разве вы знаете собственное? Лицо, с каким вы родились?

Я изумленно глянул на него. Однажды он уже прибегал к этому выражению.

– Лицо в зеркале, – повторил он. – И лицо, которое смотрит вам через плечо, и за ним другое… а потом вы вдруг становитесь зеркалом с его бесконечными повторами. Нет, я его не нашел. Да и что бы мы с ним делали, если б нашли? Для этого надо перестать быть людьми. Искать – это совсем другое»

В жуткой Войне, которая стала войной всем войнам, в эпоху, в которой не запачкаться в маленьком или большом зле, том или ином грехе невозможно (не важно притом, на чьей ты стороне), собственно, стараться оставить свою душонку опрятной, убежать от выбора той или иной стороны (эмигрировать, не бороться, не примкнуть, не воевать) — самое страшное преступление. «Бойтесь равнодушных», но, добавлю, бойтесь и святых. Святош, которые юродивой святостью и выпячиваемой слабостью обрекают других на убой и страдания. Попытка пережить сложные моральные выборы, таким образом, самое постыдное и аморальное решение из возможных. По крайней мере, именно таким мне видится ответ Ремарка. И оттого измены Хелен приобретают дополнительную грань — стремление, почти бессознательное, запачкаться, чтобы не остаться слишком чистой в мире, запачканном Войной, залитым ее кровавыми чернилами. В т. ч. и ее личной войной с раком, которая тоже превратилась в вечное убегание от врага. В мире, где грязь заменила чистоту, безнравственно быть излишне нравственной под стопою зла. В этом, на мой взгляд, странное, юродивое, критическое морализаторство Ремарка. Противоположное Брехту и, наоборот, похожее на мысли Томаса Альтицера о святых (в христианском смысле) как главных грешниках (вновь в христианском же смысле).

Вот такие два разных ответа породила (все еще) самая страшная Война: мир, где этика не нужна для того, чтобы быть нравственным, и мир, где чтобы быть нравственным, этика только мешает.

Удивительное и чуть ли не мистическое свойство. Вроде бы — однообразнейшая шарманка, намеренное, выпячиваемое повторение одного и того же набора от чтива к чтиву: бухалово, смертельно больная женщина, скитания по Европе, бытовая неустроенность, возрождённая любовь, нарочитые супружеские измены и нарочитые же духовные метания по этому поводу, идейная пропасть между родственниками, предвестия войны… Одно и то же, по кругу, аки грубая, примитивная схема. Но всё и всегда — не просто талантливо, а — гармонично, редакционно-технично, выверенно и т.д. и т.п. Напоминает изыски некоего духовного мазохизма (не сказать — ментального онанизма). Намеренно выпячиваемого.

Но всё оное — только с одной стороны. С другой же — настолько реалистичные, чуть ли не шизоидные, проявления спонтанного изменённого сознания, возникающие при чтении, что — вопреки желанию — возникает некий необъяснимый духовный трепет. Крыша при этом едет настолько явственно, что буквально слышен гламурный шорох черепицы. Каждый раз в горах Каринтии, на этих до безобразия чистеньких лесных тропках горной Австрии, на бережках неимоверно красивых озёр с бесподобной чистейшей водой — я каждый раз вспоминал эту непередаваемую болезненную прелесть Ремарка. И каждый раз — в комплекте с оной прелестью — кованные надписи на воротах концентрационных лагерей, аки своеобразный парафраз евангельских истин. Полное впечатление пережёра мухоморов. Устойчивое впечатление. Я бы даже сказал: устойчиво — навязчивое.

Вот такая мистическая лабуда, уважаемый потенциальный читатель

Одно из любимых произведений.

Мне очень близок стиль изложения этого автора, всякий раз, когда я брала в руки его книгу, красота слога завораживала меня.

Кроме бесспорно талантливой военной прозы Ремарку удается удивительно красиво очертить романтическую линию в произведениях. И, на мой взгляд, в романе «Ночь в Лиссабоне» она особенная.

Задумаемся на мгновение... когда мы особенно напряжены, когда долгое время нас беспокоят тревожные мысли, или когда мы находимся на пороге свершения важных событий, было бы большой удачей встретить незнакомца, который готов нас выслушать. С одной стороны, нам нужно высказаться, нам необходима эта разрядка, с другой стороны, иногда мы не можем сказать близким многое (хотя бы потому, чтобы их не тревожить). Поэтому случайный слушатель — это лучшее, что с нами может произойти в этой ситуации. Сколько раз мы с вами разговаривали о сокровенном с попутчиком в поезде? Мы помогали друг другу. А то, что это был посторонний человек, это даже не важно. Мы выйдем на перрон и забудем о разговоре, но то волшебство, которое сотворила эта беседа, оно останется.

Рекомендую к прочтению. Это прекрасное, невероятно поэтичное произведение талантливого автора.

Ночь в Лиссабоне — последний законченный роман Ремарка — достаточно небольшая по объему история, укладывающаяся в обычную канву романов Ремарка о войне и трагедиях людей, с нею связанных. Географически цикл романов Ремарка так и оборвался на краю Старого Света в ожидании парохода в Свет Новый. При этом роман довольно личный и явно носит следы переживаний автора: в главной героине можно найти отсылки к погибшей сестре Ремарка, место ее жизни в Германии явно совпадает с местом рождения писателя.

Роман по своей структуре очень хорошо ложится на сценарий фильма. Действие скачет по различным живописным локациям, выхватывает светом софитов яркие моменты жизни главных героев романа, сцена сменяет сцену, а португальская рамка повествования Шварца раз за разом возвращает нас в мир кабачков и тихой гавани, дает передохнуть после эмоциональных качелей основного действия. Диалоги в произведении тоже скорее разговорные, чем «книжные». Такая подача материала делает книгу достаточно легкой для восприятия, что, наверное, было достаточно важным аспектом для Ремарка-публициста.

К сожалению, персонажи романа не ощущаются живыми людьми и не вызывают особого сопереживания, несмотря на их лав стори вопреки всем препонам судьбы. Сдается мне, причина этого казуса в том, что для самого автора ценнее было вывалить на читателя побольше своих эмоций от происходившего в Европе ужаса, чем построить портреты действительно живых людей и их историю. Я не претендую на объективность суждений о творчестве Ремарка, но в связи с этим данный роман положительного впечатления не произвел. Отдельно хотелось бы выделить такой эпизодический момент, как отношение героя к изменам его жены ближе к концу произведения: рассказчик даже отдельно наделяет ГГ «титулом» рогоносца, хотя этот эпизод не несет ни малейшей смысловой нагрузки для повествования. Возникает стойкое ощущение, что тема для автора болезненна и вписана в текст без особой надобности, чтобы высказаться «по поводу».

Есть в произведении и положительные черты: приятные лирические описания мира и природы, яркие высказывания героев, проскальзывающее ощущение хрупкой прекрасности мира и жизни. Сквозящее ощущение контраста края мира и безопасности в Португалии с погружением в опасность жизни Германии и Франции военного времени заслуживает отдельного реверанса.

В целом книжка неплоха, но в творчестве Ремарка вторична. Ничего нового не сказано, схема прежняя: война, ужасы режима, женщина, любовь, эмиграция. Прочесть можно, особенно если хочется получить представление о творчестве писателя в сжатой форме. Возможно, со временем вся вторичность истории выветрится, а у вас останется только приятное общее воспоминание о тексте.

Вторая мировая война оставила неизгладимый след на теле человеческой истории и каждый творческий человек пытается по своему интерпретировать события, случившиеся в те злополучные годы, отсюда бесконечные голливудские фильмы об «их» войне и наши движущиеся картинки о простых героях. В основном, одни взрывы и прочие спецэффекты.

Но отбросим в сторону кинематограф, у нас, как ни как, литературный сайт. В литературе всё гораздо сложней и интересней, если не считать американских произведений. Одним из первых кто начал писать о войне, как ни странно, немец Ремарк. Писал он совсем не о превосходстве арийской расы, а наоборот, высмеивал и критиковал диктаторский режим Гитлера. Главными героями его произведений в основном были эмигранты, довольно не популярная тема для остальных писателей, да и режиссёров.

«Ночь в Лиссабоне» как раз и является ярким представителем «эмигрантского» романа. О достоинствах и недостатках книги мы и поговорим дальше.

Скажите, часто вам приходилось встречать название книги, которое наиболее точно передают основную сюжетную мысль? Часто? Если нет, то роман Ремарка как раз и является образцовым примером.

Основные события всей книги происходят за одну ночь в столице Португалии. Безымянный герой (конечно у него есть имя, но его можно узнать, только прочитав ещё один роман Ремарка «Возлюби ближнего своего») шатается на причале в ожиданиях чуда. Ему нужны два билета на корабль, отправляющийся в Америку, но достать их возможности нет никакой. Только чудо может помочь ему и, по своему обыкновению, оно помогает. Некий Шварц предлагают герою билеты на корабль, взамен требую лишь выслушать его историю.

Вот с этой истории и начинается самое интересное. Получается такой роман в рассказе. Шварц рассказывают герою о своих злоключениях до начала и во время войны, но по сути, это одна большая любовная история. Жена Шварца Элен осталась в Германии и он, по непонятным даже ему целям, пытается добраться до неё.

Любовь Шварца и Елены вспыхивает вновь, кажется, годы разлуки только сблизили их. Они решают вместе бежать из нацисткой Германии. Их путь пролегает через Швейцарию, Францию, Испанию и, наконец, Португалию. За это время они пережили ещё одну долгую разлуку, но всё обошлось.

Конечно, сюжет построен интересно и как выберется Шварц из очередной переделки читать увлекательно, но главная загадка книги насквозь банальна и читатель её узнаёт быстрее главного героя.

На фоне неоднозначного сюжета ярко выделяются персонажи. Их всего два, если не считать «безымянного» героя.

О прошлом и настоящем Шварца почти ничего неизвестно, даже его настоящие имя и фамилия остаются в тайне. Брат Элен отправил его в специальный лагерь по промыванию мозгов, но «промывки» не получилось и Шварца «вытурнули» из страны. Дальнейшие события его жизни читатель и узнает из повествования.

По поступкам Шварца, можно сделать вывод, что он значительно изменился со времени своего заключения. Его разум стал более холодным и рассудительным, он научился прятать страх и действовать по ситуации. Но подкупает в Шварце то, что все метаморфозы произошедшие с ним происходят буквально на глазах читателя. Чего стоит только его уход из лагеря для эмигрантов.

Жена Шварца, Элен, является противоположностью своего мужа. Если в начале именно она отличалась ясным умом и предвидением опасных ситуаций, то под конец повествования, непонятная хворь делает её в конец раздражительной и она живёт только ради целей своего возлюбленного.

Стиль Ремарка также строг, как и сама немецкая натура. Вся книга пропитана духом умирающей Европы. Почти всё повествование на ум приходят только серые цвета и только в минуты покоя, когда Елена и Шварц остаются наедине, неожиданно вспоминаешь, что в этом мире ещё есть краски. Озеро в Швейцарии, гостиница во Франции, замок на границе Испании. Словно кто-то случайно капнул цветными красками на черно-белый мольберт.

Кроме потрясающей передачи цветогаммы Ремарку удалось избежать излишней дотошности. Он не заостряет внимания на мелочах, поэтому часто у читателя возникает вопрос: «Как так?». Но прежде чем начинаешь по настоящему задумываться что же произошло, автор подкидывает следующую интересную ситуацию или вновь возвращает повествование в Лиссабон.

В целом, Ремарк все свои недостатки мастерски замаскировал, тем самым добавив произведению живости слова. То есть, когда уже начинаешь уставать читать об вяло текущей жизни эмигрантов, то автор обязательно выведет вас из сна и вы вновь начнете получать удовольствие от прочтения.

Многие авторы мало уделяют вниманию созданию атмосферы своего произведения. Ремарк к их числу не относится. Выше уже было сказано о «цветовой» насыщенности книги, что немаловажно для атмосферы. Плюс к этому Ремарк часто останавливается на описании мест проживания эмигрантов, что позволяет более легко ориентироваться в маршруте Шварца.

Почти в каждом поселении\заведении, где останавливается Шварц (и в своём рассказе и в самом Лиссабоне) встречаются фашисты. Первоначально они холодны и тщеславны. Ничто не может нарушить их внутреннего покоя, но по ходу того, как война развивается, Ремарк показывает уже совсем других немцев, озлобленных и любящих лесть.

Атмосфера неизбежности войны и безнадежности Ремарку удалась, пожалуй, лучшего всего.

Если вы ещё не сталкивались с войной Ремарка, то «Ночь в Лиссабоне» вас приятно удивит. Вновь возродившаяся духовно, но умирающая физически любовь отлично вписывается в общую атмосферу холодной и жестокой войны.

Эмоции еще долго будут бить ключом после прочтения данной книги. Очередной шедевр от Ремарка в котором уместилось так много. В романе рассказывается обо всем: о счастье, потерях и горестях, любви и верности, предательстве, одиночестве, раскаянии, борьбе. Повествование ведется в виде диалога двух эмигрантов, которые как никто другой понимают друг друга. В очередной раз хочу сказать про язык автора — он потрясающий, погружаешься в историю рассказчика настолько, что порой мне казалось, что это я принимаю участие в диалоге и слушаю рассказчика. По данной книге даже не стоит снимать фильм, потому как во время прочтения каждый сам смотрит свой фильм, который никто не сможет снять лучше. Роман очень тронул, что больше мне и сказать нечего, хотя во время прочтения мыслей и рассуждений у меня было много. В тоже время после прочтения все мысли куда-то улетучились и остался некий вакуум, а в этом я вижу минус данного произведения для себя. Поэтому просто читайте сами.

Думается, Ремарк продал душу дьяволу за свой талант. Пишет он просто изумительно — доверительная интонация, понятный до последнего слова немецкий (рай для переводчиков), простые, но точные сравнения: как будто разговариваешь со своим другом, или хотя бы хорошим знакомым, будто пишет он лично для тебя, так, чтобы именно тебе стала понятна и близка его история. Нежная, пронзительная и искренняя до последней запятой история любви — трагичная, как скитания эмигранта в разорванной войной Европе, невероятная, как побег из нацистского концлагеря, полная надежды, как ночь в Лиссабоне.

И снова, и снова, и снова: война, алкоголь, вспыхнувшая любовь, смертельно больная женщина... Но на этот раз магия Ремарка не объединила эти привычные компоненты во что-то пронзительное, бесконечно тяжёлое и бесконечно прекрасное. Читать было откровенно скучно.

Это роман об эмиграции, точнее о скитаниях по (пред)военной Европе, где беженцу без паспорта не рады нигде, где прятаться приходится и от местных властей, и от немецких соглядатаев. Но это только фон, на самом деле роман о любви и о том счастье, которое она даёт, даже если твоя жизнь похожа на ад.

Но меня не тронуло. Слишком хаотично, слишком невнятно. Хотелось бы проникнуться, но нет.

Это первый роман который я прочитал у Ремарка... и мне, в принципе, понравилось. Очень напоминает «Касабланку» пополам с «1984». Единственное, что не понравилось — сильно проседающая концовка «внутренней» сюжетной ветки и чрезмерная мелодраматичность (но последнее — издержки жанра, поэтому не в счёт). А вот что понравилось- очень много философских рассуждений и лирических отступлений. Very good, однако.

P.S. В конце-концов, с нами всегда останется Париж...

«Ночь в Лиссабоне», книга, которая мало кого может оставить равнодушным. Здесь и любовь, и одиночество, и жизнь, и смерть переплетаются в единое целое. Всего одна ночь — а в ней вся прожитая жизнь. Хотелось ли вам в трудную минуту рассказать о себе постороннему человеку все, без утайки? И чтобы понял, и чтобы посочувствовал, и чтобы не оставил наедине с мыслями? То, что рассказал Шварц, вряд ли может быть похоже на вашу жизнь, потому что здесь обстоятельства сильнее чувств.

Все тот же Ремарк, все то же сильное впечатление, все те же великолепные цитаты, но вот что-то воспринимается он уже не так вкусно, как лет 6-7 назад...

Либо данная книга менее ванильная, чем предыдущие. Все же в городской черте его романы для меня имеют больше приятности, нежели военные гонения.

Такие дела.

7,5 из 10.

На ряду с «На западном фронте без перемен» роман произвел сильное впечатление, война хороша для тех кто на ней не был!

Герои Ремарка простые люди, волею судьбы поставленные в страшные ситуации, будь то линия фронта или прятки от гестапо. В чужой стране, без документов и средств. Еще вчера ты был врач или учитель, а сегодня затравленный зверь.

Роман «Ночь в Лиссабоне» стоит того что-бы его прочитать, а самый чудесный город — тот, где человек счастлив.

Некоторые говорят, что читать скучно... на мой взгляд этот роман один из лучших у Ремарка, он оставил след...