Юрий Домбровский «Хранитель древностей»

Когда алма-атинцы будут в следующий раз переименовывать бывший п-кт Фурманова (ныне Назарбаева), им стоит назвать его проспектом Домбровского. Этот человек нанес Алма-Ату на литературную карту, чем может похвастаться далеко не всякий город.

Возможно, роман немного не дотягивает до шедевра. Но совсем чуть-чуть. Вещь глубоко оригинальная. Замечательна широкая историческая и географическая перспектива, которая открывается из какого-то маргинального места, колхоза «Горный гигант», и точкой отсчета для которой служит питон, якобы сбежавший из зверинца и упомянутый в начале романа вроде бы между делом.

Дополнения (про лагерь и про Третий Рейх), не вошедшие в основной текст, тоже прекрасны (жаль, Домбровскому не удалось более тесно увязать их с основным текстом — тогда, думаю, роман приобрел бы черты произведения канонического). Отдельно стоит отметить эссеистические экскурсы — про Зенкова (архитектора), Хлудова (художника), апорт (яблоки) и т. д. Своей оригинальностью книга не в последнюю очередь обязана им. Обычно, когда в литературе заходит речь о других видах искусства, в частности о живописи, эти рассуждения выглядят очень наивно, даже у значительных писателей. Точнее — очень литературно. Как будто романисту трудно рассуждать о живописи, музыке и т. д. с позиции этих самых медиумов, и он их неизбежно переводит на язык романистики, наррации. А вот Домбровский пишет об этих «нелитературных» вещах очень тонко и точно, с безусловным пониманием их специфики. Особенно выделяются его замечания о графических штудиях (от дюреровского «Носорога» до иллюстраций к Брему).

Дмитрий Быков назвал Юрий Домбровского «идеальным писателем и идеальным человеком». И действительно, идеальный писатель написал идеальный роман. За прошедший год я прочитал советской литературы больше, чем съел котлет, и вот эту книгу могу смело посоветовать. В чем же ее уникальность?

1) Роман Домбровского не вписывается в традиционные жанры советской литературы: это не производственный роман, не лагерная проза, не городская проза, не деревенская проза, не окопная проза, не молодежная проза и тд. Нельзя назвать этот роман и философским — в нем нет системы идей, нельзя назвать его и метафизическим — в нем нет ничего, выходящего за пределы нашего реального мира. Я бы назвал его онтологическим. И пожалуй, других таких романов я не знаю.

2) Жанровая неопределенность порождает и другую особенность романа — отсутствие сюжета. Формально это воспоминания сотрудника музея Алма-Аты, сосланного в Казахстан историка. Но пересказать эти воспоминания трудно. Главная конфликтная линия романа находится не в плоскости отношений людей, общества и государства. Главный конфликт — это столкновение мира людей, мира вещей и мира природы. Именно поэтому я и назвал роман онтологическим. В романе Домбровского вещи — это хранители прошлого (которое через них можно ощутить не только осязательно, но и обонятельно, и на вкус). Природа — хранитель настоящего (времени и подлинности). Мир людей — это мир, живущий будущим — надеждами, мечтами, страхами, верой и тд. В итоге мир вещей и природы — это реальности, а мир людей — это иллюзия. Именно столкновение реального и иллюзорного и является подлинным стержнем романа, определяя его особенность.

3) В романе нет любви, хотя казалось бы какой роман без оной? Но эта особенность определенно вытекает из двух предыдущих. Женщины для Домбровского — главный носитель иллюзий. Характерно, что в конце романа мужчины бодрствуют ночью, обостренно воспринимая реальный мир,а женщины мирно спят, погружаясь в свои иллюзии. Конфликт мужского и женского, таким образом, также вписывается в онтологический конфликт иллюзорного и реального.

Поразительно, как дважды репрессированный писатель смог создать роман, совершенно не вписывающийся в советскую литературу, но при этом и не антисоветский. В насквозь пропитанной идеологией культуре он смог стать носителем чистой, не ангажированной, художественной мысли. Лично в меня это вселяет надежду: даже в самые темные времена свет никуда не исчезает, и рукописи все-таки не горят.

Сюжета здесь как такового нет. Есть серия переплетающихся историй, коротких и бесконечных. Автор старается нанизать их на единый сюжет, но не очень старается. Герой, московский археолог Зыков, работает в тридцатых годах в музее Алма-Аты, который по привычке называют городом Верный. Сразу вопрос с очевидным ответом — как он здесь оказался? Москвичи редко уезжали туда по доброй воле.

Истории частью самые обычные, частью невероятные, частью созданные искусственно. Зыков старается найти в них, нет, не здравый смысл, в данном случае это прозвучало бы пошловато. Скорее рациональную составляющую. Найти её не всегда удаётся. Тоже бывает. Теперь мне кажется, что самое интересное в книге — вот эти истории.

Это теперь так кажется. В семидесятые и восьмидесятые годы казалось, и вполне справедливо, что главное — это тема 1937. В «Факультете ненужных вещей», второй части «Хранителя», эта тема уже заслоняет собой всё остальное. По автору, единственный выход в такой ситуации — сохранять стойкость, несмотря ни на что. Тогда можно остаться человеком и даже, может быть, уцелеть. А если посмотреть с другой стороны?

В семидесятых «Хранителя древностей» читал с удовольствием (вторую часть тогда не издавали). На исходе перестройки узнал, что автор — величайший писатель советской эпохи, а его книги — одна из вершин мировой литературы. Это вызвало ненадолго эффект отторжения. Потом немного подумал и понял, что не надо реагировать на заведомо необъективные рецензии, хвалебные или ругательные. Надо относиться к книге так, как она того заслуживает. Как к очень хорошей книге.