Фридрих Горенштейн «Место»

Да, книга огромная. И по объему, и по качеству. Советская («совейская») действительность показана откуда то сбоку, сзади, и вместе с тем не создает впечатление какого то извращения, сатиры, насмешки. «Не мы такие – жизнь такая», как гласит безысходная житейская родная мудрость. Роман состоит из четырех частей и эпилога и моя любимая часть – «Койко-место», первая его часть. Я люблю её по тем же причинам, по которым люблю «Записки из подполья» Достоевского. Я люблю ее за подпольного человека, у которого почти нет ничего настоящего (даже его имя, Гоша – производно не от Георгия, а от Григория), который противостоит миру внешнему с его рационализмом, нормой, его пониманием правильного. Этот человек противостоит социуму, организации, структуре, он вынужден обманывать, изворачиваться, мимикрировать. Думаю, что каждый, присмотревшись, увидит в себе это подполье пусть не в форме осознанного несогласия, внутренней эмиграции или тихого бунта, но хотя бы в виде паскудного желания казаться своим, желания понравиться, желания похвалы. Это подполье можно обнаружить в форме злорадства по поводу чужих неудач, озлобленности на близких, тайной зависти. Подпольный человек – это человек, потерявший Место в мире, провалившийся в подполье бытия, в область сумрачной онтологии или, как говорят современные гуманитарии – в область лиминальных, т.е. пограничных пространств. Мне трудно оценить это падение, я далек от того, чтобы мазать Гошу Цвибышева или безымянного героя Достоевского черной краской, во многом они согласны с моим даже не мировоззрением, а мироощущением. Этому есть много причин, например, я тоже прошел «общажный» этап в своей жизни и пусть он не был столь унизительным как у Гоши, но тоже готовил меня к приспособленчеству, юлению, выкручиванию. Как учила этому и необходимость жить с алкоголиком в детские годы, и работа в «дружном, крепком» коллективе в дальнейшем, и природная робость, и многое-многое другое.

С каким удивлением и восторгом следил я за мытарствами Гоши, удивляясь тому как он уворачивается от всеведущих вахтерш, кастелянш и комендантов. Как изощренно прокручивает его через себя механизм стройтреста, в котором он служит побегушником (меня всегда удивляло эта способность некоторых людей разбираться во внутриаппаратных хитросплетениях, их умение подбирать нужное время и необходимые слова для начальства, подсиживать, «топить» неугодных. Как то так сложилось, что сам я строил свою работу и отношения в коллективе формально, в буквальном следовании инструкции, поэтому вот этот византизм всегда удивлял меня). С интересом следил я за тем как Гоша оформляет прописку, посещая кабинеты военкома и начальника милиции, как он попадает и ведет себя в КГБ или как он выкраивает ужин в гостях у своих знакомых, как он переживает удовольствие от созерцания и унижение от понимания невозможности обладания красивых девушек. Это великолепно и, к сожалению, знакомо почти всем.

Нужно сказать, что вторая, большая часть романа, связанная с попыткой Гоши обрести голос и место в обществе, доказать раскольниковское «право имею», была мне менее интересной. Дело в том, что сам фон, на котором разворачивается его «выход в свет» совершенно неинтересен для меня: разоблачение культа личности, споры между сталинистами и антисталинистами, и (может быть я скажу кощунственную вещь) тема антисемитизма совершенно неинтересны мне. Ну нет в моем даже далеком окружении не то что антисемитов, но и вообще хоть кого либо, для кого эта тема была хоть сколь либо проблемой. Да и вообще, нет в моем окружении актуальной темы национализма, собственной исключительности по признаку крови. Я понимаю как важно было это в то время и в том месте, но в моем случае – это совершенно мимо. Но это не отменяет ни интересной истории, ни глубины, ни драматизма. Читать по прежнему увлекательно. И еще – я думаю, что подобный роман сложно закончить, слишком широк его размах, а поэтому я восхищаюсь автором, который смог так завершить его. Место Цвибышева обрело свою определенность, понятную координатность. Очень надеюсь достичь этого в своей жизни и я сам.

Как итог, онтологию горенштейновского «Места», как, вероятно, и мир Достоевского я понимаю как гностический мир, где сама материальность, космос, люди и тело представлены как зло, ад, источник страдания. Но это не мир беспросветной тьмы, в нем мелькают искры божественного, пусть лишь в форме покоя, обретенного Цвибышевым.

Поскольку весь девятисотстраничный роман написан ракурсом «изнутри», т.е. с позиции первого лица единственного числа главного героя, то и вся основная ответная читательско-оценочная активность будет заключаться в оценке его личности. А личность (личность?! да ну!) перед читателем вырисовывается мерзопакостнейшая. Себялюб и эгоцентрик до мозга костей, ничего, кроме откровенного «Я, мне, моё», в этом мире и в этой жизни не замечающий и ни к чему другому не стремящийся. Напичканный злобой и подлостью по самую макушку клоп в человеческом обличье — клоп потому, что готов сосать кровь из любого встреченного человека и из любой ситуации. Неспособный ни на дружбу, ни на любовь, ни на признательность и благодарность. Видящий и воспринимающий мир только сквозь светофильтр с 50-ю оттенками серого. Нытик и мазохист, буквально купающийся в чувстве собственного страдания. Сладострастно стремящийся к превосходству по любому поводу и немедля старающийся всячески это своё превосходство — не важно, истинное или мнимое — проявить и продемонстрировать.

Из людей такого рода получаются отличные урки второго разряда — не те, кто правит бал на зоне, но прихлебатели и спутники паханов и смотрящих. Впрочем, и в обиженку/за_баню люди такого сорта могут залететь без труда (и вполне заслуженно), ибо легко и порой даже охотно двурушничают и предают всех и вся (и потому в случае вербовки любыми спецслужбами эти информаторы требуют постоянного жёсткого контроля и тщательной проверки и перепроверки). Однако и тюремные и лагерные надзиратели из таких тоже получаются «качественные», ибо они тяготеют к любой и малейшей власти и к насилию.

Если мы проследим эволюцию нашего главгера, то увидим в общем-то закономерные периоды развития его личности и, соответственно, этапы его судьбы. Неудачник-мастер на стройке, бесхребетный диспетчер в стройуправлении, «беспаспортный-бездомный-безработный» общажный койкомест, торжествующе-злобствующий отпрыск реабилитированных репрессированных, тридцатилетний (!) девственник с жаждой обладания, псевдополитический оппозиционер без отчётливо выраженной позиции (его позиция проста, как мультяшная фраза «А баба-яга против!»), хулиганствующий «мститель-боевик» одной из «партий», агент-двурушник МГБ-КГБ, а затем уже и верный служака силы и власти, обезлюбленный и отторгаемый супругой семьянин, и к концу романа самоудовлетворённый и самоуспокоенный долгожительствующий мещанин… Все эти вехи выстроены как разъезды и полустанки на железной дороге — в строгой логической последовательности, и проскочить любую точку/пункт нашему рррреволюционэру не удаётся.

Вообще какая-то странная у него получается конструкция жизни — вроде как стремится сам к независимости и вместе с тем живёт туда, куда его подталкивают обстоятельства и внешние люди. Хотя старое козьмапрутковское правило учит, что не нужно жить по течению и не нужно жить против течения, а нужно жить туда, куда тебе надо!

Самые сильные места в романе для меня связаны всё-таки не с личностью/личиной нашего визави, а с теми кусочками философии и социософии вкупе с политологией, которые автор вставлет в роман то от имени главгерыча, то ненароком сам выглядывая из образины Гоши Цвибышева. Автор рассудительно и толково выводит новые смысловые оттенки и грани политико-социальных явлений и закономерностей, заставляя и понуждая читателя вдумываться в сущность кем только не исследованного и обруганного сталинизма, и вникать в суть того, что/как/почему происходило с людьми во время власти Вождя и после его кончины. Размышления и выводы такого уровня я встречал разве что в романе Артура Кёстлера «Слепящая тьма» (вполне возможно, что Горенштейн и включает какие-то кёстлеровские постулаты в свой роман)…

Понятное дело, что несколько мыслей промелькнуло в голове относительно названия романа. Как же изощрённо ищет Гоша своё место в этой жизни и в этом обществе, как страстно он всё время расталкивает всех и вся локтями и кусает зубами, на какие только «подвиги» не идёт он ради этого своего места — наверное, и сам того толком не понимая, какое именно место он для себя требует. А по сути и по делам его место ему разве что у параши!

В результате получается довольно сложная оценочная картина — главный герой заслуживает только что не заборно-площадных выражений, и эта качественная характеристика невольно накладывается на сам горенштейновский роман. Однако глубина проработки человеческого и общественно-политического материала у Горенштейна такова, что, несмотря на довольно трудное чтение (и многабукаф, и обилие негативных эмоций) умом понимаешь, что книга сильна! Да и невозможно пройти мимо того, с каким мастерством выполнил Горенштейн это проникновение в своего героя и как филигранно точно сумел передать всю его сущность — случайно это вряд ли возможно сделать.

Не уверен, что буду советовать этот роман кому-нибудь из своих знакомых-друзей, но упоминать в читательских разговорах буду точно.

Первый опыт знакомства. Судя по объему, это прямо опус магнум автора. Роман совершенно четко состоит из двух разностилевых составляющих. Первая часть — абсолютные вариации на темы «Записок из подполья» с использованием антуража, нравов и персонажей производства пятидесятых. У автора удался центральный завистливый, ничтожный и жалкий страдалец, а равным образом понравились и бытовые зарисовки жизни в общежитии, прокорма на малые деньги. ссор и свар. С момента реабилитации отца и примыкания рассказчика к кружкам идет совершенно иной роман. Там и другой по сути персонаж, и другая манера изложения. Горенштейн убедительно живописует ущербность всякой сектантской деятельности, затхлость подполья. Здесь зависимость от Бесов уже не столь очевидна. То, что понравилось — авторское неприятие однозначности и упрощения оттепельной идеологии с плохими сталинистами и противостоящими светлыми новаторами. Пошла густо и антисемитская тема, мне не сильно интересная. Мощные сценки народного бунта с изнасилованием. Все старательно изложено, авторские соображения по теме не стандартны. НО. Многовато публицистики во второй половине романа, откровенно невыдающиеся диалоги, избыточность текста. В отличие от Достоевского у Горенштейна юмор отсутствует напрочь, а всякие скандальные сцены многократно повторяются ( я уж сбился со счета, сколько раз там плюют в лицо и скандалят). С чувством меры у автора совершенно не ладится и вместо двух самостоятельных и завершенных романов получился чрезмерный кентавр, в который впихано все, что можно, чрезмерно и избыточно. В стилистическим плане Горенштейн откровением не стал: пишет просто, без завитушек, но предельно понятно. Вязкая, тягомотная несколько проза, которая все же вполне себе оригинальна постановкой вопроса и интерпретацией вроде известных событий.