Владимир Маканин «Андеграунд, или Герой нашего времени»

Роман написан в самом конце прошлого века, хотя, как подумалось только что, вызрел, наверно, ещё на стыке 80-х — 90-х. При чтении случилась странная штукенция.

Начинал с некоторым усилием — давно знаю, что автор не совсем мой, прыгающий слог, слегка дурашливо-придурковатый; в предложениях не хватает то сказуемого, то подлежащего. Многословен, много всяких рефлексий. Рассудком отмечал, что сконструирована книга неплохо. Если это и реализм, то исключительно фантастический, как у Достоевского. Главный герой, опустившийся бывший писатель Петрович, собственно, тоже потомок героев Фёдора Михайловича, того парадоксалиста, что умствовал у себя в подполье. Этот не только умствует, но и совершает разные деяния, далеко не всегда хорошие.

Не мог и не отметить, что Маканин умеет зацепить за живое. Сразу как-то царапнула история про семейку, в которой мамаша по своей дурости потеряла годовалого ребёнка. Судьба брата главного героя залеченного в психушке бывшего художника Вени тоже как бы наждаком по чувствам прошлась. А вот описанию первого преступления не поверил — слишком умственно, слишком много слов. Хотя то, как преступление расследовала милиция, вернее, не расследовала, показалось очень интересным.

И однако на той главе, что описывала изгнание Петровича из общаги, случилась метаморфоза. То ли я настраивался, настраивался на чтение и наконец настроился (вчитался, как говорит Веллер), то ли перенастроился сам поток повествования — он меня вдруг подхватил... Детали, подробности — перестали скрежетать в моём восприятии железом по стеклу. Всё было удивительно на месте, всё было потрясающе в строку!

Да он переплюнул Кизи с его кукушкиным гнездом! — восклицал я мысленно. И ещё что-то... Я изо всех сил сочувствовал герою — чтоб он не сдался, не сломался, не впал в раскаяние, не выдал свои преступления, признание в которых так злобно пытались вырвать его враги...

А потом я восхищался хитростью новоявленного бизнесмена Ловянникова, обдурившего всех, в том числе и Петровича, — и опять-таки ради того, чтобы только не перестать уважать себя!

Да, я отметил, конечно, массу аллюзий на русскую классику, и не только девятнадцатого века, в том числе и в названиях глав: Новь, Квадрат Малевича, Палата номер раз, Двойник, Один день Венедикта Петровича.

И я опять думал над тем, что писатель сумел вот так трезво взглянуть на нашу действительность ещё в конце прошлого века. Честное слово, вспоминая себя тогдашнего, я думаю, даже несмотря на пережитый (вместе со всею страною, конечно) дефолт, как я был наивен! И прекраснодушен... А Маканин, он — нет... И в 97-м он был и не либерал, и не демократ, и уж конечно, не ура-патриот... Смотрел на жизнь зорко и сурово.

https://kobold-wizard.livejournal.com/876439.html

Зубы вонзаются в податливую плоть. Тяжелый запах разрывает тебе нос, но ты не можешь остановиться. Надо успеть, потому что скоро падаль совсем затухнет, и эта роскошная куча мяса привлечет своим запахом мелких, вечно голодных тварей. Пока же только ты забрался сюда, в самую чащобу, и с честью первооткрывателя наслаждаешься полным обладанием над этой темнеющей мохнатой тушей, сочащейся темной кровью, пачкающей голодную морду, дорвавшуюся до такого сокровища…

По переполненной московской общаге на переломе эпох шагает небритый и пьяный мелкий бог. Бес. Он – антагонист старой системы, теряющий свой смысл после ее распада. Ему по старой памяти исповедуются инженеришки, работяги, бомжи и шалавы, расселенные по кв метрам этого неуютного здания. Они видят его в тусклом ореоле былого величия. Хоть все это величие и состояло лишь в терпеливом, унылом сопротивлении духа. Ну и в том, что он, пусть нищий, но наследник Золотого века русской литературы. Писатель, которого никогда не печатали. Бес из Андеграунда. «Своим скромным умишком она как-то слишком быстро смекнула (вдруг почувствовала), что я ниже ее, если мерить меркой грубо, то бишь социально. Падшая (в классическом смысле), она всего-то пала на землю, низко, у самых ног. Я же, если сравнивать, был андеграунд, был под землей, был слишком сам в себе – вот, что ее, с ее недоопытом, настораживало».

Теперь же, с развалом Советского государства, этот андеграунд потерял былой смысл. Он медленно погибал в отсутствии духовного сопротивления Системе. Недолгое время Нови демократов первого призыва, отдельных АГ-шных деятелей выталкивали на передний край как пострадавших в брежневском застое. Остальные же так и продолжали ворочаться там, в подземелье, теряя себя и дальше. Маканин подметил интересное явление: для таких людей сам развал Союза мало, что изменил. Они ощущают движение окружающих масс, но сами движутся все так же, по инерции, стираясь от трения. Наравне с Пратчеттом и Гейманом Владимир Маканин написал своих «постсовестских богов», в которых прямым текстом проговаривает: «Не физическое насилие, не мордобой, а отсутствие своей норы – отсутствие места, куда уйти и… их любви. Жизнь вне их – вот где неожиданно увиделась моя проблема. Вне этих тупых, глуповатых, травмированных и бедных людишек, любовь которых я вбирал и потреблял столь же естественно, незаметно, как вбирают и потребляют бесцветный кислород, дыша воздухом. Я каждодневно жил этими людьми (вдруг оказалось). «Я» пустив здесь кори, подпитывалось».

В начале отзыва я попытался передать ощущение от чтения маканинского текста. Назвать этот процесс приятным у меня не поворачивается язык. Автор настойчиво делает этот текст физиологически неуютным, и в то же время парадоксально легко читаемым. Без малого 1000 страниц электронной книги затягивают, не имея при этом никаких привычных качеств литературного фастфуда: тут нет ярких персонажей, нет как такового сюжета, нет подпитки ненавистью к коммунистам и демократам. И определить, что же именно здесь есть, что делает этот текст притягательным, мне тяжело. В первую очередь приходит на ум незабвенное:

«- А мне иногда с помелья, прям хочется какую-нибудь, знаешь, гадость съесть. Вот этот, чебурек, или эту, сосиску в тесте. А еще вот этот, беляш! Такой жирный, промасленный весь. Вот прям хочется, не знаю, почему так?

- Может, потому что ты мудак?

- Да? Я как-то не подумал. Хорошая версия, многое объясняет».

С другой стороны, как Михаил Елизаров в своем сборнике «Мы вышли покурить на 17 лет», Маканин говорит о людях на дне тех, кому редко теперь дают слово и уж тем более, просто не слушают. Писатель-математик погружается в столь близкую бездну с той отстраненностью, которая позволяет находиться там без ощущения, что душа рвется на части. Высокая физиологичность подачи, в части запахов, цветов, неминуемых болезней, секса постаревших и уставших людей соседствует с достаточно бережным отношением к читателю в части моральных вопросов. Главный герой, как истинный бог, обладает должной долей незлобного цинизма, который не дает ему быть затянутым в водовороты окружающих трагедий. Ведь каждый из жителей общежития имеет свою, достаточно тяжелую, судьбу. В первой части книги писатель знакомит с некоторыми из них, давая понять, с каким контингентом придется иметь дело. Все это позволяет рассматривать данную незнакомую часть мира, словно из батискафа, не опасаясь за свое здоровье и жизнь.

Судя по чужим отзывам, текст хорошо передает дыхание постперестроечного времени. Маканин смог сконцентрировать восприятие той эпохи перемен с травлей советских аппаратчиков, эйфорией первых демократов, обнищанием и без того нищих граждан, истерикой приватизации и постепенным выстраиванием нового непонятного государства. «Значило и время: демократы, первый призыв, уже линяли, не сумели они, так и не дотянулись, косорукие, до тех рычагов и рычажков, колес, шестеренок, какими делается в России реальная власть. Держались пока что инерцией, но себе в помощь (к ржавым рычагам) они уже звали кой-кого из сросшихся с прошлым. … Пришел их час: ползучее возвращение, когда новое обновлялось старым». Здесь нет еще того азарта, про который любят теперь вспоминать некоторые выжившие коммерсанты и политики. Зато есть описание судеб тех людей, кто не выжил и о ком теперь некому вспомнить.

Итого: Темнеющая туша, которая отпугивает тяжелым духом мертвечины. Тем же, кто не отпрянет, достанется срез памяти, который откроет еще одну сторону перерождения советского человека в постсоветского. Это перерождение было связано с гибелью верований советской Атлантиды, еретиком в системе которых является главный герой. Людям стало не до того. Спустя пару лет те верования смыла волна переводного западного чтива. Теперь уже редко вспоминают о тех книгах, которые опубликовали в 80-е годы, чего уж говорить об авторах, которых даже не напечатали?

Вероятно, лучший роман Маканина, в котором авторская зрелость и наблюдательность, сложившаяся манера позволили добиться сильного эффекта. Формально- странствия по низам социума ( общежитие и психушка) рефлексирующего принципиального аутсайдера, который, при всех достоевских аллюзиях совершенно не склонен к смирению,психическим аффектам и ближе всего к героям Азольского. Роман собран из мини-повестей с центральными наблюдаемыми, которые разнятся, сменой событий-мест-декораций . Стилистически очень плотная и компактная проза ( что-то среднее, допустим, между Трифоновым и (1) Розановым). Еще и брат Веничка в психушке со времен совка — понятно, куда аллюзия. С десяток запоминающихся сочных вкусных персонажей, модификации «бедных людей» на изломе совка. Маканин совершенно не испытывал иллюзий относительно грядущего постсоветского расцвета общества — в душном смрадном и ущербном социуме ничего не поменялось и, понятно, что автор избрал психушку и общагу как вполне себе репрезентативный срез. Центральный персонаж с его несусветной гордыней достаточно амбивалентный тип ( в области сексуальных предпочтений — обиженные, обязательно слабые и никчемушные бабы — даже несколько и патологичен, но эта как-раз патология возникла по линии увлечения литературой и Достоевским).

Тот случай, когда читать и лакомиться нужно неспешно, отдавая должное степени концентрации и плотности текста. Ране читал лет пятнадцать назад, перечитал куда как с большим удовольствием. Работа ручной выделки, шедевр.