Татьяна Томах «Имя твоего волка»

Кто-то из критиков уверенно заявлял, что может открыть любую книгу на произвольной странице, прочесть несколько абзацев — и ему всё станет ясно про автора. В общем-то, я ему верю. Но в данном случае, думаю, он бы обломался. Потому что каждый отдельный эпизод романа — прекрасен! А целиком книга нечитабельна.

У Татьяны Томах замечательные рассказы. Но у крупной формы другие законы. Хуже того, фабула «Имени твоего волка» по объему тянет на еще один хороший рассказ, от силы на небольшую повесть. Размазывать ее в роман было совершенно ни к чему.

Плести кружева — высокое искусство! Можно любоваться кружевным воротничком, разглядывая затейливо выделанные мастерицей узлы и узоры. Можно отделать кружевами платье — и оно будет выглядеть шикарно. Но сшить платье целиком из кружев... это уже извращение.

Татьяна Томах прекрасно умеет сплетать слова в поэтичные фразы. Владеет ритмическими приемами вроде рефрена, и в целом чувствует звучание письменной речи. Она умеет строить замысловатые сюжетные конструкции. Она — очень сильный, умный и умелый писатель! Но самая красивая мелодия, повторенная двести раз подряд — задолбает вусмерть. Самые правильные и мудрые слова, произнесенные десятикратно, будут выглядеть занудным чтением нотаций. Рефрены бьют по ушам, а мозаичный сюжет с прыжками по времени туда-сюда на каждой дюжине страниц при отсутствии понятной динамики хотя бы в одной его линии быстро утомляет. Изысканность становится вычурностью, умудренность превращается в напыщенность, искренность становится выспренней.

Неформатность сама по себе — это не достоинство. В соответствии формату фэнтези нет ничего страшного, Дяченки создавали шедевры, почти не отступая от него. А для боллитры (где формат куда свободнее) уровня Сахновского или Некрасовой Томах не хватает... как бы это сказать... тонкости месседжа. Слишком он тут кондовый, как в дамских романах. Слишком предсказуемы мотивы и чувства — видимо, рассчитаны на самую широкую аудиторию вот именно ходового фэнтези. С тем мастерством, которым владеет автор, для передачи такого простого контента не требуется такого большого объема.

Допускаю, что Татьяна Томах не умеет или не хочет писать иначе, придавая красоту тексту не непрерывными словесными кружевами, а точностью линий, выразительностью деталей. Но тогда ей не стоит писать романы. Либо нужно осваивать законы крупной формы. Ведь стройность платья проистекает вначале от выкройки, а уж потом от выделки.

Есть в мире вещи — приходится согласиться с автором — есть события, поступки, слова, возможно, даже мысли, которые уже нельзя отменить, переиграть, исправить. Нельзя, даже если сам автор всю книгу пытается убедить читателя (и себя тоже, себя — в первую очередь), что всё-таки можно. Даже если понимаешь, что это неправильно, несправедливо, жестоко. И самое страшное — когда это ещё не произошло, но обязательно, неизбежно, непоправимо произойдёт, и ты откуда-то точно знаешь, что произойдёт, но ничего уже не можешь изменить. Только ждать, только надеяться на чудо.

Вот и с этой книгой — такая же история. Едва прочитав коротенькое вступление, «пред-сложие», как назвала его сама Татьяна Томах — необычное, яркое, щемяще-тревожное и при этом удивительно светлое, восхитительное, одним словом — я уже знал, что книга мне не понравится. Но ведь это же несправедливо, глупо, абсурдно! Когда порой хочется волком взвыть, оттого что в руки тебе упорно попадаются десятки тусклых, вторичных, беспомощных, убогих сочинений, когда, открывая очередной том, с замиранием сердца ждёшь: а вдруг на этот раз повезёт, и ты случайно наткнёшься на что-то особенное, настоящее, то, ради чего только и стоит читать, И вот ты находишь такую книгу и понимаешь — нет, пока ещё только предчувствуешь — тебе она не понравится!

Может быть, я просто отвык от хорошей литературы, разучился её понимать, воспринимать, восхищаться ею, может быть, я никогда и не любил её по-настоящему? Не исключено. Но проблема не только в этом. Испытав катарсис уже на первых страницах, поневоле задумаешься, испугаешься — а что же будет дальше? О чём ещё — уже сказав ТАКОЕ — собирается писать автор? А она, оказывается, и дальше собирается писать так же и о том же. И вот в этом «так же» и скрывается главная опасность.

Но сначала о том, как именно «так же». Если сказать коротко, то невероятно талантливо. Давненько я ничего похожего не читывал. И дело не в каких-то там особых профессиональных приёмах, а в способности автора воспринимать окружающий мир во всех его проявлениях и передать это своё восприятие читателю. Читая книгу, ты видишь глазами героя, слышишь его ушами, вместе с ним чувствуешь вкус, запах, и — дурацкое, конечно, словосочетание, но никак не подобрать ему замену — испытываешь те же тактильные ощущения. О том, что испытываешь те же эмоции, что и герои, наверное, можно было и не говорить. Живёшь в этом мире, в этом герое,чёрт возьми!

Впрочем, и о технике тоже стоит поговорить. О манере письма. Автор с удивительной для дебютанта уверенностью работает с повторами, использует их в своих целях. Описывая одну и ту же ситуацию в восприятии разных персонажей, разные ситуации со схожим эмоциональным подтекстом, вставляя в описание фрагменты воспоминаний, снов, предчувствий. Сплетая сложную, затейливую вязь, показывающую — во многом, благодаря именно повторам — как из одного поступка неизбежно вырастает другой, как равнодушие переходит в жестокость, минутная слабость превращается в предательство, а мимолётное сочувствие рождает любовь. Нет, увы, не получается у меня передать эти ощущения. Но попробуйте просто поверить — у самого автора получается.

Правда, читается при этом книга очень медленно, трудно. Нужно примерить каждую фразу на себя, пропустить через собственное восприятие, понюхать, попробовать на язык, потрогать. Это требует от читателя определённой работы, но иначе читать именно эту книгу — бессмысленно. Именно этим она отличается от прочих, ничего не требующих, не напрягающих, но, наверное, как раз поэтому и оставляющих тебя равнодушным.

Однако пора бы уже самому себе напомнить свои же собственные слова: книга мне не понравилась. Как? Почему? Если всё на самом деле так, как я расписываю — разве может не понравиться ТАКАЯ книга? Может. И я даже попытаюсь объяснить этот феномен.

Дело в том, что автор, однажды взяв необычайно высокую, пронзительную ноту, пытается растянуть её на всю книгу. И можно даже сказать, что это ей удаётся. Только сама нота уже не воспринимается, как нечто волшебное, сказочно-прекрасное. Надоедает она, откровенно говоря. В коротком рассказе такая одновысотность звучала бы замечательно, но в романе… в романе читателю бывает необходимо взять паузу, дать отдых своим барабанным перепонкам. Иначе он элементарно перестаёт воспринимать эту высоту. В лучшем случае — услышит невнятный, монотонный шум.

Точно так же и язык повествования — чудесный язык, до предела насыщенный образами и эмоциями — на протяжении всей книги не меняется, и со временем к нему привыкаешь. Читать, безусловно, становится легче, но ведь привыкание как раз и означает, что читатель перестаёт воспринимать его как что-то особенное, заслуживающее внимания, той работы, которую необходимо проделать, чтобы ощутить всю его красоту. И, конечно же, перестаёт работать, реагируя только на внешнее, видимое невооружённым глазом развитие сюжета. А сюжетом в наше время удивить трудно.

И ещё один момент: вероятно, в понимании автора, даже самое крохотное, малюсенькое зло всё равно остаётся Злом. Невыполненное обещание равносильно предательству, бездействие — соучастию в убийстве. Поэтому и описываются они с одинаковым эмоциональным накалом. Но для читателя… ладно, не будем всё валить на абстрактного читателя — для меня замученный котёнок всё-таки не равен сожжённому заживо человеку. То есть, умом-то я понимаю, что одно вырастает из другого, но испытать одинаковое потрясение от этих двух жестокостей — увы, не способен. А сама манера повествования как бы стремится уравнять эти два события, и уравнивание происходит, но… по меньшему потрясению — не забывайте ещё и про упомянутое выше привыкание. И в результате даже в самые трагические мгновения книги, когда по идее сердце должно разрывать от жалости, негодования и ли ещё чего-то подобного — таки нет, не разрывает. Фазана — жалко, волка — жалко, и мать героини — тоже жалко. Тоже. И только.

Нет, я не готов рекомендовать автору какой-то рецепт избавления от этой одновысотности впечатлений. Не имею я морального права давать такие советы, подсказывать, как в подобных случаях принято поступать. Во-первых, мало кому посчастливилось столкнуться в своём творчестве именно с такими затруднениями. А во-вторых, я вовсе не хочу, чтобы Татьяна Томах стала писать «как все». Пусть лучше после прочтения её книг остаётся чувство разочарования, обманутых надежд, но только не равнодушие. Есть вещи, которые мы не можем изменить. Только ждать и надеяться, что автор сама поймёт, что в этой книге было не так, и напишет другую, сохранившую достоинства первой, но лишённую её недостатков. Ух, что это будет за книга!

Вот только «волка» всё равно жаль. Впечатление о нём уже не изменишь. Книга, которая по всем задаткам должна была запомниться на долгие годы, прошла практически незамеченной, и не только читатель в этом виноват. Никто так и не расслышал имя волка, а значит, оно и не было названо.