Джон Ирвинг «Сын цирка»

Страшно подумать, но за Джона Ирвинга я не брался лет пятнадцать, а ведь прочитав последовательно первые пять его романов, был большим поклонником творчества этого писателя. В какой-то момент я утратил вкус ко всей современной западной литературе, за исключением фантастики, и лишь недавно вновь его обрел.

И вот возникла потребность в прокладке между двумя намеченными к чтению книгами Салмана Рушди, и я вспомнил о своем давнем любимце. По совпадению, «Сын цирка» посвящен Рушди, и отзыв уважаемого Borogove оказался крайне комплиментарен ,я решил не упускать эти знаки высших сил и с энтузиазмом взялся за книгу.

«Это роман не об Индии». Так звучит первая же строчка предисловия к роману, и фраза эта может быть камертоном ко всему восьмисотстраничному опусу. Действие в нем происходит в Бомбее и окрестностях, Цюрих лишь упоминается, Торонто — локация для пары кратких эпизодов. Но роман не об Индии, утверждает автор. Очередная волна «охоты на ведьм» в Штатах еще и не начиналась, но зная сутяжную суть своих сограждан, Ирвинг поспешил откреститься от возможных нападок и обвинений в расизме, шовинизме, великодержавном высокомерии. Ведь Индия в его романе грязная, нищая, жестокая и беспощадная. Ее населяют бомжи, калеки, преступники и дегенераты. Если упоминаются какие-то достопримечательности, то они в буквальном смысле пропитаны мочой и измазаны калом. История Индии — каннибальская мясорубка, социальные порядки как на живодерне, религия ее — бесчеловечный сатанизм. Это классическая англосаксонская стратегия — признать кого-то равным себе, а потом втоптать его в грязь по самые уши со сладенькой улыбочкой на устах.

Это и не детектив, так как убийцу даже невнимательный читатель вычислит в первой же сцене, страниц за четыреста до того, как его открытым текстом объявит и предъявит автор. И это не триллер о жестоком серийном потрошителе, так как в книге нет ни грана саспенса, насилие показано гротескно и абсурдно, не вызывая ни крохи волнения.

Роман не о цирке, хотя в нем действуют цирковые артисты и бывшие артисты, и есть несколько эпизодов на арене и под куполом шапито. Но эпизоды эти хаотично и далеко разнесены в тексте, не несут в себе довольно важной нагрузки, являются вспомогательными. Впрочем, помогать им особо нечему.

Это и не традиционная для Ирвинга семейная сага. И хоть семейные связи, предъявленные в романе довольно многообразны и сложны, но уж слишком хаотичны, взаимоотношения родственников остры, но не выстраиваются ни в какие драматургические линии, называются, но глубоко не прорабатываются. Это не семейный портрет мастера жанра, а рисунок генеалогического древа, корявый, прихотливый, но не прописанный.

Это не роман о кино, хотя два центральных персонажа — киноактер и сценарист. Но если суммировать, что об этом искусстве сказано во всей книги, вряд ли объема достанет и на серьезную рецензию.

Больше всего внимания в романе уделено проблемам гомосексуалистов, трансгендеров и кастратов. Так что под конец мучительного чтения мне казалось, что роман как раз о «п....ах в хорошем смысле», но и это заявление стало бы обидной натяжкой. Так о чем же автор рассказывал на протяжении почти тысячи страниц? Обо всем и ни о чем.

Поясню.

Я был на встрече Ирвинга с читателями в Москве в 2009, кажется, году. Он представлял свой тогда крайний роман «Покуда я тебя не обрету». Рассказывал, в частности, о своем творческом кредо. Мол, учился он не у модернистов и реалистов 20 века, а у романистов классической эпохи жанра. Были названы Диккенс, Теккерей, Шарлотта Бронте ,возможно, моя любимая Джейн Остен. И это правда, в чем может убедиться любой непредвзятый читатель Джона Уинслоу Ирвинга, но штука в том — и неудачный роман «Сын цирка» это хорошо показывает — что он взял у классиков только форму, а не суть и не идейную сердцевину и философию их искусства. Диккенс начал с «Посмертных записок Пиквикского клуба», но потом написал «Дэвида Копперфильда», «Холодный дом» и «Нашего общего друга» ,Шарлотта Бронте начала с «Учителя», а закончила глубоким и эпичным «Городком», ровно на ту же тему частной школы. И Теккерей, и Джордж Элиот — эти и другие великие мастера позапрошлого века проделали глубокую и масштабную творческую эволюцию. А Ирвинг — как точно заметил коллега Borogove — раз нашедши свой язык и доступную структуру для стряпания романов, так с этого конька и не слез. Он всегда двигался в ширь, а не в глубину проработки драматургии и глубины постижения человеческих страстей. Принимаясь за новую книгу он, кажется, думает: а вот про маньяка я еще не писал, про цирк не писал ,про кино. Пришла пора затронуть эти темы. По верхам пробежаться, наследить.

Так вот, «Сын цирка» — это «Пиквик» в Бомбее. Беллетристическая окрошка из тем и жанров, ловко скроенная умелым ремесленником в легкую удобочитаемую форму. Взял десять сюжетных линий, мастацки их переплел между собой, ни во что глубоко не вдаваясь. Тяп-ляп, и готов томина весом в килограмм.

В Индии процветает чудовищное классовое неравенство, политическая вакханалия жулья и совершенно пещерные предрассудки, а в чем причина, корни явления, основная линия противоречий? «Да пофигу!» Родители калечат психику своих детей и рушат им судьбы. Какой механизм этой трагедии, какая психологическая подоплека этих явлений? «Какая разница!» Судьба жестока к людям. Покажи нам драму рока. «Не ко мне!»

Ярким маркером может служить тема изучения ахондроплазии у карликов, ставшая завязкой романа. Она бессильно утекла в никуда, так как исследователь, еще один заднеприводный господин, умер от СПИДа.

Таким образом, Ирвинг просто рассказывает разнузданную историю нескольких нелепых и страшных паяцев, полную гэгов и абсурдного комизма. Эта книга полна «шума и ярости», прямо как рассказ идиота из финального монолога Макбета, и так же не значит ни черта.

Я, конечно, дам еще шанс Ирвингу и прочитаю другие его книги — зачем-то же я их покупал и зачем-то пылились они у меня на полках долгие годы — но многого ждать от этого стряпчего точно не буду. Сколько-нибудь приемлемую оценку я дам этому роману только за композиционные навыки автора и умение его иногда рассмешить даже крайне раздраженного и разочарованного читателя.

Короче, мне было жаль потраченного на роман времени. Ни уму, ни сердцу. Это далеко не «Мир от Гарпа» или «Отель Нью-Гемпшир». Я бы постыдился такую стряпню посвящать Салману Рушди, подлинному мастеру первого ряда мировой литературы.

Ирвинг — писатель уникальный. Он с самого начала писал удивительно хорошо, уже в первом романе «Свободу медведям» представил читателю свою стилистику, и с тех пор, пожалуй, ей не изменяет. Разве что иногда дополняет. «Сын цирка» написан после двух хрестоматийных хитов — «Мира по Гарпу» и «Правил дома сидра», и данный факт, в общем-то, повлиял на роман. «Сын цирка» ничуть не слабее: в нем, наоборот, чувствуется раскрепощенность писателя, добившегося признания и имеющего возможность писать для души.

Читать книгу легко — не в смысле языка, о котором ниже, а в смысле, скажем так, хода повествования. С одной стороны, композиционно «Сын цирка» — не самая простая вещь Ирвинга: есть и экскурсы-флэшбеки, и несколько пластов повествования, и даже несколько главных героев. С другой стороны, автор явно не из когорты интеллектуалов, одержимых идеей, что читатель обязан держать в голове каждую написанную букву. Вы забыли важную для сюжета деталь? Не проблема — Ирвинг с удовольствием и изящно ее напомнит, не заставляя пролистывать обратно восьмисотстраничный том. Снижает ли это качество романа? Абсолютно нет, так как автору важнее донести мысль, чем играть с читателем в осаду неприступной крепости текста.

Что же так хотел сказать Ирвинг? В основу повествования положен эпизод из жизни врача-индуса, эмигрировавшего на Запад и на короткое время вернувшегося в Бомбей. Это история человека без родины, обеспеченного и счастливого в личной жизни, но «чужого среди своих». Стремление понять родную страну, желание сделать для нее что-то особое, поиски Индии настоящей в Индии реальной (sic) — вот основные «надежды и чаяния» врача Фарука Даруваллы.

Впрочем, не только поиски родины занимают Ирвинга. Как известно, автор «Сына цирка» помимо беллетристики занимался (и продолжает заниматься) написанием сценариев для кино — как и главный герой книги. Возможно поэтому — сначала незаметно, а потом все увереннее — в книге звучит тема творчества и творца. Начинается все довольно невинно — автор периодически делится секретами того, как жизнь вокруг писателя преломляется в написанном им тексте, откуда берутся сюжеты и персонажи, где следует отчеркнуть реальность от вымысла и пр. Но чем дальше, тем более усложняется проблема. Сценарии в книге пишет не только Фарук Дарувалла. И главный злодей словно выдумывает сюжеты своих убийств, досконально планируя их. И детектив Пател пишет сценарии к уже состоявшимся картинам — полицейские отчеты. С другой стороны, актер Джон Д., играющий в кино полицейского, сливается в одно целое со своим персонажем, и в реальной жизни говорит и действует как герой фильма.

Но Ирвинг берет еще выше! Проблема творчества и творца выходит на метафизический, религиозный уровень. Не сценарист ли Бог? Или даже так — не ограничивается ли Бог только написанием сценария? Не мы ли актеры, которым поручено играть себя? Что будет, если мы сыграем не по тексту, а ударимся в импровизацию? При этом ничего заумного в книге открытым текстом не сказано. Ирвинг нигде не перегибает палку с пафосностью и надрывом — все подается в практически комедийном ключе, но все равно берет за душу. Эффект достигается и за счет того, что, в отличие, например, от садиста Фаулза и апатичного Кутзее, Ирвинг по-настоящему любит своих героев. Кажется, что главным действующим «Сына цирка» мог бы стать практически любой персонаж — настолько внимательно к каждому характеру относится Ирвинг.

Удовольствие от чтения, к сожалению, испорчено посредственным переводом — сквозь русский текст приходится продираться, что при легком стиле Ирвинга само по себе абсурдно. Переводчик грешит направо и налево — плохим знанием английского, русского и общей лингвистики (уважаемый, alley — это НЕ аллея, а pathetic совсем необязательно переводить как патетический, в это слово мы с американцами вкладываем разные значения). С. Ребко к месту и не к месту старается подбирать синонимы именам собственным, чтобы избежать путаницы с «он»-«она», но делает это настолько топорно, что текст прямо-таки расползается по швам. Корректура хромает на пару с переводом. Я, честное слово, не старался выцепить как можно больше фолов — мне в первую очередь все-таки интересен Ирвинг. Но, с Вашего позволения, пара примеров:

Не хочется заканчивать рецензию «в миноре», поэтому напоследок еще раз: книга хороша. Повторно пролистав роман, могу сделать вывод, что огрехи при издании не мешают получить от СЦ кайф. Вещь, действительно, для многократного прочтения.